Благодарности: Огромное спасибо соавтору Радде за проделанную работу!
Концерт удался на славу – столько обезумевших от восторга людей арендованный зал еще не видел за всю свою многолетнюю историю. Девушки визжали, срывая голосовые связки, едва не писая в трусики (ежели еще не бросили их на сцену). Парни рвали на себе рубашки, с боем пытаясь пробиться вперед и выскочить на сцену к людям-легендам. Благо, у таких групп, как «Дзяко Курами» всегда есть внимательная, мощная и беспристрастная охрана. Эйширу улыбнулся себе под нос – все поголовно хотели снять с них маски, чтобы узреть настоящие лица, проверить достоверность летающих по стране слухов. Группа, чье название переводилось как «Рай тьмы», была скандально известной своим эпатажем, таинственной вуалью истории музыкантов, а также своими выходками на сцене и стилем исполнения. Это был один из немногих японских музыкальных составов, что исполняли так называемый «черный металл». Лица всех членов «Дзяко Курами» скрывали страшные маски, по которым и давались прозвища неизвестным музыкантам. Так, группу составляли: вокалист Падший Ангел, гитарист Тихий Убийца, бас-гитарист Двуликий Бес, барабанщик Мертвый Клоун и клавишница Веселая Смерть.
Мягкий поворот руля и огромная BMW плавно развернулась, поменяла траекторию своего движения. Тонированный джип, сделанный на заказ в Германии, верно служил Эйширу уже который год. Высота посадки и затемненные окна позволяли мужчине хоть здесь стянуть маску с потного после концерта лица и вдохнуть прохладный воздух. Ему, как никому другому, нужно было скрываться от прохожих – басист рок-группы имел странный цвет волос – правая половина длинных прядей была натурально черна, как воронье крыло, левая же выбелена до цвета первого снега. Впрочем, Эйширу не особенно волновался по этому поводу – поклонников у него хватало, поэтому он мог просто прикинуться одним из своих же фанатов. Правда, была у мужчины одна вещь, неповторимая и единственная во всем мире – пирсинг в языке. Серебряную «штангу» басист заказывал у очень известного ювелира, и этот хитро выделанный череп стоил ему не малых денег. Поэтому личный «штамп» Эйши – вываливание языка через прорезь маски во время концерта – вызывало дикий восторг у фанатов.
Был у Эйширу и еще один пирсинг – посередине подбородка, прямо под губой торчал маленький металлический шарик. Впрочем, все члены группы носили свои, уникальные, «метки». У Падшего Ангела, помимо красивого бархатистого высокого баритона, на пальце красовался серебряный перстень с редким камнем кунцитом, что естественно делался под заказ. Гитарист испещрил древними рунами небольшое колечко в левом ухе. Девушка, что носила странное прозвище Смерти, тайно сделала татуировку в виде змеи, ползущей по ее руке, оплетая ее, в сторону кисти, чтобы оскалить в угрозе клыки на костяшках пальцев правой руки. Барабанщик же не расставался с шипами, вставленными рядом с уголками губ с обеих сторон рта – казалось, что рот огражден опасной завесой молчания. Эйширу тихо рассмеялся под нос, закуривая прямо в машине – он вспомнил, как они с ребятами подкалывали Клоуна по поводу невозможности поцелуев. «Пока все четыре открутишь, девушка уже заснет! - прозвучал собственный смех в голове, - Причем, уже у себя дома!». Они смеялись, смеялись всей группой…
Перед лобовым стеклом мелькнула неясная тень, и Эйширу четко увидел, как блестят ясные голубые глаза в свете его фар. С силой утопив педаль тормоза в пол, мужчина отчаянно крутанул руль – машина протестующе завопила, скрипя колесами по гладкому асфальту, опасно накренилась. Время, беспечная маленькая девочка, бегущая домой, обернулась, замедлила свой бег. Инерция толкала зад машины вперед, разворачивая BMW почти на сто восемьдесят градусов. Все казалось как во сне, Эйширу продолжал выкручивать руль, понимая бесполезность этого занятия – слишком поздно, слишком близко решил пройти этот незнакомец. Раздался глухой удар, где-то в область задней двери и все замолкло. Машина остановилась полностью, а девочка Время испугалась жестокости, побежав дальше. Эйши боялся даже дышать, холодными пальцами вцепившись в рулевое колесо и распахнув почти черные от расширенных зрачков глаза. Дикий страх убийства сковал все члены мужчины, он никак не мог открыть эту чертову дверцу. Наконец ручка поддалась, и басист, медленно моргнув, выскочил на асфальт. Скривив лицо, Эйширу нехотя повернул голову налево, боясь увидеть, как его любимую машину забрызгал мозг, стекая серыми кровавыми комочками по черно-серебряному железу. Почему-то эта картина так четко представилась перед глазами, что мужчина не сразу понял – непонятное существо, с тихими всхлипываниями сидит на асфальте, собирая рассыпавшиеся из сумки карандаши и листки. «Художник», - с раздражением подумал Эйширу, наблюдая за ползанием «жертвы». Страх моментально сменился на ярость, когда басист узрел вмятину прямо под ручкой задней двери, а ведь художник был цел и невредим. Внимательно присмотревшись к сбитому человеку, Эйши убедился, что это особь мужского пола. Не смотря на длинный водопад светло-русых волос, окутывающих миловидное мягкое личико с огромными голубыми глазами – под тонкой рубашкой, облегающей стройное тело под распахнутым плащом, не было никаких зачатков груди, да и мужские джинсы девушка вряд ли бы носила. Эйширу вгляделся в молодого парнишку – тот был, несомненно, по-своему красив, но сейчас басиста раздражало все. Личико было маленькое, как у ребенка, особенно это подчеркивали непропорционально большой рот и огромные глаза, заполненные слезами – и это бесило больше всего. «Приторно-сладкий» - фыркнул внутренний голос, отдавая странным ощущением в правом виске. Мужчина обратил внимание, что светловолосый слишком легко одет для поздней осени – потертые ботинки, легкие светлые джинсы, тоненькая белая рубашка и старый плащ до колена, на воротнике которого болтался кричаще-яркий белый шарф. «Еще и бродяга какой-то, денег даже на одежду теплую нет – куда уж ему платить за ремонт машины» - вздохнул мысленно Эйширу, разворачиваясь на каблуках остроносых ботинок, растаптывая собственный окурок, чтобы залезть обратно – в тепло джипа, - и поехать, наконец, домой, отсыпаться.
- Простите, - догнал его тихий голос, высокий и мелодичный, как у камерного певца, - Я сожалею, что так вышло, но… Вы можете помочь мне подняться? – голос дрогнул, выдавая то, что мальчик терпел боль, - Похоже, я вывернул ногу…
Эйширу повернул голову, рассматривая юношу холодным зеркальным взглядом серых глаз, цвет расплавленного металла. Молчание затягивалось, мужчина с удовольствием отметил, что художник начинал нервничать, но глаз не опускал. Собственно это нежная дерзость и понравилась Эйши… Впрочем, главной причиной принятия им подобного решения оставалось все то же – абсолютная неприязнь к шуму и общественности. Мальчишка мог подать заявление в соответствующие органы, и даже если Эйширу окажется не виноват, эти разборки вымотают всю душу.
Металлист быстрым шагом подошел к мальчишке, громко печатая шаг каблуками, и подхватил легкое тело под мышки, отмечая в сознании, что кожа жгла живым огнем, словно в груди мальчика жил пламенный дух. Кое-как художник уцепился за его плечо – оказалось, юноша был не только худой, но еще и маленький по росту – Эйширу возвышался на полторы головы над ним, пристально рассматривая из-под упавшей пряди черных волос.
- Спасибо, - неловко отстранился от холодной кожи куртки мальчик, - Я дойду как-нибудь… Главное, не упасть, - этот вечный детский позитив и харизматичный оптимизм заставили Эйши содрогнуться от легкой неприязни.
Не слушая испуганного, подавленного мрачным молчанием мужчины и слабо дрожащего юношу, Эйширу открыл помятую дверь, буквально затолкнул туда художника со всем его барахлом и сел за руль. Зеркало заднего вида показывало притихшего, едва елозившего по мягкому ворсу кресла мальчишку, не решающемуся распахнуть дверь и бежать со всех ног. А может, он просто понимал, что с подвернутой ногой далеко не уползет.
Басист завел машину и плавно тронулся с места – бережно, словно извиняясь перед своим железным другом за произошедшее. Впрочем, мужчина никогда не трогался, скрипя тормозами и оставляя черные дымные полосы на асфальте – это забавы для надувшихся от гордости сопляков, распушающими хвост перед какой-нибудь смазливой блондинкой, - а Эйширу свою машину любил, и жечь шины ей не собирался из-за нелепых эффектов.
- Так и будем всю ночь кататься? Где живешь? – ровным голосом поинтересовался Эйширу через пару минут – от низкого голоса мальчишка вздрогнул, но адрес назвал.
Мужчина усмехнулся дрожащему тихому голосу и неуверенному подозрительному взгляду. Юноша и, правда, был мил – чересчур тонкое и легкое создание для жестокой реальности этого холодного города. Прислушавшись к себе, Эйши понял, что все же все люди (и этот малыш тоже) абсолютно безразличны ему – на душе стало так спокойно и тепло от такой собственной независимости…
Машина едва слышно шумела мотором, абсолютно не трясясь на ровной дороге. Плавно, как разрезает широкие воды огромный величавый пароход, слишком гордый, чтобы расшевелить своих пассажиров качкой и показать свою слабость. Эйширу мысленно прикинул маршрут – это его родные места, в бурном подростковом возрасте он тут все исколесил. Только тогда он не скрывался от людей, да и ездил на простом мотоцикле японской же сборки. Перед глазами все еще стоял полный зал, взрывающийся овациями, рыдающий только оттого, что «Дзяко Курами» завершили тур по Америке именно в их городе. И его вечерний приезд в родное Киото. Так хорошо, он дома. Не важно, что через какой-то десяток дней он снова на сцене под восторженные вопли фанатов и ободряющие улыбки продюсеров и друзей. Эйширу притормозил, мягко и плавно, как пушинка в воздухе, заворачивая к темному, обшарпанному зданию. Только увидев эти растрескавшиеся деревянные стены, басист вспомнил, куда он, собственно говоря, направлялся. Длинные пальцы мерно постукивали по кожаной обивке руля, дожидаясь сигнала – хлопка дверью, а может и тихой благодарности – чтобы дать задний ход и доехать, наконец, до дома, где его ждал горячий душ и теплая постель. В салоне стояла тишина, было слышно, как дребезжат от осеннего ветра тонкие стекла окон. Тихое шуршание и короткий взгляд в зеркало заднего вида. Так оно и есть. Мальчишка крепко спал, свернувшись калачиком около окошка. Видимо, его разморило тепло, вечное для этого ухоженного салона, и приятная легкость поездки. А может, и занимался чем целый день, кто его знает? Лицо художника излучало просто неестественное для этого мира спокойствие, словно он был у себя дома за семью замками, а не в машине постороннего человека. Тонкая кисть подпирала округлую щеку, от чего рот слегка приоткрылся, пропуская невесомое дыхание. Серые холодные глаза неподвижно наблюдали эту идиллическую картину – так странно и непривычно. В этой машине еще никто не спал, да и просто не ездил.
Эйширу достал чуть помятую сигарету, задумчиво катая ее фильтр между пальцами. Громкий для такой ночи щелчок откинутой крышки зажигалки, и по салону моментально разлетелся едкий сизый дым. Мальчишка поморщился, слегка повернувшись, и снова замер, ровно дыша. Басист скривил тонкие губы, раскрывая свою дверцу и выпрыгивая из машины. На улице оказалось довольно холодно, Эйши поежился в легкой куртке из черной тонкой кожи, обходя огромный джип. Стальные глаза налились расплавленным серебром, а рука дернула влажный металл дверцы так, что художник едва не выпал спросонья.
- Вставай. Дом, - коротко объяснил, выплевывая слова, мужчина распахнутым непонимающим глазам, - Что за черт? – быстро выругался музыкант, заслышав подозрительный нарастающий гул.
Быстрые торопливые шаги, иногда сбивающиеся на бег. Встревоженный шепот нескольких голосов, сбившихся в хоровое шипение клубка змей. Подозрительно знакомое щелканье пластика. И четкое впечатление тысячей взоров тебе в спину. Эйширу уже чувствовал это нараставшее волнение, уже запомнил, как пахнет это людское оживление. Так ищут наживу, так находят сенсации. Люди-волки, чья профессия не позволяет спать ночами и рыскать по подворотням, в поисках золотого самородка среди гнилья. Самые ненавистные существа, невыносимые, но цепкие как клещи. Журналисты, репортеры – целая свора дворовых псов, алчущих новых сплетен. Эйширу чувствовал, как они собираются, стягиваются со всех закоулков этого района – совсем как муравьи, завидевшие жирную неповоротливую гусеницу. Затворы фотоаппаратов подобны пистолетным, линзы камер похожи на огромные безразличные глаза. Басист выбросил вперед руку и схватил мальчишку, замершего в ожидании, за воротник рубашки.
- Быстро, в дом! – прошипел сквозь зубы Эйши, блокируя дверцы машины и толкая художника на парадную дверь, - Открывай!
Юноша помедлил, заслужив разъяренный темный взгляд, и, съежившись под ним, щелкнул замком, буквально падая в прихожую. Эйширу скривился, хватая его за шиворот и закрывая за собой деревянную дверь до того, как засияли первые ослепительные вспышки фотоаппаратов и зазвучали первые громогласные слова репортеров. Мужчина выглядел так, будто увидел дохлую муху у себя в дорогом напитке – презрение было наивысшей степени. Мальчишка тихо застонал в углу, поднимаясь по стенке. Его Эйши наградил лишь мимолетным взглядом – он шел к окнам, прикрывая лицо ладонью, чтобы закрыть их. Через пять минут в доме было абсолютно темно, только легкий ветер, проникающий из какой-то щели, легко лизал ступни ног. Басист вздохнул, бесполезно стоя посередине комнаты – он спасся, больше его ничего не волновало. Вспыхнул болезненно яркий свет, и Эйширу прищурился, быстро моргая – давая глазам привыкнуть к такой смене обстановки дел. Юноша стоял, опираясь плечом о косяк дверного проема, держа руку на выключателе и с забавным интересом рассматривая гостя.
- Меня зовут Токеши Мураками, - нежно улыбнулся парень, кое-как добредя до дивана, - А вы, я так думаю, какая-то важная персона, раз вас так преследуют…
- Я всего лишь бизнесмен, меня с кем-то спутали, - прервал размышления Эйши, без интереса рассматривая помещение.
Дом был не очень большим и довольно-таки бедным, особенно подкачал давно не делавшийся ремонт стен. В комнате было прохладно, но, в общем, довольно уютно и мило. Простая обстановка – только самое необходимое для проживания, но нехитрая мебель аккуратно расставлена, со вкусом подобран цветовой дизайн. Комнат было всего четыре, насколько было заметно. Из центральной гостиной вели три двери – в узкую маленькую прихожую, из которой они только ввалились, и, по всей видимости, в спальную и в ванную комнату. Пахло летней лавандой и мягкой теплой шерстью, хотя басист был уверен, что в спальной художника аромат был иным – горьковатый привкус черного грифеля и угля, сладкий и тягучий запах красок и, возможно, легкий оттенок дерева. Раздался странный звук, и мужчина обернулся – на диван к Токи нагло лезли три пушистых кошки, мурча как маленькие тракторы. Одна, самая упорная, была абсолютно черной, довольно крупной, с белыми отметинами на груди, усах, и лапах. Две другие были серо-полосатыми и более худощавыми, по сравнению с подругой. Художник улыбался, заботливо глядя на животных и поглаживая их – каждой уделяя хоть толику своего внимания. Эйши не понимал этого, у него никогда не было зверей, он не знал, как можно любить бессловесную животину и уделять ей столько драгоценного времени без толку.
- Простите, что так вышло, - внезапно прервал вибрирующее молчание мальчик, - Просто я рисовал вечерний пейзаж древнего храма, что к северу от центра города. И был так впечатлен предоставленным видом, что задумался… И не услышал звук мотора. Я не предполагал, что в такое время кто-то еще разъезжает по улицам.
Эйширу рассеянно слушал сбивчивые объяснения мальчишки – его это не интересовало. Чуткие уши ловили каждый звук, доносящийся с улицы – журналисты даже и не думали расходиться, собираясь встретить рассвет подле этого старого дома. Но басист не волновался, за всю свою успешную карьеру он уловил, что самое безопасное время – это пять утра, в этот промежуток суток на улицах городов не было вообще никого, ни людей, ни машин, даже бездомных животных крайне мало. Осталось только подождать несколько часов, только и всего. Серые глаза скользнули по дивану равнодушным взглядом, словно на нем и не сконцентрировалось все живое, что есть в доме, и остановились на маленьком холодильнике в углу. Эйши когда-то говорили, что у него напрочь отсутствует совесть и чувство стыда, да и вообще он своими манерами поведения напоминает робота, которого научили играть на гитаре, говорить, а также вредным привычкам. Потом эти разговоры прекратились, стало уже скучно и нелепо говорить это тому, кто не слышит и не хочет слушать и меняться. Поэтому басист без зазрений совести, прошел к найденному объекту и раскрыл его, рассматривая содержимое. Так оно и есть. Нелепые овощи, в странном сочетании с молоком, маленькая тарелка риса с морковью, видимо, приготовленная заранее с утра, пара яиц – в общем, никакого представления о вкусной пище, а может никаких средств для нее. Впрочем, на боковой полочке Эйши заметил пару банок светлого легкого пива – хоть что-то. Мужчина достал одну, закрывая холодильник и падая в кресло, с легким раздражением слушая, как при каждом его шаге скрипят некачественные половые доски.
- Это осталось еще от прежнего хозяина, - смущенно пробормотал под нос Токеши, поднимая огромные голубые глаза на гостя, - Я не знаю, годно ли еще оно к употреблению…
Басист открыл банку, с удовольствием слушая, как щелкнул алюминиевый замочек и зашипел газ, более не удерживаемый внутри. Запах был хороший, без каких-либо примесей, поэтому Эйширу даже не стал портить себе настроение датой изготовления. Один хороший глоток, и настроение поднялось. Вкус прохладного, искрящегося пива, что мягко обволокло ротовую полость, перекрыл собой всю окружающую обстановку. Все отходило на задний план – только желто-белый пенный напиток, признаться отменного качества – после таких напряженных дней только этого и хотелось.
- А как вас зовут? – кинул виноватый взгляд Токи, задумчиво целуя наглую черную кошку за ушком, и потянулся за блокнотом, распухшим от обилия карандашных эскизов.
- Эйширу, - коротко ответил басист и, покатав языком холодную жидкость во рту, добавил, - Эйширу Ямамото.
- Очень приятно, - склонил голову мальчишка, рассеянно водя по чистому листочку в блокноте карандашом, - Простите, что не могу устроить вас со всеми удобствами. Этот домик мне продали совершенно случайно – бывший хозяин имел какие-то криминальные корни, поэтому бежал отсюда очень быстро, заметая все следы. А с меня что возьмешь-то? – Токи тихо рассказывал, даже сам не осознавая, что он несет, аккуратными штрихами прорисовывая складки на одежде, - Родители отказались от меня, сдав в какой-то ужасный интернат для мальчиков. Что-то по типу детского дома, только там держали до восемнадцати лет и проходили уроки как в школе. Я уже почти год как оттуда выбрался – дыра, пустая бездна, а не учебное заведение, - мальчишка вздохнул, не замечая, что басист уже давно поднялся со своего места и прошелся по комнате, заходя за его спину, - Вот и купил первое, что мне предложили. Ничего, нам с котятами, места хватает…
На белом листочке быстро появлялся красивый эскиз молодого парня в домашней одежде – помятых джинсах и светлой майке. На шее его почему-то висел крестик… Мужчина на рисунке сидел в глубоком кресле, с раскрытой книгой на коленях, а его босые ноги утопали в ворсистом ковре. Волосы были еще только помечены легкими штрихами, но весь облик, не смотря на чрезмерную мягкость, напоминал Эйширу. Токи медленно моргнул, не осознавая того, что он сейчас сделал – эскиз не исчезал. Задумчиво облизав пересохшие в миг губы, мальчишка пугливо поднял взгляд, но кресло было пустым. Только вытянутая тень на полу, за его спиной указывала на то, что мистер Ямамото уходить не собирался, а, напротив – с мрачным любопытством лицезрел проделанную работу из-за плеча художника. По лицу Эйши невозможно было прочесть, что он чувствовал, какие эмоции испытывал – это была живая маска, неподвижно и равнодушно лицезревшая на пороки и благие деяния мира. Токеши вздрогнул, наткнувшись на морозный взгляд, бесстрастно разглядывающий его набросок, и попытался втянуть голову в плечи, словно спрятаться ото всего.
- Это… просто… - неловко начал художник, зачем-то пытаясь закрыть блокнот рукой, - Вы не так поняли… это…
Эйширу было абсолютно все равно, он ничего не понял не так – мужчина просто посмотрел на работу юноши и допил остатки пива. Проблемы такого плана его не волновали, а точнее он не считал такие моменты проблемами вовсе. Смяв в руках желтую банку, басист опустил ее на кофейный столик подле дивана, не выражая рвения искать место для мусора. Усмехнувшись про себя испуганному взору мальчишки, Эйши прошел в спальную хозяина и нахально упал на кровать в одежде. Он хотел спать, только и всего. Все проблемы и головоломки для этого мужчины решались всегда быстро и просто, невзирая на мнения окружающих его людей. Его сейчас не волновало, что самому хозяину дома спать будет негде – главное, что он устроен в относительном уюте и тепле.
Как он и предполагал, в комнате стояло подобие мольберта, видимо собственноручно сделанное. Запахи были такими, как и представлял себе басист, только более мягкие и немного сладковатые. В сочетании это все создавало неплохую атмосферу для расслабления и глубокого сна. Приказав себе проснуться в пять утра, мужчина моментально заснул, краем уха услышав тихий шепот мальчика из соседней комнаты.
Токеши же разговаривал со своими единственными друзьями – кошками. Нет, он не жаловался на нелепого, странного гостя – у него был не такой характер для этого. Мальчишка по жизни принимал все унижения и оскорбления, как должное. А уж если в его полуразваленный дом пришел такой важный гость, то Токи просто обязан угодить всем, чем только может. Поглаживая мягкую шерсть и рассказывая полосатым животным, как он оказался не прав и глуп, что так расстроил важную персону, мальчик заснул, свернувшись в неудобной позе на узком диване. Когда же солнечные лучи, уже утратившие свою теплоту, проникли сквозь щели в стене и шторах, поглаживая и облизывая тонкое лицо Токеши, мальчишка обнаружил, что басист уже давно ушел. Кровать была холодной, и верхняя одежда пропала, как последнее ощущение присутствия.