с ним

Илья Клише
Соленый диск солнца втиснулся за алевшие в закатных отблесках деревья. Под аллеей ревел ручей. Вечерний час, ничей в частности, нес ароматы ромашек и тины; в прохладе отстраненно летели злые маты  водителей из пробки, машины же их, робкие рохли, ползли слизнеподобно. Тем временем, обгоняя иноходью авто-рой, наш герой слагал оды дну канавы, переходя по мостку, сотканному из шлакобетона. Для удобства героя мы назовем далее тобой.

Вслушиваясь в добротно склепанную песню, ты проходишь мимо нужной бакалеи. Ради шпрот и лейки – ишь забава! – плетёшься обратно, налево его ети. У парадного при гастрономе, роняя достоинство и изгибая выю, стоит прежний школьный …, ныне мим. Даёшь ему нал за отрадную импровизацию ротного мастера нотных дел, приобретаешь нужное, и уже ты в автобусе – зайцем. "Ай", - кричишь, тебя ж любя бьёт по морде контролер, сбоку конь, сверху тролль. Пассажиры, рассаживаясь, думают: "Вот умора".

Слегка помятый ты вновь у ручья. Негоже ей-ей. Ни шпрот, ни лейки. Идешь к водотоку, одетому в кирпичный хомут. "Тому омуту надобно пищи ", - полагаешь, сигая. Иго-го-го. Но ни смерти тебе, ни пряника – по колено канава. Оле-оле-оле, хоть на спину ляг и спи, всё одно. Роняя капли, бредешь течения против. Кроны редеют, солнце – оно еще виднеется. Ты поёшь: "Нее-нее-нее", пляшешь, как можно, бултыхая ляжками. Рыбаки чертыхаются, тебя хают. Ха! В предчувствии редкого увлекаешь вверх взгляд.

Зажёвывает добрый яд лучей – не брыкаясь, даёшься. "Кай, сестра где твоя? – Не сторож я ей", - всплывает каламбур. А ты, улыбаясь, топаешь в небо, где облака, сотни рож, - сплошь твои обломовские лакеи: они бурчат, но выполняют. О'кей, ложь.

Гаммы музык рвут узы восприятия. Аммиачные краски Урании как раз для скай-джоггинга. Смеются лирой "ею-ею" звёзд ангелы, мурлыкают, визжат нежно жены и мужи, что на подпевалах, а ты им стран, и еле-еле шутить оне смеют: "Ути – на кой ты?"
 
К нему - поясняешь. Безбожно врешь: по делу, мол. И верят ведь – пускают, ни гу-гу ни в ус. Аккорды гаснут, увядают все кислоты, греза чернеет, сонмы певчих остаются, в дымке тая. Дык! А я, а ты, а он, а мы, - остались с ним один, так сказать, на один.