Терновый венец, казалось, слабо кружился в воздухе, поворачиваясь и словно показывая свои острые, зеленовато-темные шипы. Светлый прямоугольник то открывался взору, то исчезал, закрываемый терновым венцом.
…А с балкона четвертого этажа восторженно смотрела вниз девятилетняя девочка. Там, внизу, раскинулся город, как будто нарисованный план в географической карте. И самым важным местом на этом плане был длинный зеленый забор, опоясывавший целый квартал. Внутри квартала, будто внутри другого города, была своя жизнь. Там стояли сараи жителей пятиэтажного дома. Деревянные ряды образовывали настоящие улицы, переулки и перекрестки. По субботам люди приходили в свои сараи, доставали оттуда дрова и несли их домой, чтобы топить титан и греть воду. Дрова были тяжелые. Мешок с ними не поднимался. И дворовый дурачок, добрый Валентин всегда помогал девочке дотащить поленья до подъезда. Внутри квартала, у самого дальнего зеленого забора, лежала высокая гора круглых и длинных бревен. Они нагревались на солнце, сладко и остро пахли смолой. И если подняться на самый верх, можно было увидеть улицу за забором, занесенную песком, по которой спешили прохожие.
Там, за зеленым забором, прыгал на старых диванных пружинах, словно на батуте, девятилетний мальчик и, сверкая глазами, повторял при каждом прыжке: «Я в тебя! Я в тебя! Я в тебя!» Девочка стояла рядом и, задыхаясь от волнения, добавляла шепотом не сказанное им главное слово: «Влюбился… Влюбился… Влюбился…» А другая, совсем крошечная девочка, с именем таким же крошечным, как она сама, - Ия – спрашивала, почти вскрикивая: «Что он говорит? Что?»
***
…Потом пролетели, как один миг, миллионы лет. Карта города неузна-ваемо изменилась. Исчез зеленый забор, а вместе с ним и квартал. Исчезли, будто и не было их, - деревянные сарайчики, потому что в дома пришла горячая вода, которую не надо было нагревать.
Но жизнь продолжалась и казалась вечной. Иллюзия разрушилась, когда в газете появилось короткое сообщение о смерти Ии – бывшей крошечной девочки. Рядом с черной рамкой – ее портрет среди букетов цветов.
Собственная жизнь показалась закончившейся, потому что умершая Ия осталась в памяти одним-единственным эпизодом – и больше жизнь не дарила встреч. Будто бы она и не жила вовсе, а умерла, едва успев родиться. И будто и сам ты и не жил вовсе, потому что, оглядываясь назад, видишь зеленый длинный забор, - а больше нет ничего.
…Терновый венец, казалось, слабо кружился в воздухе, поворачиваясь и словно показывая острые зеленовато-темные шипы. А светлый прямоугольник ускользающей жизни то открывался взору, то исчезал, закрываемый терновым венцом – символом мученичества и страданий, через которые проходит всякий человек, жизнь которого начинается и заканчивается зеленовато-темным терновым венцом с острыми жесткими шипами.