на снимке: Чорная (Кольцова) Лидия Васильевна и Чорный Василий Иванович, 1947 г., Вена, Австрия.
продолжение
начало см. http://www.proza.ru/avtor/echorny
Произведения из сборника «Соколиный полет пешки - Пе-2»
1. Спасительное дерево- Соколиный полет пешки мемуары
2. Вынужденная посадка на минное поле рассказы
3. Огненный таран пешки. Неизвестный подвиг летчик литература для детей
4 Посадки на аэродромах времен войны и вынужденные приключения
5. Боевое парашютирование -. Соколиный полет пешки приключения
6. Ассы и Герои -ч. 6 Сколиный полет пешки повести
6. 1 Пешка-истребитель Соколиный полет пешки повести
7 Как начиналась Полбинская вертушка - Соколиный п повести
8. Летали, заглядывая в дуло пушек- Соколиный поле повести
9. Охотники. Летчики-снайперы -Соколиный полет пеш повести
10. Русский асс. - Соколиный полет пешки мемуары
11. Дед Мамай. - Соколиный полет пешки повести
12 Бреющий полет - Соколиный полет пешки приключения
13. Пот Мамая. Заходы по кругам ада - Соколиный по повести
14. Командир в бою - Соколиный полет пешки повести
15. Место в строю - Соколиный полет пешки мистика
----------------------------------------------------------
16. РОЖДЕННЫЙ В «РУБАШКЕ»
*
Коли один живий з усіх, хто клином йшли єдиним,
Коли летиш і падаєш на землю кличем соколиним.
***
*
Чорная (Кольцова) Лидия Васильевна (15.05.1921 – 21.06.1992)
Чорна (Кольцова) Лідія Василівна.
Родилась в с. Беззаботовка, Александровского р-на, Донецкой области. Окончила педагогическое училище в 1939 г. Работала учителем начальных классов в школе с. Беззаботовка. Член КПСС с марта 1941 г.
Вольнонаемная, находилась в Советской Армии с 2.03.1942 г. по 15.12.1945 г., в составе 452 отдельного батальона аэродромного обслуживая ( БАО ) 1-й гвардейской авиационной бомбардировочной дивизии (ГАБД), работала поваром в основном в столовой, которая обслуживала летный состав нескольких полков авиадивизии, включая 82-й ГБАП.
Награждена четырьмя боевыми наградами – медали: «За оборону Сталинграда», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией», «За взятие Берлина».
Всего была награждена 10 правительственными наградами.
Умерла 21.06.1992 г., похоронена на Байковом кладбище, г. Киев.
* * *
Живое тянется к живому,
Глаза в глаза смотреть должны..
Нам не придумать по иному -
Иначе мы не рождены.
***
Некоторое дополнение по данным эпизодам и приведенным раньше -
из воспоминаний Черной (Кольцовой) Лидии Васильевны:
*
Про Васю многие летчики - которые сами летали на задания - говорили как о том, который в «рубашке родился». Со стольких он заданий живой возвращался, когда все думали, что погибнет.
***
Несколько раз было так, что задание какое-то.. Посылают один экипаж – он погибает. Посылают другой – тоже. Несколько экипажей туда посылают, чтобы выполнить приказ - ребята погибают. А задание не выполнено, а задание-то нужно выполнить.
Черного посылают – если уже и он не выполнит, значит, никто уже не сможет. Поэтому про него так и говорили сами летчики, что он в «рубашке» родился.
Так по народному поверью считается, если ребенок рождается в «рубашке», когда пленка такая не разрывается при родах, - значит, счастливый, удачливый.
Причем было так, даже когда не могли выполнить приказ летчики из другого полка. Нашей же дивизии.
Я с ним тогда еще сама не была знакома, но от других слышала о нем такое. А кто из них Черный - даже и не знала.
***
Несколько раз было так, что его самолет один возвращался из всех самолетов, что летали на задание. В один из таких случаев, когда он один вернулся из всех, кто улетел, меня как раз к нему на аэродром послали.
Самолет был весь в дырках, как решето..
Ко мне тогда начальник столовой подошел, говорит: «Лида, давай, собери обед в котелки и отнеси на аэродром, надо одного летчика накормить».
А я: «Чего это еще, что сам прийти не может, что ли». Потому что ребята из летного состава всегда в столовую сами приходили, и командиры полка, и кто в штабе. Если кого-то нет – то из других экипажей с собой заберут, чтобы передать, потом посуду принесут.
А мне начстоловой говорит, мол: давай, делай и не спорь. Надо. Тут такое дело - несчастье в полку. Погибли все, кто на задание летал, а один только экипаж вернулся. Штурман с радистом пришли, пообедали, а летчик там, возле самолета, сидит уже несколько часов.. На обед не пришел. Командир полка приказал Черному обед туда отнести. Ищи самолет, на хвосте которого шестерка нарисована – там его найдешь.
А я и не знала тогда, кто это. Фамилию слышала в каких-то разговорах. Как и о других летчиках – а в лицо их и не знала. Кто из них кто. Девчонки-официантки, которые на столы накрывали, убирали, - они еще знали, а мы их и не видели почти.
Собралась я и с этими котелками, первое в термосе, не самый большой, но тоже здоровый такой, чтоб горячим донести, для компота тоже – пошла на аэродромную стоянку.
Прихожу, нашла, а он сидит возле самолета. Спиной прислонился к шасси, сидит и плачет..
Я к нему – давай, я тебе есть принесла.. Молчит и плачет.. Я налила супу, ему протягиваю, а он меня как пошлет: иди отсюда …
Я стала в стороне со своими бебехами, а он сидит.. Коленки согнул, голову на руки положил.. Постояла, постояла, еще раз спросила: будешь есть или нет?.. Молчит и не смотрит. Оставила все возле самолета и пошла назад в столовую.
А самолет весь в дырках был. И крылья, и фюзеляж - везде. И некоторые большие были такие дырки……
* * *
Да, пришла тут «матчасть» с обедом… Девчонок всех из обслуживания, которые при штабе, санчасти были - мы тогда между собой «матчастью» называли.
*
Я несколько раз так - один возвращался на свой аэродром из всех, кто на задание летал. Хуже нет, когда вот так - один прилетаешь.
***
16.1. ОДИН ИЗ ПЯТЕРКИ.
***
(Степной фронт, 23 августа 1943 г., день освобождения г. Харькова).
***
Из доклада на встрече однополчан в г.Умани в мае 1977 г. «Боевой путь 82-го гвардейского бомбардировочного авиационного, орденов Суворова и Кутузова, Берлинского полка»
«Для подавления сопротивления немцев в населенном пункте Буды - ю/з Харькова – вечером 23.08.1943 полк повел к-р АП майор Пчелкин (всего 12 самолетов).
Перед вылетом командир 1-й авиаэскадрильи (АЭ) Голицин сказал: «Нас осталось 5 экипажей, но это одни старики (Голицин, Новиков, Николаев, Черный, Костин), надо в бою стоять друг за друга, сражаться до последнего».
Боевое задание выполнили, но в тяжелом неравном бою погиб к-р полка майор Пчелкин, а из пятерки 1-й АЭ пришел домой один самолет ( Черный )»
***
Один раз вернулся не то, чтобы совсем один из всех полетевших на задание, а один из всей своей эскадрильи. Тогда как раз командир полка погиб, майор Пчелкин. В 43-м под Харьковом, в районе Березовки бомбили.
Тогда в полку и так потери были большие. Это ж как раз окончание боев на Курской дуге - операция по освобождению Харькова. В нашей эскадрилье только пять экипажей осталось. Как раз всей эскадрильей и полетели вместе с другими.
Всего группа в 12 самолетов. Командир полка – ведущий. А это чуть ли не весь полк и был.
До этого столько в полку потерь было, а в этот вылет - как-то так произошло, что почти всех сбили. А летчики все были уже опытные - к тому времени молодых летчиков ни одного не было в полку. Такие потери за это лето 43-го года были.
***
В полку тогда уже 3 эскадрильи было. Это в начале войны полк из двух эскадрилий состоял. А к тому времени уже по три эскадрильи стало.
В каждой эскадрильи - по девять самолетов, чтоб 3-и звена. Звено управление еще - где командир полка. В полку должно было быть 30 самолетов в боевом расчете.
Перед началом и во время Курской дуги бои были такие, что потери были среди и опытных летчиков. А молодое пополнение, которым пытались все время доукомплектовать...
Приходит пополнение: летный состав, самолеты – вроде количество самолетов в эскадрильи как положено. На первом же задании – все пополнение погибло, сгорели. Хорошо, если один-два останется.
Так в следующий вылет их собьют. Два-три вылета и никого из пополнения не оставалось.
А в этот период обстановка на фронте такая была, что часто в день по три боевых вылета делали. По два вылета - утром и после обеда - это почти обязательно. Что летом, что зимой. Если погода только совсем не позволяла.
***
В эти месяцы 43-го года полк в полном составе так и не был почти никогда. Пополнение и новые самолеты не все сразу в один день прилетают. Пока следующие, 3-5 экипажей, через день-другой прилетят, первых уже нет - погибли. Опять полк не полностью укомплектован.
Не успевали ни фамилий запомнить, ни даже лиц. На общем построении, каждый день, командир сообщал: погибли такие-то экипажи.. По фамилии летчика называли, а штурманов и стрелков и не называли. А ты стоишь и даже представить себе их лиц не можешь, кто из них кто. К концу лета, еще перед освобождением Харькова, пополнение вообще перестало приходить. Неоткудова было взять, в резервных частях за эти летние месяцы, практически, не осталось никого из молодых летчиков. Такие потери были, и сосчитать - не посчитаешь сколько тогда погибло только в нашем полку.
У молодых летчиков не было опыта нужного, они толком и летать в строю не научились. А тут в пекло сразу. Где нужно успевать следить за всем, что вокруг твориться, и сверху и снизу. Голова все время крутиться должна не просто на 360 градусов, как у той совы. Сразу в двух осях и на 360 градусов во все стороны должна вертеться.
А летчики молодые - неопытные, они летят и все их внимание, чтобы в строю не столкнуться с рядом летящими своими же самолетами. Он и не видит больше ничего потому, что для него до этого просто лететь в строю было самое страшное. Тех навыков пилотирования, которые нужны, не имели. Все его внимание - на расстояние между самолетами. Боится столкнуться.
***
Такой летчик просто и не мог лететь, чтобы выдерживать ту дистанцию между самолетами, которая была принята для боевого порядка «пешек». Опытные летчики не больше трех метров между плоскостями самолетов и впереди летящим держали. Это еще когда к линии фронта подлетаем.
А когда истребители начинали атаковать, то еще плотнее сжимались. Иногда так атакуют, что смотришь - между крыльями с соседним самолетом меньше метра расстояние. Хотя там, на глаз, не очень определишь, конечно, - все-таки крыло почти восемь метров. Смотришь иногда - просвета уже не видно между плоскостями. И еще прижимаешься или рядом летящий жмется к тебе. Иногда не видишь, а просто уже из опыта чувствуешь, что там до сантиметров пятидесяти доходит, что называется, почти соприкасаешься. Но если рядом опытные, хорошие летчики летят - то ни один из них такого сближения не боится.
Идут вместе крыло в крыло потому, что знают и не сомневаются, что если даже снаряд взорвется рядом от зенитки - воздушная волна толкает же, даже если и осколки попадут - и тот и другой удержат самолет. Сумеют сманеврировать так, что самолет только слегка как бы качнется - не больше. Реакция, опыт управления - штурвал никто не дернет.
***
А молодые еще не освоились даже со страхом от близости, когда между самолетами 10 метров. Через это все летчики проходят - первые полеты в строю на расстоянии несколько десятков метров, а кажется, что вот сейчас и столкнешься с кем-то.
Это когда нас еще учили, которым - хотя тоже по сокращенной программе закончили училище - все равно было отведено больше времени для обучения. Мы тоже так не летали в училище, как потом на фронте. На том расстоянии, на котором в действительности в боевых условиях летали в строю на «Пе-2», - в училище и не разрешалось даже летать. Чтобы почувствовать хотя бы, что это такое. Да даже в том же Резервном полку, куда попал после училища, и то так не летал. Не разрешали. Тоже, конечно, подготовка была...
***
Что тут говорить о тех молодых летчиках, которые уже во время войны поступали и заканчивали училище - и сразу попадали к нам как пополнение?
Это если просто лететь звеном - он и то еще не способен держаться на расстоянии даже пяти-трех метров. Шарахается в сторону от испуга. Любому летчику время надо, чтобы освоится, полетать надо определенное время. Еще когда нет никаких взрывов от зениток, он боится.
А тут в бой со всеми вместе - у него ни привычки, ни навыков пилотирования. Когда начинаются рваться снаряды от зенитки, а если еще и близко попадают - воздушной волной самолет толкает, его надо уметь удерживать. Неопытный летчик, когда еще без зениток, уже так штурвал дергает, что самолет из стороны в сторону кидает. То ли три, то ли пять метров - он еще этих расстояний не чувствует штурвалом.
И то же самое с «газом» - он не может двигать ручки «газа» так, чтобы на полметра-метр самолет мог подойти к впереди летящему, а потом опять отойти до трех где-то метров. Он думает, что только слегка передвинул «сектор газа», а его на несколько метров кидает сразу. Нет еще нужных навыков.
А когда рядом начинают взрываться снаряды, то с испугу он может такое учудить, что и сам не понимает, что делает.
***
Со мной самим такой случай был, когда свой чуть не срубил винтами, как тогда говорили. И не первый уже у него вылет был на тот момент, а все равно – от страха не соображает, что делает. Зенитки начали обстреливать и под ним слева – взорвался снаряд. И не то чтобы близко еще, что называется под плоскостью, чтобы так испугаться, казалось бы. А этот молодой слева меня летел в строю и как шарахнется в правую сторону, прямо на меня. Не знаю, как я успел среагировать тогда, штурвал от себя отжать и самолет успел «клюнуть» вниз. Он же еще не просто вправо повернул, а с разворотом. И как бы вверх… А мог бы и вниз, он уже ничего не соображал тогда, это понятно. Конец крыла прошел над моим фонарем в каких-то сантиметрах. Помнится, я даже голову пригнул инстинктивно, потому что прямо над головой казалось, по голове зацепит, хотя фонарь он же выше. Сам тоже ж пугаешься, скорее даже какая-то оторопь тебя берет, как успел сам еще штурвал вниз толкнуть, а самолет среагировать.
А он надо мной пронеся, и справа оказался. И летит справа, на меня квадратными глазами смотрит. Что теперь с ним делать и не поймешь. Можно было бы уйти влево, чтобы он на мое место правого ведомого стал, но он и не сможет стать. Летит уже метрах в пятнадцати справа от строя и боится подойти. Отойди я на его место, покажи ему, чтобы он постарался занять мое место, он опять может так сманеврировать, что тебя же и протаранит. Или кого-то другого в строю. Тем более уже в таком состоянии взвинченном, глаза какие-то ошалевшие, когда с ним переглядывались. Я себе решил, что пусть уже летит, где летит, как уж будет там. Он так справа от всех и отбомбился и до самого аэродрома долетел. Повезло, что истребители на отходе не сильно атаковали.
Мне тогда тоже повезло, что самолет успел пусть немного, но уйти вниз. Если б не эти какие-то полметра, он бы меня крылом зацепил и оба бы разбились..
***
«Пе-2» в управлении послушный был самолет. На малейшее движение штурвала «пешка» реагировала не хуже, чем у тех же «яков». Опытный летчик, даже если рядом взрывался снаряд, и воздушной волной самолет толкало на соседний, - легко удерживал самолет на том же расстоянии. Чуть штурвал в нужную сторону достаточно повести - и все, никаких резких движений или штурвал куда-то в сторону тащить.
Буквально, миллиметры какие-то надо штурвалом повести, чтобы компенсировать такой воздушный удар. В такие моменты штурвал не за эту полубаранку сверху держишь, а под ней, причем тремя пальцами. Не в кулаке, а именно пальцами. Кто как приспособился – каждый по своему. Кому как удобно было – кто-то сверху палец или два ложил, кто снизу за рычаг.. Но все именно пальцами в управляли в такой момент. Правая так на штурвале, а левая на рычагах газа. Их два рядом – для левого мотора и правого. Их тоже все время передвигаешь вперед-назад по одному, у кого не получалось оба одновременно двигать, и тоже именно пальцами. По чуть-чуть - от себя или к себе. Самолет слушался прекрасно.
Никаких резких движений – хотя в бою у самого все дрожит. Крутишься так, что иногда кажется, голову поворачиваешь влево, чтобы увидеть, что слева делается, а краем левого глаза уже видишь и свое правое крыло.
После войны уже, бывало, слышал, что кто-то там из летчиков проклинал, что пришлось летать на таком самолете, и сам таких даже встречал. Посмотришь на такого… Только те, кто не умел летать, мог такое говорить о «пешке». Такой ни на каком самолете не способен был летать. Такое у меня мнение осталось от тех, от кого я такое слышал.
Те летчики, которые на старых, еще довоенных, бомбардировщиках начинали летать, таких как СБ, среди них такие разговоры чаще были. У этих СБ так управление было сделано, что тот же штурвал как на тракторе надо было со всей силой тянуть, чтобы самолет среагировал и начал совершать маневр. Таким, конечно, на Пе-2 было непривычно сразу, потому что «пешка» на малейшее движение реагировала. Целая система своих приводов была, которых на СБ не было, чтобы самолет был легок для управления, что называется, послушным. Нормальные летчики переучивались и не жаловались, а наоборот. А жаловались только те, кто не способен был вообще летать ни на каком самолете, такое мое мнение. Таких тоже хватало, но летали как-то. Такие летчики…
***
Иногда смотришь, когда опытный летчик рядом летит, его качнуло в твою сторону от взрыва, а он еще и дожимает в ту же сторону, еще ближе - потому что истребители еще атакуют. Что называется, чувствует и расстояние и самолет.
А главное, обстановку вокруг себя видит и понимает. То, что его от взрыва кинуло на соседний самолет - это не страшно. Страшно и, действительно, опасно как раз уйти в другую сторону. «Мессеры» мгновенно атакуют и уже попасть для них - шансы увеличиваются сразу в несколько раз.
***
В этом и сказывался опыт.
Кроме того, что расстояние между самолетами в боевом порядке надо удерживать - когда зенитки стреляют, снаряды рвутся рядом - истребители немецкие тоже могли атаковать в этот момент.
Хотя, в основном, истребители атаковали в воздухе так, чтобы самим не попасть под огонь своих же зениток. У них тоже была отработана своя тактика. Для них самое главное было не столько сбить кого-то из нас, как заставить нас сбросить бомбы, не дойдя до цели.
Если зенитки начинают стрелять, то истребители отходили, а продолжали нас атаковать уже на отходе.
Но все равно при полете в строю, главным образом внимание ни за расстояниями по плоскостям и впереди летящим, да и не за зенитным огнем - а именно за тем, что истребители делали.
Это разница между опытным уже летчиком и молодым. Молодой пугается тех разрывов, которые еще и бояться нечего. И с испугу дергает штурвал. Да так еще дергает, что не только в сторону, а куда-то и вниз, а то и вверх уходит. С какой стороны, сверху или снизу этот взрыв произошел - он, ничего не соображая, от него штурвал и дергал в другую сторону.
***
Во время воздушного боя не за расстоянием между самолетами следить нужно - для опытного летчика это как бы машинально происходит: постоянный контроль по плоскостям и хвосту ведущего. Вроде ты и не смотришь, а просто постоянно это видишь. Потому что это уже настолько отработанное движение головы и глаз. И за взрывами зенитки нечего особенно следить – мало что можешь сделать, если в группе летишь за командиром. Это уже командир лавирует, как обойти огонь зениток, его опыт и умение маневрировать, менять высоту, направление. Все остальные повторяют и идут плотным строем за ним.
Маневрировать от зенитного огня уже никто не может, кроме командира. Ты следишь за истребителями. Не только за тем, который тебя атакует, но и соседа твоего и других. Потому что один вроде атакует, а собьет другой.
***
В такие моменты своя техника пилотирования - для неопытного летчика она просто еще не доступна. С истребителями, чтобы не дать им прицельно атаковать - идет игра в перемещениях самолета на уровне метра-полтора, а то и меньше. Это свои мгновения игры в «волки-овцы», которые ты должен видеть и успеть сделать маневр.
Немец только вроде бы вышел на ту позицию, с которой еще чуть-чуть сманеврирует и может атаковать, а ты уводишь самолет в сторону хотя бы на метр-полтора, да иногда даже на 50 сантиметров - как бы прячешься в глубину строя - ему уже надо еще маневрировать, чтобы опять выйти в нужную точку. С которой можно перевести самолет под нужным углом атаки и открыть огонь.
А возможности у него тоже не всегда есть продолжить - по нему же целятся и ведут огонь и стрелки, и штурманы из своих пулеметов. Причем не только с той «пешки», которую он атакует. А и с тех, которые впереди летят.
Иногда смотришь - и такое случалось в бою - кто-то начинает стрелять по истребителю даже из летящих сзади самолетов. Бывало, стрелки вылезали наружу - у них там вверху был лючок такой. Он откидывался и человека как бы прикрывался от воздушного потока. Пулемет туда вытащит и ведет огонь.
А немец между этими трассами маневрирует, подбираясь к нужной для атаки позиции. Он же на месте не стоит, не просто висит рядом с тобой, а болтается с крыла на крыло все время, лавирует. Чтобы в него тяжелее прицелиться было. И подбирается к нужной точке для атаки.
***
В этом и была в основном тактика воздушного боя группы бомбардировщиков с истребителями - такая себе игра «волки-овцы». У бомбардировщиков главная задача как можно плотнее лететь всей группой и вести плотный заградительный огонь. А истребители старались кого-то подбить из этой группы.
Вроде немец подобрался так, что сейчас ему можно будет начать атаку и открыть огонь - ты самолет увел, чаще всего, в сторону, в глубь строя, а то и к впереди летящему подходишь так, что винты сейчас хвост ему, того и гляди, отрубят - немцу надо уже опять дотянуть. Он начинает опять «газом» дотягивать - а ты опять переместился, но уже назад.
А немец же все время под огнем маневрирует - ему жить тоже хочется. Испугался летящей в него трассы - резко отклонился, значит, уже ушел со своего боевого курса. А то и сразу вираж сделал и ушел.
Пока он опять вернется. Да еще не известно, к тебе ли вернется или другого будет атаковать, а может и совсем улетит - горючее уже на исходе. По-разному в бою могло быть. Не угадаешь.
***
Ушел из-под атаки истребителя - опять на свое место стал, метров по полтора между самолетами. Во время воздушного боя это было обычное расстояние.
Если нормальные опытные летчики рядом летят и ситуация позволяет, когда ты начинаешь уходить из-под атаки, прячешься как бы в глубь строя, то летящий рядом тоже отходит в сторону. Дает тебе еще немного места.
Дает тебе возможность на время еще глубже спрятаться. Этого времени нужно буквально на полминуты. Как правило, не больше минуты, чтобы сорвалась эта опасность атаки..
Немца более прицельной очередью отпугнули за эти секунды. А то немец, если такое видит - а по нему же стреляют все время, - как правило, сам сразу уходит из-под огня. Поискать, может, другие не так умеют маневрировать, взаимодействовать. Чтобы там провести атаку.
Буквально за 20-40 секунд все это и меняется, если успеваешь сделать нужный маневр. Вот этот опыт у летчика, что он способен видеть, понимать происходящее и вовремя сделать такой маневр, - он во многом определял, целым останешься или собьют.
Редко когда это дольше тянется - бывали такие упертые, висит и продолжает маневрировать между трассами от наших пулеметов. Пока уже не пуганут его хорошо или не собьют, если удачно прицелиться получилось. В основном просто отпугивали немцев - попадали не так часто.
Хотя в бою чего только не было. Один только отскочил, а другой начинает атаковать тут же.
***
Если рядом хороший летчик, что называется, боевой друг, то так и летишь с ним. Его начинают атаковать, а тебя нет - сам уходишь в сторону на метр-полтора. Больше и не надо.
Было полтора метра, еще полтора ты ему уступил, сам из строя как бы вышел - он метра на два в середину зашел, на те же какие-то десятки секунд - и все. Атака сорвана. Все живы и целы.
Даже если немец огонь откроет - по краю плоскости попадет - это не страшно. По мотору попасть уже у него не получиться так просто. Не говоря уж, чтобы и по мотору, и по летчику попасть одной очередью. Он тогда должен вылезть, чтобы сверху над «пешкой» находиться - почти под прямой огонь из пулемета штурмана. На такой риск не часто кто шел из немцев, хотя и такие были.
***
Поэтому немцы в основном атаковали так, чтобы попасть по мотору - левому или правому. А чтобы сразу по летчику попасть, немецкие истребители не часто пытались атаковать. Хотя и такое случалось. Но это редко, особенно после того, как у штурманов пулеметы поменяли на более мощные.
Позицию для атаки на «пешку» всегда старались занимать одну - сзади, немного сверху и со стороны: слева или справа. Это было отработано и все знали - и немцы, и мы,- что тогда не так опасна прицельность огня для немецких истребителей.
Было такое из-за этих «шайб» на хвосте у «пешки», как бы «мертвая», непростерливаемая зона, куда почти не могли вести огонь ни со стороны штурмана, ни стрелок. Хотя чего-то там мудрили и стрелки особенно, и штурманы, придумывали, чтобы увеличить угол обстрела. Или еще чего-то новое, для немцев неожиданное. Иногда что-то удавалось.
А немцы свое тоже придумывали
Но эта «непростреливаемая» зона из того самолета, который немец и атакует. А те, которые впереди летят - они и могли, и вели огонь тоже. Взаимодействие и помощь были отлажены. Стрелки, штурманы сами соображают, в зависимости от ситуации - огонь переносят с одно стороны на другую.
В воздушном бою именно они стреляют. Летчику стрелять почти и не нужно - редко когда кто-то выскочит под пушки впереди. Хотя прицел всегда включен был - мало ли что.
Летчики участвовали в воздушном бою с истребителями именно тем, что маневрируют, способны менять положение самолета в строю на уровне нескольких метров и на протяжении десятков секунд каких-то. А для этого нужно чувствовать, на сколько ручку «газа» переместить, штурвал повести. Для таких маневров нужен был опыт.
***
Если так плотно строем летят, отлажено такое взаимодействие, огонь группа тоже плотный ведет - немцам не очень легко подобраться, чтобы провести успешную атаку. А если еще и группа большая.
Хотя даже девятка «пешек» это уже сильная общая огневая мощь была. «Девятка» способна была успешно обороняться, если все экипажи опытные. Не только летчики. Стрелки-радисты, которые уже умеют вести прицельный огонь, штурманы, у которых пулемет как раз посильнее был.
У стрелка радиста такой же мощный пулемет стоял для ведения огня в нижней полусфере. Так называемый пулемет Березина. А для ведения огня в верхней полусфере у стрелков стояли ШКАСы. Они их могли переставлять с борта на борт. На левую или правую сторону, в зависимости от того, где самолет летел в строю.
Но совместный огонь получался сильный - в этом смысле у «Пе-2» вооружение не плохое было.
Вначале войны, вооружение самолета хуже было. Тогда и потери как раз тоже из-за этого были такие, не только потому, что летчики, которых переучили со старых бомбардировщиков, не умели еще летать на таком самолете.
ШКАСы везде стояли. И оба курсовые, которые впереди у летчика были, и у штурмана, и у радиста. А когда поставили «пулемет Березина», немцы это сразу почувствовали. Как люковый пулемет радисту-стрелку - вниз и назад вести огонь, правый курсовой у летчика, и штурману - немцев быстро отучили так смело вести себя во время воздушного боя, подходить так близко.
Их тогда тоже посбивали не мало, пока они не поняли и не поменяли свою тактику. А расстояние увеличилось, уже другая прицельность – не так часто немцы стали попадать.
***
А если молодой летчик, он летит совсем на другом расстоянии от группы - где-то в стороне. Его уже и общий огонь не так защищает.
Не та уже плотность огня получается. Хотя все это понимают и стараются, насколько можно помочь выжить такому экипажу. Стараются пока могут.
А когда еще дальше шарахается с испугу от взрывов снарядов зениток, метров за десять-пятнадцать от строя летит - куда там помочь.
Поэтому именно неопытные летчики и погибали в первые же вылеты, почти все. Такого в строю видно было сразу. Он летит где-то в стороне от всех. И немцы таких сразу определяли - у них летчики опытные были. Они сверху сначала, сзади заходят - все видят перед собой. Потом уже начинают разбиваться, чтобы с разных сторон атаковать.
В зависимости, сколько их, сколько наших истребителей прикрытия. Они сначала наши истребителей должны были увести, завязав воздушный бой. А потом оставшиеся - атакуют бомбардировщиков.
***
Опытного летчика тоже сразу видно. Даже когда группа только собирается над аэродромом. По очереди взлетают и пристраиваются.
Когда стали летать большими группами, наблюдал такое. Со своей дивизии в трех полках еще как-то знали друг друга, чаще летали. А когда группу формируют из экипажей полков разных дивизий - и не знаешь, кто рядом летел.
Корпусом когда летали, из двух дивизий группу составляют – то не знаешь, кто рядом будет лететь и как он летает.
Но видно сразу - как самолет подходит, чтобы занять свое место. Рядом с тобой.
Хороший летчик, настолько уже отработано у него выравнивание скорости рычагами «газа», расстояние чувствует - он подходит так, что сразу становится крыло в крыло. Три метра между крыльями. Не дергается, как бы тычется, чтобы подойти - сразу одним движением становится рядом.
А выравнивает скорость так, что его в кабине даже качнет самого немного вперед. Такое впечатление, как на машине подъехал и затормозил рядом с тобой. Такое - считалось определенным шиком. Если так умел уже делать.
Были и такие, которые, чтобы как бы для себя выяснить, кто с ним рядом летит, насколько опытный, не на три метра становился, а около метра между крыльями. И на тебя смотрит – проверяет, как ты реагируешь. Иногда на него посмотришь, а то и делаешь вид, что не замечаешь, что он глядит.
Сам я так никогда не делал, чтобы проверить, с кем рядом будешь лететь, если с ним не знаком.
***
С этого свои отношение в воздухе устанавливаются. Потом в бою уже выясняется, что летчик ты, может, и хороший, а как человек... С говнецом, как говорится, или нормальный человек.
Товарищ просто или боевой друг, хотя, может, с ним никогда больше ты и не будешь вместе летать. На задание слетали вместе - и ты понимаешь, что это такой летчик, который как друг с тобой рядом летал. Помогал тебе выжить, а ты ему - между собой и словом не перекинулись, а тебе понятно, что это был для тебя боевой друг.
Если через какое-то время опять рядом окажешься - уже понятно, кто рядом с тобой.
***
В тот вылет - 23 августа, день освобождения Харькова - одни «старики» в полку остались. Долго уже так без пополнения летали - неоткуда было взять.
А самолетов в полку 14 или 15 осталось. Это ж было окончание Курской битвы. За время боев на этой дуге полк понес большие потери. Не только наш полк, такое положение во всех полках было всего нашего корпуса. В действительности, это уже и не корпус по количеству самолетов, а дивизия была.
Это с учетом того, что нас пополняли в ходе боев не один раз. В резервных полках тогда почти никого не осталось – такие потери были, что всех на фронт отправили. Пополнения уже не было.
Поэтому в полку остались все только опытные летчики - «старики», как тогда говорили.
В нашей эскадрильи – половина от положенного количества. Остались все, кто уже по году воевали, а то и больше.
Чупраков Коля, штурманом со мной тогда летал, после войны в статье для газеты тоже вспоминал этот эпизод. А стрелком-радистом был Коля Серебрянский.
***
В группе из 12-и самолетов - пять из нашей, 1-й эскадрильи: Голицин, комэск, – ведет, Новиков, Николаев, Костин и я.
Прикрытие слабое, пара истребителей только на нашу 5-ку. И на тех, что впереди летели тоже только звено. Еще к цели не дошли, «мессеры» начали атаковать. И много их налетело.
Наших истребителей сразу сдуло. Они друг за другом начинают сразу гоняться – один немец один наш.. А тут по два «мессершмитта» на каждого из наших «яков» - сразу куда-то в сторону за собой потащили кувыркаться. И впереди звено – тоже закрутились в воздушном бое. «Коля-Петя, прикрой – атакую!..» - и понеслись, и там им уже ни до кого дела больше нет.
Воздушные дуэли, когда между истребителями начинаются – это уже все. Даже когда с нами «маленьких» больше летит.
«Маленькими» - так среди летчиков любые наши самолеты-истребители называли: и «яки», и те же «кобры» американские и другие. И сами летчики-истребители, которые на них же летали. Иногда было, где-то встретишься, спрашиваешь: «На каких самолетах летаешь?».
- На «маленьких», - почти все так из истребителей отвечали.
***
Наши ввязывались с немцами в воздушный бой - дальше мы летим уже сами.
Так часто было. Особенно в первые годы. Немцев всегда больше – одна группа с нашими истребителями начинают бой, а другая – атакует уже нас. Редко когда кто-то из наших «маленьких» опять вернется для прикрытия. Даже собьет немца, тут же следующий с ним начинает дуэль. Из воздушного боя истребителю – если уже влез туда – просто так не выйти.
***
Прикрытия нет – остальные все «мессеры» на нас. А мы еще с бомбами летим.
Немцы с разных сторон заходят. Своя у них тактика была. Чтоб и друг другу не мешать, не столкнуться, но и не давать вести прицельный огонь по какому-то одному из них. Заходят и с той и с другой стороны. Стрелки мечутся из стороны в сторону тоже.
Штурманы, пока есть время, – тоже отстреливаются, и них пулеметы хорошие стояли. Они в основном вели огонь в верхней полусфере. А когда надо бомбить, то они уже не могут. Им свою подготовку надо было сделать перед сбрасыванием бомб, потом еще прицелиться должны были, если с горизонтального положения бомбометание, когда уже на боевой курс становишься.
Наша эскадрилья замыкала строй, а я в последнем звене летел. Практически вся группа была впереди меня - мог все видеть.
«Мессеры» налетели с разных сторон и как-то у них быстро получилось. На удивление.
Костина и Николаева подбили. Потом разделываются с Голициным. А мы еще до цели не дошли, еще бомбы не сбросили.
Самолет командира полка Пчелкина, ведущего всей группы, тоже загорелся, резко начал падать - так и ушел в землю. Со всем экипажем. Еще кого-то впереди подбили, задымился, начал в сторону так уходить, бомбы тут же сбросил.
Строя уже как такового нет. Как бы две или даже три группки отдельные уже летят.
***
Сбросили бомбы, кто остался. Где-то дотянули близко до цели. Какое там уже прицеливание - в таких случаях, когда строй разваливается, да еще ведущего сбили - уже сбрасывали бомбы кто как может. Штурман именно командирского самолета в группе в основном обеспечивал прицеливание в таких случаях. Если командирский самолет сбили – сразу весь порядок нарушался.
После бомбометания и разворота - еще больше разошлись. Кто-то строй оставил - сам начал уходить прямо с боевого разворота. То ли мотор начал барахлить, то ли решил спасаться - там уже не поймешь.
***
На отходе опять «мессеры» продолжают атаковать. Новикова подбили, его самолет начал резко падать.
Слышу, мой стрелок-радист, Серебрянский, замолчал. Убит или заклинило пулемет, разная может быть причина.
Кричу: Стрелок, почему замолчал?.. чего там у тебя, Коля?
Молчит.
Штурман мне кричит: Стрелка ранило.
А, может, убило – там не поймешь сразу.. Он уткнется в своей «полусфере» и не шевелится, а живой или уже нет – иногда только на земле можно понять. Штурман со своего места еще может увидеть, что там с радистом..
***
Нашей эскадрильи уже нет.
Общего строя практически нет - группа развалилась. Несколько самолетов впереди еще летят, вроде, вместе. После боевого разворота - они как-то так в стороне, и не близко уже от меня. До них дотянутся - это время надо. Еще один - в другой стороне, но как бы ближе для меня.
Их догонять, чтобы пристроиться к ним.. А кого из них догонять? Когда сзади уже стрелка нет, а «мессеры» атакуют. Немцы же видят, что штурман только стреляет, а стрелок перестал вести огонь – им уже легче атаковать.
Кто-то из передних как бы начал уходить еще больше в сторону, а двое еще вместе. Уже все - каждый начинает спасаться, как может..
***
Свалил самолет в пикирование, у верхушек деревьев вышел - и пошел сначала на «бреющем» полете над лесом. Это когда над самыми верхушками деревьев летишь - а снизу по самолету, по центроплану эти верхушки постукивают. Сверху деревья не все одной высоты. Тоже свой рельеф есть – маневрируешь тоже, чтобы как можно ближе все время находиться к самым верхушкам.
В таких случаях важно, чтобы ни винтами не зацепить по какой-нибудь из веток, ни в радиаторы не забились листья с ветками. Иначе закипит, моторы быстро перегреются, заклинить может. В тот же лес и упадешь.
На таком «бреющем» над лесом пролетел, лес закончился - еще ниже прижался, уже к земле до предела – что называется, на предельно малой высоте. Над линией фронта на «бреющем» – и к себе на аэродром.
***
За мной как-то никто из «мессеров» и не увязался. Может, горючее уже на исходе у них было. У истребителей баки не такие были как у «пешки», меньше времени в воздухе могли находиться.
При подходе к аэродрому – красную ракету выстрелили: раненый на борту. Сели, Серебрянского в госпиталь увезли, серьезное ранение получил.
Хороший такой парень был Коля Серебрянский. Нравился он мне очень - воспитанный, начитанный. Из Москвы родом был. И молодой еще, сразу после школы пошел на курсы стрелков-радистов.
Жалко было, когда он погиб. Позже уже, когда не со мной стал летать. После госпиталя вернулся, просился опять в мой экипаж. А у меня уже другой стрелок-радист. Я и не против был, чтобы Коля вернулся, даже просил командира, чтобы Серебрянского опять в свой экипаж взять. Но - нет, с другим пусть летает.
Он перед тем, как со мной, в экипаже Москвина летал, а с месяц-полтора до своего ранения со мной стал летать. Не знаю - почему, что там было причиной. Командир полка приказал моего стрелка в экипаж Москвина отправить, а Серебрянского - в мой.
Москвин со своим экипажем как раз накануне погиб, за день до этого вылета, когда Серебрянского - ранило.
***
Так оно и получилось. 22-го августа погибли два экипажа: Горелова и Москвина - оба самолета с экипажами в землю ушли. А перед этим, за несколько дней, экипаж Боброва погиб от прямого попадания.
А мы 23-го полетели группой в 12 самолетов.
Тогда один из всех нашей эскадрильи и вернулся. Еще от того случая с прямым попаданием не пришел в себя, а тут - другое.
Хотя из 12 самолетов еще несколько прилетело. Кто чуть раньше меня сел, кто позже. Еще кто-то на вынужденную сел, потом вернулись.
Не все и погибли из тех, кого сбили. Кто-то дотянул до своих и выпрыгнул. Новиков так вернулся, еще кто-то. Другие к своим сумел пробраться – перейти линию фронта. Так Голицин через неделю где-то или больше вернулся.
* * *
16.2. ОДИН ИЗ «ДЕВЯТКИ».
*
***
Своих друзей прекрасные черты - сквозь лик войны
дано в миг разглядеть… Не раз глядеть иначе.
Когда один живой из всех, кто клином шли единым,
Когда летишь и падаешь на землю криком соколиным, -
Лицом войны к лицу друзей ты обращаешься и плачешь.
***
А другой раз – тогда вообще один вернулся из всех, кто полетел. Никто больше из девятки не прилетел.
Этот вылет вообще был непонятным. Так и осталось темным все это. Потом были слухи, что вроде какое-то предательство было, где-то в штабе, что сообщил кто-то немцам. Но так оно и осталось не ясным. Хотя не знаю, просто, что такое случайно произошло – может, конечно, и могло так все совпасть. Как другие рассуждали, которых там не было.
Но мне до сих пор не вериться, что так оно все произошло из-за случайного стечения обстоятельств.
Так - как оно все происходило.
Вот и тогда сразу и сейчас сидит в голове, что немцы именно нас ждали. Потому что их не два-три истребителя, как обычно они летали, а именно такое количество, вроде как специально собранная группа. Поскольку ждали именно девятку «пешек» и два звена истребителей прикрытия. Прикрытие сразу оттеснили от нас. Потому что все шесть наших «яков» сразу в карусели закрутились – на каждого по немцу было. А те «мессеры», что остались, тоже не один или два.
Когда девятка «пешек» идет, то совместная огневая мощь такая, что если немцев одна-две пары истребителей, то они и не пытались обычно атаковать. Хотя это от разного зависело – начинают атаковать или нет: откуда они летят, какой запас у них горючего и другие причины могли быть.
***
А тут чуть ли и на каждого из нас по паре «мессеров». На пары разбились и атаковали один за другим. Причем самолеты эти немецкие какие-то разрисованные были на всю длину. Чего там намалевано было – рассматривать некогда было, но не «бубны»-«трефы», как до этого встречались.
Это одно. А другое – как они находились в воздухе по отношению к нам в тот момент, когда мы встретились.
Они находились так, что им и маневра никакого практически не нужно было делать. Для того, чтобы начать атаковать. И по высоте и по расположению, направлению полета - просто лучшей позиции для атаки не придумаешь.
Выше нас как раз, идут не встречным курсом, а наискось, поперек как бы нашего курса. Не надо время ни набрать высоты для атаки, как обычно, ни облететь – немцы атаковали обычно, чтобы сверху и сзади зайти на «пешку». Снизу атаковать редко какой брался.
А тут еще они находились именно и со стороны солнца. Ну, просто идеальный вариант.
***
Буквально, чуть только довернули и пошли атаковать, что называется, минуты не было у нас, чтобы сообразить, чего делать. Мы только из облачности - а она такая, плотная была, темно там было - вылезли на солнце. Солнце прямо в глаза бьет, ослепило просто на какое-то мгновение – этих немцев не сразу и рассмотреть можно было. Они почти со стороны солнца как бы так летели.
Первая группа атаковала истребители наши – и увела их. А вторая группа прямо следом за первой – на нас.
***
И как оно все так сложилось.. Не могу поверить, что все это случайно. Тем же немцам, если бы так случайно встретились, тоже надо было время сообразить, между собой чего-то переговорить. Кто там одной группой «яки» наши атакует, а кто во второй группе – на нас.
Сколько осталось в памяти, даже никаких слов или команд на немецком не слышал в эфире. Может они на какой-то другой частоте, конечно, были. Хотя и до того и после, обычно – мы их слышим, они – нас. На одной волне все говорят. Поэтому такое впечатление, что они и ждали, и знали, сколько нас летит и на каком курсе и в какое время. Где мы линию фронта будем переходить, и на какой высоте.
***
Мы взлетели, причем все девять ушли нормально. Когда столько взлетает группа, часто у кого-то чего-то забарахлит. Пока запасной взлетит вдогонку – его подождать надо, круг - а то и несколько - над аэродромом делается.
А в этот раз все нормально. Причем над нашей территорией облачность. И большая такая, между нижней и верхней кромкой расстояние - как раз захватывало выбранный эшелон пролета линии фронта.
В таких случаях всегда в облака уходили.
Ближе к линии фронта мы туда в облака спрятались, на заданную высоту ушли, и как раз с земли не видно. Вроде повезло, удачно для нас получалось.
А дальше… Линию фронта только вот перелетели – облака, словно, как отрезал кто.
Прямо из облачности вылетаем – небо чистое, солнце сверкает и немцы – справа и выше как раз на той высоте, с какой им лучше всего и атаковать. Они вроде как вдоль линии облачности летели. Так под углом немного.. Специально будешь рассчитывать – лучше почти и не придумаешь.
***
Истребители всегда стараются командира сбить, ведущего группы. Не так просто это. Командира всегда защищают – это закон. Но если получается - тогда уже почти всегда весь строй развалится. Если летят ведомыми опытные и сильные летчики, которые и как командиры опытные, еще есть шанс. Или хотя бы один такой летит ведомым, но и то – все равно.
Хороший, сильный командир – это 50 процентов успеха в бою, если не больше. Если командира сбили, обстановка в группе сразу меняется. И настроение, и готовность выполнять команды другого. Немцам сразу настолько проще становится разбить на отдельные части группу. А потом, когда все по отдельности, им легче и атаковать, и прицельно вести огонь.
***
Тут же чуть не с первого захода подожгли самолет ведущего нашей девятки. Они парами заходили. Может, вторая пара зажгла. И, похоже, в летчика попали – то ли убило сразу, то ли смертельное ранение. Потому, что самолет сразу как-то клюнул вниз. Так еще любой летчик нормальный старается тянуть в строю, сколько может. Особенно если ведущий. А ведущим тоже не любого ставили.
Самолет командира группы начал практически падать.
А тут немцы парами друг за другом на нас. Одна пара отстреляла – попала, нет - уходят опять на набор высоты, а следующая пара атакует. Одни на передних в группе, а другие на задних. Оно почти как бы одновременно.
Видно, опытные все летчики у немцев подобраны были. И не просто опытные, а, что называется, чувствуют друг друга. Хорошо знают, какая пара как работает, то есть вместе не первый раз так летали.
***
Ведущий «мессер» из пары целит, чтобы самолет зажечь или летчика убить, а ведомый старается подавить огонь штурмана или стрелка-радиста. Штурман со своего места стреляет назад, верхнюю полусферу закрывает.
Стрелок сбоку стреляет, откуда атакуют. Стрелки-радисты переставляли свои пулеметы на левый борт, или с правой стороны вести огонь. Иногда могли этим же пулеметом и верхнюю полусферу полностью обстреливать - им надо было в верхний лючок тогда вылезть. Но так редко кто делал.
***
Экипаж начинает стрелять в того, кто по ним стреляет. А первый тогда не так боится подойти ближе, прицелиться. Они же не по прямой совсем заходят на цель, тоже маневрируют, крутятся в воздухе, чтобы в них не так легко попасть было. Висит над тобой сверху, со стороны так - левой или правой. И вроде, как танцует с крыла на крыло. От трасс, которые летят в него, уклоняется, виляет все время. Подбирает момент, когда ему можно под углом атаки изменить полет, огонь открыть, в прицел поймать мотор. По моторам они главным образом целили. А если повезет, то попасть по летчику – это лучше всего
***
Наши - один за одним - начали вспыхивать как спички. Ну, буквально, за несколько минут, может, за пять минут – строя нет и все горят. Время в такие моменты совсем по-другому воспринимается – на часы не смотришь ведь.
Иногда такие минуты бывали – и не поймешь потом, сколько их было.. Пять или двадцать..
Я в третьем звене был, все это происходило, что называется, у меня на глазах. Кто начал бомбы сбрасывать – чтоб маневренность появилась. Несколько куполов парашютов в разных местах вроде заметил. И самому ж надо уворачиваться, закрутилось тут все со всех сторон.
Когда все загорели, сколько мог увидеть – может, так показалось, в такие моменты всего не упомнишь – понял, что надо уже самостоятельно как-то спасаться. Другого варианта нет.
Когда строй разваливался – тогда уже каждый начинал спасаться, как мог. А тут он и не развалился. Просто всех в этом строю и перебили.
Вроде кто-то впереди тоже сбросил бомбы и начал переводить самолет в пикирование. И я за ним. Бомбы сбросил – там уже не важно куда, спикировал. Под углом чуть ли не под 90 градусов.
В такие моменты от страха сам не соображаешь, что делаешь. Градусов 80, наверное, точно. Самолет легкий, без бомб.
***
Обычно, пикировали под углом в 60 градусов, иногда и круче получалось, градусов под 70. Это когда бомбометание с пикированием.
Бывало, пикируешь на цель согласно нужного угла атаки, а тут снаряд зенитки рядом как даст, или пулеметная очередь трассирующими – видно как она идет прямо туда, куда и ты летишь.
Штурвал тогда или на себя тянешь, или от себя. Когда от себя штурвал отжимаешь, только не перестараться было. Так тоже бывало.
Были случаи – так в землю за бомбами вслед и уходили.. Особенно, молодые летчики, которые приходили с подготовкой «взлет-посадка», опыта никакого..
***
Не в нашем, а в другом полку, но нашего же корпуса вообще был уникальный случай. С молодым, неопытным летчиком. После сбрасывания бомб, при выводе из пикирования бомба легла на плоскость крыла. Поднырнул под нее, а она и легла ему на крыло, когда самолет вверх начал выводить.
Как эта бомба не взорвалась? У него еще получилось ее сбросить и вывести самолет из пикирования – живыми остались. Хватило запаса по высоте, чтобы успеть.
***
Когда в момент захода на цель и прицеливания, начинаешь маневрировать - при бомбометании с горизонтального положения, - штурман всегда тогда начинал кричать.
Штурман целится и корректирует, чтоб боевой курс выдержать, куда довернуть, самолет выровнять. Если только летчик начинал отклоняться, у штурмана цель сразу уходила из прицела. Иногда штурман кричит, а ты его не слушаешь – он уткнулся в прицел и ничего уже не видит. Что уже прямо по курсу снаряды начинают рваться.
При пикировании уже сам прицеливаешься.
Хотя, в любом случае, и при пикировании - чтобы попасть, надо выдержать курс.
В любом случае, штурмана слушаешь, пока слушается.. Он же не смотрит по сторонам, как от зенитки взрываются снаряды, как с земли трассы летят. С земли палят - из чего только могут. Иногда, штурман кричит: «уходит, уходит цель!» - а ты ему в ответ: «Бросай бомбы».
Но бывало и так, что приходилось и повторно на цель заходить. Задание надо выполнить, совсем мимо бомбы не станешь сбрасывать. За этим тоже следили и могли наказать.
***
Даже при горизонтальном полете, если выдержать курс и нормальному штурману дать возможность прицелиться, то точность попадания была неплохая.. А при пикировании, по дотам или в окопы по пулеметным «гнездам» – прицелились и прямо туда – плюс-минус метр, не больше разброс.
По тем же танкам попадали. Если правильно упреждение на скорость движения танка сделаешь – башни у танков отлетали. Не часто так получалось, но попадали.
«Пешка», в смысле точности бомбометания при пикировании, – сильный был самолет. Если и летчик, и штурман уже опытные, вместе уже хорошо слетались, притерлись, точность попадания хорошая была.
А если начинаешь маневрировать, то тогда уже не так точно.. Но – в пределах точности, как между собой в таких случаях оценивали..
Иногда спросишь штурмана: как бомбы легли? – если пришлось крутить.
- В пределах точности, командир.
Потому что штурман кричит: уходит цель, левее или правее… Иногда крикнешь в ответ: кидай - не командуй. А то и не отвечаешь, не до того.
***
Когда с горизонтального положения – то там хуже, конечно. Зенитки бьют, а тут надо боевой курс выдержать. В таких случаях по-разному было.
От командира много зависело, как он группу ведет в таком случае, как на цель заводит, маневрирует или никому не дает. Были такие – всех за собой как баранов ведет прямо на взрывы от зениток..
Или другое – под углом поставит всех, чтобы уменьшить площадь попадания, высота разная уже опять же – и с такого положения и бомбы скидывают. Куда они так уже попадают. Были и такие. Особенно уже ближе к концу войны.
***
А тут в пике свалил самолет. Когда без бомб, то и под 80 градусов можно. Особенно в такие моменты. От страха все настолько сжимается. Да когда другие, рядом с тобой летящие, погибают. Это если один-два из группы. А когда вот так – все и практически сразу. Потому что впечатление, что все это происходит в одно мгновение. Хотя оно, может, и минут десять этот бой длился.
За мной двое погнались, когда ушел в пикирование. Ни «мессеры», ни «фоккеры», да вообще, любые, и наши тоже, истребители под таким углом пикирования, как «пешка», не могли лететь. В штопор срывался самолет, становился неуправляемым.
Поэтому как бы на своем предельном углу пикирования сверху по курсу начали лететь, чтобы потом, когда из пике выходить будешь, сверху опять напасть. Но это мало кому удавалось, если опытный летчик на «пешке».
***
Разница в скорости еще. Они как бы вперед залетают, хоть и пытаются сбросить скорость. Но тоже пикируют – скорость не очень уменьшишь. А курс выдерживают, по которому ты должен выскочить под ними, если так прямо и лететь будешь.
Поэтому чаще всего, мы не просто из пикирования выходили, а с разворотом, чтоб с этого курса уйти. Самые опытные немецкие летчики, поэтому, начинали доворачивать немного влево.. Потому что левый боевой разворот – это все так летали. И мы, и немцы – только в левую сторону боевой разворот.
И в училище так всех учили разворачиваться, и на тактических занятиях только такой вариант разворота рассматривался. А я себе как-то еще раньше сообразил, отчего только влево, почему тоже самое - вправо нельзя сделать.
*
Подумал, и как-то на «охоте», когда «мессер» погнался за мной – так от него ушел. Спикировал, он за мной летит и влево забирает, а я через правое крыло с разворотом. Он меня и потерял тут же.
Потом если один летал – всегда так уходил.
***
Даже без пикирования - тот же боевой разворот только через правое крыло. И сколько раз я так не делал, ни один немец за мной этого не повторял.
А если с пикированием, то они вообще теряли из виду. Потому что начинают сразу слева искать. По времени, вроде, должен уже выскочить под ними где-то. А тебя нет - они еще левее доворачивают. Не в землю же ты спрятался, должен вынырнуть, если не по прямому курсу, то левее. После пикирования скорость больше чем у них – должен их обогнать, то есть появиться под ними.
Они тогда сверху опять догонят и уже прижмут – не уйдешь. Только на «бреющем» тогда нужно уходить.
***
А «бреющий» полет – это своя опасность, свои там еще и варианты, и хитрости. Причем, это ж на предельно малой высоте нужно лететь, чтобы у них не было возможности атаковать. Если высота метров 50, а то и меньше даже, хороший истребитель может рискнуть и успеть, сверху успешно атаковать. Под нужным углом вниз самолет поставить, и самому потом от земли увернуться.
***
А так вправо развернулся и ушел.. Я, поэтому, даже больше любил именно в одиночку летать, когда на «охоту» посылали потому, что если группой, то такое уже не сделаешь. Хотя большинство летчиков считали, что когда один на «пешке», то это гораздо опаснее летать, чем группой. Но были и такие, которые понимали, что одному даже лучше – когда ты сам себе командир. Для летчика, который уже имеет свой опыт и умение, свои отработанные приемы ведения боя, свой почерк, как любят говорить в таких случаях, когда никто не командует - лучше всего.
***
И от этих двоих я таким же приемом ушел. Из пикирования – с боевым разворотом через правое крыло. Они, видно, меня совсем из виду потеряли. Им сверху, когда ты над самой землей – разглядеть тяжело.
Так и вернулся один.
***
Зарулил на стоянку. Моторы выключил. Вылезли с ребятами. Стрелок-радист раненный, задело легко, а штурман – целый, нормально. Самолет весь в дырах. Фюзеляж, плоскости крыльев, и левая, и правая, где кабина летчика – все изрешечено. По дыркам видно, что насквозь пробивало и слева направо, и справа налево. Хотя сразу не рассматривал особенно. Просто глянул на весь самолет, на кабину свою.
Потом уже еще рассматривали, на следующий день. Видно, что не только одиночные попадания были, а просто очередями целыми были попадания. Сколько их таких очередей – чего уже там считать. Но не одна и не три. Некоторые от носа и почти до хвоста – дырки на одной линии. А некоторые снизу вверх. И так, и так попадали. То с одной стороны самолета входные, а с другой уже на вылет дырки. То наоборот.
Как ни в кого из нас не попала ни одна пуля – странно даже. Там же в пушках не пулеметные даже пули, почти снаряды уже. И пулеметы-пушки эти на самолетах были скорострельные, не такие как для пехоты пулеметы, отверстия от пуль одно возле другого, расстояние не большое.
Действительно, самолет был как дуршлаг вот этот, что на кухне используют..
Штурман и стрелок пошли вместе в медсанчасть. Вроде рана, что и в госпиталь не отправят, может быть, но – кто знает. Сразу после боя – раненый и не всегда соображает еще, больно или нет. Упадет по дороге.
***
Когда я вылез из самолета… Тут самого так настреляли, всего колотит… А как увидел на стоянке вещи разбросанные, ребята оставили.
Перед вылетом мы все вместе лежали на траве возле самолетов, пока ждали команды лететь, прямо на стоянке. Уже конец весны где-то был, все зелено, и солнце уже пригревало. Кто на какой-то куртке сидит, кто шинель взял и лег. Нас же много было – девять экипажей по три человека.
И кто во что горазд, как всегда в такие моменты… Кто там дремал, кто какие-то байки травил, кто какой-то соломинкой кого-то щекотал. Кто-то в чехарду, друг через друга прыгали, смеялись. Ну, дурачились, как дети. В таких случаях всегда так было, когда надо ждать приказа, погода хорошая. Возраст-то - по 20 с небольшим лет у всех, а стрелки-радисты еще моложе были.
*
Вылез из самолета на стоянке. Увидел все эти вещи ребят, они их так и бросили, побежали по самолетам – вся эта картинка перед вылетом у меня в глазах встала: я их голоса, смех слышу еще, кажется…
Все это было каких-то минут сорок назад. Даже меньше. И все…
Только их вещи лежат.
Стоянка пустая, один мой самолет на стоянке..
Это ж все были друзья, товарищи, почти со всеми много месяцев и жили, и на задание летали вместе.
Что-то такое нахлынуло, даже объяснить тяжело. Обида, какая-то горечь такая… Внутри как-то аж запекло, сжало не сердце, а в середине где-то.
Говорят – на душе тяжело, а тут – не тяжело, а как именно душу запекло и, вроде, как кто-то сжал в кулак до боли. Не знаю, чего там душа есть.. Но оно не сердце схватило, а чего-то другое. И горло так перехватило – вздохнуть не можешь, кажется.
Горло что-то сжало, просто вдохнуть не мог.. Как рыба ртом хватаю, чтобы втянуть хоть глоток воздуха, а не получается. И так не знаю сколько секунд, но долго, показалось тогда даже, что задохнусь сейчас. А потом вдруг схлынуло как-то, вроде как отпустил кто-то там то, что сжало изнутри, и сдержаться уже нельзя было - полились и слезы, и сопли.. Никогда со мной такого ни до этого, ни после не было. И выть, и кричать хотелось. Штурман с радистом не сразу ушли, как-то еще себя сдерживал, пока они рядом были.
***
Оно как-то не только за всех ребят, что только что сгорели. Как бы понимал, что, может, не все погибли – несколько парашютов видел. Хотя «мессеры» могли успеть добить из пушек уже, пока на парашютах висели. Выпрыгнул и парашют раскрыл живым, а приземлился мертвым – такое не раз случалось.
Увидел эти их вещи, но как-то не только за это сегодняшнее стало невмоготу, а вообще, за всю эту жизнь нашу всех вместе, свою жизнь такую почти с детства, как мать умерла и мачеха появилась. Что-то так сжало внутри, ну просто вот именно, как кто-то в кулак сжал там что-то изнутри.. Причем до боли такой, но это не сердце было, а где-то ниже и посередине..
Сел возле шасси тут же. Штурман с радистом еще звали с собой. Махнул им рукой: уйдите, сами идите – они и ушли..
***
Не знаю, сколько я там просидел.
А тут приходит какая-то «матчасть».. Какие-то котелки мне тычет с едой.. Тут не то, что есть не хочется, тут..
Уйди отсюда, говорю.
***
Я Лиду до этого как-то даже и не видел вроде. Девчонки, которые как официантки столы накрывали, посуду убирали – те еще знакомы по лицам были. А которые на кухне поварами – их и не знали.
*
А хуже нет, когда вот так один из всех прилетаешь... У самого внутри чувство такое, вроде как виноват, что живой остался. И кажется, что и другие на тебя так же смотрят. Вроде никто ничего и не говорит.. А тебе самому кажется, что как-то с осуждением на тебя поглядывают. Мол, как так, все погибли, а он живой остался? Потому хуже нет, чем вот так одному возвращаться живым..
***
-----------------------------------------------
полностью см.
Соколиный полет «пешки» http://www.proza.ru/avtor/echorny
1. Спасительное дерево
2. Вынужденная посадка на минное поле
3. Огненный таран пешки. Неизвестный подвиг летчик
4 Посадки на аэродромах времен войны и вынужденные
5. Боевое парашютирование
6. Ассы и Герои
6.1 Пешка-истребитель
7. Как начиналась Полбинская вертушка
8. Летали, заглядывая в дуло пушек
9. Охотники.
10. Русский асс.
11. Дед Мамай.
12 Бреющий полет
13. Пот Мамая. Заходы по кругам ада
14. Командир в бою
15. Место в строю
16. Рожденный в рубашке
17. Козацька честь - Гвардейская честь
18. Встреча с американцами