Детское воспоминание: к нам приезжают очередные иногородние гости, мама ведёт их в центр Москвы на показательную прогулку, во время которой они заходят в магазины и совершают многочисленные покупки.
Я всегда увязывалась с ними, потому что знала - они обязательно пойдут в ЦУМ (центральный универсальный магазин), а путь к нему лежал мимо жёлтого здания без окошек, но с высоченными дверями, возле которых в железном кресле сидел задумчивый, усато-бородато-грустный человек.
Я знала, что это был памятник, и у него была длинная фамилия, но про себя звала этого человека Барином.
Меня учили, что на людях нельзя появляться в домашней одежде, а этот Барин сидел в центре Москвы, на улице, перед посторонними людьми в .... халате!
Это было непонятно, почему же так? Он смущал меня своим неправильным поведением, притягивал внимание и будоражил воображение.
Я выпускала мамину руку, останавливалась у памятника, разглядывала сидящего великана и робко шептала: "Здравствуйте, Барин!"
Барин исподлобья глядел на меня и, казалось, его усы шевелятся от желания ответить, и это было почему-то так страшно, что я догоняла маму, хваталась за её руку и только тогда оглядывалась: Барин продолжал сидеть в своём кресле, только голова его печально свешивалась на грудь.
Наверное, ему хотелось с кем-нибудь поговорить, хотя бы с ребёнком....
Взрослые делали в ЦУМе покупки, а я терпеливо ждала, когда мы пойдём обратно.
Попутно я собиралась с духом постоять перед Барином подольше и храбро спросить его: "Как Ваши дела? Как Ваше здоровье?" Я думала, Барин увидит, какая вежливая девочка к нему обращается и что-нибудь скажет в ответ.
Но на обратном пути Барин уже не желал со мной говорить - он был погружён в свои многолетние думы, о которых даже детям знать не полагалось.
А потом я выросла, стала совсем взрослой и, бывая в Малом театре или просто рядом с ним, обязательно подходила к памятнику А.Н. Островскому и несколько минут стояла перед ним, вспоминая свои детские впечатления. И всякий раз я ждала, чтобы Александр Николаевич узнал меня и улыбнулся, раздвинув свои бронзовые усы. Но он молчал, потому что всё уже сказал мне в своих пьесах....