Конкретно-социологические исследования.
На втором курсе у нас читал лекции один совершенно замечательный субъект. Это был коротко стриженный молодой человек в широченном синем двубортном пиджаке. (Может, конечно, он сам был широкоплеч, но этот пиджак определенно его не красил.) Он имел обыкновение читать лекции, уперев руки в бока и покачиваясь на широко расставленных ногах. При этом галстук он, наверное, для удобства, любил заправлять в брюки. Звали его не как-нибудь – Васей, а Петром Евладьевичем Святопопом. На первой лекции он произнес свое имя как-то очень торопливо и невнятно, видимо смущаясь. Кто как услышал – так и записал. Я, сообразно с фамилией, восприняла его как Олега Евангельевича. Кому-то почудилось: Евлампьевич. Звали мы его «за глаза» Оладьевичем. Ну, не повезло человеку с папой, что ж поделаешь!
Предмет его назывался «Бред сивой кобылы», а если взглянуть на расписание, то «Методика и техника конкретных социологических исследований». Только сейчас, проучившись пять лет в университете, когда читаю конспект его лекций, я почти половину понимаю и могу связно рассказать на экзамене. А в то время содержание его речей казалось нам чем-то совершенно непонятным и ужасным (в виду надвигающегося зачета). Абстрактная теория и новые непонятные термины нас пугали. А фразы типа: «…модификация метода попарных сравнений им кажущихся равными расстояниями», «на этом континууме высказывания распространяется с модальной частотой» повергали нас в глубокое уныние. «Что-что? Повторите, пожалуйста», - просили мы. «Ну… я так сразу и не смогу повторить. Я уже не помню», - отвечал он. Мы переглядывались с возмущенным видом, вздыхали... откладывали ручки и начинали заниматься своими делами.
Бедному Оладьевичу приходилось вести у нас первую пару – самое тяжелое для студентов и самое неблагодарное для преподавателей время. К 8-ми часам приходили три человека (из пятидесяти) и рассаживались на задние парты. После перерыва «подтягивались» еще человек десять и тоже садились куда-нибудь подальше на свободные места. А он читал лекции и не жаловался. Сели мы однажды с подружкой на первую парту – знаете, не понравилось. Он так жаждал живого общения со студентами, так ему хотелось установить контакт с аудиторией, что он постоянно наклонялся к нам из-за своего преподавательского стола, заглядывал в глаза, как бы спрашивая: «Понятно, да?» И мы кивали из опасения, что он расстроится и свалится на нас.
Он обожал чертить для примера различные таблицы на доске. Студентов это всегда веселило, потому что Оладьевич, когда чертил длинную вертикальную линию, почему-то приседал, расставив колени. (Наверняка, в юности занимался балетом). Если таблица была большая, то приседать ему приходилось раз двадцать, обеспечивая себе таким образом утреннюю зарядку. Затем он долго рисовал горизонтальные линии. Когда все было готово, и доска становилась похожей на рыбацкую сеть с мелкими ячейками, он утирал хладный пот со лба и начинал вписывать в них цифры. Предполагалось, что мы тоже должны рисовать такую табличку и вписывать цифры вслед за ним, но нам было лень, и никто этого не делал.
***
Зав. кафедрой
Наш зав. кафедрой был чрезвычайно умным, серьезным и целеустремленным человеком. По-английски пунктуален, одет «с иголочки», Берестов требовал от нас дисциплины и трудолюбия. Прочитав курс лекций нам в самом начале, он на год уехал в США обмениваться опытом. Вернувшись, стал первым проректором университета и каким-то еще общественным деятелем. Словом, он был окружен плотным ореолом важности и величия.
Его невозможно было представить в бытовой обстановке, к примеру, выносящим мусорное ведро или даже покупающим на базаре картошку. И уж тем более, решили мы с подружками, он не мог ходить по дому в трусах и в майке, как все обычные мужики. Скорее, у него были какие-нибудь домашние пиджачок, галстук и брюки милой, уютной расцветочки.
Однажды две студентки опоздали на его пару на 10 минут. Он был до того возмущен, что поставил их посреди аудитории и полчаса объяснял нам, что вот из-за таких, как они, мы живем хуже, чем в Японии.
Обычно, Берестов сидел на кафедре за огромным длинным столом, как президент, и работал. И так странно было видеть столь почтенного человека на нашей кафедре, что многие девчонки, забежав туда за нужной книжкой, вместо того, чтоб поздороваться, ойкали и в смущении выскакивали обратно за дверь. Вскоре ему это надоело и он соорудил себе отдельный кабинет.
На 4-м курсе этот выдающийся деятель образования читал у нас политическую социологию. Он очень любил давать студентам домашние задания, от которых мы просто выли. «Напишите мне к следующему занятию эссе... нет, лучше два эссе! О том, в чем вы видите решение экономических и социальных проблем в Украине и «Пути выхода Украины из кризиса». И так каждую неделю. Самое интересное, что мы что-то писали (а куда ж деваться?).
Одно время мы с подружкой ежедневно (а иногда и дважды в день) встречали его на аллее сада Шевченко, ведущей к главному корпусу. Причем это происходило с таким постоянством, как будто мы специально за ним следили. Нам было неудобно, что он мог так о нас подумать, и мы старались избежать этой встречи. Но не всегда получалось. К примеру, мы идем в библиотеку или на физкультуру по этой аллее, разговариваем и вдруг замечаем впереди его. «Ой! Берестов! Давай сюда свернем! Нет, сюда! - мы метались по дорожке, чем привлекали его внимание. - Эх, поздно! Он уже нас заметил...Здравствуйте, Игорь Эдуардович!!!» В результате таких случайных встреч он хорошо нас запомнил и однажды раздраженно спросил:
- Вы что, самые активные?
- Мы не виноваты! Это случайно! Честное слово! - пришлось оправдываться нам с подругой.
Самым лучшим студентам он обещал поставить зачет автоматом, если будут хорошо работать. И мы все так старались: ходили в библиотеку, читали первоисточники, готовили доклады и рефераты, на семинарах записывались в очередь, кто на какой вопрос отвечает. Но когда учебный год подошел к концу, он заявил: «Я решил, что среди вас достойных автомата.., - эффектная пауза, - нет!.. И вообще, я не оружейный завод!»
***
Медицина.
Медицину нам преподавали «в рамках гуманитарного образования» целых два года, хотя зачем социологам, к примеру, хирургия – до сих пор не ясно.
Лекции нам читали два замечательных дедушки – терапевт и военный хирург в отставке. Первого мы так дедушкой и звали за глаза, такое у него было доброе лицо и мягкий характер.
Он разрешил нам есть на его лекциях, заботясь о нашем здоровье. Мы признали его идею передовой и прогрессивной и стали успешно внедрять ее в жизнь и на других предметах. Не успел поесть на переменке, ставишь сумку в виде баррикады на край парты, достаешь бутерброд и ловишь момент, когда преподаватель отвернется, чтобы низко склонившись над конспектом, поработать зубами. Одна моя подружка таким образом на политологии съела целую курицу.
Еще «дедушка» никогда не сердился и не повышал на нас голос. Один раз только, когда мы поиздевались над его любимым скелетом (надели на него шапочку и засунули ему в рот его же палец), «дедушка» возмутился, что это, мол, символ смерти и что к нему надо относится с почтением. Но, видимо, почтение скелету должны оказывать только студенты, к преподавателям это не относится. Сам он частенько, взяв чье-то ребро с подноса с человеческими костями, пользовался им вместо указки или чесал себе им затылок.
За эти два года у нас было много забавных моментов. Обоим медикам было присуще чувство юмора, и они веселили нас, как Задорнов с Жванецким. Особенную радость у всех вызывали практические занятия по наложению повязок. Правда, быть «жертвой» никому не хотелось, всем больше нравилась роль зрителей. Хирург обычно долго нас уговаривал:
- Эй ты, рыженькая, иди сюда. Не хочешь? Ну, тогда ты, лохматенькая. Да, ты, соседка рыженькой. Чего смеетесь? Сделала на голове себе какой-то «бурелом»… или это так сейчас модно? Ну ладно, перестаньте смеяться. Сейчас тому, кто больше всех смеется, нижнюю челюсть забинтуем. Ага, испугались? Кого сейчас назову и тот не выйдет – сразу ставлю «2»… Что, не верите?! Правильно делаете.
Тут раздается робкий стук в дверь, и появляется запыхавшаяся, опоздавшая студентка:
- Можно?
– Ах ты наша счастливая! Ну, заходи, сейчас будем тебе делать повязку на нос и оба глаза.
Нас научили еще одному полезному умению — делать уколы. В аудиторию под наш дружный смех внесли пластмассовую попу (почему-то негритянскую, коричневого цвета) с двумя паралоновыми квадратиками в верхних правом и левом углах. Всем раздали шприцы, наполненные водой, и пустили попу по рядам, чтобы каждый смог потренироваться.
Делать искусственное дыхание рот-в-рот нас обучали на «Феде». В тот день мы проходили тему: «Оказание первой помощи утопающим». После того, как вся теория была записана в тетрадки, «дедушка» дал кому-то из нас ключи и сказал:
- Открывайте соседнюю комнату, я сейчас подойду.
Открыв дверь, мы дружно зашли и увидели такую картину: слева на кушетке лежал кто-то, накрытый с головой простыней... Только кроссовки торчали из-под белого савана... Мы так визжали, что наш преподаватель примчался с другого этажа через секунду, несмотря на преклонный возраст. Кто ж знал, что это манекен из магазина, а не покойник?! От этих медиков всего можно ожидать. Вот так мы и познакомились с подопытным «Федей», как называли его ласково местные врачи.
***
Физкультура.
По сравнению с другими студентами, которые занимались физкультурой, нас можно было назвать счастливыми. Нас учили играть в большой теннис и предоставляли тренажерный зал. Но такова натура человека – он никогда не ценит того, что имеет.
Поскольку физкультура всегда была на четвертой паре, многие ее прогуливали и пускались на всевозможные ухищрения, чтобы провести тренера.
А нужно отметить, что тренер наш, Тетерин В.Л., был натурой довольно злобной и раздражительной. Лишь несколько раз за три года нашего физвоспитания на его сухощавом пятидесятипятилетнем лице появлялась улыбка. Обычно же, он прохаживался перед строем студентов в рассерженном состоянии и по его виду можно было подумать, будто мы украли у него дом, семью и лучшие годы жизни.
Тетерин строго следил за посещаемостью. Все занятия у него начинались с переклички. Поначалу он называл фамилии студентов, не поднимая глаз от журнала. Мы этим успешно пользовались. Если необходимо прогулять физкультуру, то просишь подружку крикнуть за тебя «Я!» – и все дела. К тому же, он нас всех и не помнил. Вскоре он нас «раскусил», так как мы забыли об одном из главных студенческих правил: обманывать «препода» нужно понемногу и не очень нагло. Когда однажды в его журнале присутствующих оказалось 32 человека, а перед ним стояла уж очень маленькая кучка студентов, он, конечно, не мог этого не заметить. Он пересчитал нас и понял, что он «лопух» - нас было только 15. С тех пор на перекличке каждый должен был отвечать «Я!» и делать шаг вперед.
Но и этот жестокий метод не смог убить нашу непреодолимую тягу к свободе. Мы все равно обманывали тренера. Мы показывались ему в спортивной форме, он отмечал нас в журнале, мы тихо исчезали из зала и на цыпочках крались в раздевалку. Переодевались и, как лазутчики, короткими перебежками покидали территорию спорткомплекса.
Раздевалка представляла собой балкончик над залом. Вместо одной стены она была закрыта брезентом и часто какие-нибудь вещи падали прямо в зал. Девочки демонстрировали тут подружкам свои обновки. Слышимость, конечно, была хорошая.
Перед занятием.
– Тань, смотри, какой я лифчик купила!
– Красивый. И что, он держит? Грудь не вываливается?
Голос разъяренного Тетерина снизу:
- Девочки, сколько можно?! Занятие уже началось!
Из-за того, что нас задерживали на предыдущей паре, мы часто опаздывали на физкультуру. Тетерин очень сердился. А бывало, что мы приходили раньше, чем нужно, когда еще раздевалки были закрыты. Вахтерша криками поднимала нас с мягких стульев в коридоре и выгоняла на крыльцо, чтобы мы не мешали и не пачкали обивку. Вскоре приходила другая вахтерша.
– Уйдите с крыльца! Вы мешаете! – кричала она.
Потом приходил тренер и возмущался, что мы до сих пор не переоделись.
Много «радости» и нам, и ему доставляла разминка. В теплое время года он заставлял нас бегать пять-шесть кругов вокруг теннисных кортов, обнесенных сеткой. Мы бежали полкруга и на противоположной стороне, выждав время, когда Тетерин отвернется, часть студентов ныряла в кусты. Кто хотел бегать, тот бегал. Они растягивались по всему кругу и мы надеялись, что тренер не сможет понять, сколько всего человек бежит. На последнем круге мы пристраивались в хвост бегущих, изображая на финише усталость и тяжело дыша. В общем, как-то нам это сходило с рук.
Потом были различные упражнения. Мы ходили или скакали боком вокруг него, размахивая руками и ногами. Иногда он делал нам очень ценные замечания: «Научитесь, когда прыгаете, поддергивать ноги.» Лентяи (а их была большая часть) и тут отлынивали. Вот не хочется идти вприсядку и все! Представьте картину: половина студентов ползает на корточках, а те, кто за спиной у преподавателя, идут нормально. Только он поворачивается, вторая половина быстро приседает и делает вид, что вот так они и ползли последние две минуты, а первая нахально встает.
Тетерин все время покрикивал на нас:
- Девочки, кончайте разговаривать!.. Степанов, ты что, меня не слышишь?
Или так:
- Что ты скачешь, как конь Леопольд?!
Или вот так:
- Вращаем бедрами! Девочки, вам это полезно, чтоб талия прорезалась.
Мальчики:
- А, значит, нам это не нужно.
– Нужно, нужно! Девочки, покажите мальчикам, как надо вращать. Шмелева, что ты застыла? Чего ждешь?
– Когда талия прорежется!..
Туалет был в спорткомплексе всего один, и на втором курсе его стали от студентов закрывать. Это досадное обстоятельство вахтерши объясняли тем, что студенты не умеют им пользоваться. На что мы им предлагали повесить на стене правила пользования туалетом и проводить специальные обучающие лекции каждый год. Но никто не хотел слушать наши добрые советы. Бабки безапелляционно заявляли:
- В туалет только с тренером!
Приходилось собирать компанию девчонок и просить Тетерина, чтобы он взял у вахтерши для нас ключи.
На занятия без спортивной формы или обуви никто не допускался. Оправдания типа «забыл», «вчера постирал», или «утром штаны съела моя корова» не принимались, Тетерин ставил прогул.
Однажды, как раз в последний день сдачи зачета по прессу, одна студентка забыла спортивные тапочки и пришла в босоножках. Казалось бы, ну какое вообще значение имеет обувь, если лежа на спине нужно 40-60 раз поднять туловище, держа руки (не ноги!) за головой? Нет. Тетерина словно злая муха укусила. (Или жена в этот день стукнула чем-то тяжелым.)
- Переодень тапочки! – потребовал он.
Она отказалась и попыталась что-то объяснить. Вот тут-то мы и узнали, какой тонкой душевной организации был этот человек. Он так расстроился, что бросил журнал и не захотел вести занятие, пока она не уйдет. Бедная девочка потом еще долго не могла сдать ему все зачеты.