ПЛЕН
- Ох, и влип я однажды в историю! В плен попал… к тигру. В плену у тигра. М-да-а. Красиво звучит! Вот и голова такая красивая стала. Белая. Седой как лунь. Ведь сорока еще нет! Врагу не пожелаешь. А ты спрашиваешь: «Почему седой?»
- М-да-а. Вот потому и седой. Думал, что только во времена великого путешественника Пржевальского тигры среди бела дня собак таскали, лошадей-коров давили да людей не боялись. Ан - нет. Тигр есть тигр и тигром останется. Всегда так было и будет. Точно!
- Да, не-е. Не на дерево загнал. Не-е. Это слишком просто. Тут извращение в высшей степени и-зы-скан-ней-ше-е. Можно так сказать? Во-от. И-зы-скан-ней-ше-е из-вра-ще-ни-е. Поиздевался-а!
- Да как? А вот так. Послушай, может, пригодится.
Приехал к своему охотничьему зимовью. Часа в четыре – еще солнце светило. На ЗИЛ-157. Знаешь такую машину? Во-от. Колуном его называют за простоту, надежность, проходимость и неповоротливость. Выгрузил продукты, капканы. На неделю же приехал. Растопил печь, завел мотопилу, напилил дров. Альта – собачка моя – лаечка восточносибирская, соболятница, кабанятница; убежала от шума да дыма проверить свои владения. Да, напилил-наколол дров на неделю, приготовил ужин. Нарезал хлеба, заварил чаю, налил в миску супа, разделся, сел за стол, взял ложку и… тут-то все и началось.
В дверь ударило что-то мягкое, зацарапало, заскулило.
- Альта, ты чего?
Только приоткрыл двери – как мышь – шмыг, и под нары забилась. Поня-ятно: тигр в гости пожаловал. Это ж никакой охоты не станет – так и будет то сзади, то спереди, то сбоку над душой, пока собаку не выцапает.
Взял карабин, вышел на крыльцо, да разрядил всю обойму в кусты вокруг. Ну вот, говорю, Альта, иди в свою конуру – ушло твое пугало. Выгнал собаку, налил ей супца в мисочку. Зарядил и поставил карабин возле двери. Только сел за стол и в руку ложку взял – опять в дверь – стук, скулеж, царапанье.
Вот, гад! В зимовье ее запустить?- не годится в тепле промысловой собаке томиться. Да и будет всю ночь тигр об углы тереться, да снегом скрипеть. Стрельбы не боится. Так уже было у моего друга. Не выспишься.
А посажу-ка я ее в кабину! Взял собаку на руки – брыкается, рвется: никогда на руках не бывала. И понес к машине. Машина в 20 метрах от зимовья.
Ты понимаешь, какой тигр наглый?! Только дверцу машины открыл, а он – вот он – идет прямиком из-за зимовья. Здоровенный! Еще не стемнело, силуэт хорошо видно.
Куда деваться? – в машину. Хлопнул дверцей, сижу и матерюсь. На себя, на собаку, на тигра. Матерюсь, а он… идет! Подошел к машине, обошел вокруг и под кабину заглядывает, щель ищет, паскуда! Собака ни жива, ни мертва и, вроде, не дышит. К ногам прижалась, только вздрагивает иногда при шорохе. А он, падлюка, прыг – на капот, когтями скребет – капот-то скользкий. Мордой в стекло потыкался: хорошо, что стекла покрыты изморозью, ничего ему сквозь них не видно – и на крышу кабины полез. Как крыша жестяная хрустнула и прогнулась, так мне не хорошо стало.
Все, конец, думаю. Щас стекло вывалится и крючки когтей подцепят намертво. Не сорвешься. Это же надо так влипнуть?! Карабин в зимовье, аккумуляторы оба с машины снял, да под нары поставил, чтоб за неделю на морозе не разрядились. Ты понимаешь?! Над головой громыхает-гнется жестянка кабины. Да-а…
Стал в себя приходить, когда замерз. Тигр давно уже с кабины спрыгнул, да улегся меж машиной и зимовьем, а я все в оцепенении под впечатлением, как крыша, прогнувшись, головы коснулась. Словно тигриная лапа вдавила по самую макушку в землю-матушку. Со всех сторон давит: не вдохнуть, не шевельнуться. А земля холодная, холод просачивается сквозь кожу, стынут мышцы, тянет сухожилия, крутит кости, сердце холодеет, замирает… Б-р-р-р!
Может, и замерз бы, если б собака не шевельнулась. Очнулся, чувствую, что рук и ног не ощущаю. Стал шевелиться, дергаться, растираться. Отскреб лед на стекле, глянул – стоит, стервец, перед машиной, слушает внимательно, как лучшую музыку. Луна полная, снег. Книгу можно читать, а тигра почти не видно: только тень его, да над тенью что-то призрачное, полупрозрачное чуть светится, словно оболочка души дьявольской. Вот он какой, лунный зверь!
Я ногами топаю, на сиденье прыгаю, ору-ругаюсь, а тот стоит, наслаждается. Сел потом тигр, завалился на бок, посучил лапами, перевернулся на спину, ерзает на снегу. Весело ему, завывает, урчит, только смеха демонского не хватает.
Собаку к себе прижал, руки грею – нормально, а ногами топаю – ноги мерзнут. Выскочил-то без портянок – носки только на ногах, под курткой только одна рубаха, хорошо, что шапку надел.
Повезло мне, что мороза сильного не было. На крики тигр внимания не обращает. Нашел спички в бардачке, стал зажигать, швырять из приоткрытой дверцы – стекло опускать боялся: поймет тигр, что это не одно целое с дверцей, да и вдруг лапой попробует на прочность. Но тигр только голову опускает к упавшим спичкам, да следит, как они потухают в снегу. Надергал из сиденья ветоши какой-то, обмотал гайки, поджигаю, да швыряю в зверя. Но тот отошел подальше, улегся, вроде как заснул даже. Я и волком выл, и орал, и железяками стучал, и дверцей хлопал: не уходит!
Стал песни петь, себя подбадривать: «Врагу не сдается наш гордый Варяг!» А ночь все тянется. Что ты тут сделаешь? Остается одно: ждать до утра. Жду, ногами стучу – мерзнут! Что делать? В кабине костер не разведешь: машину спалишь. Да и из чего костер? Из сиденья что ли?
Боком меж сиденьем и панелью приспособился приседать. То на одной ноге, то на другой. Теплее. А пальцы на ногах все равно мерзнут. Нащупал под сиденьем железяку-монтировку, пропорол дермантин, разодрал сиденье, нащипал ваты, разулся, растер пальцы, обвернул ватой, натянул носки, обмотал куском тряпки, сверху полиэтиленом: в сапоги уже не засунешь. Сначала одну ногу, потом другую. Ноги спасены. Засунул их в голенища – все теплее. А ночь-то вся еще впереди – луна только до половины добралась. Тигр все стережет, не уходит. Как его прогнать?… М-да…
Что-то изменилось. С трудом выпрямляю затекшее тело. Ноги? Да, не-е – живые ноги. Луна перебралась на другую сторону, светит через стекло правой дверцы. Светит другим светом. В кабине изнутри выросла белая шерсть – иней. Иней белеет. Не желтеет от света луны, а белеет. Рассвет? Точно!
Процарапал на стекле глазок, глянул. С другой стороны. Тигра нет! Открыл дверцу, осторожно выглянул. Нету!
В утреннем свете пестрит снег, истоптанный тигром. Ушел? Внимательно все вокруг оглядываю. Ушел! Распахиваю дверцу, встаю на подножку, готовый спрыгнуть и бежать в зимовье, но… громыхнувший рык толкнул обратно в кабину. Подперев дверь зимовья спиной, на крылечке развалился полосатый.
Чтоб тебе ни дна, ни покрышки! Золотые угли глаз на расстоянии обжигают. Вот же нашел себе развлечение, подлюга! Не хочет лежать на снегу, увалился на сухое крылечко!
Солнечный луч дотронулся до уголка обросшего ледяной шерстью ветрового стекла, ощупывая хрупкие волоски, словно пересчитывая их, сравнивая друг с другом, переползает справа налево. Наверное, уже полдень. Альта все так же подрагивает от каждого звука, обеспокоено заглядывает в мои глаза.
Что, подруга? Дернула тебя нелегкая пересечь тигриный путь! Долго еще этот аспид будет держать нас в заложниках? Вон как разлегся на крылечке: словно хан. Настроен заполучить тебя, во что бы то ни стало. Вот уж, дудки! Всю жизнь не везло с собаками: то украли, то секач распорол, то под машину попала, то отравилась. И только соболятница-умница выросла – на тебе: непременно возжелал ее царь таежный. Нет уж, дудки! Мы еще посмотрим кто кого.
Сколько может тигр ждать? Говорят, неделю. Два дня, считая вчерашний вечер, уже прошло. Остается пять? Солнце клонится все ниже, словно всматриваясь в седловину сопки, где оно собирается уютно устроится на ночь, и желтым светом льет и льет напоследок на голубой холод шершавого снега. Тигр, словно сфинкс, ровно положив перед собою лапы, выпятив грудь и гордо подняв голову, щурится на солнце. Глаза его слезятся от света, он часто моргает, но смотрит и смотрит на солнце, словно измученный жаждой, приник к прохладной живой струе и упивается с великим наслаждением. Так вот он какой, солнечный зверь! Так вот почему его шкура имеет все оттенки солнечного диска!
Солнце скрылось, лучи торопливо побежали по склону сопки наверх и, задержавшись на вершине, бесследно пропали, словно спрыгнули в темнеющую бездну. Как все-таки хорошо сочетается цвет тигриной шкуры с цветом бревенчатой стены избушки! Прищуришься и не понятно: то ли это кучу сухих листьев ветром намело, то ли мусор какой-то. Солнца давно уже нет, а глаза тигра все светят, словно два оконца, за которыми сгусток света, укрытый от мира и облаченный в толстую шкуру. Так же и у людей: у кого душа светлая, у того и глаза сияют. Ну и сравнение! Душа этого издевателя и душа хорошего человека? Но все равно: красивый зверь. Очень красивый!
Вторая ночь на исходе. Под утро тигр обошел вокруг машины, подлез под кабину, фыркнул недовольно. Наверное, неосторожно вдохнул едкий запах автомобиля. Потоптался рядом и, крадучись пошел по колее. Кого-то почуял? Бегом в зимовье! Выждав минуту, тихо открываю дверцу и… быстро заскакиваю обратно: длинная тень мелькнула на тропинке, ведущей к ручью. Вот гадство! Не успел!
Сколько времени мне надо, чтобы пробежать 20 метров. Надо посчитать. Лучшие спортсмены пробегают 100 метров за 10 секунд. Я не очень быстро бегаю, беговой дорожки здесь нет – снег, плюс «обувь» да одежда. Получается, что не быстрее, чем 100 метров за 20 секунд. Это скорость. Дистанция 20 метров в пять раз меньше. 20 секунд разделить на 5, получается, что мне надо никак не меньше 4 секунд, чтобы добежать от машины до зимовья. Всего 4 секунды.
Так, теперь подумаем, как бегает тигр. Много раз видел по следам, когда тигр атакует, первые его прыжки никак не меньше 7 метров. То есть 20 метров для него это всего три прыжка. Три прыжка для тигра это не больше 1 секунды. Получается, что можно было успеть добежать, когда тигр отошел метров на 80. Это вон до того кедра. Если по дороге. Или вон до того бугра, если по тропе. И все. С других сторон заросли почти вплотную подступают к зимовью. Непроглядные заросли. Жаль! Был же шанс! Почему был не готов, когда тигр отошел по колее? Ведь на 100 метров отходил! Даже мысли не возникло, что успею добежать! Как под гипнозом!
Ну, все! Теперь надо быть готовым. Как только тигр отойдет на безопасное расстояние – старт!
Зимний рассвет с усилием поворачивает к себе Землю. Земля нехотя поддается, словно накрепко приклеилась к звездам и те, отрываясь по одной, сразу же гаснут. Тигр лежит на крылечке. Опустил тяжелую голову на лапы, глаза закрыл, но уши стоят торчком, нацелены на машину, ловят каждый звук. Голод дает о себе знать: тянущий желудок притягивает только одни мысли – о еде. В избушке накрыт стол… Неужели тигр не проголодался? Или пришел закусить собачатиной, наевшись на неделю вперед? Что-то не верится. Что же придумать, чтоб он ушел? Как прогнать? Чем отвлечь?
Кинуть в него… монтировкой! Монтировка попадает ему прямо в лоб, тигр ревет от страха и боли, пугается и… убегает! А если разозлится, прыгнет на машину, ударит лапой по хрупкому стеклу? Скорее всего, так и произойдет. Что же придумать?
Собака покорно терпит. Словно так и должно быть: греть хозяина, не шевелиться и терпеть, бесконечно терпеть.
Мороз крепчает. Все чаще приходится греться, приседая боком в тесной кабине, или отжимаясь на руках, лежа на сидении. Кабина изнутри покрылась толстым слоем инея. Время от времени очищаю от льда глазок на стекле и поглядываю на тигра – тот с удовольствием прислушивается к моей возне и все лежит, лишь изредка меняя позы. А что ему: небось, запасся жиром на зиму, откормившись на кабанах, которых в этом году много.
Все чаще наступает апатия. Холод проникает в тело, но нет желания пошевелиться – вот так и замерзают. Все труднее себя заставлять приседать и отжиматься. Все слабее становятся руки и ноги.
Третий рассвет. Невыносимый утренний холод громко треснул стволом дерева и с шорохом стал рассыпаться от прикосновения желтого света. Словно опомнившись, солнце распустило все свои лучи и сыпет по ним, как по лоткам корпускулами призрачного тепла. День расплывается, мякнет. Оттепель. Иней на стекле потемнел, потяжелел, медленно пополз вниз.
Через чистое стекло смотрю, как синеет снег на склоне сопки, процарапанный белизной берез. Среди белого и синего, словно старые трещины – черные стволы кряжистых дубов, позолоченные неулетевшими листьями. Красиво. Нет ничего особенного: синий снег, белые березы, черные дубы, желтые листья, зеленые кедры. Но очень красиво.
Тигр, лежа на боку, по очереди вытягивает лапы. Лапы, подрагивая, тянутся достать что-то недосягаемое, словно вслепую шарят, ощупывая границу снега и воздуха, неожиданно распускаясь когтистым цветком. Четыре цветка смерти. Так вот они какие, цветы смерти!
Вволю повытягиваясь, тигр сел, скучая, пооглядывался и уставился на сопку. Созерцает. Неужели и ему нравится пейзаж?
Вдруг он насторожился. Глядит прямо на склон сопки. Подавшись вперед, слушает и слушает зимнюю картину. Морда словно приникла к источнику звука. А звук не слабеет. Он все сильнее льет. Его струя все шире, и глубже тигр к ней приникает.
Что там может быть? Тигр резко привстал, напрягся. Медленно сел опять. Хвост забеспокоился, засуетился вокруг полосатой спины. Неожиданно передние лапы подломились, тигр пригнулся и сжался. Увидел!
Что же он увидел? Вглядываюсь в склон и замечаю среди зарослей темный промельк. Потом еще один. Потом еще. Разного размера. Кабаны!
Неторопливо, останавливаясь и прислушиваясь, впереди табуна идет крупная свинья. За ней подсвинки, поросята. Все настороженные, внимательные. Кто-то их спугнул с уютного солнцепека, где в мелком дубняке и орешнике они лежат весь день. Но почему они не бегут? Обычно перебегают на другую сопку, в другие заросли. Неужели пересекли тигриные следы трехдневной давности и так сразу насторожились? Неужели тигр не пойдет за ними?
Никакой реакции! Смотрит на кабанов, и даже с места не сдвинулся! Один за другим кабаны ушли. Надежда на спасение, так ярко вспыхнувшая, потухла. Слезы отчаяния затуманили взгляд. Комок обиды застрял в горле и никак не проглатывается.
Тигр все сидит. Уши скучающе вертятся в разные стороны. Зевнув, изогнул шею и стал лизать несмываемые полосы на груди, словно выглаживая, вылепливая, ваяя душу, владычествующую над Землей, над Тайгой, над Временем…
- М-да… Поросенок меня спас. Больной, хромой поросенок. Отстал от табуна и прыгал на трех ногах, изо всех сил пытаясь догнать сородичей. Попрыгает и встанет, отдыхает, попрыгает и встанет. Вот тут-то тигр и не выдержал. Пошел к нему наперерез. Даже ни разу не оглянулся, словно и не было трехсуточной осады.
А я выждал время и – бегом в зимовье. Но бежать не могу! Ноги свело от долгого сидения. Так на полусогнутых и доплелся. 20 метров за 20 секунд. А ты спрашиваешь: « Почему седой?» Вот он какой – тигр.