Часть 3
ТОЧКИ ВОЗВРАТА
Наступил новый день. Еще один в, казалось бы, бесконечной череде таких же дней…
Город Красноводск (Туркменистан), в который ранним утром въехали капитан Бледных и лейтенант Иванов, достопримечательностями отягощен не был. Мало того, в годы социализма, когда различные госслужбы пытались привлечь в Красноводск рабочую силу для разработки месторождений чего-то стратегически важного, даже стал вопрос о некоем рекламном ходе для такой вербовки. Необходимо было сыскать что-то, что могло подвигнуть рабочий люд косяками слетаться в Красноводск. Потому как даже высокая зарплата не могла привлечь в эти места хоть сколько-нибудь здравомыслящего человека. Местное же население в работники давно не годилось по причине врожденной восточной лени с одной стороны и пристрастию к разрешенному всем мусульманам свыше опию, с другой. Ход был сделан – на открытках «Вас ждут в Красноводске» был изображен кусочек рая: три дерева, склонившиеся над чистой, отсвечивающей голубым, рекой. На самом деле – это были единственные три дерева в городе, брошенном какими-то неведомыми туркменскими богами посреди раскаленной серо-красной пустыни. В общем, хорошее было местечко, о чем все руководители государства, начиная, пожалуй, с Петра Первого догадались весьма давно. В город этот ссылали всякого пошиба диссидентов, что правда, не очень опасных, а так, шалунов, острословцев да писак неуемных, которые лирой своей нет, чтобы государя славить, или, скажем, первого секретаря горкома партии, так они наоборот – все похабщину всякую норовили о власть предержащих простому народу донести. А власть предержащие, надо сказать, такое поведение, так сказать, не приветствуют. И что странно, как цари не приветствовали, так и всех мастей секретари не приветствуют… Казалось бы, какие разные должности у людей. А вот позиция одинаковая.
Бледных вышел из своего приторможенного состояния только в кафе, куда они с Пашкой зашли позавтракать. Именно в этой забегаловке, оформленной в восточном стиле: ковры, рога неизвестных науке тварей да запыленная чеканка на стене с изображением женщины с кувшином на голове, после весьма недурного шашлыка и ста пятидесяти грамм коньяку, Леха оттаял и уже к третьему тосту: «за дам» пришел в свое обычное настроение – среднее между веселым и на все наплевательским. Вернувшись, так сказать, в себя, Леха, прежде всего, в высокопарных выражениях простил Иванову, что он не позволил капитану убить кого-нибудь из сволочей, угробивших, и так много повидавшую на своем веку, многострадальную «корову». На столе появились еще два по сто пятьдесят, и офицеры помянули погибший самолет.
Стоя.
Молча.
Молчали недолго. Леха, подозвав восточного вида официанта, поинтересовался:
- А скажите, милейший, что в вашем городе стоит посмотреть двум джентльменам, отбившимся от стаи?
Милейший официант, он же повар, он же владелец забегаловки, из сказанного мало что понял, но, собрав весь запас известных ему русских слов, посоветовал попробовать люля-кебаб, который сегодня просто «уй какой хорошая». Не дожидаясь ответа, он убежал на кухню и молниеносно притащил два блюда с кебабами и еще бутылку коньяку.
- М-да, - сказал Бледных, - придется развлечения искать самим, не сидеть же здесь до вечера.
- Может, в кино сходим, - предложил Пашка
- Угу, - проворчал Бледных, - а еще в Зоопарк и Планетарий. Идем, я научу тебя развлекаться, как это делают взрослые люди.
Рассчитались с гостеприимным восточным человеком и вышли из кафе.
- А знаете ли вы, мой юный друг, - обратился Бледных к Пашке в своей обычной манере, - что такое паб скролл? Видимо, нет. Так вот, слабые духом американские военные порой играют в эту игру, правда, в облегченном варианте. Правила простые: идем по городу и выпиваем в каждом, попавшемся на пути заведении.
- Хорошая игра, - сказал Пашка,- а как же американцы ее облегчают?
- Во-первых, они устанавливают норму, которую надо выпить, а во-вторых, они проходят только по одной стороне улицы. В-третьих, это ж люди без фантазии. Мы же пойдем другим путем, как сказал…
- Ленин
- Правильно. Сказал Ленин, а пошел этим путем штурман Кузякин, благодаря которому мы и имеем счастье пабскроллить в этом неприглядном городишке. Ну, что, в путь?
Пашка кивнул. И они пошли по городу, сметая на своем пути все попавшееся спиртное. Бледных шалил. Ему было весело, правда, нет-нет, да и проглядывала сквозь смех какая-то почти звериная тоска. Но это можно было и не заметить, потому окружающие, кроме Пашки, пожалуй, видели в Лехе человека, которому просто весело.
Очень весело.
Ужас, как весело.
Куда уж веселей.
Паб скролл удался. До поезда было еще часа четыре, а офицеры уже, что называется «поплыли», потому Бледных, как старший по званию, приказал:
- Паб-скролл считать законченным с оценкой удовлетворительно. Приступим к культурному обогащению, заодно протрезвеем немного.
Леха стоял, опираясь на такой архитектурный раритет, как афишная тумба. Видимо, поэтому его и посетили мысли о культуре. На тумбе висела одна красочная афиша и несколько обглоданных объявлений. Леха начал с малых форм:
- «Известный маг, чародей, колдун, восьмой пророк ортодоксальных галактических муфт, лечит все известные науке, а также никому неизвестные болезни, включая геморрой и бесплодие. Снятие порчи, сглаза, прочих наговоров. Подзарядка экстрасенсорных способностей. Маг работает при помощи посланного Богом знамения, в виде упавшего с неба автомобиля ВАЗ-2109. ..» - прочитал Леха, - ни хрена себе, это ж наша «девятка». Тесен мир.
- Что? – переспросил Пашка, - как наша?
- А, долго рассказывать, - отмахнулся Бледных, - Ты вот что послушай
«Продается дом напротив Штаба дивизии…» Адрес, телефон… Это не город, это просто рай для шпионов!
- А что тут шпионам делать? Глушь какая-то.
- Ну, не скажи, даже расположение штаба какой-то захолустной дивизии может вызвать интерес в определенных обстоятельствах. О! – Это Леха перешел к многокрасочной афише, на которой красовалась известная, можно даже сказать популярная, певица Жанна Огузарова. – Пойдем Пашка на концерт, покемарим пару часиков, а там и поезд. Голос у нее, противный, конечно, но мы, превозмогая этот самый голос, заснем за милую душу. Опять же, культур-мультур. Так, где у нас тут билеты продаются…
К удивлению офицеров, в клубе цементного завода, где должен был проходить концерт, очереди за билетами не было. Да и в зале, куда они прошли, предъявив купленные в партер билеты, было как-то пустовато. Кое-где над спинками кресел виднелись головы зрителей, но было их крайне мало. Видимо, певица Огузарова не так сильно была любима жителями Красноводска, как ей бы того хотелось.
Как оказалось, заснуть надо было еще до того, как вышеупомянутая Жанна Огузарова появилась на сцене. После же того, как на сцену выползло нечто тощее, бледное, затянутое в серебристый комбинезон и пропело в микрофон первые ноты, заснуть уже было невозможно. Слишком уж впечатляющим было зрелище.
- А что,- сказал Бледных, - мне нравится. Особенно обувка.
Ноги певицы были обуты в «богатые» золотистые босоножки на экстремально высокой платформе. Худосочные ступни, видневшиеся под переплетением золотых нитей, были зачем-то обернуты газетой. Оригинальный такой фасон.
Провизжав две или три песни, Огузарова вдруг наглухо замолчала, глядя куда-то поверх немногочисленных зрительских голов. Так прошла минута, пробежала еще одна… Вдруг, певица вздрогнула и нервным высоким голосом сказала, почти прокричала:
- Я! Должна! Немедленно! Лететь! В космос! Меня! Там! Ждут! – и вприпрыжку убежала со сцены.
Самое странное в этой истории было то, что ни один из зрителей не требовал вернуть деньги за билет.
Зрители расходились молча и мрачно.
Как с похорон.
Заметка из столичной зухерянской газеты «Вечерний Зух-ан-Вей», опубликованная в рубрике «Реплика»
Доколе?!
Культурная жизнь нашей планеты очень богата и разнообразна. В различных городах и поселках можно встретить как весьма самобытных исполнителей, так и целые коллективы действительно талантливых людей. Все мы прекрасно помним, каким успехом пользовался приехавший в столицу на гастроли сводный хор Зуховратской филармонии. В самой столице есть немало подающих надежды певцов и певиц, некоторые из них еще очень молоды и нуждаются в поддержке. Вот их то и надо выпускать на сцену почаще, но… Наше министерство культуры предпочитает петь с чужого голоса, что в очередной раз было доказано недавно прошедшими в столице гастролями певицы с Земли, некой Жанны Огузаровой.
Доколе?- спрашиваем мы, простые зухерянские труженики, - нам будут подсовывать второсортные продукты, пусть даже привезенные из очень далеких уголков вселенной. Нам такие песни не нужны!
Думается, что соответствующие органы должны задуматься о вышесказанном и все- таки выдворить пресловутую Жанну Огузарову с планеты, запретив ей въезд навсегда. Вчера ее видели в одном из ресторанов столицы, где она пыталась петь, мешая нормальной работе персонала. Чего от нее ждать завтра?
Поезд шел в Москву. Это был совершенно стандартный, ничем не отличающийся от своих таких же замученных летним расписанием собратьев, запыленный состав, злобно скрипящий на поворотах, и словно астматик, останавливающийся у каждого понравившегося столба.
Ночь стояла над страной. Бледных с Ивановым, переполненные красноводскими впечатлениями, мирно спали в душном купе. Автору так хотелось написать здесь: «под убаюкивающий стук колес», но в самый последний момент передумал.
Давно замечено, что в поезде пассажиры спокойно спят при движении и нервно просыпаются при остановках. Какой-нибудь античный философ нашел бы, наверное, в этом некий высший смысл – что-нибудь из области сохранения энергии. Но мы то с вами отнюдь не античные философы, потому понимаем, что виной сих пробуждений, скорее всего, является довольно чувствительный толчок при остановке. Не более того.
Пашка проснулся. Инстинктивно посмотрел в окно. Поезд стоял на каком-то полустанке. Было жарко, душно, хотелось пить… и курить. Надев брюки и накинув на голое тело китель, Пашка вывалился из купе в относительную прохладу вагонного коридора, дошлепал до тамбура, хлебнув по пути воды из крана в проводницкой дежурке, и спрыгнул на асфальт незнакомого полустанка. Закурил.
Прямо перед ним возвышалось станционное здание, очевидно выпавшее из ночного кошмара какого-то местного архитектора. Пашку здание этого вокзала поразило до глубины души, где собственно и были скрыты ростки глубоко поверхностных эстетических привязанностей. Вокзал представлял собой подобие древнегреческого портика, промежутки между колоннами которого, были застроены желтым кирпичом. Венчала вокзал совершенно китайская крыша с загнутыми вверх углами. В тусклом свете фонарей трудно было сказать, какого она была цвета, скорее всего зеленовато-серой с хаотично разбросанными по всей поверхности светлыми пятнами, правильная форма которых однозначно свидетельствовала об их (пятен) искусственном происхождении. Еще был шпиль, оканчивающийся звездой тоже достаточно неопределенного цвета. Над входом в вокзал висело табло новомодных электронных часов, поверх которого без всяких затей были прикручены, нет, присобачены… или даже, пришпандорены стандартные вокзальные электрические часы типа «Стрела».
Ни те, ни другие часы не работали.
Пашка попытался было прочесть название станции, но освещения хватило только на заключительную часть слова: «- вое». Так никогда и не узнал Пашка, как называлась та местность – то ли «Новое», то ли «Красивое», а может и вовсе – «Хреновое».
-Товарищ лейтенант, - послышалось вдруг из-за спины. Пашка обернулся. Перед ним стоял крепкий молодой парень в спортивном костюме. Как ни странно, на инопланетянина парень похож не был.
- Товарищ лейтенант, тут такое дело, - и, словно боясь, что его перебьют, парень скороговоркой рассказал Пашке совершенно банальную историю. Сам он сержант срочной службы, служит в Москве. Был в отпуске, и на обратном пути в этом самом Новом-Хреновом отстал от поезда. Деньги и документы уехали. До ближайшего райцентра, в котором есть военкомат, отсюда километров сорок, бесплатно везти никто не хочет, не говоря уже о том, что проводники не хотят и слышать о том, чтоб его бесплатно в Москву отвезти. Потому просит в долг на билет до Москвы, долг обязательно вернет, только номер полевой почты дайте… И что-то такое бесхитростно-честное сквозило в этом рассказе, что Пашка пожалел парня. Выдал 25 рублей и, сам над собой посмеиваясь, ни секунды не сомневаясь в том, что деньги эти он больше никогда не увидит, вручил сержанту листок из блокнота с полевой почтой нового места службы. Сержант буквально рассыпался в благодарностях и долго бы еще уверял Пашку, что в долгу не останется, но поезд тронулся, Пашка на ходу вскочил в тамбур, а паренек все стоял на перроне и смотрел вслед красному фонарю последнего вагона.
***
Полковник Исаев брел с работы домой старыми московскими переулками. Это была та Москва, которую он любил. Спокойная, без излишней суеты, в чем-то даже излишне солидная и основательная, в отличие от современных бетонно-ржавых джунглей новых районов. Полковник Исаев любил дорогу домой, еще и потому, что зачастую именно в эти двадцать минут-полчаса ему удавалось находить решение самых сложных головоломок. Сегодня, по пути домой, Андрей Александрович размышлял о «Глубокой вспашке». Странное дельце. Такое впечатление возникает, что не хватает одного или нескольких звеньев в этой удивительной цепочке событий. Странность за странностью. А тут еще от командированного в Большие Юрчаки капитана, как бишь его… Ломарева, ни слуху, ни духу. И посоветоваться не с кем. Куда ни плюнь, везде комсомольские вожаки окопались. В оперативной работе ни уха, ни рыла не смыслят, только командовать могут.
Тьфу.
Был бы жив отец…
Первый раз отца, тогда совсем юного лейтенанта НКВД, взяли в сорок втором. Произошло все под какой-то стратегически важной деревушкой, где немцы готовили порыв. Отец был тогда командиром заградотряда, но вместо того, чтобы стрелять по своим отступающим, выбрал другой путь – встретил фрицев пулеметным огнем и гранатами. Держал рубеж почти двое суток. Потом подошло армейское подкрепление, и он, с надеждой, что победителей не судят, явился к начальству. Из землянки командира вышел уже без ремня.
С полусодранными петлицами.
Под конвоем.
Потом был штрафбат, в котором он дошел до Польши, без единой царапины. Только на Висле шальная пуля пробила предплечье и дала возможность считаться «искупившим кровью вину перед Родиной».
Потом, после Победы, целых два года был комендантом какого-то захолустного городишки на севере Германии. А сразу после возвращения в Москву, едва успев вдохнуть воздух мирной жизни, отправился по десятому пункту пятьдесят восьмой статьи на десять лет в Мордовию. Андрею Исаеву было уже 16 лет, когда отец вернулся полностью реабилитированным и получил назначение в контрразведку столичного КГБ, заместителем начальника отдела.
Отец курил дешевые папиросы и пил чай из стакана, заключенного в тяжелый серебряный подстаканник. «Муж, не серди свою жену» было написано на подстаканнике псевдорусской вязью. Иногда, расслабившись после службы, и приняв на грудь сто грамм «наркомовских», отец, к ужасу матери, принимался во всю ивановскую костерить власти. И, что было странно для Андрея, отец всегда по-доброму отзывался о сталинских временах, цитируя кого-то из советских писателей, говорил: «Был культ, но была и личность».
В восемьдесят втором отцу присвоили звание «Почетный чекист». В тот день, вернувшийся со службы Андрей (а он уже сам был начальником контрразведки в КГБ области) застал отца сидящим в полной парадной форме на кухонной табуретке. Перед ним на столе стояла початая бутылка водки и портрет умершей пять лет назад жены. Вторая бутылка, уже пустая, валялась на полу. На дне наполненного до краев стакана лежал знак «Почетный чекист». А сам чекист, с трудом произнося слова, говорил портрету жены: «Видишь, Нюра, и меня оценили…»
Той же ночью он умер.
Во сне.
Так, говорят, умирают любимые Богом люди.
Да, был бы жив отец. Он бы разобрался в этом мутненьком деле.
И вдруг, Андрея Александровича осенило… Надо сделать совсем немного. Надо всего лишь…
***
С прапорщиком Дорошенко Карминский сошелся быстро. Произошло это, видимо, по той простой причине, что вакуум, образовавшийся в душе прапорщика в связи с отъездом в неведомые края лейтенанта Иванова, требовал заполнения. Ну, еще потому, что Карминский, растеряв часть своего столичного лоска по причине дальней дороги да окрашенных бузиной штанов, напряженно искал родственную душу.
Желательно пьющую.
Желательно, ту, которая сможет ответить на вопрос: «Что ж там спрятано, на территории этой самой воинской части?». И родственная душа в стоптанных сапогах и в нелепо топорщащемся кителе не замедлила явиться. Так оно зачастую и происходит – ежели чего-то напряженно хотеть, то все получится…
Хотя, может, конечно, и не получиться.
Прапорщик Дорошенко для Валика был просто находкой. О части, в которой он мотал службу, прапорщик знал все и, не стесняясь в выражениях, забывая о каких-либо нюансах, связанных с военной тайной, рассказывал Карминскому очень нужные и полезные для иностранных разведок вещи. Что правда, не все сведения Валик мог оценить по достоинству, потому старался запомнить все. А Дорошенко пел соловьем, найдя, наконец, в этом медвежьем углу свободные уши.
На самом деле ох, и непрост был прапорщик Дорошенко… Ох, непрост. Первое, что он разглядел в белоштанном корреспонденте, так это деньги. Те самые материальные средства, коих очень не хватало прапорщику для реализации весьма смелых бизнес идей. А для реализации первого этапа бизнес плана Женьке Дорошенко не хватало двух тысяч долларов. И если тысячу он кое-как сумел заработать, хотя и не любил вспоминать, как он это сделал, то вторая тысяча не давалась. Никак. Просто не подворачивался случай. Карминский и стал тем самым случаем, призванным решить все материальные притязания прапорщика Евгения Робертовича Дорошенко. Осталось эти самые материальные средства из Карминского выманить. Потому, заливаясь соловьем, прапорщик уши свои не выключал и через некоторое время смог сложить два и два, сделав вывод, что именно что-то в родной для прапорщика воинской части интересует залетного корреспондента. А раз так, значит надо ему это самое, интересующее, предложить…
Естественно за деньги.
Естественно в твердой валюте…
Нужно сказать, что в поисках всевозможных видов заработка прапорщик Дорошенко отличался особой дерзостью и цинизмом. И откуда только взялись в нем эти, в общем-то, нехарактерные для всего нашего воинства черты… Где подрастерял Женька Дорошенко оптимистичное восприятие окружающей действительности? Вряд ли кто скажет. Но факт остается фактом. Жизнь превратила прапорщика Дорошенко в законченного циника, в чем он сам, впрочем, ничего плохого не видел.
А началось все с кошки по кличке Клеопатра. Кошка с царским именем издавна жила при вещевом складе. Ловила мышей, снисходительно, с этакой царственной величавостью принимала продуктовые подношения от солдат и офицеров и совершенно не интересовалась засекреченной окружающей действительностью. В один прекрасный день, где-то за полгода до описываемых нами событий, кошка принесла потомство. Поскольку вещевой склад проходил по ведомству прапорщика Дорошенко, то и решение, куда девать стадо горластых царских отпрысков целиком ложилось на плечи прапорщика. При всем своем цинизме, топить котят Дорошенко не хотел. А время шло. Котята росли, и в здании склада уже запахло этим, ну знаете… ну, запахло, в общем. Помогла неприметная заметка в газете, совершенно случайно попавшаяся на глаза прапорщику. В заметке рассказывалось о редчайшей породе кошек – Британская вислоухая. Порода была настолько редкая, что на всей территории Советского Союза не значилось ни одного вислоухого представителя. Ну, как тут было не постоять за честь державы. Дорошенко заперся на складе и в течение двух часов, с перерывами на покаянные всхлипывания и распивание спирта для успокоения нервной системы, превратил клеопатрино потомство в вислоухих британцев. При помощи пассатижей. Или плоскогубцев, проще говоря. С первым подвернувшимся бортом Дорошенко отвез своих запредельно породистых котят в Екатеринбург, где и продал их какому-то новорусскому фанату редких кошек.
Оптом.
Всех пятерых.
За тысячу долларов.
Так был заложен фундамент, на котором Дорошенко собирался построить здание своей мечты. А мечта у прапорщика была. Не взирая, так сказать, на общий цинизм натуры, мечтал он, чего греха таить, как и все мы грешные, о вещах простых. Мечтал о большой куче денег, о путешествиях в далекие, украшенные пальмами и синими морями страны, о белом смокинге и океанской яхте с длинногрудыми и полноногими… нет, с полногрудыми и длинноногими, конечно же, красотками на борту… Особое место в здании прапорщицкой мечты занимал город Монте-Карло… Стучалась в мозг фраза: «Ставлю все на красное…» Дорошенко не до конца понимал эту фразу, но твердо знал, что при случае обязательно поставит ВСЁ… и непременно на «красное». А потом, после выигрыша… ну, конечно же, выигрыша, будет долго тянуть через соломинку жутко дорогое шампанское, естественно со льдом, из запотевшего стакана в компании таких же как сам прожигателей жизни, вяло поддерживая разговор о бегах и видах на урожай. Вот такая она – Большая Прапорщицкая Мечта. Да, бескрылая, да, приземленная, и все же – Мечта.
Большая.
Прапорщицкая.
Интересно все же, что, к чести его будь сказано, Дорошенко не ждал, что все это свалится на него неожиданно и сразу. Нет, он-то как раз и стремился заработать это все… А уже потом, поставить на «красное» и… ну, дальше вы знаете.
Жизнь - штука плохо поддающаяся алгоритмизации. Представляете, в одном месте, в одно и то же время встретились два человека: у одного есть вопрос, а у другого, естественно, ответ на этот вопрос. Мало того, первому очень хочется за относительно любые деньги получить ответ, а второму хочется этот ответ продать… Казалось бы – идеальная ситуация. Так нет же. Дорошенко с Карминским все ходили вокруг да около, не решаясь на открытые действия. Однако, прапорщику Дорошенко стали надоедать ежевечерние разговоры с залетным фотографом, да и спиртовые запасы были на исходе. Потому в один из вечеров, зацепившись в разговоре за какой-то невзрачный вопросик Карминского, прапорщик хмуро спросил:
- А тебе это зачем? Ты что, шпион? – Дорошенковский вопрос был задан технически грамотно – в случае чего, все бы можно было перевести в шутку, но… Карминскому, честно говоря, за неделю пребывания в Больших Юрчаках уже изрядно поднадоело столь отличное от столичного насквозь таежное бытие, потому, решив сыграть ва-банк, он ответил просто:
- Да.
- Вот это мне свезло так свезло, - обрадовался прапорщик Дорошенко. – так, давай, выкладывай, чего надо?..
***
И Валик все рассказал прапорщику.