СОЛОВЬИНАЯ РОЩА
Убежден, что временное уединение идет только на пользу человеку. Особенно, если удаётся несколько дней провести в какой-нибудь забытой богом и людьми глухомани, вдали от привычных, так называемых, ценностей цивилизации и хотя бы временно отойти от стереотипа стадного образа жизни, который нам постоянно навязывает общество. Это помогает на некоторое время отвлечься от бесконечных мелочных забот и бестолковой суетности нашей повседневной жизни. Только оказавшись один на один с природой где-нибудь в тишине леса, на берегу реки, или в горах, человек начинает по-настоящему задумываться о смысле своей жизни и своем предназначении в этом мире. У него обостряются первобытные инстинкты, светлеет разум и он начинает чувствовать себя лишь одним из многих существ, которые населяют нашу матушку Землю, и которые имеют абсолютно равные с человечеством права на жизнь и существование в нашей общей среде обитания.
Однажды летом, путешествуя в одиночку по югу Тюменской области, я оказался на берегах мелководной речушки с названием «Манай», где, по словам местных жителей, находилась знаменитая соловьиная роща. Это было в начале июля, когда в лесах уже начинают поспевать кроваво-красные ягоды земляники, а деревенские косари уже начинают сенокос, выставляя на склонах лесистых возвышенностей согры аккуратные ряды копен, похожих на круглые остроконечные пирамиды. День выдался жаркий и, к тому же сильно парило, как будто перед грозой. Я шел с небольшим рюкзаком за плечами, где были сложены палатка, сухой паек на пару дней, и другие нехитрые припасы, необходимые для путешественника. При этом все время старался держаться в тени деревьев, избегая лучей палящего полуденного солнца.
Я уже осмотрел все окрестности в поисках знаменитой рощи, и томимый нестерпимой жаждой шел по направлению к реке, чтобы немного освежиться и наполнить флягу водой. Иногда останавливался, собирал в траве душистую землянику и пригоршнями отправлял ее в рот. Но ягода совершенно не утоляла жажды, скорее наоборот – только усиливала её. Наконец, после очередного подъема на лесистый взгорок, прямо перед собой, под кручей отвесного обрыва я увидел извилистое русло реки. Близость воды прибавила мне сил, и я, недолго думая, вместе с рюкзаком буквально скатился вниз по глинистому склону обрыва. Оба берега реки оказались заросшими густыми и почти непроходимыми зарослями белой ивы. Поэтому к воде пришлось буквально продираться сквозь кусты, которые больно царапали и руки, и лицо, и шею.
Но вот и вода. Манай в эту пору оказался настолько мелким, что в нем, наверное, невозможно было бы утопиться даже воробью, если бы на то была его воля. Я перешел на другой берег, но глубина воды в реке везде была одинакова и не достигала выше моей щиколотки. Тем не менее, я все же решил искупаться. Быстро избавившись от одежды, я навзничь упал в воду и лежал так некоторое время, зажмурив глаза и прислушиваясь к своим ощущениям. Слабое течение и теплые струи воды, приятно ласкали мое тело. Я весь как-то сразу расслабился и, целиком отдав себя во власть водной стихии, слушал, как под густой сенью прибрежных кустов монотонно щебетали невидимые глазу птахи. Только внезапное появление в небе мрачной тени ястреба на время обрывало их разноголосую песнь. Но едва ястреб скрывался за деревьями, как пение и разноголосый щебет птиц возобновлялись с прежним усердием.
Немного отдохнув и освежившись купанием, я решил дальше продолжить свой путь по обмелевшему руслу реки. Во-первых, у воды было не так жарко, как на открытом месте; во-вторых, твердое песчаное дно реки мне показалось удобным для путешествия босиком; а в-третьих, здесь было гораздо меньше гнуса. Но меня ожидало разочарование уже за первым поворотом. У безобидной с виду речушки в ее русле оказалось множество довольно глубоких ям, омутов и промоин, которые можно было обойти только по берегу, где меня снова поджидали непроходимые заросли ивы и камыша.
Примерно через час такого пути, за очередным поворотом мое внимание привлек бьющий прямо из-под берега реки родник. Правда воды в этом крохотном роднике было очень мало, - она стекала тонюсенькой струйкой, и пришлось проявить незаурядную изобретательность, чтобы наполнить фляжку. Вода была теплая, как парное молоко, и совсем не утоляла жажды. Настроение было испорчено. Дальше мне уже не захотелось идти по капризной речке. К тому же из-за высоких берегов не был виден окружающий ландшафт, который помог бы правильно сориентироваться на местности.
Обратный подъем по скользкому склону был гораздо труднее, чем спуск с него на «пятой точке».Стоя уже на берегу, я осмотрелся и увидел, что хвойный лес, до сих пор поднимавшийся сплошной стеной по обеим сторонам реки, заметно поредел и за ним обозначился нескончаемый простор зеленых лугов и полей, простирающихся почти до самого горизонта. Сама река терялась из виду уже за ближайшим косогором, на котором мирно паслось большое стадо овец. А еще дальше, за полем, где берега реки становились более пологими, виднелась небольшая в несколько десятков домов деревенька. За ней виднелась другая – побольше, с небольшой деревянной церковью и возвышающимся над дней куполом покосившейся колокольни. Силуэты домов и других построек деревни расплывались в дрожащем мареве раскаленного зноем воздуха, и поэтому больше ничего разглядеть было невозможно. На церковь и колокольню хотелось взглянуть поближе, но до деревни было далековато, - километров пять, и поэтому я отложил осмотр местных достопримечательностей, что называется, до лучших времен. А пока решил сходить в близлежащую деревню, чтобы прикупить чего-нибудь на вечер.
Сельский магазин располагался на самой окраине деревни, сразу же за деревянным мостом и, к моему величайшему удивлению, был открыт. Молодая зеленоглазая продавщица в белом колпаке и в таком же белом фартуке с любопытством оглядела меня, но, не признав во мне местного жителя, быстро утратила ко мне всякий интерес и стала что-то подсчитывать на счетах, методично стуча деревянными костяшками. Я не спеша осмотрел весь товар, выставленный на полках магазина, выбрал то, что мне было необходимо, и подошел к прилавку рассчитаться за покупку. Продавщица на миг оторвалась от своих расчетов и назвала сумму, которую мне следовало оплатить. Подавая деньги, я попытался расспросить её о достопримечательностях соседней деревни. К сожалению, она почти ничего не знала об интересовавшей меня деревянной церквушке, и я не удовлетворенный ее односложными ответами направился обратно к реке, чтобы успеть до наступления темноты поставить палатку.
Для предстоящего ночлега я выбрал небольшую березовую рощицу, располагавшуюся на хорошо продуваемом ветром косогоре, где было меньше комаров. Из подручного материала – молоденьких осинок изготовил колья для палатки. Затем, тщательно натянул на них полог и закрепил веревками палатку. Неподалеку от палатки разжег костер, установив на треногу походный котелок. И пока в котелке закипала вода, сходил к реке и нарвал листьев смородины для заварки чая. Мой нехитрый ужин, состоял преимущественно из хлеба и консервов. Когда я с ним покончил, солнце уже опустилось за горизонт, и наступили, так называемые, астрономические сумерки. На восточной стороне неба вспыхнули яркие звезды. С реки потянуло сыростью и прохладой. Я придвинулся поближе к костру и стал смотреть на звезды, и как-то незаметно для себя задремал. Очнулся уже глубокой ночью. Меня разбудила звонкая соловьиная трель. Она раздавалась у меня прямо над головой - соловей сидел на дереве, под которым еще тлели угли догорающего костра. Я полез в палатку, зажег фонарик и глянул на часы. Было без четверти два. «Вот, шельмец, нашел место для своего концерта!», – раздраженно ругал я пернатого певца, тщательно зашнуровывая вход в палатку. Однако, забравшись в спальный мешок и разомлев от тепла, стал внимательно прислушиваться к заливистым трелям моего ночного гостя, постепенно привыкая к его голосу.
Через какое-то время «моему» соловью ответила его подруга, и они стали обмениваться между собой трелями, как бы договариваясь о чем-то своем. Затем в эти переговоры, а вернее сказать - спевки, постепенно включились и другие соловьи. Поначалу я принялся их считать: вот один откликнулся, вот второй, а вот запел третий, но потом сбился со счета и перестал различать вступавших в общий хор новых певунов. Вскоре мне стало казаться, что над ночным лесом звучит одна большая соловьиная симфония, где у каждого исполнителя имеется своя, только ему одному известная, партия. Это удачно найденное сравнение как-то сразу примирило меня с соловьями. Я начал думать о них без раздражения, как об умных и высоко организованных существах, имеющих такое же право на индивидуальность и самоутверждение, как и мы, люди. С этой мыслью я успокоился, как будто нашел решение трудной задачи, затем расслабился и, наконец, впал в беспробудный сон.
На следующий день я проснулся от невообразимой духоты, что стояла в наглухо застегнутой палатке. Когда отыскал под пологом часы, то сначала не поверил своим глазам, - часы показывали половину двенадцатого! Я был очень раздосадован, что из-за соловьев проспал почти до обеда и нарушил график своего путешествия.
Палатку после легкого завтрака все же переставил на другое место, - подальше от рощи и поближе к реке. Однако планы мои после проведенной в соловьиной роще ночи совершенно не пострадали. Я все же нашел время, и осмотреть деревянную церковь с шестигранной колокольней, и пройти дальше до следующей деревушки, где познакомился с прекрасными людьми, которые рассказали мне много интересного об истории своего края. Но об этой роще и ее пернатых певцах я всегда буду вспоминать с большой благодарностью, как о великом чуде природы, подарившем мне поистине волшебную ночь.