Медитации на Джокере

Подробнее об авторе и его работах http://www.lebedko.su/nedavnie-stati

Владислав Лебедько

Медитации
на Joker’e

СПб. 2003
(Опубликовано изд-вом "Весь" СПб в 2004г. Тир. 3000)




Эта книга – история о поисках любви, кризисе и сомнениях, человеческом становлении, исканиях истины, где причудливым образом переплетаются мистики древности и философы современности, атеисты и люди глубокой веры, алхимики, неоплатоники, герметисты, католики и православные, гностики и еретики... В ней сочетаются глубокий анализ  внутренних конфликтов и метафизика, романтизм и постмодернизм, наивность и цинизм, все Человеческое в человеке... И, конечно, Joker, который переворачивает любое мировоззрение вверх ногами, а потом играет им, освистывает, шутит, бодрит, срывает все маски, выводит из равновесия, еще и еще раз сталкивая читателя с обнаженным нервом Бытия...
Joker играет судьбой главного героя, его взаимоотношениями с женщинами, ставит перед ним неразрешимые задачи, предлагает идти по лезвию бритвы импровизации, загоняет в тупики, дает возможность научиться любить и постичь тайну самого Joker’а – саморазвивающегося творческого принципа Вселенной, основы всего Живого и незакостенелого...






1.

О Существо Хаоса, приходящее из бесконечности,
уходящее в бесконечность, не умеющее остановиться,
ибо – живое, создатель всего из всего, разрушитель
подобий, бьющий зеркала, – многолики облики твои,
умирающие в материи...  (Из личной переписки) 





Где-то на задворках памяти – окно на пустынную улицу. Осень. Мокрый снег. Тихо поскрипывает, раскачиваясь, фонарь. Ночь. Я жду чего-то или кого-то... Я ловлю себя на ощущении, что так было всегда, – всегда я ждал чего-то или кого-то. Что, вдруг, прозвенит звонок и кто-то долгожданный скажет самые важные слова.
Но ведь это было уже. И звонок, и слова. И не один раз. Чего же я жду? Кого-то еще более долгожданного? Еще более важных слов? Молчания? Чего-то окончательного?
Уже давно за полночь. Сегодня я опять не дождусь. Пора бы спать. Нет, – посижу еще минут двадцать. Просто так. Вроде бы как и не ждешь уже. Но, вдруг...
Нет, не каждый день так... Вчера – купе скорого поезда, стакан чаю и мягкий сон, волнами подступающий под стук колес. Позавчера веселая компания друзей. Еще одна ночь назад – порыв вдохновения и работа почти до утра... Но память, раскручивая дни вспять, неизменно натыкается на эти остановки. Остановки среди круговорота людей, работы, вокзалов. Я жду. Сейчас только я понял это совершенно отчетливо. Я не знаю чего или кого я жду. Я не знаю, что будет, когда я дождусь... Все закончится? Или только начнется?
Если я жду, значит я хочу ждать. Улыбаюсь этому бесхитростному выводу. Ожидание чуда, которое не случится никогда. Или оно уже случилось – само ожидание и есть это чудо...
Начинаю понимать, только словами это уже не выразить...






2. Первое письмо Ане.

Молодой Опуич из Триеста видел мир косыми глазами. Он шептал: "Бог – это Тот, Который Есть. А я – тот которого нет". Он носил в себе самом с самого детства хорошо запрятанную большую тайну. Он будто чувствовал, что с ним, как с существом, принадлежащим к человеческому роду, не совсем так, как надо. И естественным было его желание измениться. И желал он этого тайно и сильно, немного стыдясь такого желания, как неприличного. Все это походило на легкий голод, который, как боль, сворачивается под сердцем, или на легкую боль, которая пробуждается в душе подобно голоду. Он, пожалуй, не помнил, когда именно произошло это скрытое томление по перемене, принявшее вид маленькой бесплотной силы. Словно он лежал, соединив кончики большого и среднего пальцев, и в тот момент, когда на него навалился сон, уронил руку с кровати, и пальцы разъединились. И тогда он встрепенулся, будто выпустил что-то из руки. На самом деле он выпустил из рук себя. Тут появилось желание, страшное, неумолимое... С тех пор он постоянно и много работал над тем, чтобы что-то существенным образом изменить в своей жизни, чтобы мечта, томившая его, стала реальностью. Но все это приходилось делать как можно более скрытно, поэтому его поступки часто оставались непонятными окружающим.
Милорад Павич «Последняя любовь в Константинополе»

Письмо:

Здравствуй, Анюта!
Прошло полгода, как ты уехала... Почти три месяца, как ты исчезла и никто не знает, где ты. А мне сегодня безумно захотелось поговорить с тобой. Вообще-то, я все время говорю с тобой, но сегодня я впервые пишу тебе. Пишу, не зная куда... Вряд ли ты прочтешь эти строки. Но я все равно буду писать, хоть ты тогда и сказала, что нам больше незачем общаться. 
Сегодня ночью мне снился дурацкий сон. Снится, что мне почему-то девяносто девять лет. Я вижу в зеркале свое старческое тело, впалые глаза, беззубый рот. Понимаю, что жизнь закончена... Вдруг – звонок. Я поднимаю трубку, а в ней – твой голос. Ничуть не изменившийся, такой же, как полгода назад. Ты спрашиваешь меня какие-то банальные вещи, что-то вроде «как дела» и «чем занимаешься» (интересно, чем я могу заниматься в девяносто девять лет?), но я не отвечаю – я плачу. Понимаю, что жизнь закончилась, а самое главное-то прошло мимо... Я так и проснулся, продолжая плакать, а утром сразу же сел за письмо. Как будто ты его прочтешь... И как будто что-то еще можно поправить...
А я тебе, Анютка, из Краснодара пишу. Я ведь нынче семинарист – езжу по городам, провожу семинары. Помнишь, я читал тебе из Довлатова  про удалого Михал Иваныча: «...Я – дружбист! ... Бензопила у меня...”Дружба”... ***к – и червонец в кармане...»  Так вот и я теперь – семинарист. Три дня – и триста «зеленых» в кармане. Те метания, что были в октябре – ноябре прошли, а с ними и бедность и вечные долги, хотя, конечно, не каждые три дня х...якнуть удается... Ну, я не для того, чтобы этим прихвастнуть пишу, – так, к слову пришлось. Пятый месяц, не возвращаясь в Питер, разъезжаю по городам. Ну, об этом потом... Не главное это.
Главное то, что я тебя и раньше, и теперь воспринимал, – как свое зеркало, как совесть, что ли. Да мы об этом много раз говорили. Так по сей день и осталось. Но почему-то тогда, когда мы были вместе, я не рассказывал тебе об одной очень важной вещи в моей жизни. Нет, так, намеками, эта тема все время звучала, только вот впрямую я ее никогда не называл. А сейчас хочу тебе об этом рассказать. О Joker’e. О том, как все началось... Тогда очень много понятно станет.
А началось все очень давно. Наверное с самого детства... Хотя, по-настоящему, осознанно, все началось в марте девяносто пятого года. Со знакомства с Кириллом  Михайловым. (Он был тогда – на моем дне рожденья, – помнишь? – Он играл роль моих «Внутренних Событий», когда меня разбирали на Театре). Так вот, в марте девяносто пятого я учился на Психфаке . И по расписанию была лекция по «методам современной психотерапии», но вместо нее почему-то выступил Кирилл Михайлов. Как он попал на Психфак с лекцией?, зачем?, почему? – мне до сих пор непонятно. Помню, что наш лектор по «методам современной психотерапии» представил (по-моему они были просто знакомыми или друзьями) нам стройного бородатого парня лет тридцати четырех и сказал:
- Это Кирилл Михайлов. Он вам сейчас кое-что интересное расскажет, – а сам ушел. Кирилл обвел взглядом группу, помолчал, загадочно улыбаясь. Нескольким девушкам состроил глазки, скорчил какую-то физиономию – и как-то так легко и непринужденно «взял» аудиторию. Слушали его все очень внимательно, хотя говорил Кирилл вещи, которые вряд ли кому-то (кроме нас с Серегой Евдокимовым, который после курсов на родину в Казань уехал) были нужны и важны. Просто всех покорили обаяние Кирилла, его манера говорить... Полтора часа прошли на одном дыхании. Но едва ли кто-нибудь что-нибудь из этой лекции вынес и запомнил. Вот только для меня это очень важно было (да для Сереги еще), я ведь именно за этим на Психфак поступил и, проучившись с сентября до марта, так этого и не нашел.
 А начал Кирилл примерно с такой фразы:
- Прежде всего, позвольте мне констатировать тот факт, что у человека нет необходимости развиваться духовно. При этом мы определим духовное развитие, как нечто, что превосходит развитие социально-нормативное, то есть, общепринятый взрослый уровень отношений человека с миром. Так вот – оно, это нечто, не может быть непроизвольным. Для того, чтобы духовное развитие имело место, необходимо, чтобы у человека была некая особая мотивация, которая совсем не обязательна для нормальной, обычной жизни – это и будет несущий стержень духовного развития. Таким стержнем может явиться Намерение. Далеко не у каждого оно возникает. Тут нужно, чтобы сложилось несколько факторов...
И дальше – про то, как Намерение побуждает человека заниматься некой специфической деятельностью – Практикой. Потом еще о Постижении человеком своей внутренней природы и процессе Преображения... Очень простым языком, буквально на пальцах Кирилл объяснил то, что я искал в десятках книг. Но мне все равно было непонятно, зачем он читал об этом лекцию на Психфаке. Тут народ совсем другим озабочен. После лекции я подошел к Кириллу и спросил:
- А для кого вы это читали? Ведь по-настоящему это все нужно одному-двум людям из всей группы...
- Разве этого мало, чтобы ради них прочитать лекцию?
- А можно с вами еще пообщаться?
- Ну, ежели напросился, – пиши адрес, а завтра вечером часикам к семи и заходи...
Я-то с девяностого года зачитывался Кастанедой, Гурджиевым и Раджнишем (больше, кстати, никого не знал и знать не хотел) и мечтал встретить Учителя. А тут эта лекция... Вообще-то, шел я тогда к Кириллу проситься в ученики. Силу я в нем почувствовал. Силу и Знание. Но не стал он моим Учителем, и охоту Учителя искать отбил, можно сказать... А кем стал, и какие у нас с ним отношения сложились, – это я до сих пор объяснить не возьмусь. Сам он тогда сказал так:
- Все, что я могу для тебя сделать, Макс, это стать комментатором. То есть, комментировать то, что с тобой будет происходить, пока ты не перейдешь в новый сюжет своей жизни.
- Новый сюжет? Что это и как это произойдет?
- Не волнуйся, – узнаешь. Дело не быстрое...
Жил Кирилл неподалеку от метро Автово в просторной трехкомнатной квартире «сталинского» дома. С ним жили его жена – Стэлла – красивая полногрудая блондинка лет тридцати и десятилетняя дочка – Валюша. Квартирка, конечно, шикарная, но что больше всего меня поразило, так это библиотека. Три громадных шкафа, заполненных редкими книгами, в основном, по философии – Платон, Кант, Ницше, Юнг – большинство авторов я не знал. Несколько полок были уставлены изданиями на английском и латыни. Почти из всех книг в изобилии торчали закладки.
Мы выпили замечательного красного французского вина со льдом (именно с тех пор я взял эту манеру – пить вино со льдом) и Кирилл предложил мне присоединиться к ним и посмотреть по видику постановку чеховского «Дяди Вани». Театр я люблю с детства, поэтому с удовольствием посмотрел на то, как выясняли отношения Басилашвили, Лебедев и Лавров . Видимо, Кирилл как-то связал этот спектакль с моим появлением (потом я убедился, что он ничего не делал случайно), но как – я тогда не понял. Затем Кирилл вытащил из шкафа томик Ершова  и прочитал: «Видеть в пьесе борьбу – значит видеть, что действующие лица ведут себя не так, как они должны были вести себя по представлениям их партнеров. Поэтому представления эти неизбежно изменяются, и в этом в значительной степени заключается развитие каждого образа. И то, что человек собой представляет, определяется его представлениями о других людях. Все сказанное относится к любому произведению драматургии. Взаимоотношения между героями всегда, в сущности, раскрывают представления каждого о многих других, а в идеале – обобщенное представление о человеке вообще. Так, представления о партнере, взаимоотношения с партнером, перестраиваясь по ходу сюжета пьесы, говорят о взаимоотношении человека с человечеством» .
Стэлла с дочкой вышли на кухню. Кирилл смотрел на меня. Слегка наклонил голову влево. Пара минут молчания. Потом – неожиданно:
- Ну что, усек?
- Честно говоря, не очень...
- А зря. Я ведь, как и обещал, – уже начал комментировать. И заметь – все прозрачно. Никакой долбаной эзотерики. Держи, – протянул мне книгу, – почитай на досуге. А это место повнимательней – тогда кое-что поймешь.
Я, признаться, тогда обиделся за «долбаную эзотерику» и начал разочаровываться в Кирилле. Добил меня туалет, куда я сподобился зайти перед тем, как «отрекомендоваться». В туалете стоял табурет, на нем – Библия, развернутая, по-моему, на Книге Иова (Библия была тоже вся в закладках»), а на стене – лист формата А4, где было написано:

Учись мыслить абстрактно.
Если ты постигнешь этот текст, у тебя есть шанс на Преображение в этой жизни:

«Хора – понятие философии постмодернизма, фиксирующее феномен самодвижения семиотических сред, характеризующегося имманентными пульсационными верификациями своего направления и форм. Процессуальность самодвижения мыслится постмодернизмом как феномен самодвижения текста, автохронный и имманентный «разговор языка с самим собой» (Жак Деррида ). В этом контексте презумпция тотальной семиотичности бытия фиксируется посредством понятия «хора». В качестве источника автохронных имманентных импульсов фундируется не что иное, как «пульсационный бином либидо» (Жиль Делез ). Важнейшим параметром хоры выступает имманентная ее способность версифицировать эволюционные перспективы движущейся предметности, задавая своего рода ветвящиеся расширения ризомы – смысловые перекрестки выбора. Жак Деррида предлагает интерпретацию хоры, как феномена снятия колебательных операций бинаризма, и именно такой внебинальный логизм фундирует собою постмодернистский стиль мышления, основанный на радикальном отказе от бинарных оппозиций.»

Изучив плакатик, я понял, что сей идиотский текст не сулит мне Преображения ни в этой жизни, ни в иных (ежели таковые случатся). Только сейчас я начинаю понимать, насколько этот текст был предсказанием всего того, что далее со мной произойдет за восемь лет. Тогда же, выйдя из туалета, я был удручен до крайности. Вот ведь, свела судьба с каким-то фраером, с его дурацкими, никому непонятными «комментариями» и вычурными текстами в туалете. Короче, решил, что там больше не появлюсь. А томик Ершова ненавязчиво «забыл» в прихожей. Кирилл, конечно, это заметил, но закрывая дверь, улыбаясь сказал:
- Звони, как понадоблюсь...
- Ага, как же, понадобишься! Жди, блин! – буркнул я про себя. По дороге домой я продолжал ворчать. – Тоже мне, Дон Хуан питерский нашелся! Всего-то на четыре года старше меня, а корчит из себя прорицателя. А сам – просто начитанный интеллектуал, –  много мы видали таких... Еще и об эзотерике презрительно так отозвался... Фраер, одно слово. Сиди и читай про свои идиотские «ризомы » в гальюне! А я-то еще в ученики к нему хотел податься...

Позвонил я ему через две недели, – еще март был.
Что-то не так стало в моей жизни. Беспокойство какое-то появилось. Как будто бы, после встречи с Кириллом, я твердой почвы под ногами лишился. До этого жил я спокойно и самоудовлетворенно, знал, чего хотел, были стабильные планы на будущее. Я ведь считал себя в жизни человеком тертым, знавшим что к чему. Когда еще был женат, прошел с женой курс семейной психотерапии (после чего, кстати, развелся), потом групповую психотерапию, – с чего и пошло увлечение психологией, затем занятия йогой и эзотеризмом. Короче, – видал виды. На Психфаке меня уважали. Я даже группу среди студентов вел – еще когда только поступил. В перспективе была аспирантура, создание собственного Центра, занятия йогой. Все в порядке было у меня. А тут, вдруг, беспокойство появилось. Глубокое беспокойство, по существу... Ну, аспирантура, диссертация, Центр – и что? Была во всем этом какая-то почти неуловимая фальшь, и словами-то ее не определить. И проявилась она, фальшь эта, как туча на безоблачном небе. Успокоенность пропала, исчезла уверенность, что все в жизни так и есть, как я предполагаю.
Дня через три после того, как я встретился с Кириллом, он мне приснился. И сказал, – очень внятно и четко так произнес ту фразу из Ершова: «Видеть в пьесе борьбу – значит видеть, что действующие лица ведут себя не так, как они должны были вести себя по представлениям их партнеров. Поэтому представления эти неизбежно изменяются, и в этом в значительной степени заключается развитие каждого образа. И то, что человек собой представляет, определяется его представлениями о других людях». И потом добавил, или это я уже сам себе сказал, – не помню, – что пьеса – это моя жизнь и теперь мне никуда не деться, потому что в ней обнаружилась эта самая борьба...
Затем уже, на другой день, я сопоставил эту фразу с тем, что говорил Кирилл на лекции, – о Намерении, благодаря которому возникает духовное развитие, о том, что это Намерение далеко не у каждого присутствует, а чтобы оно возникло, должны совпасть какие-то факторы. Дело-то было просто: я обнаружил, что мои представления о людях и о мире вовсе не совпадают с тем, что есть на самом деле (если это «на самом деле» существует) и то, что я это обнаружил, стало одним из факторов, которые должны были запустить развитие. Вроде бы так. Но я чувствовал, что запутался. И какое-то беспокойство, какая-то болезненная неудовлетворенность нарастала с каждым днем. Сначала я сходил в факультетскую библиотеку и прочитал Ершова. В результате – запутался еще больше. Вот мне и потребовались разъяснения, что же со мною происходит. Я позвонил Кириллу. Безо всякой гордыни позвонил – как будто забыл, как ругался на него.
Встретились в Таврическом саду – так Кирилл предложил. Вечер был теплый. Сначала просто гуляли. Я и спросить-то не знал о чем. Отчитался:
- Я Ершова-то прочитал.
- Угу, – кивнул равнодушно, хоть бы одобрил что ли...
- Слушай, а что это за новый сюжет моей жизни, о котором ты говорил прошлый раз? Он уже начался?
- Начинается. Хотя, до того, чтобы развернуться в полной мере, еще далековато.
- Ты говоришь загадками. Со мной что-то начало происходить. Беспокойство какое-то. Ощущение, что все не так, как я привык считать, причем сильно не так.
И вот тут-то Кирилл впервые упомянул Joker’a. Так и сказал:
- Все дело в том, что ты начинаешь знакомиться с Joker’oм...
- Что это за штука?
- А вот целью этого нового, довольно большого сюжета твоей жизни и является выяснение того, что же такое Joker. Давай зайдем в кафе.
Ясности не прибавилось. Мы вышли из садика и зашли в кафе. Возле Таврического есть кафе, одно из немногих в Питере, где подают горячий шоколад. Я заказал себе две порции и немного коньяку. Выкушав рюмку и попивая шоколад, я ждал объяснений. Уже без тревоги, скорее с любопытством. Кирилл не торопился. Взгляд задумчивый, движения медленные. Мне показалось, что ему трудно найти слова, с которых начать. Я уже допил вторую чашку, когда он произнес:
- Видишь ли, я начну тебе постепенно рассказывать о Joker’e, рассказывать с разных сторон, так как тема эта необъятная. Но самым главным будет то, что Joker сам тебе покажет...
- Это что – живое существо?
- Знал бы ты, что своим вопросом попал в десятку! Можно сказать, что самое живое, что только есть в этом мире. Пусть это будет одной из первых его характеристик. Теперь о существе... Существо ли Joker? И да, и не совсем. Существо, безусловно существо, но и нечто невообразимо большее, чем существо... Некий самораскрывающийся Принцип, – хотя и это не то. Впрочем, я хотел с другого начать. Давай с азов подойдем к этой теме: наше восприятие мира двойственно, – что для тебя, конечно же, не секрет. Ведь с самого рождения мы сталкиваемся с огромным количеством противоречий, которые неразрешимы с точки зрения обыденного сознания. Противоречия начинаются с самых простых, банальных, бытовых случаев и разворачиваются вплоть до предельных человеческих и общечеловеческих. Как говорил старик Державин: «Я раб, я царь, я червь, я Бог».
- Антиномии Канта , это тоже отсюда?
- Да. Кант выделяет четыре основных антиномии, то есть, противоречия, которые сосуществуют одновременно: «Мир безграничен – и мир ограничен, Все в мире просто – все в мире сложно, В мире есть причинность через свободу – и в мире нет причинности через свободу, Все в мире необходимо – и все случайно» . Мы же не будем ограничиваться какой-то выборкой или составлять типологии противоречий. Если говорить совсем просто, то есть масса противоречий, которые сосуществуют одновременно. Но вся штука состоит в том, что человеческому сознанию не справиться обычно именно с одновременностью существования противоречий. Я считаю себя либо рабом, либо царем, но не могу принять, что я и то и другое в одно и то же время. Не имея сил и навыка принять эти противоречия и осознавать их, как одновременно сосуществующие, мы вытесняем какую-то их часть...
- Но это же не остается без последствий. Об этом известно любому, кто хоть в популярном виде знаком с идеями психоанализа.
- Конечно. За вытеснение приходится платить. Невротическими симптомами, неадекватностью поведения, ограниченностью мировоззрения и, что самое главное – Живым в себе.
- Как это?
- Чуть позже об этом. Позволь я зачитаю тебе одно место из Юнга , – Кирилл извлек из своего кожаного рюкзачка томик «Психологии и Алхимии» – как бы я хотел в то время иметь эту книгу! (через некоторое время я привыкну к этому его ритуальному действию – извлечению из рюкзачка какой-либо книги), раскрыл и прочитал:
«Разве не видно было до сих пор, что все религиозные высказывания содержат в себе логические противоречия и принципиально недопустимые утверждения, и что это составляет суть религиозного высказывания? В пользу этого есть признание Тертулиана: "И умер сын Божий, что безусловно вероятно, потому что нелепо, и погребенный воскрес. Это верно, потому что невозможно". Если христианство призывает верить в такие противоречия, то можно же, мне кажется, не отвергать того, кто принимает несколько более сильных парадоксов. Парадоксальность поразительным образом принадлежит к величайшему духовному достоянию. Зато однозначность - признак слабости. Поэтому внутренне оскудевает та религия, которая теряет или ослабляет свои парадоксы, а их усиление обогащает, ибо только парадоксальное может приблизительно уловить полноту жизни. Однозначность, непротиворечивость же односторонни и потому не годятся, чтобы выражать неуловимое» .
- Понятно, к чему я клоню?
- Начинаю догадываться.
- Возвращаюсь к вопросу о расплате Живым в себе за вытеснение противоречий: в определенный момент жизни человек имеет шанс познакомиться с Joker’oм, задача которого (одна из задач, – хотя говоря о Jokere, я прибегаю к понятию задачи условно, – он ведь Играет, а не целенаправленные задачи решает) как раз и состоит в том, чтобы обнажить противоречия, расковырять душу, принудить ее работать. Тут-то человек и начинает отбрыкиваться что есть мочи, – ведь Живое возвращается – бо-ольно!
- Здорово! – отчасти от коньяка, а в большей степени от объяснений Кирилла, я уже некоторое время находился в эйфории, – Кажется, я начинаю понимать, что же такое Joker!
- Ни хрена ты еще не начал понимать! Я скажу тебе даже дальше, что если человек не слишком сильно отбрыкивается, то Joker подводит его к предельно драматическому противоречию, противоречию между абсолютной механистичностью и обусловленностью существования и чем-то невыразимым, неуловимым, по чему дух томится. И ты, конечно же, со мной согласишься.
- Естественно!
- А толку-то? Хоть соглашайся, хоть нет, толку от этого пока никакого. Вот лет через пять-семь, ежели примешь условия игры, то может и доживешь до момента, когда взвоешь во весь голос от того, что всем нутром своим ощутишь это безумство, – вот тогда-то то самое духовное развитие, о котором я говорил на лекции, и начнется...
- А сейчас что мне делать?
- А сейчас я тебе еще кое-что прочту, чтобы было о чем поразмышлять в ближайшее время.
- Да и так уже выше крыши...
- Ладно, слушай, – Кирилл достал из рюкзака следующую книгу, развернул на одной из закладок:
«Повторяю: удивление лежит в основе философии. Иногда легко понять удивительность, если осуществить простой акт самонаблюдения. И конечно, выражение Гете: "остановись, мгновение, ты прекрасно" – вовсе не гедонистическое  выражение такого чувства, нет, за этим стоит сознание действительно странной какой-то и непонятной обреченности всего высокого и прекрасного. Оно как бы не держится ни на чем. Не на чем ему держаться. Только у существ и только в таком мире, где хрупко и неминуемо обречено все высокое и благородное, есть и возможна мысль, потому что такие существа можно назвать историческими существами. Они являются таковыми, поскольку находятся в точке, которая сама находится за какой-то бешено закрученной кривой, окруженной хаосом и гибелью. »
- Чье это?
- Мераб Мамардашвили , наш великий современник. Совсем недавно ушел из жизни. Мне посчастливилось однажды в Москве слушать его лекцию об античной философии. Очень сильно жил человек! По-Человечески... Ну, пойдем к метро. Тебе куда?
- На «Черную речку». Я на Савушкина живу.
Пока мы шли до «Чернышевской», я испытывал двойственное чувство. С одной стороны, я еще пребывал в эйфории. А с другой, недоумевал: зачем Кирилл взялся возиться со мной, «комментировать» мою жизнь? Мне было неловко. Уже на эскалаторе я спросил:
- Слушай, я тебе... чем-то обязан?
- Когда-нибудь ты поймешь, что это я обязан тебе. Звони... – пожал мне руку.

От метро до дома я шел три остановки пешком. Был теплый мартовский вечер. Впереди было что-то неизвестное, зовущее, манящее, но и пугающее (пока несильно). Я шел и улыбался сам себе...
Вот так в мою жизнь вошел Кирилл. Так в мою жизнь начал заглядывать Joker. Я еще напишу тебе, что было потом. Потом было много всего...

Три часа писал тебе это письмо. Устал, но рад, ведь все это время я ощущал тебя рядом. Спокойней стало. Хотя не спокойствия и не облегчения ищу я. Я начал рассказывать тебе о Joker’e, потому что жалею о том, что тогда, когда мы были вместе, не поведал тебе эту историю. Возможно, если бы ты поняла это, все сложилось бы иначе... Через полгода разлуки и разных испытаний я хочу сказать тебе то, в чем не был уверен в октябре и ноябре, то, в чем сейчас уверен, то, к чему я дошел: я люблю тебя, Анютка... И верю, что найду тебя, хоть и не знаю, что дальше...
Максим
(25.07.03)











3. Второе письмо Ане.

- "Я вас спросил: верите ли вы, что есть привидения?"...
- "Нет, ни за что не поверю", – с какой-то даже злобой вскричал Раскольников.
- "Нет? Вы так думаете?" – продолжал Свидригайлов, медленно посмотрев на него. – "Ну, а что если так рассудить: привидения - это, так сказать, клочки, обрывки других миров, их начала. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть. Потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одной земной жизнью для полноты и порядка. А чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, – тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше."
Федор Михайлович Достоевский «Преступление и наказание»


Письмо:

Здравствуй, Анюта!
Дней десять я не писал. За это время успел из Краснодара перебраться в Воронеж и провести там семинар. А сейчас еду на поезде – в Саратов. Вчера был последний день семинара, и мы ставили этюды из классической драматургии. И вот та роль, что когда-то исполнила ты, вчера досталась одной очень своеобразной девушке – Оле Андреевой. Тут двойное совпадение, поэтому я напишу поподробнее. Ты, наверное, помнишь тот монолог Нины Заречной, который произносится от имени Мировой Души: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли... Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно... Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа – это я... я... Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря и, Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь...»
Тогда, когда мы репетировали это с тобой, я не уловил одной вещи, которая кажется мне важной сейчас (хотя тогда мы поставили все интуитивно так, что ты как раз сыграла как надо). Дело в том, что этот монолог должен быть очень драматичным. Я не знаю, был ли знаком Чехов с учением неоплатоников  о Мировой Душе, но монолог, который читает Заречная, это учение великолепно отражает, причем всего несколькими строками. Вот что пишет о Мировой Душе сам Плотин  (это из записных книжек, которые я вожу с собой – у меня тут чего только не выписано): «Поскольку Психея (женская Душа Мира) была наделена творческой силой, она возжелала обратить ее не на вечное настоящее, которое ее окружало, а на что-то другое. И возжелав создать подобие Вечности, она принялась времениться и породила Космос, подчиненный времени и пребывающий в ней самой, ибо сама она стала Временем...»
И еще одно место оттуда же, которое, кстати, имеет уже прямое отношение к Joker’у (к этому я позже еще вернусь): «Материя нереальна, – она чистая и полная пассивность, принимающая любые универсальные формы, как их принимает зеркало; формы будоражат материю, не меняя ее сущности. Ее наполненность – это именно наполненность зеркала, прикидывающегося наполненным; но на самом деле оно пусто, это призрак, который не исчезает, потому что ему недостает сил даже на то, чтобы перестать быть...»
Так вот, – Оля – девушка, страшно запустившая свою внешность (как она сама выражалась – «материальную оболочку»), толстая, неуклюжая, живущая по идиотскому принципу «от медитации до медитации» и пренебрегающая всем мирским (кстати, таких как она, – тысячи в современной «долбаной», – теперь я понимаю Кирилла, – эзотерической тусовке). Я и дал ей для проигрывания именно этот кусочек, чтобы ее «до печенок пробрало» сознание того, в какой заднице она живет, думая, что это-то и есть настоящий духовный рост. Естественно, сразу до нее не дошло. Она начала декламировать этот отрывок, размахивая руками и изображая нелепую улыбку. Я подошел к ней:
- Оля, чего ты улыбаешься? Тут ведь предельный накал драматизма. Вот смотри: «Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно...»
- Вот этого я и не могу взять в толк. Чего же страшного, когда тяжелые оковы материи наконец сброшены, и ты пребываешь на свободе, вмещая в себе все души?
- Читай внимательно. Она ведь говорит о безумном одиночестве. В ее возгласе – смертельная тоска по воплощению!
- Чего же хорошего в воплощении? Одни мучения!
- Вот! Тот образ жизни, которым ты живешь, и есть мучения. Ты же бежишь от воплощения, от необходимости привести свое тело в порядок... От отношений с мужиками, – понятно, ведь отец был мерзавцем по твоим представлениям, – отсюда и все дела...
- Выходит, я убегаю от жизни и это тупик?
- Выходит...
Когда Оля играла уже «на сцене» этот отрывок, она по-настоящему, искренне плакала. Сложно ей теперь будет жить – глаза открылись, и обратный путь к манихейству  невозможен. Но, надеюсь, начнет постепенно оживать, хоть и трудно это...
Я вот к чему клоню: когда мы с тобой были вместе, мне казалось, что ты тоже каким-то образом тяготеешь к такому вот манихейству. Я не отдавал тогда себе в этом отчета, но именно из-за этого, из-за какой-то твоей набожности, – нет, не бросающейся в глаза, а проявляющейся исподволь, – как раз и появился у меня скепсис, потом раздражение, дальше – начало пропадать желание и угасать мое чувство к тебе. И только теперь, вспоминая ту искру раздражения, которая промелькнула у меня к Оле, я понял, что манихейство-то присуще и мне. Это я сам прячусь, отбрыкиваюсь от Живого... А ты... Ты ведь – мое зеркало, Анюта. Это я тебе тогда еще говорил, помнишь, когда сравнивал, что ты для меня как совесть, как Алеша Карамазов для брата своего Дмитрия ... Говорил, да, видимо, не понимал того, что сам сказал. Иначе бы все было по-другому... Теперь ведь тоже обратной дороги нет, и не вернуть тебя... Но я все же буду писать. Ехать мне еще часов пять. В купе все спят, – душно, жарко. А я попишу... Напишу, что же дальше-то было с Кириллом. И с Joker’ом...

После той встречи возле «Чернышевской», я не видел Кирилла около месяца. И потребности особой не было. Не скажу, что ушло беспокойство и ощущение отсутствия твердой опоры под ногами. Жить с этим ощущением стало сложнее, но разговор с Кириллом подбодрил меня. Появился какой-то привкус возвышенной трагичности жизни, и я даже  сделал из этого повод для своеобразного самолюбования типа: я – человек, осознающий трагическую хрупкость бытия. Часто вспоминались слова Мераба Мамардашвили о неминуемой обреченности всего высокого и прекрасного, которому не на чем держаться в этом мире. Вспоминалось также из Кастанеды – о переживании ужаса и восторга от того, что ты человек... Короче говоря, возникшие беспокойство и шаткость как-то компенсировались романтизмом и патетикой. А тут еще я купил «Степного волка» Германа Гессе , о котором давно уже слышал, но пока руки не доходили. Прочитал на одном дыхании. В то время я был одержим Гештальттерапией  и Психодрамой  – я использовал эти методы в группе, которую вел на Психфаке, – и то, как у Гессе был описан «Магический Театр», завладело моим воображением, начавшим уже вынашивать идею нового метода работы. Были у Гессе фразы, которые прочно обосновались в моем уме: «...Как писатель строит драму из горстки фигур, так и мы строим из фигур нашего расщепленного “я” все новые группы с новыми играми и напряженностями, с вечно новыми ситуациями... Он взял фигуры, на которые распалась моя личность, всех этих стариков, юношей, детей, женщин, все эти веселые и грустные, сильные и нежные, ловкие и неуклюжие фигуры, и быстро расставил из них на своей доске партию, где они тотчас построились в группы и семьи для игр и борьбы, для дружбы и вражды, образуя мир в миниатюре.... и так этот умный строитель строил из фигур, каждая из которых была частью меня самого, одну партию за другой, все они отдаленно походили друг на друга, все явно принадлежали к одному и тому же миру, имели одно и то же происхождение, но каждая была целиком новой. – Это и есть искусство жить, – говорил он поучающе, – вы сами вольны впредь на все лады развивать и усложнять, оживлять и обогащать игру своей жизни... Фигуру, которая сегодня выросла в несносное пугало и портит вам партию, вы завтра понизите в чине... а из милой, бедной фигурки, обреченной, казалось, на сплошные неудачи и невезения, вы сделаете в следующей партии принцессу...» 
Так в течении двух недель у меня сформировалась идея Магического Театра. Было это в апреле девяносто пятого года, а через семь с половиной лет ты неоднократно видела то, что из этого получилось – действительно магический и действительно театр. В апреле девяносто пятого мне понятно было, что можно «разобрать» личность «главного героя» в группе на части, затем эти части, в качестве ролей, раздать остальным членам группы и дальше «строить партии». В принципе, что-то подобное я делал уже, занимаясь Психодрамой, но не хватало какого-то магического элемента – как сделать так, чтобы это была не Психодрама, а Магический Театр, где «фигуры» сами знали бы, что им делать и как играть. Для этого нужно было изобрести механизм передачи состояний. Как это делать, я пока только догадывался и вот с этими-то догадками и планом Магического Театра позвонил Кириллу. Он внимательно выслушал меня, затем произнес:
- Многообещающая идея. Но советую тебе не торопиться. В том, что ты собираешься делать мне видится и мощная сила, но и опасность. Можем встретиться, – я кое-что покажу тебе.
Кирилл через несколько дней зашел на Психфак и мы уселись в свободной аудитории. На этот раз он вытащил из рюкзака не книгу, а листы бумаги, испещренные мелким, но вполне разборчивым почерком.
- Это рукопись. Вся книга еще не готова. А автор – киевский психолог, экстремолог  и, если угодно, маг, – Олег Бахтияров . Мы с ним – хорошие знакомые. Он разработал способ вхождения в особое состояние сознания, которое назвал «объемным». Мне думается, это как раз то, что тебе нужно, и не только для идеи Магического Театра. Прочитай-ка вот это, – Кирилл подал мне несколько страничек: «Основа объемного сознания – тотальное внимание. Осваивая деконцентрацию внимания, внимание становится тотальным, включающим в себя и обычное, и объемное, и видимое, и то, что ранее было невидимым» . Далее Бахтияров писал о том, что тотальное внимание – это иное качество внимания, чем то, к которому мы привыкли. В этом состоянии человек может осознать и то, что стоит за самим вниманием – то есть – его источник. Объемное сознание – вечно длящееся актуальное настоящее. И далее: «Объемное сознание позволяет вместить в одном сознании весь спектр состояний развивающейся системы, от начального неделимого состояния до конечного, выявляющего всю потенцию системы. Такой системой может стать психика человека, сформировавшего объемное сознание. Объединение объемно-пространственной и объемно-временной деконцентрации внимания – это объемное сознание, оно создает основу и для осознания ограничений космоса, и для принятия факта невидимых реальностей за его пределами. Введение в такую деконцентрацию внимания невидимых областей восприятия завершает построение своего рода перцептивного языка, наглядно задающего метафизический контекст и основные составляющие мира. Объемная деконцентрация внимания представляет нам актуально сосуществующие предметы в их истинной пропорции; всеобщая связь, объединяющую мир в единое целое – фон как самостоятельную единицу восприятия, знак и перцепцию prima materia; небытие, спроецированное на опыт восприятия, как поле за пределами восприятия – место, где нет ничего…» 
Текст был написан довольно сложным языком и мне пришлось несколько раз перечитать эти несколько страниц, чтобы хоть как-то уловить смысл того, что там было написано. И Объемное сознание и деконцентрация, как метод его достижения, казались чем-то очень заманчивым, но и очень сложным. Я к тому времени уже лет пять, как занимался йогой и разными способами концентрации внимания, но то, о чем писал Бахтияров, выглядело как нечто запредельное.
- А деконцентрации можно научиться?
- Думаю, что это как раз то, чем тебе стоит заняться. В Киев для этого ехать не обязательно. Я познакомлю тебя с другом Олега – Алексеем. Если ты ему понравишься, он пожалуй и научит тебя, как входить в деконцентрацию. Будешь регулярно тренироваться – может через несколько месяцев у тебя начнет что-то получаться. А там и про Магический Театр поговорим.
Я не буду подробно рассказывать про встречу с Алексеем и про то, как он показал мне вход в деконцентрацию. Сама техника оказалась хотя и сложной, но вполне усваиваемой.
Через три месяца ежедневных тренировок произошло событие, о котором я никому, кроме Кирилла, пока не рассказывал. Но тебе я хочу о нем написать. Может, оно тоже что-то объяснит тебе про мою жизнь, ибо слова, тогда произнесенные, были пророческими. А случилось так, что мне явилось привидение. Да-да, – можешь верить, можешь нет, но самое настоящее привидение. Это было один только раз. С тех пор ни привидения, ни «голоса» мне не являлись.
Это произошло в июле. Психфак к тому времени я уже окончил. Вечер был душным. Перед сном я принял душ, сделал несколько йогических упражнений и сел с открытыми глазами и прямой спиной. Минут через десять я находился уже в хорошо расфокусированном состоянии. В комнате было еще не темно. И тут на расстоянии метра от меня, чуть слева, появился силуэт пожилой женщины. Я вздрогнул, но из состояния деконцентрации не вышел. Удивительно, но я не испугался и даже не заподозрил в появлении женщины ничего удивительного, – в том состоянии сознания все воспринималось совершенно естественно. Я узнал в женщине свою бабушку Ирину Ивановну, которая умерла в восемьдесят четвертом году, когда я служил в армии в Казахстане. Бабушка была учителем литературы в моей школе. Она была очень доброй и мудрой женщиной. Именно она научила меня любить литературу и театр... Несколько минут она сидела на стуле молча. Потом позвала:
- Максим! – голос ее звучал очень внятно и не в моей голове, а снаружи.
Я еще раз вздрогнул и начал «вываливаться» из деконцентрации. Но призрак оставался на месте. Более того, он произнес фразу, которая запомнилась мне на все эти годы:
- Максим, если ты не хочешь дальше обманывать сам себя, то в твоей жизни не будет больше спокойствия и гармонии, а будет много бессмыслицы, душевной смуты и безумия.
Тут я окончательно вышел из деконцентрации и испугался. Призрак исчез. Я ощупал себя, включил свет, осмотрел стул, на котором сидел призрак. Стало по-настоящему страшно. Не призрака я испугался, а того, что «крыша поехала». Симптомчик шизофрении,  что называется, налицо. Было уже поздно, но я схватил телефон и набрал номер Кирилла...
- Поздравляю, – прозвучал его веселый голос в трубке, – Его Величество Joker засвидетельствовал тебе свое почтение. Теперь вы лично знакомы. Здорово!
- Да, но при чем тут моя бабушка? Что за шутки такие?
- Конечно же шутки. Это ведь Joker! Он сам выбирает, в каком образе явиться. Хотя, насколько я знаю, он очень редко является в виде призрака. Обычно он проявляется через знакомого или незнакомого, но реального человека, через ощущения, через ситуации, книги, фильмы, мысли, но тебе, считай, повезло. Не думаю, что он будет докучать тебе как призрак, поэтому не бойся и продолжай свои упражнения.
- А то, что он сказал мне?
- Ну, так он выразился без обиняков. Так прямо и сказал то, что я тебе уже объяснял и о чем мы еще будем не раз говорить. Оставим пока эту тему... Как там у тебя продвигается идея Магического Театра?
- Есть кое-какие мысли, – я начал успокаиваться, – я заметил, что во время деконцентрации, когда мое физическое внимание – зрение, слух, ощущения – расфокусировано, начинает проявляться еще какое-то, нефизическое внимание, с помощью которого я могу строить в пространстве даже какие-то конструкции. Я пока не проверял с другими людьми, но мне кажется, что мог бы передать эти конструкции-состояния другому человеку. Одно из таких состояний я не могу назвать иначе, как «зеркало». Думаю, что это и есть ключ к Магическому Театру.
- Что ж, пожалуй, ты созрел. Попробуй собрать небольшую группу. Действуй.

В начале сентября я развесил на том же Психфаке объявления и провел свой первый Магический Театр...

За окном стемнело... Через час поезд будет уже в Саратове. Опять увижу Волгу... Когда пишу тебе письма – ощущение твоего присутствия – поразительное. Как призрак тогда... Только не видимый, а ощущаемый.
Пока, Анюшка. До следующего письма...
Максим
(4.08.03)














4. Третье письмо Ане

- А почему же писателям не удается строить личные отношения?
- А мы всегда можем придумать отношения получше. И придуманные удовлетворяют нас гораздо больше, чем реальные.
Джон Фаулз «Дэниел Мартин»

Письмо
Здравствуй, Аня!
Здравствуй, властительница души моей! Перечитал я вчера первые два своих письма тебе и лишний раз убедился, что сколько замечательные люди ни тратили на меня времени и сил, а остался я неисправимым засранцем. Сентиментальный воздыхатель, блин, зануда. Как от такого было не уйти... Хоть бы куража какого припустил! Когда работаю, – там да, бывает кураж и игра: «Замрите ангелы, смотрите, – я играю; моих грехов разбор оставьте до поры и насладитесь красотой игры!»  А в обычной жизни – ну полный пердомонокль! Не пронял меня еще Joker, не научил смеяться над собой, над всей этой смутой, которая жизнью зовется. Ну да и ладно: буду серьезен и уперт всем Joker’ам назло!
Сегодня днем на семинаре (я пока в Саратове) был такой случай. Вызвалась одна женщина лет сорока. Худая, бледная, и все такое: жизнь, говорит, кончена, мол, ни на что не надеюсь, один «депресняк». Муж бросил пять лет назад, и с тех пор она с мужиками не общается – боится их и не верит никому. Вижу, тут внешне – заниженная самооценка, а внутри – потребность, чтобы как маленькую девочку похвалили и оценили. Ну там во все эти психоаналитические игры я не полез, а сказал ей прямо:
- Выбери, Ира, в группе такого мужчину, перед которым ты бы больше всего комплексовала.
Выбрала: плечистый и крепкий красавец Ян. Попросил я его встать на стул повыше, а Ире говорю:
- Ты теперь вокруг него ходи, воздевай руки и пой следующий гимн: «О великий носитель ***»! (Дело нехитрое – я сразу просек, что вокруг этого вся петрушка).
Тут и вся группа засмущалась, а сама Ира сидит в полуобморочном состоянии и чуть языком своим не подавилась:
- Да я, да как же, да я и вообще-то не могу ничего сказать, а тут еще слова такие...
- Да, именно такие, и не промямлить их нужно, а спеть, как гимн. А слово *** еще Венедикт Ерофеев  вычеркнул из списка нецензурных слов и сказал, что писать его следует именно с большой буквы . Может Ерофеев для тебя и не авторитет, но без того, что я тебе предлагаю, ты никуда из своей депрессии не вылезешь!
Группа постепенно оживилась, Иру подбадривают. Где-то полчаса бились, пока она с чувством (так что сам Станиславский закричал бы «верю!») не пропела эту фразу, воздевая руки и бегая вокруг довольного таким ходом дела Яна. Разрумянилась, похорошела – видно, что часть запретов слетела. Но это только полдела.
- Теперь, – говорю, – ты сама залезай на стул, а вокруг тебя будут все мужчины ходить и кой-чего в твой адрес восклицать.
Не знаю, кто тут что подумал, но замысел мой был лихим. Собрал я мужиков и тихонько сказал им, что они петь будут. И вот, ходит хоровод уже вокруг Иры и поет ей:
- О великая Властительница ***!
Прикинь, – она все поняла про себя. И остальные в группе тоже просекли, что к чему. Короче, красивый поворот восприятия! – это я сам собой доволен. Правда, «в остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей» , как говорил Тригорин...

Расскажу, что было дальше в деле моего просвещения и знакомства с Joker’ом. До-олго еще рассказывать, восемь лет и жизнь меня утюжила (это только сознательно, а так – с самого рождения, как и любого из нас), и Кирилл объяснял, но я так и не взял в толк, что же это такое – Joker. Он – как Дао : сразу и то, и это, и в то же время – и не то, и не это. Как неуловимый Джо из анекдота – которого никто не ловит. А зря, что никто не ловит! Ведь именно Joker, со всеми сложностями, смутой и безумием, которые он вносит в судьбу и от чего так хочется убежать и укрыться, может привести к тому, что (Кто!!!) есть «Путь, Истина и Жизнь» ...
В сентябре девяносто пятого года мы вновь повстречались с Кириллом. Встретились на Литейном и он завел меня в кафе, в котором мы потом частенько общались. Символическое очень кафе – «Арлекино». На стенах маски, фотографии клоунов и шутов всех времен и народов... Меню, правда, не сильно отличается от обычного хорошего кафе или ресторана...
- Что это у тебя, Кирилл, за привычка, – общаться в кафе?
- За едой усваивается лучше. А что до хорошего вина, так от него и Господь не отказывался...
Ну, гулять, так гулять. Деньжат у меня никогда особенно много не было, но на этих встречах с Кириллом я отрывался. В тот раз заказал себе шашлык из осетрины. Взяли на двоих бутылку хорошего итальянского вина... Кирилл выложил на столик стопку из нескольких книг.
- Ты уже понял и начал переживать на своей шкуре, что обнажение каждого нового конфликта и противоречия, которые ранее были вытеснены, приводит, мягко говоря, к некоторому усложнению жизни. А именно: теперь тебе приходится принимать во внимание все больший круг жизненных обстоятельств. Сложнее становится жить, а?
- Ну уж не легче, это точно.
- Но зато мы имеем здесь явный плюс: твоя жизнь становится все более и более уникальной. Тебе это надо?
- И хочется, и колется...
- Отлично. Еще одно противоречие. Вот как по этому поводу метафорически выразился сам Гермес Трисмегист , – в руках у Кирилла оказалась какая-то сильно потрепанная книжка:
- «И человек, оказавшись в демиургической сфере, узнав в огне создания демиурга , он возжелал и сам стать демиургом, и получил на это согласие своего отца, и заключил он в себя всякую энергию семи планет-правителей. Те же, в свою очередь, возлюбили его, и каждый передал ему часть собственной природы. Познав же их сущности, причастившись их природы, возжелал он расторгнуть облачение их кругов и взглянул он сквозь небесную гармонию, и явил он низшей природе прекрасную форму Бога. Природа же, узрев красоту форм Бога, улыбнулась от нескончаемой любви человека, воспроизведя вид наипрекраснейшей формы в воде и тень на земле. И человек, увидев подобную самому себе форму, нашедшую свое место на земле и в воде, радостно приветствовал ее, и возжелал поселиться в ней, и поселился в неразумной форме. А природа, получив его – предмет своей любви, вся объяла его, и смешалась с ним, ибо любовь была взаимной. И потому, в отличие от всех живых существ, населявших землю, человек двойственен. Телом он смертен, а как сущностный человек – бессмертен. Ибо, будучи бессмертным и обладая властью над всем, он претерпевает то же, что и смертные, будучи подвластен року» .
- Уникальность и двойственность... То есть страданий нам никак не обойти?
- Давай определимся, что такое страдание?
- Ну, как, – это мучения, боль, страх...
- В принципе верно, – Кирилл разлил по третьей рюмке, – но не совсем. Достоевский, например определял страдание, как видение лучшего, при невозможности его достичь.
- Мне нравится это определение. В нем содержится намек на то, что боль может быть, а может и не быть страданием. Если ты сравниваешь ее с чем-то лучшим, то тогда и страдаешь. А если просто проживаешь, как элемент своей судьбы, ни с чем не сравнивая и не претендуя на лучшее, – такое состояние можно назвать принятием своей боли, – то это уже и не страдание.
- Вино определенно придает красноречия. Красиво излагаешь! И не только красиво, но и в точку попал. Действительно, мы можем увеличивать накал драматизма жизни, но это будет именно драма, а не трагедия, – накал, а не страдание. Еще в шестнадцатом веке об этом писал Монтень : «Людей, как гласит одно древнегреческое изречение, мучают не самые вещи, а представления, которые они создали о них... Ведь если страдания и впрямь порождаются в нас нашим рассудком, то, казалось бы, в нашей власти вовсе пренебречь ими или обратить их во благо... Если то, что мы называем злом и мучением, не есть само по себе ни зло, ни мучение, и только наше воображение наделяет его подобной окраской, то никто иной, как мы сами, можем изменить ее на другую. Располагая свободой выбора, не испытывая никакого давления со стороны, мы, тем не менее, проявляем необычайное безумие, отдавая предпочтение самой тягостной для нас доле и наделяя болезнь, нищету и позор горьким, отвратительным привкусом, тогда как мы могли бы сделать этот привкус приятным. Ведь судьба предоставляет нам только суровый материал. И нам самим предоставляется придать ему форму. Давайте посмотрим, можно ли доказать, что то, что мы зовем злом, не является само по себе таковым, или, по крайней мере, чем бы оно ни являлось, что от нас самих зависит придать ему другой привкус и другой облик. Ибо все, в конце концов, сводится к этому ». Но для этого одного только действия Joker’а недостаточно. Он будоражит, вскрывает вытесненные противоречия и тем самым призывает тебя самого – существо свободной воли, либо страдать от этого, либо взяться за работу. Если выражаться академическим слогом, то обнаженные противоречия можно и нужно интегрировать . И тем самым как раз перевести страдание в уникальность и накал жизни. Но, ты понимаешь, – на халяву все равно не проскочишь! Платить придется.
- Чем?
- Непрерывным бдением и волевым усилием. Перед тобой открывается богатство жизненных сюжетов во все большей их сложности и накале. Если упустишь – будешь страдать. Удержишь – внесешь, скажем так, в копилку общечеловеческого опыта и культуры значительный вклад.
- Ишь – тоже кудряво говоришь. Но мне-то что за дело до какой-то общечеловеческой копилки? А если я хочу счастливо и гармонично жить, наслаждаться жизнью?
- Вряд ли получится. Слишком уж нагрешили мы, от Адама начиная. Но это не есть плохо. Бог дал человеку свободу воли. Человек ей воспользовался. В результате возникла сложная структура взаимодействия с Богом: сюда входят сюжеты ослушания, конфликта и бунта, рождения героя, наказания, покаяния, послушания . Не будь всего этого, – не было бы культуры и индивидуальности. Так что сложностью и необходимостью трудиться и «в поте лица своего есть хлеб» мы платим за свою индивидуальность и уникальность. Вот прочти-ка эти строки из «Добротолюбия» – святого Антония , – подвинул ко мне огромный том в красной обложке с тиснеными золотом буквами, – вот этот абзац:
«Изводя на подвиг кающегося, Дух Божий, призвавший его к покаянию, подает ему и свои утешения, учит не возвращаться вспять и не прилепляться ни к чему из вещей мира сего. Для этого он открывает очи души и дает ей узреть красоту чистоты, достигаемой трудами покаяния, и через то вызревает в ней рвение к совершенному очищению себя вместе с телом, чтобы стали они одно по чистоте. Ибо в этом цель обучительного руководства Духа Святого, чтобы очистить их совершенно и возвести их в то первобытное состояние, в котором находились они до падения ».
- Скажи, а Дух Святой и Joker, – это не одно и то же?
- Не совсем грамотный вопрос. Здесь разные системы координат.
Я не понял, что это значит, но промолчал. Молчал и Кирилл. Воспользовавшись паузой, я принялся за осетрину. Сознание глубины «попадалова» на миг разверзлось какой-то пропастью перед моим внутренним взором, – по спине побежали мурашки и я даже перестал жевать, – но это длилось лишь несколько секунд. Я молча доел, затем решился спросить:
- И что же, мы обречены либо сидеть в заднице, либо все время карабкаться из нее наверх?
Кирилл усмехнулся:
- Один из вариантов ответа на этот вопрос – да!
- А есть варианты?
- Конечно. Если бы логика нашей жизни была бы по-Аристотелевски линейна, было бы скучно. Вариантов много, только за один раз ты все не поймешь. К тому же жизнь еще не начала тебя как следует трепать, чтобы мы обсуждали иные формы ответа. Могу сказать лишь то, что путь к уникальности есть то, что у Юнга называется индивидуация. Люди исхитрились находить многие пути, как выйти из того исходного противоречия, которое мы с тобой пока муссируем с разных сторон. Один из вариантов – стирание индивидуальности и, в результате, обеднение жизни. Этим приходится расплачиваться людям, сделавшим такой выбор . Вот что на этот счет пишет Владимир Шмаков , – русский герметист начала двадцатого века, – на этот раз Кирилл сам зачитал абзац из еще одной книги, –  «В самой индивидуальной монаде , поскольку она проявляет сознание в мире бытия, происходит раскол, и принцип индивидуальности выливается в принцип Великого Бинера  духа человеческого – порождения в нем двух типов души, дополняющих друг друга. Поскольку человек живет истинной жизнью личности, то есть ощущает свою индивидуальность, поскольку в его духе происходит этот раскол; то чем больше человек убеждается в этом разделении в самых недрах существа своего, тем больше приближается он к своей конечной цели. Вместе с тем каждый из этих двух типов души человека по отдельности есть нонсенс, и дополняя отрицанием друг друга, они друг друга утверждают. Соединение их в одно – это потеря личности, потеря индивидуальности, возврат в Целое для сна без грез и сознания. Высшая степень раздробленности – это высший расцвет начала индивидуальности, это высший рост сознания, это слияние с Целым, оставаясь самим собой.» 
- Что же, – выбирать или сон без грез и сознания, или слияние с Целым, оставаясь самим собой?
- Да у тебя-то выбора уже нет. Ты же с Joker’ом знаком...
- Но почему? Я же не выбирал?
- Не знаю почему. Вернее, объяснить это в рамках линейной логики невозможно. Считай, что попал ты, дружище... Ну что, еще по рюмочке?
Я подумал, что сейчас должны лихорадочно завертеться мысли, начнут возникать все новые вопросы... Нет. Просто сидел, разглядывая какую-то клоунскую маску да потягивая кисловатое вино. Официантка принесла чай.
- Я бы к сказанному добавил еще немного, – произнес Кирилл, – Давай подытожим. Что получается? Проходя через обнажение все новых противоречий и научаясь принимать их, ты расширяешь свое сознание на все новые и новые обстоятельства, которые раньше были за бортом сознания. То есть, ты всякий раз будешь как бы рождаться во все более и более объемный мир. Но вместе с тем, интеграция каждого противоречия и конфликта порождает ресурс – то есть силу для того, чтобы быть готовым к обнажению следующего слоя противоречий, – более глубоких и, иногда, более болезненных. Глаза открываются все шире, но у тебя уже есть силы, чтобы не закрывать их больше, а видеть возвышенно и любить то, от чего раньше хотелось сбежать и забыться...
- Любить? Это новый поворот...
- Да, да, – именно любить. Вот мы и подошли к самому главному. Пока это не осилишь всем своим нутром, дальше ходу нет. Вот, посмотри, что сказано об этом у Лосева : «Когда Платон  захотел очертить предмет своей эстетики, он назвал его не больше не меньше как любовью. Платон считал, что только любовь к прекрасному открывает глаза на это прекрасное, и что только понимаемое как любовь к знанию есть знание подлинное. В своем знании знающий как бы вступает в брак с тем, что он знает. И от этого брака возникает прекраснейшее потомство, которое именуется у людей науками и искусствами. Любящий всегда гениален, так как он открывает в предмете своей любви то, что скрыто от всякого нелюбящего. Обыватель над ним смеется, но это свидетельствует только о бездарности обывателя. Творец в любой области, в личных отношениях, в науке, искусстве, общественной деятельности – всегда есть любящий. Только ему открыты новые идеи, которые он хочет воплотить в жизни и которые чужды нелюбящему» .
- У меня такое чувство, что я что-то схватываю, но не до конца. Поясни еще раз, как говорится, для дурака.
- Попробую, конечно, пояснить. Но не забывай, что для того, чтобы действительно понять это, тебе придется неоднократно прожить, прочувствовать все это на себе. Итак: душа нормального человека, – это я говорил еще на лекции на Психфаке, – из-за преобладания в психике механизмов вытеснения и всевозможных психологических защит, приучена «спать». Joker тормошит, пробуждает душу, не дает ей спать дальше. Душе приходится просыпаться и работать. Тут появляется понятие «работа души». Работа души есть и средство и цель. Научить свою душу все время работать и не спать, постоянно предъявляя ей для работы новый материал, – вот, на мой взгляд, достойная человека задача.
- А что же, все-таки, значит «работа души»?
- Работа души состоит в том, чтобы несмотря на болезненность обнажающегося противоречия или конфликта, не дать ему вытесниться опять, а сохранить его в сознании и выработать по отношению к нему определенную позицию. То есть, первоначально на тебя обрушивается конфликт, неразрешимость которого вызывает безнадежность и безысходность. Тебе нужно вопреки этим чувствам занять к конфликту новую позицию. Мне кажется, что в большинстве случаев такой позицией, которая позволяет действительно принять, что реальность такова, как она есть, независимо от твоих предубеждений, является любовь. Более того, она дает силы не только принять реальность, но и преобразить ее там, где это возможно. Ну да со всем этим ты не раз столкнешься, и не раз отступишь, и не раз опустишь руки, прежде чем душа твоя, наевшись дерьма, начнет работать.
- Может быть, моя душа сразу начнет работать?
- Флаг тебе в руки и дай Бог, чтобы это оказалось так... А сейчас, будь любезен, прочитай еще одно место из Юнга и на этом сегодня закончим.
Подвинул ко мне еще одну книгу и пальцем показал, где читать. Сам отошел, – в туалет, наверное...
«Получение Камня - символический ритуал, проводящийся в лаборатории. Его цель - создание вещественной формы той истины, небесного бальзама или жизненного принципа, тождественного образу Божию. Психологически это была репрезентация процесса индивидуации посредством химических веществ и реакций, или же того, что мы сегодня называем активным воображением. Этот метод применялся спонтанно самой природой. И ему же может научить пациента врач. Как правило, это происходит, когда анализ устанавливает такие противоположности, что объединение или синтез личности становится жесткой необходимостью. Такая ситуация возникает, если анализ психических содержаний состояний пациента и его снов вносит компенсаторные образы из бессознательного и воздействует на разум с такой силой, что конфликт между сознательной и бессознательной личностями становится открытым и угрожающим» . Затем Юнг пишет о том, что в случае, когда внутренний конфликт осознается лишь частично, разрешить его довольно-таки просто. Бессознательные мотивы опять подавляются, но само бессознательное в какой-то мере удовлетворено, а пациент должен делать теперь сознательное усилие, чтобы жить в согласии со своими принципами. Пациент, конечно, при этом может многое понимать, стремиться к смирению и даже немного негодовать, но в конце концов он переходит на сторону разума. Но вот если пациент видит свою Тень настолько полно, насколько возможно, то это приводит уже к неконтролируемому конфликту, где сталкиваются одинаково сильные «да» и «нет». В этом случае, пишет Юнг, не обойтись уже без некоего посредника – «третьего начала», в котором противоположности могут объединиться. И это третье начало может иметь только иррациональную сущность . Так, в качестве третьего начала мы можем использовать символы природы – например водопад, который соединяет «верх» и «низ». В неразрешенном конфликте человека участвуют сны и фантазии, которые иллюстрируют напряжение и природу противоположностей, и таким образом готовят предпосылки для их объединения. А сам процесс объединения можно и нужно запустить сознательно. Для этого выбирается фантазия или некий природный образ, на котором следует концентрироваться и наблюдать, как он будет меняться. А он будет меняться, так как концентрация оживит его. Так объединяются бессознательное и сознание, подобно тому, как «верх» и «низ» объединяются водопадом. Цепь идей, порождаемая фантазией будет развиваться и приобретать драматический характер. Если просто развлекаться этим, реального прогресса не будет. Все, что происходит на сцене, остается подготовительным процессом. Разыгрывающийся спектакль не желает быть просто беспристрастно наблюдаемым зрелищем. Он хочет вынудить зрителя к участию. Если наблюдатель понимает, что на внутренней сцене разыгрывается его собственная драма, он не останется равнодушным к ее сюжету и развязке. Когда один за другим начнут появляться актеры и усложняться фабула, он заметит, что она родственна ситуации, сложившейся в его сознании, что к нему обращается бессознательное, именно оно вызывает все эти иллюзорные образы. Поэтому он сам, или побуждаемый консультантом, почувствует необходимость принять участие в игре и вместо того, чтобы просто сидеть в театре, действительно сделает его своим вторым "я". В результате в нас не остается ничего, что вызвало бы какое-то отрицание, и сознание всегда будет оказываться в положении наблюдателя. Далее Юнг пишет:  «Этот процесс соглашения с Другим в нас стоит многого, потому что таким образом мы приходим к знанию тех сторон своей природы, которые мы никому не позволяем открывать нам, а самостоятельно никогда для себя бы не открыли. Только такой болезненный путь дает возможность постичь сложную структуру своей собственной души» .
- Очень похоже на механизм того, что я делал на Магическом Театре.
- Да, но там ты работал с другими людьми. Это много легче, чем трудиться над собой. Может быть, ты когда-нибудь создашь и свой внутренний Магический Театр… Пойдем, уже поздно.
- Еще один вопрос. Joker это и есть то, что называют Философским Камнем?
- Опять дурацкий вопрос. То ты спрашиваешь, не Дух ли это Святой, теперь, – не Камень ли… Joker – это Joker. А вот осознание Joker’а может привести человека к тому, что в Алхимии называют ляписом-Христом, или же Камнем.

Мы вышли на Фонтанку и шагали к Невскому. Моросил мелкий сентябрьский дождик. На душе было легко, вино согревало и бодрило, так что все эти намеки Кирилла на борения, тернии и драмы, казались чем-то нереальным, не имеющим отношения ко мне, – ну, по крайней мере, чем-то уж очень отдаленным. На Невском Кирилл пошел к метро, а я поймал такси, чтобы усилить возникшее благостное, какое-то уютное чувство, проехавшись на скорости по ночному Питеру через мосты и набережные…

Не буду тебе, Анюта, сейчас писать, как я жил в период до следующей встречи с Кириллом, – это тема отдельного рассказа. Могу сказать только, что и до сих пор звучат иногда в моих ушах слова его: «со всем этим ты не раз столкнешься, и не раз отступишь, и не раз опустишь руки, прежде чем душа твоя, наевшись дерьма, начнет работать», хоть поначалу я и не верил тому, что подобное может относиться ко мне, так же, как и Симон – Петр не поверил Иисусу, когда тот сказал ему: «истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде, чем пропоет петух, трижды отречешься от меня»  (глубокая аналогия, а?). И до сих пор это правда, хотя Joker терзает и изводит меня порой так, что хочется волком выть... Так что не могу я пока сказать «...я был слеп, а теперь вижу» ...

Следующая встреча с Кириллом произошла уже зимой, в декабре, то есть месяца через четыре. В небольшой уютной кафешке на улице Марата. Помню, что не шиковал, – взял только кофе да кусок торта. Все время, пока мы сидели в кафе, там играла музыка, – исключительно «Битлы». Неожиданно Кирилл спросил меня:
- Макс, а как у тебя с личной жизнью?
До этого он не проявлял видимого интереса к событиям моей жизни, – то ли событийная канва его не интересовала, а важна была лишь система ценностей и идеология, то ли он и так все знал…
- Да как тебе сказать… То так, то эдак…
- То есть, больше, чем на одну ночь не получается?
- В основном так, хотя и это редко…
- Что ж, почему-то я ожидал от тебя такого ответа… Мы еще вернемся к этой теме, а сейчас скажи, слышал ли ты про академика Ухтомского ?
- Конечно! Во-первых, мы проходили его учение о доминанте по «физиологии высшей нервной деятельности» – был у нас такой предмет, а во-вторых, это самый любимый автор моего приятеля Вовки Миронова, который учился со мной в одной группе. Он писал реферат по Ухтомскому, – давал мне читать, – и, можно сказать, что он почти помешан на его учении. Вовка считает учение о доминанте самым гениальным, до чего додумалось человечество. Он говорит, что это учение применимо не только к физиологии. Оно применимо и к поведению, и к мышлению человека, и к социальным процессам и к планетарным… Более того, Вова считает, что с помощью этого учения можно не только объяснять процессы, но и влиять на них.
- Верно считает, только сложно все это и опять же нелинейно. Невозможно построить даже на учении Ухтомского простую систему, воспользовавшись которой, можно было бы действительно что-то серьезно менять. Но, если подойти к этому нелинейно и не в лоб... Но я сейчас не об этом хотел поговорить. Ухтомский был не только физиологом, как про него принято считать, но и очень глубоким мыслителем, философом и подвижником. У меня сегодня с собой только одна книга – это духовные дневники Ухтомского. Дело в том, что он пишет фактически о том же, о чем мы с тобою говорили, – о Joker’е, только делает один очень важный акцент. Посмотри-ка вот эту страничку… Я прочитал: «Одной основной мелодией заполнена моя жизнь. Мне представляется тревожным, опасным и вредным для человека то состояние, когда сбываются мысли. Эта болезненная мелодия мучительно объясняет, почему в моих глазах так исключительно драгоценно человеческое лицо и влияние на человека другого лица. Когда у человека все сбывается по его мыслям, это ведет его к самоудовлетворению, покою и глухоте относительно голосов, которые рядом с ним. Самоудовлетворенный и довольный своими мыслями человек солипсичен . Этим он довел себя до конца. Хорош человек тогда, когда он в борении, и прежде всего в борении с самим собою, когда он в творчестве готов принять реальность, всегда новую, вопреки своим излюбленным теориям и покою. Но где наименее выдуманная мною самим, наиболее безусловная, наиболее конкретная и непрестанно новая реальность, как не в живом человеческом лице вне меня? Что же более нового, непрестанно меняющегося, чем человеческое лицо рядом и около меня? Поставить доминанту на человеческое лицо, то есть на реальнейшую из реальностей, то, что дано мне и тебе сейчас, в ближайшем встречном человеке, это значит уметь заранее приветствовать и принимать все то новое, постоянно вновь заявляющее о себе бытие другого, независимо от моих ожиданий и теорий о нем. Категория лица должна быть принята в качестве вполне самостоятельного, исключительного фактора опыта и жизни наравне с такими категориями, как причина, бытие, единство, множество, цель. И человеческая деятельность, и культура, исторический подвиг являются поистине "звенящей медью и бряцающим кимвалом", пока человек не внес в свой обиход категорию лица, пока доминанта его не поставлена решительно на лицо вне его. Любимое человеческое лицо лучше всего символизирует то, что представляет для человеческого мышления и поведения истина, предчувствуемая, но не дающаяся в руки, влекущая за собой все далее вперед. Она всегда нова и всегда впереди.» 
- Тут фактически обоснована заповедь «Возлюби ближнего своего».
- Да, Макс, ты прав. Ну, а применительно к твоей жизни – кого?
- Как кого? Любого, с кем я общаюсь.
- Не буду спорить. Вопрос только в том, способен ли ты этого любого полюбить… И способен ли ты сейчас полюбить хоть кого-то? Хоть одного человека?
- Честно? Не знаю… Еще когда женат был, не мог себе ответить на этот вопрос. И потом, когда семейную терапию проходил…
- Ладно, посмотри еще вот этот фрагмент: «Людям ужасно хочется устроить себе истину так, чтобы на ней можно было покоиться, чтобы она была удобна и портативна. А она, живая, прекрасная, самобытная Жизнь, часто мучительная и неожиданная, все уходящая вперед от жадных человеческих вожделений и увлекающая человека за собою. Не для наслаждения и покоя человеческого она дана и существует, а для того, чтобы увлечь человека за собою и оторвать его от привычной и покойной обстановки к тому, что выше и впереди. Не ее приходится стаскивать вниз до себя, а себя предстоит дотянуть и поднять до нее. Это все равно как любимое человеческое лицо, которое дано тебе в жизни, самобытное и обязывающее. Человек хочет принять это лицо по-своему, успокоительно и портативно для своих небольших сил и своей ленивой инертности. Но достоин лица, которое любит, лишь тот и тогда, кто забыл себя и свое понимание, свой покой и инертность, и когда идет за любимым и силится принять его таким, каков он есть во всей своей живой самобытности.»   
- Ухтомский отмечает, – продолжал Кирилл, – что это исключительно трудно, что это труднейшая, но и необходимейшая из задач человечества. Далее Ухтомский вводит понятия Двойника и Собеседника. Собственно, проблему Двойника ставил еще Достоевский. Ухтомский объяснил ее с помощью своего учения о доминанте . Наши доминанты стоят между нашими мыслями и действительностью. Мы можем воспринимать лишь то и тех, к чему и к кому подготовлены наши доминанты, то есть, наше поведение. Человек видит в мире и в людях лишь самого себя. С кем бы мы ни говорили, мы говорим со своим Двойником и избавиться от него, – значит освободиться от своего замкнутости на себя.
- Невозможная задача…
- Ну почему? Невероятно сложная, – согласен. И Ухтомский дает ключ к этой задаче – культивировать и воспитывать доминанты и поведение, поставив центр тяготения вне себя, так, чтобы быть готовым в любой момент предпочесть самобытные черты и интересы другого всем своим интересам и мнениям об этом другом человеке. Как говорил святой Авва Исаак Сирин: «В одно мгновение совершается спасение или гибель человека» . Через несколько столетий Ухтомский добавляет: «Все дело в том, чтобы ежеминутно быть в бдительном подвиге перед лицом Собеседника...»
- Вот еще одно место, и довольно на сегодня: «С того момента, как человек решится однажды вынести свою установку (свою доминанту) на Собеседника, в ней, помимо себя, происходит что угодно, но не покой. Начинается все растущий труд над собой ради другого. То есть все больший уход от себя в жизнь для ближнего. Награда, и притом, ничем не заменимая, в том, что изобилию жизни и дела конца уже нет. Не останавливаясь на себе, на излюбленных доктринах, успокаивающих мыслях, всегда предпочитая себе и своим доктринам реальных людей, твердо понимая, что истина для человека - не подушка для усталой головы, а обязывающая и влекущая за собой объективная правда, не зависящая от нас, как возлюбленное, влекущее за собой лицо. Каждая человеческая истина, каждая теория есть только временная доминанта, направленная на свой разрешающий акт, на проверку в ближайшей реальности. Она оказывается ложной, если это окажется в дальнейшей непосредственной проверке, и уже во всяком случае, она ложь, поскольку утверждает себя как окончательная и последняя, ибо тем самым она исключает дальнейший ход действительности в истории, всегда самоцветной и новой, как драгоценный камень. В погоне за истиной, как за своей возлюбленной, человек подобен пловцу с Делоса, описанному в древней легенде. Вот он плывет изо всех сил к острову, который виднеется вдали. Наконец как будто доплывает, и уже чувствует песок под ногами. И в тот момент, когда он готов уже выйти на вожделенный берег, остров опять уходит от него на прежнее расстояние, опять требует труда, опять влечет за собою. Опять труд, опять движение вперед. И дорого то, что так дорого дается. Пускай возлюбленная все время впереди.» 
- И заметь, Ухтомский не случайно пишет слово «возлюбленная»! Не друг, не абстрактный Собеседник, а именно возлюбленная... Так как у тебя с личной жизнью, Макс?
- Задачу понял…
- Понял или нет – жизнь покажет. Тут дело на годы… Ну что же, на сегодня я больше не имею, что сказать…

Вот, Анюта. Ни хрена я тогда задачу не понял. Я стал искать себе «удобного Собеседника», что есть не что иное, как Двойник. И в тебе искал… А возлюбленную… Было, мне кажется, два года в моей жизни… Может быть, и сейчас? Надеюсь, что сейчас…
Ну я и расписался! Четыре часа утра, а мне еще семинар вести. Но не зря я писал…  Спасибо тебе, Аня, что ты есть!
Максим
(9.08.03)










5. Вова и Алена

Что же это за пир, что же это за всегдашний великий праздник, которому нет конца и к которому тянет меня давно, всегда, с самого детства; и к которому я никак не могу пристать. Каждое утро восходит такое же светлое солнце; каждое утро на водопаде радуга; каждый вечер самая высокая снеговая гора там, вдали, на краю неба, горит пурпуровым пламенем; каждая маленькая мушка, которая жужжит около меня в горячем солнечном луче, во всем этом хороводе участница: место знает свое, любит и счастлива! И у всего свой путь, и все знает свой путь, с песнью отходит, с песнью приходит; один я ничего не понимаю, ни людей, ни звуков, всему чужой и выкидыш... Федор Михайлович Достоевский «Идиот».

Собственно, если рассказывать, чтобы было понятнее, то начинать нужно чуть ли не со школьного возраста. Хотя в школе-то все довольно банально было. Душа компании, заводила и весельчак. Не отличник, но и не двоечник. Был влюблен в одноклассницу с шестого класса и по выпускной вечер. Безответно. Увлекался музыкой – тяжелым роком: вот в этом-то, пожалуй, впервые почувствовал себя белой вороной, - все одноклассники торчали от попсы, а моими кумирами были Ричи Блэкмор и Пинк Флойд. Я в десятом классе даже дискотеку вызвался делать, – поставил темы из Флойда, из Скорпионз, Юрайя-Хипп, – почти никто не танцевал и смотрели на меня, как на придурка, – а я-то старался, рассказывал историю возникновения рока и все такое. Короче, обидно было...
Потом, после школы, решил поступать на МатМех  в Университет. Провалился на сочинении. Год работал на заводе слесарем. Ну, вечеринки, там, дискотеки, все стандартно. Влюбился в девчонку из соседнего двора, – каждый вечер она гуляла с собакой, и я приходил, – сидели на скамейке, я рассказывал какую-то дурь, с магнитофоном приходил... Она любила индийские фильмы – приходилось каждую неделю таскаться с ней в кино. Дальше поцелуев в парадной дело не пошло. На следующий год – армия. Попал на ракетную базу в Казахстан. Первый год скучал очень – девчонка-то моя только на первые два письма и ответила.
А на второй год подфартило мне – лишила меня невинности одна казашка. Она работала в офицерской столовой. Симпатичная казашка, лет двадцати пяти. Муж у нее был русский, – работал археологом, – все время в экспедициях где-то на Урале. Не знаю, чем я ей приглянулся, только однажды она кивком подозвала меня к себе и, когда я подошел, прошептала в самое ухо: – «Пошли в хлеборезку»... Что-то я уже заподозрил: ее горячее дыхание, когда шептала..., – возбудился, – дело молодое, солдатское. И вот через три минуты я уже задыхался от ее горячих поцелуев и ласк. Три месяца кряду, почти ежедневно я ее в хлеборезке этой «жарил», – это же для солдата срочной службы такое счастье, лучше ничего и не придумаешь. Через три месяца, правда, часть нашу перевели в другой городок...
После армии поступил-таки на МатМех. Тут уже разгульное студенческое время началось. Опять я – душа компании, любимец девчонок, без меня ни одна вечеринка не обходилась. Нашлись ребята, которые тоже увлекались роком. Мы с ними за год создали рок-группу и на факультетских дискотеках играли кое-что из «Машины времени», «Воскресенья», «Зоопарка». Я – на клавишах, благо в детстве ходил в музыкальную школу года два...
В стройотряде, после первого курса, гуляли мы с Верой – девчонкой с нашего потока. Ну и «нагуляли». Вроде она забеременела. Ну, я как честный человек... Короче, в сентябре, сразу после моего дня рождения, сыграли свадьбу. Но ребенка не было – Верка аборт сделала. Мол, куда нам ребенок, ни денег, ни жилья своего. Вот закончим институт... Не скажу, что я сильно огорчился. Только вот жили мы скучно. И не ссорились сильно, вроде бы. Иногда даже говорить было не о чем. И секс какой-то вялый, неинтересный, – одно слово – супружеский долг. Так и жили четыре года. А я начал к тому времени кое-что почитывать из психологии: Владимира Леви: «Искусство быть другим», Эрика Берна: «Игры, в которые играют люди»... И как-то Вере предложил: давай, мол, пройдем семейную психотерапию. Пожала плечами – давай... Тогда на Васильевском острове открылся Медико-Психологический Центр. Полгода походили и развелись. А мне психолог наш, Боря Кузнецов, предложил на группу походить. Тут вся моя прошлая жизнь рассыпалась, а новая начала зарождаться. По инерции я закончил МатМех, поступил в аспирантуру, а сам-то весь жил и горел группой. Тут и литература по эзотерике появилась: Кастанеду я на одном дыхании прочитал, потом Раджниша, Гурджиева.
Боря вел группу классно. Через пару месяцев это была уже сплоченная команда. Ездили в походы, каждое воскресенье – за город, в любую погоду. Костер, купанье в проруби. Йога, Психодрама, жаркие споры об эзотерике... К девяносто третьему году я уже сам кое-что научился делать, стал «правой рукой» Бориса. Он приглашал меня на семинары иностранцев, которые тогда повадились в Россию: холотропное дыхание, Гештальттерапия, Трансактный Анализ... Только успевай.
Так что, в девяносто четвертом году бросил я аспирантуру и поступил на Психфак – годичные курсы, второе высшее образование. Ну а там – лекция Кирилла...
  После защиты диплома понял я, что не хочу в аспирантуру. Решил заняться частной практикой, благо опыт уже к тому времени накопился. Это в то время было нетрудно, достаточно было подать в газету объявление: «Психолог-психотерапевт. Неврозы, страхи, депрессии, семейные проблемы» – и пять-шесть пациентов в неделю у меня было. Так что на жизнь зарабатывал. Но вот внутри, после знакомства с Joker’ом, стало неспокойно. Во всех людях вокруг и, прежде всего, в себе самом начал замечать какую-то фальшь. И чем дальше, тем больше. Если раньше я был добродушным малым, то тут буквально взорвался. В июле развалилась Борина группа. И я тому виной – разругался при всех с Борей. Часть группы заняла мою сторону, часть – Борину, а в результате все и закончилось. Перестали ездить за город, собираться. Продолжал изредка встречаться с двумя-тремя ребятами. Потом, вдруг, «прозрел» – какие кретины мои бывшие школьные и институтские друзья. Опять же – с кем поругался, а кого просто вычеркнул из своей жизни. Осталось несколько человек, с которыми я поддерживал какие-то контакты. С Вовкой Мироновым – моим сокурсником с Психфака, да с теми двумя-тремя людьми из бывшей группы Бориса. А состояние мое было то подавленным, то агрессивным. И все больше цинизма стало появляться. Типичный Соленый из «Трех сестер» . Объяснения, которые давал Кирилл, только подогревали всю эту муть во мне... Вот таким я подошел к сентябрю девяносто пятого. К своему тридцатилетию, то есть. «...Все дни его – скорби, и его труды – беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это – суета!»
Нет, вы не подумайте, я не стал совершенным мерзавцем, – и пациентов очень даже неплохо консультировал, и шутить не разучился, и на синтезаторе играл, и рисовал, и стихи писал, – только вот внутри расшаталось что-то, – то, на чем вся моя прежняя жизнь держалась. И чужим я себя чувствовал на празднике жизни, – если, конечно, был такой праздник. А что действительно важно, так это то, что начало до меня доходить – сколь хрупкая это штука – человеческая судьба...

В первое воскресенье сентября, – на следующий день после моего дня рожденья, разбудил меня телефон. Звонил Вовка Миронов:
- Макс, ты что, спишь еще? Выгляни в окно, – погодка-то какая! Поехали за город, погуляем.
- Куда? – Вылез из под одеяла. Потянулся. Действительно, в окошке сияло солнце. Обидно было бы пропустить последние теплые деньки.
- Давай в Пушкин. В парк. На лодках покатаемся, девчонок может каких найдем...
- Лады. Встретимся через час на Витебском вокзале.
В Пушкине от вокзала к парку ехали на автобусе. Народу было немного. Мы стояли возле задней двери. Рядом с нами – две девчонки, лет восемнадцати-двадцати. Одна поменьше ростом, худенькая блондинка. Симпатичная! Вторая – тоже ничего, только покрупней и постарше выглядит. Настроение было легкое, озорное. Та девушка, что поменьше и посимпатичней, держалась за поручень рядом с моей рукой. Я посмотрел на Вовку и подмигнул ему. В ответ одобрительный кивок. Тогда я свободной рукой погладил девушку по указательному пальчику. Удивленный взгляд снизу вверх. Глаза голубые, широко открытые.
- Милые создания, вы – в парк?
- А что?
- Как что? Мы вот, по странному совпадению обстоятельств – тоже в парк. А так как мы здесь люди бывалые, то беремся быть вашими гидами. Согласны? Вас как звать, добрая девушка?
Девчонки переглянулись (видимо, существуют какие-то тайные знаки глазами, которыми девушки за долю секунды переговариваются, – соглашаться или послать подальше), и голубоглазая смущенно произнесла:
- Алена. А это моя двоюродная сестра Маша.
- Максим и Вова. Ну-с. Нас ждут великие и неожиданные свершения! Позвольте вашу ручку...
Автобус остановился у парка...
Мы действительно чудесно провели время. С Аленой и Машей было как-то очень легко. Давненько я не был столь красноречив. Да и Вовка не уступал. Мы перефотографировались у всех памятников, составляя причудливые скульптурные группы. Катались на лодках. Прятались и появлялись в неожиданные моменты. Сходили на выставку. Болтали обо всем, – мы с Вовой норовили взять эдакий пушкинский слог, картинно расшаркивались и все такое. Выпендрились на славу.
Когда сели в электричку, я тихонько прошептал Вовке:
- Черт возьми, я кажется влюбился!
- В Алену?
- В нее.
- Угу. А я за Машей приударю пока.
В электричке мы с Аленой обменялись телефонами. Хотели проводить девушек домой – они жили на Гражданке , но они сказали, что еще рано – доедут сами. Договорились созвониться завтра.
Возле метро «Пушкинская» попрощались. Девушки и Вова пошли в метро. А я решил прогуляться остановку пешком – как раз до своей ветки, до «Техноложки». Настроение – прекрасное.
По пути был дом Натальи, – женщины из группы Бориса. Время – еще только шесть часов, - может, зайти чайку попить? Давненько не общались. Ну я и зашел.
Наталья обрадовалась. К чаю у нее были пирог и коньяк.
Выпили коньяку по паре рюмок. Тут я и спрашиваю:
- А как должок-то, тот, что на водопаде ты мне проиграла?
Спросил, конечно, в шутку, да и сам должок этот был шуточным. Дело было прошлой весной. Мы группой ездили под Ломоносов. Возвращались через парк. Остановились у водопада. Все ушли вперед, а мы с Натальей стояли у водопада и о чем-то болтали. И тут (у меня такое бывает) меня на геройство потянуло.
- Наталья, а спорим, я водопад перейду по камням!
- Брось. Разобьешься.
- Ни фига. Давай спорить.
- Ну давай, на что?
Я хитро подмигнул:
- Если перейду, то ты мне отдашься!
- Ну ты и мерзавец, – а сама смеется.
А я перешел тогда. Только не собирался я ее всерьез домогаться. Посмеялись и замяли это дело. И вот сейчас я спрашиваю:
- Как должок-то?
Тут Наталья взяла, да и скинула халатик. Она хоть и старше меня на десять лет, но – хороша! Кожа нежная, грудь упругая, ножки стройные... Короче, трахнул я ее. Именно так: трахнул. Да и не единожды. Наталья женщина страстная оказалась, – всю ночь ко мне приставала и спать не давала. И опытная. Чего она только со мною не выделывала. Повторили мы это дело раз пять, не меньше. И все подолгу: крики, стоны, смена позиций, ласки какие-то невиданные...
Под утро пришел домой, лег спать. Проснулся, а на душе мерзко-мерзко. Что же это, –думаю, – только влюбился в молоденькую девочку, романтика, чистота, нежность, и на тебе, – в ту же ночь такие фортели с Натальей! Решил, что не буду опошляться дальше и Алене не позвоню. Пусть найдет себе нормального парня. «Только те романы и оканчиваются благополучно, в которых меня нет.»
Алена сама позвонила в субботу:
- Привет, ты что, телефон мой потерял?
- Угу, – с одной стороны противно, что соврал, а с другой, черт возьми, так радостно ее снова слышать! – слушай, как здорово, что ты позвонила! Я все обыскал, уже потерял надежду. Ты что завтра делаешь? Поехали за город!
- Хорошо. Только я с Машей буду. А Володя поедет?
- Что за вопрос, – конечно!
Про себя думаю, – вот ведь, совсем еще девчонка. Наивная, чистая...
Поехали мы за город – в Сестрорецк на залив. Потом стали часто встречаться. И вчетвером встречались, и вдвоем с Аленой. Ходили в театры, на выставки. Недели через две попали на выставку Сальвадора Дали (выставляли его графические, малоизвестные работы). Я сделал эскиз с одного понравившегося мне рисунка: некое огромное фантастическое существо, полностью закутанное в белый балахон, стоящее возле скалы и на его фоне – крохотная человеческая фигурка. Аленка заинтересовалась:
- Ты хорошо рисуешь?
- Учусь... Слушай, поехали ко мне сейчас. И вместе нарисуем все это красками. Я тебя научу, – получится совместное творчество...
- Ты что, поздно уже!
- Да не бойся ты, – всю ночь рисовать будем. Дело-то не быстрое.
Уговорил ее поехать со мной. Действительно, нарисовали мы этот сюжет (он где-то до сих пор у меня пылится). Только рисовали, как я и предполагал, конечно же, не всю ночь, а только часов до трех. Вижу – Алена заволновалась. Да и мне немного не по себе, – как к делу-то поближе подступить? Попробовал ее обнять – напряжена, как каменная.
- Ладно, – говорю, – ты расслабься и ложись вот на эту кровать (у меня две кровати были), а я лягу на эту.
А я ведь давно уже догадывался, что и Аленка в меня тоже влюблена. Ну, выключил я свет, разделся донага на всякий случай, легли на разные кровати. Смотрю, – ворочается, не спит.
- Аленка, – шепчу, – можно я к тебе?
В ответ молчание. Переполз я к ней, залез под одеяло. Она, – дурилка, – даже колготки  и кофточку не сняла. Молчит, дрожит вся, повернулась ко мне спиной. Понятное дело, – думаю, – видимо в первый раз. Обнял ее тихонько и не спеша в шейку целую. Постепенно расслабилась она. Продолжаю ее гладить – от груди мои руки убирает, правда, не очень настойчиво.
- Аленка, дай губки твои поцеловать...
- Я еще никогда ни с кем не целовалась...
- Вот со мной и поцелуешься...
Поцеловались. Она так неловко, неумело, – действительно, что ли, в первый раз. На том дело и закончилось. Уснула у меня на груди. Хорошо было. Я еще долго не спал. Нежность, трепет, тихая улыбка внутри. Благость опустилась на нас. Видимо, посмотрел на невинность нашу Господь и увидел, что «...хорошо весьма. И был вечер и было утро...»
А через два дня состоялся мой первый Магический Театр. У меня был ключ от аудитории на Психфаке. По объявлению пришло шесть человек, да еще были, конечно, Вовка, Алена и Маша.
Сели в круг, познакомились, рассказали кто зачем пришел. Я предложил кому-то одному выйти, сесть на центральный стул и обрисовать свою ситуацию. Вышел мужчина лет сорока, – Илья. Сказал, что его мучают страхи. Я «включился» и начал с пристрастием допрашивать Илью, так чтобы он начал, как и было задумано, волноваться. Выделил четыре фигуры: Страх, Злость (на себя, после того, как поддастся импульсу страха), Уныние и Желание Свободы. Илья выбрал на роль Страха Вовку, на Желание Свободы – Машу, на Уныние и Злость еще двоих членов группы. Дальше я вошел в состояние деконцентрации и пытаясь его удерживать, (далее идет то, что описать почти невозможно, но я попробую хоть в каком-то приближении) воссоздал неким нефизическим вниманием «Зеркало» и подходя поочередно к Вове, Маше и еще двоим, выбранным на роль, «входил» внутрь каждого из них этим самым «Зеркалом» (предупреждал, ведь, что коряво буду объяснять). Затем, накладывая руки им на плечи, говорил:
- Ты – Зеркало.
- Я – Зеркало, – отвечал каждый из них, и было видно, что они удивлены тем, как резко поменялось их внутреннее состояние.
Затем я попросил Илью подходить к каждому персонажу и, возложив ему руки на плечи, предварительно воссоздав в себе это чувство, через руки «выдохнуть» его в Зеркало, говоря при этом:
- Ты – мой Страх, – и так далее.
Я же старался оставаться в состоянии деконцентрации и, опять же, нефизическим вниманием, каким-то образом помогал перейти нужному состоянию от Ильи к исполнителю роли. В результате получилось столь мощная смена состояний, что даже я испугался. Уныние вдруг заплакало, и это не было притворством. Страх забился в угол и наотрез отказался с кем-либо общаться. Злость перегнулась пополам и сказала, что испытывает сильнейшие боли в позвоночнике и животе. Желание Свободы опустилось на стул и сказало:
- А меня почти нет...
Тут я понял то, о чем предупреждал Кирилл, говоря, что Магический Театр таит в себе и силу, и опасность. Если ситуацию не удастся разрулить, придется всех участников в дурку сдавать. А все фигуры были совершенно неуправляемыми, не слушались Илью. Илья, находясь в состоянии крайнего смятения и удивления, признался, что вот именно так все и происходит у него внутри, – хотя он никому ничего не объяснял.
Да, это была уже не Психодрама. Это был Магический Театр, где все было всерьез. Я взял себя в руки и, используя все, что на тот момент знал и умел, помогал Илье наладить контакт с каждой его частью. Постепенно, часа через два это стало получаться. Потом Илья произнес какую-то очень значимую для него фразу и расплакался. Как потом рассказывали на обратной связи исполнители ролей, у них в этот момент резко поменялось состояние. Перелом произошел. Потом еще некоторое время мы подчищали «хвосты» и передавали обратно: роли – Илье, Зеркало – мне. Дали обратную связь – кто что чувствовал. Оказывается и у тех, кто играл роль и у зрителей происходила мощная внутренняя работа. Ну а Илья просто сиял. В конце он заявил:
- Я теперь не боюсь того, чего боялся двадцать лет.
После Ильи подобную процедуру прошли еще двое – каждый со своими ролями и комбинациями. Магический Театр заработал! Это был триумфальный день (знал бы я, сколько еще ошибок совершу в ближайшие годы!). Когда участники разошлись, Вовка, Алена и Маша долго прочувствованно обнимали меня. А Аленка при всех еще и поцеловала в губы. Окрыленные удачей, мы не могли так сразу расстаться в тот вечер, долго сидели в кафе... А потом я проводил Алену домой и мы до полуночи целовались возле ее парадной...
 
На следующей неделе я пригласил Алену в Манеж на выставку работ эпохи Чикквенченто.  Узнав про эту выставку, я очень хотел на нее попасть, – особенно из-за воспоминаний о наших беседах с Кириллом. Дело в том, что произведения маньеристов отличаются усложняющейся напряженностью образов, манерной изощренностью формы, нередко остротой художественных решений.
Выставка Алене понравилась, а вот на меня произвела удручающее впечатление. Мне стало очень тревожно.
Мы вышли из Манежа и пошли к Стрелке Васильевского острова. Было семь часов вечера. В кармане лежал ключ от аудитории Психфака, где проходил Магический Театр. Минут двадцать шли молча. Я чувствовал локтем упругую грудь Алены и два чувства боролись во мне: страсть и тревога.
- Ну, ты что молчишь? – потрепала меня за руку Алена.
- Слушай, Аленка, зайдем на факультет, посидим в той аудитории?
- Давай...
Когда вошли в аудиторию, я запер дверь на ключ. Алена все поняла. Побледнела, но не сопротивлялась, – видимо думала, что если это не произойдет сейчас, она может меня потерять. Я сорвал с нее кофточку, лифчик, стал исступленно целовать грудь... В тот вечер на столе в аудитории Психфака она стала моей. Для нее это действительно было впервые.
Все произошло как-то поспешно и удовлетворения не было. Может быть потому, что Алена была неопытна, а я до того не имел дела с девственницами... Неожиданно для себя я ощутил не только телесное, но и душевное охлаждение к этой трогательной девушке. Я был противен самому себе, – как там у Пушкина: «На жертву прихоти своей смотрю, упившись наслажденьем, с неодолимым отвращеньем» .
Аленка оделась, прижалась ко мне и сидела так, обняв меня. Мои руки висели, как плети. Я был холоден, отрешен и зол на себя, на Алену, на весь мир.
- Ну, пошли. Проводишь меня? – она, казалось что-то почувствовала и говорила по-детски виноватым голосом. От этого я напрягся еще больше и сделал над собой бо-ольшое усилие, чтобы тут же не убежать.
Доехали до ее дома на такси. У дверей я поцеловал ее в щечку:
- Пока.
- Это все? Что с тобой?
- Да все нормально. Я устал просто, вчера было много пациентов, а потом еще до четырех часов рисовал. Все нормально... – приходилось врать и это делало внутреннюю боль нестерпимой.
Два дня я сидел дома и никому не звонил. На третий день Алена позвонила сама.
- Максим, да что с тобой?
- Да я заболел...
- Давай я приеду к тебе.
- Не надо. У меня тут родители сейчас, – блин, опять вранье. А что делать, – признаться этому милому, невинному, трогательному созданию, что я охладел и не хочу больше с ней встречаться? А она потом вены себе вскроет...
Наверное, таких эпизодов полным полно в жизни множества современных Дон Жуанов. Не знаю, кто как при этом себя чувствует, а вот я действительно заболел. Душу мою раздирали жалость и раздражение, ненависть к себе, сомнения, приступы грубого цинизма. Сны были наполовину заполнены бредом... Алена больше не звонила. Да и Вовка куда-то запропастился.
Так прошло месяца два. Я с головой ушел в работу с пациентами, рисование, музыку. Провел еще один Магический Театр.
В середине декабря позвонил Вовка:
- Макс, мы тебя приглашаем на нашу свадьбу девятого января. Будешь свидетелем?
- Постой, мы – это кто? Ты на Машке, что ли женишься?
- Нет, – помолчал секунд десять, – на Алене...

На свадьбе напился я в усмерть. Не то, чтобы назло или от горьких чувств, так как-то, рюмка за рюмкой. Со студенческих времен так не напивался. Говорил, кажется, какую-то похабщину, валяясь на диване, когда уже разошлись остальные гости. «И выпил он вина и опьянел и лежал обнаженным в шатре своем…»   Помню, кажется, укоризненные глаза Алениной мамы... Потом меня в такси усадили...

Через два дня явился я к Кириллу домой, как мы и договаривались. Рожа у меня была мрачная и скорбная. Кирилл с порога продекламировал Вергилия :
- «Грустный потупивши взор и нахмурив чело, из пещеры вышел родитель Эней; неизвестностью душу томила мысль о грядущем ему» . Ну рассказывай, что у тебя происходит.
- Заврался, испошлился, запутался. Три диагноза.
- Дело понятное. Закрутило парня… Но не отчаивайся, ты ведь, по определению, кто?
- Кто?
- Потенциальный Герой. То есть, тот, кто готовится в путь на перекрестке трех дорог, как в традиционных сказках и былинах. Направо пойдешь – коня потеряешь, налево – женишься, прямо пойдешь – свою смерть найдешь.
- С конем понятно, – это потеря силы и одряхление. А почему бы не жениться?
- А жениться, это на былинном языке означало уклониться от преображения путем погружения в мирскую суету. Нормальные герои всегда шли прямо. И преображались. Ты, судя по твоему виду, прогулялся немного по правой дороге, но, надеюсь, снова вернулся к перекрестку. Это только на первый взгляд в твоей жизни какие-то тривиальные события происходят. Но есть еще и другой ракурс, откуда все, что с нами творится, имеет мифологическое и, если угодно, трансцендентное  толкование. Погляди-ка, что об этом говорит Мирча Элиаде , - Вытащил из шкафа книгу, полистал, протянул мне:
- «Любая символика трансцендентности парадоксальна и не поддается осмыслению в мирском плане. Самый употребительный символ разрыва уровней и проникновения в "мир иной", в сверхчувственную область, будь то царство мертвых или богов, это образ "трудного перехода", "лезвия бритвы". "Остер, как лезвие бритвы, неодолим и доступен путь к высшему знанию", -утверждает Катха Упанишада (1, 3, 14). Здесь нельзя не вспомнить и то, что "тесны врата рая и узок путь, ведущий в жизнь, и немногие его находят" (Матфей 7, 14). "Тесные врата", "лезвия бритвы", узкий и опасный мост - все эти образы не исчерпывают богатейшей символики, о которой идет речь. Другие символы призваны иллюстрировать явно безвыходную ситуацию. Герой инициационной сказки должен пойти туда, где "день сходится с ночью", отыскать дверь в глухой стене, подняться в Небо по лазейке, открывающейся лишь на мгновение, пройти меж крутящихся жерновов, меж двух поминутно сталкивающихся скал или между челюстями чудовища. Все эти мифические образы выражают необходимость преодоления противоречий, упразднения двойственности, характеризующей человеческое состояние с тем, чтобы достичь наивысшей реальности. »
- Это с мирской точки зрения кажется, что с нами происходят банальные вещи. После того, как ты имел честь быть представленным Joker’у, твой путь – это путь по лезвию бритвы, даже если кажется, что сильно уклоняешься. Если уж действительно уклонишься, то тут тебе и каюк. А пока жив – идешь еще. И верно идешь...
- Ни хрена себе, – верно...
- Кофейку выпьешь?
- Давай.
- Сейчас Стэлла сварит.
- Кирилл, вот те противоречия, о которых мы с тобой все время говорим, – они ведь были в моей жизни всегда. Почему же сейчас все переживается так остро?
- Ну, раньше все проще было. Противоречий-то в явном виде не было. Либо ты считал, что окружающие – сволочи, либо, что ты сам – мерзавец, – и с этим носился как с писаной торбой. Теперь все иначе. Теперь ты отчетливо переживаешь и то, что другие – сволочи, и что ты сам – сволочь, и, в то же время, что все это совсем не так. Как к другим людям, так и к себе ты испытываешь целую гамму противоположных чувств.
- Да, похоже. И что теперь с этими противоположными чувствами делать?
- Ничего пока не надо делать. Проживать и не бороться с ними.
- А как же работа души?
- Говорю тебе, – ничего, кроме того, чтобы следить за тем, чтобы не сопротивляться тому, что происходит. Это само по себе сложно.
- И что будет?
- Посмотрим. Может быть, если градус твоего безумия уже достаточно высок, – в чем я, впрочем, сомневаюсь, – в тебе начнет катализироваться естественное алхимическое превращение.
- Как это?
- Ну вот, например, Никола Фламель  пишет об этом вот что, – достал с полки еще одну книжку, открыл, прочитал: «Я говорю вам, что противоположные результаты являются следствием противоположных причин, и всякая противоположность всегда помогает узнать отличие того, что противоположно ей самой... Отсюда... мы приходим к любви, изначально присущей природе и проявляющейся во всех ее изменениях, так как сущностные различия являются причиной всех природных проявлений и процессов, протекающих в ней ».
Стэлла принесла удивительно вкусный кофе и печенье. Спрашивать больше ничего не хотелось. Кирилл сам нарушил молчание.
- Противоречия, это та почва, на которой Joker развивается и из которой он происходит. Вернее, он берет свое начало в том, что еще глубже всех, даже самых предельных противоречий, в той субстанции, которая, за неимением лучшего слова, зовется Хаосом. Очень хорошо это описано Якобом Беме , – еще один том взят с полки, – «Misterium magnum заключается в том, что хаос, в котором берут начало свет и тьма, то есть основание неба и преисподней, проистекает из вечности... Он является основой и причиной огня в вечной природе. Этот же огонь в Боге есть только пламенеющая Любовь. И там, где Бог не манифестирован  в вещах, в соответствии с единством, присутствует болезнетворное, причиняющее страдание, испепеляющее пламя. Этот неугасимый огонь является ничем иным, как манифестацией жизни и божественной любви. При помощи него божественная любовь, а именно единство, возгорается и оттачивается для огненной работы, божественного могущества. Эта основа называется misteruim magnum, или хаосом, потому что из нее возникают добро и зло, то есть свет и тьма, жизнь и смерть, радость и горе, спасение и проклятье. Это основа душ и ангелов, и всех вечных созданий, как плохих, так и хороших. Это основа Царствия Небесного и Ада. А также видимого мира и всего, что в нем есть. Другими словами, все вещи имеют одну основу, точно так же как образ сокрыт в куске дерева до того, как мастер вырежет и отточит его ».
- Слушай, Кирилл, а нужно ли самому специально проявлять в себе все новые противоречия?
- Пожалуй, что да. Тем самым ты будешь действовать заодно с Joker’ом. А значит, начнешь частично отождествляться с ним. Ну, а от этого – прямая дорога к тому, чтобы Joker оседлать, как герои сказок, мифов и фантастических романов оседлывали Драконов.
- Ты знаешь, ведь на Магическом Театре, да и в индивидуальных консультациях я провоцирую проявление и осознание противоречий.
- Хорошо. Но я говорил уже тебе о том, что с собой работать в этом направлении несравненно труднее. Хотя о возможности такой работы знали и древние, и современные, и средневековые мистики. Тому характерный пример – Джордано Бруно . Вот что он пишет, – на этот раз раскрытая книга взята с письменного стола, – «Кто хочет познать наибольшие тайны природы, пусть рассматривает, наблюдает минимумы и максимумы противоречий, противоположностей. Глубокая магия заключается в умении вывести противоположности, предварительно найдя точку объединения. »
- А что будет, когда я оседлаю Joker’а?
- Сильно преждевременный вопрос. Но у меня нет никаких причин на него не отвечать. Когда и если (!) ты оседлаешь Joker, ты придешь к Камню, или к осознанию своей Самости, как это называет Юнг. Там все противоположности объединяются, а конфликт, ими вызванный, преображается в Любовь – с большой буквы, или же в Пустоту, как абсолютное несуществование, или в Пустоту, освещенную присутствием Будды и потому полную жизни .
- А от чего зависит, какой именно вариант осуществится?
- От веры.
- Каким образом?
- Вот этот разговор давай отложим на будущее. А в общих чертах тебе сейчас достаточно будет определения, которое дал Юнг. Вот, прочти-ка сам, – дал мне «Психологию и Алхимию»:
- «Самость есть объединение противоположностей. Андрогинность Христа наиболее незначительная уступка Церкви проблематике противоположного. Противоположности света и добра, с одной стороны, и тьмы и зла с другой, предоставлено быть открытым конфликтом. Причем Христос выступает как просто благо, а контрагент Христа – черт – как зло. Эта противоположность и есть подлинная мировая проблема, которая пока еще остается нерешенной. Самость, однако, - абсолютная парадоксальность, потому что она в любом отношении является тезисом и антитезисом, а заодно и синтезом . Архетип , сближенный с сознанием, благодаря исследованию бессознательного устраивает поэтому индивидууму очную ставку с бездонной противоречивостью человеческой природы, ему становится доступно совершенно непосредственное переживание света и мрака, Христа и черта. Речь идет, разумеется, в лучшем или худшем случае только о создании возможности, а не гарантиях осуществления, ибо переживания этого рода нельзя с необходимостью достичь нашими человеческими средствами. Нужно принять при этом во внимание факторы, не подвластные нашему контролю. Переживание противоположности не имеет ничего общего ни с интеллектуальным прозрением, ни с заимствованием. Скорее, можно было бы назвать это судьбой. Такое переживание одному доказывает истину Христа, другому - истину Будды, и притом, вплоть до полной очевидности .»
- Кстати, можешь взять домой, почитать...
- У меня такое впечатление, что ты заранее знаешь, что дашь мне прочитать. Ты что – готовишься к каждой нашей встрече?
- В каком-то смысле да, – готовлюсь. Перед сном вспоминаю о предстоящей встрече. А что касается книг, то у меня хорошая память, к тому же, когда я что-то читаю, я делаю закладки в тех местах, которые кажутся мне наиболее интересными. А потом, в ходе разговора возникает интуитивное знание, что здесь подходит. Ну, а коль я вызвался быть комментатором того, что с тобой происходит, мне нужны самые разные источники. Иногда, если мы встречаемся где-то в городе, я заранее отбираю книги, хотя не знаю еще, что в них мне пригодится. Обычно не ошибаюсь. Просто опыт... Я бы тебе сейчас, на ход ноги, дал прочитать еще одно местечко – из Фомы Аквинского . Мы не увидимся, пожалуй, несколько месяцев, и я рекомендую тебе запомнить и даже выписать эту фразу, чтобы над ней размышлять на досуге. Держи.
Я переписал себе в блокнот: «И вещи, и люди, и Бог действительно есть по-разному. Действительность не только есть. Она есть и то, чем может быть. То, что есть и может быть, я называю Ens. Ens – бытие, но не как просто ставшее или становящееся, или свершенность чего-то идеального. Ens – это острота бытия, как мыслимо возможная полнота его существования. Бог есть такое бытие, в котором сущность и существование совпадает. Человек причастен к нему и тяготеет, так как наделен возможностью бытия. У человека есть лишь некоторая возможность к Ens, он может Ens, а может и не Ens. Как много надо преодолеть в себе глупости, злобы, тщеславия, помыслов, чтобы найти в себе форму. Собирая себя, осуществляя свою форму, человек  оказывается самым страдательным существом в мире. Форма есть качество открытости, готовность к расширению, превосхождению себя безо всяких прикидок на результат. Бытие для человека – вечно длящийся акт выхода за свои пределы ».

Приближался Старый Новый Год. Идти к Вове с Аленой не хотелось, хотя они и приглашали. Просидел я праздники дома, почитывая Юнга и раздумывая, чем наполнить свою одинокую жизнь...

















6. Анжелика

Когда он думал об этом, ему вдруг открылось видение. То был лишь миг, подобный вспышке света. Он увидел прекрасный и жуткий лик Праматери, склоненной над бездной жизни. С потерянной улыбкой смотрела она на рождения и смерти, на цветы и шуршащие осенние листья, на  искусство и тлен. Все и вся были равны перед нею, Праматерью, надо всем светила, точно луна, ее непостижимая улыбка. Умирающий на булыжниках рыночной площади карп был ей так же дорог, как и объятый тяжкими думами Гольмунд. Гордая холодная дева Лизбет была для нее не дороже рассеянных по лесу костей того Виктора, что хотел выкрасть у него золотой дукат. И вот молния погасла, загадочный лик Праматери исчез. Но глубоко в душе Гольмунда еще трепетали бледные зарницы, еще колыхалась горячая волна жизни, боль удушливой тоски. Нет, ему не нужна была удушливая сытость других - рыботорговцев, ремесленников, бюргеров. Дьявол бы их всех побрал! Ах, этот бледный, мерцающий лик, эти подобные зрелым колосьям полные, тяжелые уста, по которым скользнула, словно ветер и лунный свет, безымянная улыбка смерти!
Герман Гессе «Нарцисс и Гольмунд»

Она ворвалась в мою жизнь в октябре девяносто шестого года. Началось все, как мне вначале думалось, с мимолетного приключения. Но оказалось оно гораздо, гораздо серьезнее.
Я к тому времени переехал от Черной речки и снимал квартирку в районе Нарвской, – остановки две от метро. И вот как-то под вечер, часов в девять, стоял я на остановке напротив метро и дожидался троллейбуса. Внимание мое привлекла сценка, происходившая метрах в ста от меня: двое кавказцев пытались затащить в машину какую-то подвыпившую красотку. Девушка сопротивлялась. Наконец ей удалось заехать одному из джигитов сумочкой по морде и вырваться. Быстрым, хотя и немного неровным шагом она пошла в сторону остановки. Тут я разглядел ее: невысокая, каштановые волосы до плеч, смуглое лицо, слегка раскосые глаза, стройная. А фигурка, – Боже мой! Она была не из тех, кто побеждает на конкурсах красоты, но на мой взгляд, она была удивительно красива той особой красотой, которая заставляет мужчин сходить с ума и пускаться во все тяжкие. Когда она прошла, слегка пошатываясь, мимо остановки, многие оборачивались ей вслед. Не знаю, какая сила завладела мною (совсем не в моих правилах знакомиться на улице с пьяненькими девушками), но через минуту колебаний я бросился, провожаемый скептическими ухмылками людей, стоящих на остановке, за ней и вскоре шагал рядом.
- Девушка, простите за навязчивость, но мне кажется, что вас нужно проводить...
Она повернулась ко мне. О, этот взгляд, – взгляд Евы , который будет пьянить меня еще несколько лет! С первой же секунды, как мы встретились глазами, я увидел, «как зверь, сидящий в нас обоих, помимо всех условностей спросил “можно” и ответил “очень”! ».
- Ну проводите... Только давайте вначале пива выпьем.
Не чувствуя под собой ног, я бросился к ларьку и взял четыре бутылки «Балтики». Девушка ждала меня там, где я ее оставил.
- Пойдем сядем. Не стоя же пиво пить. Меня Анжелика зовут. Можно просто Лика.
- Макс.
Мы перешли улицу, сели на скамейку в скверике, возле памятника Кирову, открыли пиво...
- А ты ничего парень, не то что эти козлы. Привязались у метро. Сначала такие добрые рожи строили, а как дошли до машины, стали руки распускать...
- Слушай, Лика, я тут живу близко, давай зайдем ко мне...
Бросила на меня разочарованно-презрительный взгляд.
- Да нет, ты не подумай... Просто я  художник. Если хочешь – тебя нарисую.
- А не врешь?
- Нет...
Выпили по бутылке пива. Пошли к моему дому. Возле дома Лика глянула на номер:
- Проспект Стачек, двадцать один, – ладно, пошли.
Когда вошли в квартиру, я, первым делом показал ей свои рисунки.
- Классно! Не соврал ведь! Славный ты парень – Максимка, – обняла меня одной рукой. Я не был готов к такой скорости развития отношений, но мешкать не стал и губы наши слились в долгом поцелуе. Потом... Ох и сладкой же оказалась Лика!
Выйдя из ванной, завернутая в полотенце, сразу спросила:
- Где у тебя телефон? Надо мужу позвонить, чтобы за мной заехал.
- Мужу? – я растерялся, – ну звони... телефон на кухне...
- Какая у тебя квартира? - уже из кухни, набирая номер.
- Тридцать пять, – соврал я.
- Вадим, это я. Заедь за мной. Я на Стачек, двадцать один. Квартира тридцать пять... В гостях... Ну что ты выдумываешь... Ничего не было... Нет... Сидим, пьем пиво... Одноклассника встретила, – он теперь художник... Ну что ты, говорю тебе – ничего не было... Приедешь, картины увидишь, познакомишься...
Вот только знакомства с мужем мне не хватало. И дураку ясно, что здесь происходило! Хорошо, хоть квартиру другую назвал...
Лика прошла в комнату, свалилась на кровать, потянулась, как кошечка:
- Вот дурачок, – не верит... А я устала... Минут десять полежу, потом одеваться буду, – Вадик-то раньше, чем через полчаса не приедет.
Через пять минут она заснула... Я сидел и лихорадочно соображал, что со всем этим делать. Хорошо, если у этого Вадима не было определителя номера... Потом я как-то успокоился... Минут через сорок встал у окна. Во дворе никого не было. Еще минут через пять возле дома появился долговязый молодой человек. Зашел в одну парадную, затем в другую. Потом стал рыскать перед домом, заглядывая в окна первых этажей. С интересным чувством я подошел я к Лике, разбудил ее долгим поцелуем и ласками, поставил на колени и со вкусом овладел ею. Она довольно громко кричала – думаю, было слышно на улице, так что ее муж (если он еще был там) мог слышать знакомый, в самом прямом смысле, – до боли, голос...
Ушла Лика рано утром, еще восьми не было. В прихожей я сунул ей в сумочку свой номер телефона...

Несколько дней я находился под впечатлением этой встречи. Никогда еще не переживал я такой огненной и в то же время нежной страсти и силы пола. Несколько дней, просыпаясь, я обнаруживал, что обнимаю подушку и шепчу это удивительное сладостное имя: Анжелика...

Через неделю вечером она позвонила:
- Макс, можно я к тебе?
- Конечно, приходи. Ты когда будешь? Тебя встретить?
- Да я внизу – из автомата звоню. Спускайся.
Спустился вниз. У моего подъезда – такси. Лика возле:
- Расплатись с таксистом. И сумки помоги затащить... Я к тебе – жить. Не выгонишь?
В моей голове в один миг пронеслись все возможные прелести жизни с этой безумной, но и столь желанной женщиной. Я же сгорю от ревности, от страсти, и еще Бог знает от чего! Но в то время, как какая-то часть моего существа пыталась построить логические доводы «против» (хотя какое тут «против», – все, с чемоданами приехали!), понял я, что именно об этом-то и мечтал... Пронесся в голове диалог Алеши и Дмитрия Карамазовых: «– Митя, да неужели ты бы на такой женился? – Коль захочет, Алешка, так тотчас же! А не захочет, – на дворе ее дворником буду – самовары раздувать, на посылках бегать!»

Странною и удивительной жизнью прожили мы с Ликой почти два года. Она нигде не работала. Иногда сутками сидела дома, иногда исчезала до глубокой ночи, а то и на день-другой. Я изводил себя ревностью, страстью, горячим желанием, уязвленным мужским самолюбием... У меня почти не было сомнений, что она изменяет мне «сто тысяч раз по сто ». У меня же за все время нашей совместной жизни даже и мысли изменить ей не зародилось. До мозга костей понял я тогда еще одну фразу Мити Карамазова: «...Но красота не только ужасная, но и таинственная вещь! Тут дьявол с Богом борются, а место битвы – сердца людей ».

Несколько раз со мной происходили необъяснимые, неземные переживания. Я проваливался в бездонные глаза Лики. Проваливался целиком, весь – в безумный, неземной мир, где я взрывался каждой клеточкой, подобно звездам и галактикам в их непостижимом хороводе. Взрывался неизъяснимой любовью. Растворялся, таял, возникал вновь, тысячами мурашек во всем теле постигая нечто неуловимое, мгновенное, хрупкое и чарующее, то, чему и названия-то нет. Это были моменты какого-то безбрежного, изначального и окончательного счастья, каких я не знал никогда прежде.
Очень часто во время близости с Ликой происходили также совершенно удивительные вещи. Какая-то фантастической силы благодать нисходила на нас, – то была благодать всепроникающей нежности, трогательной и хрупкой глубины переживаемого момента. И она длилась, длилась, длилась, застилая собой физические ощущения. Никакой физиологический оргазм и близко не сравнить с силой этого чувства.
Перед сном мы лежали обнявшись, и очень часто растворялись друг в друге, растворялись как будто физически. Потом растворение это превосходило всякие границы. Оставалось чувство безбрежности и глубочайшего покоя, в котором мы и засыпали, несколько раз наполовину просыпаясь среди ночи от сладостных вибраций пространства, которым мы являлись.
А наутро – откроешь глаза и, как в раннем детстве, просто лежишь. Лежишь и просто смотришь. Лика тоже открывает глаза, улыбается:
- Доброе утро, любимый мой!
- Здравствуй, любимая!
И долго еще просто лежим. Просто, без мыслей, без желаний, как одно целое...
Уже позже я нашел у Юнга строки: «Нормальная сексуальность, как общее и, по всей видимости одинаково нацеленное переживание отличается полной гармонией и восхваляется как великое счастье по праву, ведь это возвращение к тому изначальному состоянию бессознательности, к бессознательному единству. Оно равносильно возвращению во чрево матери, в таинственное бессознательное море творческого изобилия. Это даже истинное переживание божественного, которое не подлежит отрицанию и сверхсила которого сглаживает и поглощает все личностное. Это самое настоящее причастие к жизни и БЕЗЛИЧНОЙ судьбе ».

Кирилл однажды заглянул к нам в гости. Был период такой вот идиллии. Лика накормила нас потрясающей ухой. Когда Лика вышла на кухню, Кирилл произнес:
- Смотри, Макс, не упусти эту женщину. Судьба дарит тебе удивительные подарки.
На следующий день мой «удивительный подарок» утроил мне скандал из-за сущей ерунды (так, по крайней мере, казалось мне) и исчез из дома на два дня. Вернулась домой пьяная и, скинув в прихожей платье, позвала:
- Максимка, ну скорее же, возьми меня...

Я часто вспоминал за эти годы слова Аврелия Августина : «За искушения надо благодарить Бога, ибо - отыми искус, и спасенных не будет ».

Однажды, уже на втором году нашего совместного жития я не выдержал и устроил Лике сцену ревности. Она спокойно выслушала мои нападки, закурила и невозмутимо так сказала:
- Максимка, я люблю тебя, очень люблю... Но я по природе – ****ь, мне нужно много мужиков...
Я чуть не задохнулся. Мало того, что мои опасения оправдались, но она еще таким жутко спокойным тоном прямо так и сказала: «Я – ****ь». Каково было услышать это из боготворимых, столь трогательно-доверчивых уст? А мужское самолюбие, в конце концов! Но я нашел в себе силы дослушать. Лика продолжала:
- Пойми, – как-то я стесняюсь тебя, что ли... И мне нужны еще мужики, чтобы любить тебя сильнее, раскрепощеннее, целиком. Если у меня только что кто-то был, то и с тобой я очень раскрепощена и чувствую себя свободно. А вообще, я очень хочу этого дела. И сейчас тебя хочу.
Несмотря на «ущемленное мужское самолюбие», у меня уже штаны лопались. Я, кстати, сам замечал, что когда у меня были подозрения в ее неверности, но мы все равно были близки, она оказывалась особенно сладка. И вот та самая благодать нисходила...
Не в силах себя больше сдерживать, я чуть не разорвал на ней халатик и белье...

Но все равно, я до такой степени был взволнован признанием Лики и настолько не мог себе представить, что же делать дальше, что через несколько дней пересказал этот разговор Кириллу. Он внимательно выслушал, улыбнулся (что, кроме улыбки можно было от него ожидать!):
- Похоже, Макс, что тут не столько ее, сколько твоя проблема. Если говорить на языке «энергетики», – у тебя есть некоторое рассогласование нижних, средних и верхних центров (называй, если хочешь, чакрами). Ей не хватает силы твоих «низов» и, хотя она любит тебя, ей нужен дополнительный «разогрев», чтобы отдаваться тебе полностью. Она все очень точно объяснила. И в этом отношении, как ни парадоксально это звучит, с ней тебе очень повезло!
- Ничего себе – повезло! Да как же это?
- А это как Кисе Воробъянинову с Остапом Бендером: с ним очень неудобно, но без него – никак. Для Воробьянинова Бендер был воплощенным Joker’ом. И вся история их похождений, если рассматривать ее не с мирской, а с мифологической точки зрения, была историей ученичества, послушничества Кисы со всеми ритуалами жертвы и послушания – начиная от бритья наголо в дворницкой и заканчивая прошением милостыни у «Цветника» в Пятигорске . Вот так и в твоей жизни появилась женщина – воплощение Joker’а. Я бы тебе советовал не соревноваться с ней, не пытаться бороться за свое «мужское чувство достоинства». В данном случае все это чушь. А Лика – твой шанс. Научись любить ее и ты увидишь, кто она.
- А кто она?
- Увидишь, когда полюбишь. У нее нет, конечно, двух университетских образований, но, поверь мне, она гораздо сильнее и целостней, чем ты.
- Иногда она мне кажется святой, а другой раз – просто развратной стервой...
- А где грань и кто ее прочертил? «Не суди о дереве по плодам, а о человеке по делам. Могут быть лучшие и худшие »...
- Это что-то новенькое.
- Фрагмент из Апокрифического Евангелия. И я лично с ним полностью согласен.
- Начинаю понимать. Благодаря Лике...
- Мы не можем знать наверное, кто она на самом деле (также, как и любой человек). Душа, как выражался Кант – ноумен, «вещь в себе». Замечательный пример, кстати, напрямую связанный с Jokerом, приводит Шмаков, говоря о Двадцать Первом Аркане Таро: «Двадцать первый Аркан раскрывает перед нами горную высь, что одинаково может свидетельствовать как о победе господства над землей, так и об оторванности и отчужденности от нее. На краю обрыва скалы, стоит Путник. Но кто может сказать, стоит ли он перед концом долгого пути или скоро погибнет в бездне? Он одет в лохмотья, но разве они не украшают одинаково пророка и бродягу? Он смотрит вдаль, как бы не видя пропасти, зияющей у его ног, что одинаково может указывать как на безумство Путника, так и на достижение полной власти, для которой опасности быть не может. За плечами в мешке у Путника лежат атрибуты Мага: меч, чаша и сикл. Путник несет их, как ненужный скарб. Но почему? Потому ли, что не знает об истинной цене своей ноши, или потому что он слишком много знает, чтобы ощущать необходимость в этих внешних признаках власти? У обрыва лежит во прахе обелиск - эмблема и хранитель мудрости. Путник не смотрит на него. Не потому ли, что он, как глупец, не знает цены ему, или потому, что постигнув все, он знает и о том, что гласит обелиск, а потому для него он есть лишь мертвый камень. За обелиском притаился крокодил с отверстой пастью. Лохмотья одежды разрываются собакой. Но путник не обращает на это никакого внимания. Потому ли, что он не понимает опасности, потому ли, что он пренебрегает ею? Весь иероглиф двадцать первого Аркана исполнен безмерных противоречий, даже более того, он есть сам по себе классически выраженный бинер. Ясной и определенно сознаваемой гранью Аркан двадцать первый расчленяется на бинер – безумец и совершенный Маг. Это есть высшая бинерная полярность, вкладывающаяся в рамки человеческого разума. Большей противоположности, большего противоречия человек себе в принципе представить не может. Этот бинер является для него высшим доступным аналогом Первопричины, которая есть прежде всего совокупность всех антиномий. »
- Как я раньше не догадался, что Joker, – это Безумец из Двадцать Первого Аркана!
- А это неверная догадка. Так же, как когда-то со Святым Духом и Философским Камнем. Скоро ты спросишь меня, не черт ли – Joker...
- А такие мысли у меня как-то были...
- Повторяюсь в который раз: Joker есть Joker! Он действительно близок к Двадцать Первому Аркану, но им не является. Joker может быть чем угодно – пойми, это очень важно, – чем и кем угодно. Для тебя сейчас он – Лика...

Зачастую Лика приходила домой в два или три часа ночи после очередного свидания с кем-то. Причем, летела ко мне на такси, иногда на последние деньги. Вбегала разрумяненная, слегка пьяная и сразу безудержно отдавалась, иногда прямо в прихожей или в кухне, раздевшись лишь наспех наполовину. Я ждал ее в такие ночи и бредил ею, в свою очередь пьяный от ожидания, желания, ревности...
Бывало она неделями сидела дома, уткнувшись в книгу, убирая квартиру, готовя (как чудесно она готовила!), стирая мои вещи... Вечерами мы читали стихи, шептались о любви, сочиняли друг для друга сотни ласковых имен... Ее глаза, бездонные и чистые были задумчивы и тихи... Потом, вдруг, снова исчезала на ночь-две. Или пускалась в загул на несколько недель, являясь поздно ночью...
Что бы там ни было, но к лету девяносто восьмого года я, похоже начал видеть в ней Лицо Человеческое, Собеседника (как называл это Ухтомский). Мне казалось, что я обрел возлюбленную... Я перечитывал духовные дневники Ухтомского, которые выпросил у Кирилла:
«С того момента, когда однажды откроется человеку, что есть вне его равноценное ему Лицо человека, то он сам начинает превращаться в человека. Все в его жизни и сам он преобразится, и великая гераклитова истина, что все течет и проходит, приобретает совершенно новый смысл: если все безвозвратно проходит, если ни одно мгновение бытия и жизни не повторяется, если проходящий мимо человек дан тебе однажды, чтобы никогда и ничем не замениться и не повториться для тебя, то какова же страшная ответственность человека перед каждым моментом жизни, перед каждым соприкосновением с другим человеческим Лицом, перед утекающей драгоценностью бытия. Само восприятие истины преобразуется. Для того, кто видит в мире одни лишь только более или менее повторяющиеся вещи и связи между вещами, истина есть удобная для меня моя собственная абстракция, которая меня успокаивает, удовлетворяет и вооружает для новых побед над вещами. Для тех же, кто однажды увидел, учуял в мире Лицо, истина есть важнейшая и обязывающая задача жизни, все отодвигающая в истории вперед, драгоценная и любимая, как любимое человеческое Лицо  ».

Как-то в конце августа девяносто восьмого года Лика разоделась: короткая юбочка, ажурные чулочки... Мы были в ссоре и не разговаривали. Я тревожно наблюдал за ней. Она курила, вызывающе накрашенная, дразнящая, положив ногу на ногу, так что был виден край чулка, периодически посматривая в окно.
Потом встала, глянула в зеркало, еще раз подкрасила губы, взяла сумочку и выпорхнула из квартиры. Я подошел к окну. Сердце мое звонко стучало – волна ревности, возбуждения, желания, злости... За сквером на улице стоял “Audi”. Я видел, что Лика направляется к нему... Вспомнилось Ерофеевское: «Стервозность, как высшая и последняя стадия ****овитости ». Я сжал кулаки и выругался. Лика села в машину... Не желая даже прятаться, она назначила свидание с кем-то прямо под окном...
Весь вечер я не мог ничем заняться, ходил из угла в угол. Я ждал... Клубок ярости, сильнейшего желания и ревности душил меня. В таком возбуждении я прождал до пяти часов утра. Она не пришла. Такое бывало и раньше. Я лег спать и отчаянно мастурбировал несколько раз. Лики не было неделю. Потом она позвонила. Голос, как будто ничего не произошло: «Я сейчас приду». Я ждал часа полтора, не находя себе места от волнения. Во мне бурлили два едких и острых чувства, возбуждая противоречивые образы: желание кричать на нее, ругаться, требовать унизительных объяснений, – эта картинка боролась с другой – с порога я подхватываю ее на руки, целую, раздеваю и наслаждаюсь ее податливым жарким телом, как это иногда бывало и раньше...
Вышло все совсем не так. Звонок:
- Я пройду?.. – утвердительно и вопросительно одновременно. И как-то даже кротко – очень необычно для Лики. Я встал между прихожей и комнатой, не зная, как поступить – мои сценарии были разрушены... Молча собрала немногие вещи. Подошла к зеркалу, слегка прищурилась, как бы что-то высматривая в себе. Чмокнула меня в щеку:
- Ну, счастливо, Максимка! – отстранено, голос как не ее, чужой какой-то. Я попытался схватить ее, начал целовать... Спокойно отстранилась, особо и не сопротивляясь, но холодно, отрезвляюще. Взгляд... Он говорил: «Все!»
Стук каблучков на лестнице. Ключи, оставленные на тумбочке в прихожей... Безнадежно вздыбленный член...

Мне кажется, что внутри я долго еще не мог расстаться с Анжеликой (возможно даже до сих пор?). Я был уверен, что никогда мне не встретится никто, подобный ей...

«Пусть искажен твой лик прелестный
Изгибом бешеных бровей, –
Твой взор вонзается живей;
И пусть не ангел ты небесный,
Люблю тебя безумно, страсть,
Тебя, свободу страшных оргий;
Как жрец пред идолом, в восторге
Перед тобой хочу упасть!
Пустынь и леса ароматы
Плывут в извивах жестких кос;
Ты вся – мучительный вопрос,
Влияньем страшных тайн богатый! »

Потом, иногда – доходило до нелепого: с другими женщинами, чтобы возбудиться, мне нужно было вспомнить Лику. Часто, забываясь, я называл ее именем других...



















7. Кирилл

Общение с Лобановым превратилось в какой-то сплошной праздник, щедрый дар судьбы. Лобанов вскрывал как тайные, незаметные для нормального глаза подспудные механизмы человеческих взаимоотношений, иногда на уровне интуитивного движения души... Возможно, там была какая-то тайна, которую сложно теперь разложить на простые величины, театральная магия, какой-то постепенный и почти мистический разогрев большого творческого организма. Помимо того, что мы постигали динамику скрытой человеческой борьбы и противостояния, мы еще узнавали много нового о жизни вообще, о людях, которые казались нам прежде простыми, но теперь, под режиссерским рентгеном нашего учителя, приобретали бесконечную сложность, глубину и ту самую ненавистную прежде, предаваемую анафеме противоречивость, которая и составляет, видимо, таинство человеческой души.
Марк Захаров «Суперпрофессия».


Недели две после того, как Лика ушла, я еще не мог полностью поверить, что это навсегда. Сидел до глубокой ночи возле окна, вздрагивал от каждого телефонного звонка. Ждал. Плакал, когда до сознания моего дошла глубина этой потери. Опять ждал... Наступил мой тридцать третий день рождения. Я никого не пригласил. Просидел дома. Надеялся, что она вдруг да позвонит...
Потом сам позвонил Кириллу:
- От меня Лика ушла... Совсем...
- Сочувствую... И – поздравляю! Эта удивительная девчонка сделала для тебя все, что могла и, в довершение, оставила тебя, если так можно выразиться, – на следующем уровне сложности Игры.
- Что еще такое?
- Теперь, видишь ли, твоей личной жизни на будущее поставлен шах и почти что мат. После того, что у вас было с Ликой, у тебя, скорее всего, больше ничего не получится... Почти...
- Что же в этом хорошего и с чем меня поздравлять?
- С тем, что у тебя теперь только один ход – научиться Любить. Не знаю, как и когда ты с этим справишься, но задача стоит не на шутку. Еще одна черта отделяет тебя теперь от простой и устойчивой жизни.
- Но я ведь вроде бы научился любить Лику. Я стал принимать ее такой как есть...
- Ну это все субъективно. Будущее покажет, насколько ты действительно можешь Любить. Не любить Лику как раз было бы сложнее – она сама воспламеняла это чувство, как воплощенный Joker, как вечно ускользающее, дразнящее и манящее чудо.
- Значит следующий мой шаг – Любовь?
- Вечная учеба этому искусству – Любить. А для этого – творчество и Игра. Вот послушай, я как раз сейчас читаю одну книгу, – тут прямо про твое грядущее: «Счастливый человек – плохой актер, у него мало искренних поводов к тому, чтобы вопрошать, сомневаться, быть недовольным жизнью и собой... Считается, что актер, говорящий о своей счастливой творческой судьбе, говорит совсем не о том счастье, которое имеют в виду обыкновенные люди. Происхождение этого счастья таково, что не многие пожелали бы его для себя... Настоящим актером может быть только тот, кто способен страдать и вмещать в себе страдание. Острое переживание внутреннего противоречия в себе, гнетущая неуверенность и боль собственного существования, разлад с самим собой, безысходное чувство вины, страдание и отчаяние от невозможности выразить себя, от ненужности твоего лучшего другим, тоска по правде и высшей разумности, несбыточные надежды, опрокинутая любовь и вера - вот достаточный повод, чтобы быть актером. »
- Постой, при чем тут актер? Я же не актер...
- Можем встретиться и поговорить об этом подробнее. Давай в воскресенье погуляем по заливу под Зеленогорском. Мы с семьей будем там на даче в гостях у друзей еще с пятницы. А в воскресенье, ежели ты подъедешь часам к двенадцати, у меня будет пара часов.
- Договорились.

И вот воскресенье. Залив. Почти пустынный берег. Мягкое сентябрьское солнце. Мы с Кириллом сидим на скамейке неподалеку от какого-то пансионата.
- Ты говорил о следующем уровне Игры. Об актере... Поясни, пожалуйста...
- Я сразу пропущу банальные рассуждения о том, что все мы – актеры одного большого театра и тому подобное... Поговорим об Игре с более глубоких позиций. Был такой исследователь истории культуры – Йохан Хейзинга . Он написал, а было это еще в начале двадцатого века, фундаментальный труд, который назывался «Человек Играющий». Хейзинга считает сам феномен Игры источником человеческой Культуры. Вот его слова, – Кирилл раскрыл на этот раз не книгу, а блокнот, исписанный разноцветными ручками, – "Игра – первичная категория, которая не связана ни с какой ступенью культуры, ни с какой формой миросозерцания. Каждое мыслящее существо может представить игру, даже если в языке нет такого понятия; можно отрицать все абстракции: право, красоту, Бога, все серьезное можно отрицать, но только не игру". Кроме того, Игра, – вероятно единственный вид человеческой деятельности, где высшей ценностью является не результат, а сам процесс Игры...
- Я согласен с тем, что Игра, это одна из первичных категорий человеческой жизни...
- Во-первых, не «одна из», а самая, что ни на есть первичная. Во-вторых, согласиться, – еще не значит принять это применительно к собственной жизни. Многие говорят об Игре, причем, даже не просто об Игре, но об Игре Космической. Например, товарищ Станислав Гроф : «Мастерство, с которым творческий принцип изображает различные сферы существования, делает переживания соответствующих ролей настолько правдоподобными и убедительными, что увидеть их иллюзорную природу чрезвычайно трудно. Кроме того, возможности преодоления иллюзии обособленности и переживания воссоединения связаны с чрезвычайными трудностями и сложными неоднозначностями. В сущности, у нас нет фиксированной личности, и мы можем переживать себя как нечто пребывающее в континууме  между воплощенным "я" и Абсолютным Сознанием. Поскольку по своей истинной природе мы - неограниченные духовные существа, мы входим в космическую игру на основе свободного выбора и оказываемся в западне того совершенства, с каким она разыгрывается. » Красивая фраза, не правда ли? Но, если мы возьмем Грофа или его многочисленных последователей в буквальном смысле за яйца, да покрепче, в то время, когда они не находятся под воздействием психоделических переживаний, то наверняка у них появятся в этот момент проблемы с переживанием красоты и совершенства Космической Игры и, особенно, «свободного выбора». Такого рода фразами можно насладиться в порыве поэтического взлета мысли. Но «реальность, данная нам в ощущениях», особенно повседневная, как-то не очень хорошо согласуется с холистическими  лозунгами, популярными в этой среде, такими как «Мы живем в мире, который сами создаем!»
- Ты что-то имеешь против Грофа?
- Лично, конечно же, нет. Только многие тысячи людей, как мне кажется, заморочены подобными лозунгами. Лишь по следующей причине: Гроф не сделал одного важного замечания, что и породило «холистическую иллюзию». Это замечание делает, например Мирча Элиаде, когда говорит о разнице между обыденным и мифологическим взглядом на вещи. И это, заметь, очень корректно. Я сейчас немного уклоняюсь от нашей темы, но мне важно, чтобы ты тоже не попал в очередную иллюзию. Так вот: кто живет в мире, который сам же и создает? – Существо, реализовавшее сознание Будды. А остальные, коих подавляющее большинство, включая нас с тобой?... Да, – твой мир, если посмотреть с мифологической точки зрения, или с точки зрения существа, реализовавшего сознание Будды, или, как выражается Мирча Элиаде, с точки зрения архаического  человека, создаешь ты сам. Но в данный момент ты не будда, не архаический человек и не находишься в психоделическом трансе. И твой мир создается твоими органами чувств, твоим генетическим, инкарнационным, родовым опытом, опытом твоего воспитания. Но это не ты! До тех пор, пока ты это не осознал... Чтобы еще лучше уяснить этот момент, я приведу выдержку из Рудольфа Штайнера , где он говорит о восприятии архаического человека: «Лишь в постепенном развитии приобрели души земного человечества то состояние, в котором они живут в настоящее время. Обычное сознание берет это душевное настроение, каким оно является теперь, и создает "историю", для которой дело излагается так, как будто люди седой древности мыслили и чувствовали почти так же, как в настоящее время. Были времена в земном развитии человечества, когда душевное настроение было совершенно иным, чем теперь. Тогда не было такой резкой противоположности между сном и бодрствованием. Человек прежнего времени проживал между бодрствованием и сном промежуточное состояние, которое было образным и отрешенным от внешних чувств, но благодаря которому раскрывалась действительность духовного, как благодаря восприятию чувств раскрывается действительность физического. В этом переживании человеку древности в образах, а не в мыслях давался опыт его доземного бытия. Но зато у него не было совершенно отчетливого переживания "я", которое есть у человека современности. Это переживание "я" выступило лишь постепенно в ходе человеческого духовного развития ». Так вот, это самое «я», пока оно не вместило в себя органы чувств, генетический и прочий опыт, – почти никак не участвует в строительстве своего мира. Оно по меткому выражению Хайдеггера  «вброшено в этот мир» . И до тех пор, пока оно не пройдет школу жизни, и, в частности, не «оседлает» Joker’а, говорить об ответственности за «мир, который мы создаем» преждевременно и бессмысленно... Вот теперь я готов постепенно перейти к теме Игры и актера...

Мне вспомнился фрагмент из недавней переписки с Олегом Федоровым. Олег был участником нескольких Магических Театров в девяносто седьмом году. Сейчас он жил в Нижнем Новгороде и мы изредка переписывались. У Олега часто получалось попадать в то самое состояние между сном и бодрствованием (может быть это и были те состояния, которые переживали архаические люди, и о которых упоминал Штайнер?). Во время таких просоночных состояний  с ним происходили любопытные «путешествия сознания». Об одном таком случае он рассказал мне в последнем своем письме: «Стало совсем темно, я вдруг "пробил" темноту и оказался несущимся в тоннеле с нарастающей скоростью. Я полетел вдоль тоннеля. Что интересно – скорость я ощущал как “шум ветра”. Чем больше скорость, тем сильнее становился шум (а я ведь был “без тела”). Впереди показался яркий красный отсвет. Приблизившись к источнику света, я увидел, что стенки тоннеля с глубиной раскалялись от темного до ярко-оранжевого света. А в самом конце бушевало пламя ярко-желтого цвета. Я остановился и вспомнил описания Моуди  о "тоннелях" и тому подобное и, внутренне усмехнувшись, подумал, что туда, пожалуй, еще рано. Я прошел сквозь стену тоннеля и оказался в каких-то каменных катакомбах. Затем я вылетел в квадратную комнату и увидел какое-то "существо". Оно сидело в чем-то вроде инвалидной коляски. Колени его покрывал грязный коричневый плед. От него буквально веяло невероятной запредельной древностью. Лица этого существа… не было. Вернее, лица на его черепе (сам череп был неизменен) сменялись одно за другим без всякого ритма. Одни задерживалось дольше, другие исчезали тотчас. Завораживающее зрелище. Понаблюдав немного, я почувствовал, что могу задать главный для меня вопрос. Безмолвно я спросил: "Кто я?" После моего вопроса лица стали меняться с быстро возрастающей частотой. Голова стала казаться просто черепом в мерцающем полупрозрачном шлеме. Наконец, ответ: "Ты – Актер". Очень спокойно и безразлично. Меня этот ответ ошеломил настолько, что я начал терять самоконтроль, картинка стала смазываться и уходить, а я возвратился из состояния.»

Я рассказал об этом опыте моего приятеля Кириллу:
- Ты примерно это имел в виду?
- Не совсем. Хотя пример интересный. Этот парень тоже по-своему познакомился с Joker’ом. А знакомство с Joker’ом и регулярное с ним общение приводит к усложнению обстоятельств, которые иногда меняются скачком, как это сейчас произошло у тебя: человек, условно говоря, попадает на новый и более сложный уровень Игры. Его «я» уже действует в основном заодно с Joker’ом, хотя периодически, конечно, пытается уклониться и защититься от его провокаций. Ну, а в те моменты, когда «я» заодно с Joker’ом, оно начинает обретать ответственность и за органы восприятия, и за те бессознательные программы, которые, собственно,  «творят твой мир». Вот на этом этапе уже имеет смысл говорить на этом языке, и то с очень большими оговорками – «частично», «иногда» и «местами». До того, чтобы сказать «я сам творю мир, в котором живу» все же несколько далековато. Ну а в одной очень любопытной концепции, которую развивает мой знакомый – Вадим Демчог – московский актер, режиссер и Алхимик, то, что я назвал более сложным уровнем Игры, на котором ты по милости Лики оказался, - именуется уровнем Актера...
- Расскажи об этом подробнее. И еще о том, что ты называешь Игрой. Я так понял, что ты опираешься на определение Хейзинга, но для меня этого недостаточно.
- Как ты понимаешь, Актер и Игра – это лишь удобные обозначения. Мир неизмеримо богаче чем любые наши концепции о нем. Так вот, Вадим, следуя Шекспировскому восклицанию «Весь мир – Театр. В нем женщины, мужчины – все актеры...» вводит понятие «Театра Реальности». По определению Демчога: «С одной стороны Театр Реальности – это Пространство, с другой – явления, происходящие в этом пространстве ». Далее Вадим населяет Театр Реальности тремя категориями действующих лиц: Зрителем, Актером и Ролью. Вот его схема: «Основная схема: Зритель + Актер + Роль = Театр Реальности. Сразу же отмечу, что будучи разделенными зритель (ртуть), актер (соль) и роль (сера)  рассматриваются в Алхимии Игры, как три неблагородные субстанции. Но, соединяясь в одно целое, они обретают способность трансформировать свою разобщенность и ограниченность в единую благородную сущность - ЗОЛОТО ОБРАЗА - самое мощное явление из возможных! »
- Подразумевается, что и Зритель, и Актер, и Роль могут существовать внутри одного человека?
- Да, конечно. Для этого Вадим вводит три уровня, из которых состоит структура Театра Реальности. Это Внешний, Внутренний и Тайный миры. Здесь – очень важный момент. Вот что пишет Демчог: «1) Если колебания электрического и магнитного полей мозга достигают частоты 20-40 циклов в секунду, то мы обнаруживаем себя в плотном, двойственном мире. Мы разделяем его на “я” и “ты”. На “то, что внутри” и “то, что снаружи”. На “того, кто смотрит” и “того, на что смотрят”. На субъект и объект. В Игре я называю это – Внешним уровнем Театра Реальности. 2) Если же наш мозг балансирует на уровне 8-12 циклов в секунду, - в этом состоянии реальность уже менее плотна, более способна к метаморфозам и трансформации, к перетеканию из одной формы в другую. Это – Внутренний уровень Театра Реальности, знакомый нам большей частью по сновидениям, а также по химическим и психотропным приключениям. 3) И наконец, если наш мозг производит волны частотой 1-2 цикла в секунду и ниже, на этом уровне реальность предстает как абсолютная открытость вне форм и ограничений, – пустота, обнаженный потенциал. И это – Тайный уровень Театра Реальности .» На Внешнем уровне Театр Реальности проявляется как Роль. На Внутреннем – как Актер, то есть, творческая потенция. На Тайном – как Зритель, то есть, пустая, смотрящая в себя потенция ...
- То есть, Роль – это состояние, в котором пребывает обыватель, Актер – это состояние того, кто познакомился с Joker’ом, а Зритель – состояние того, кто оседлал Joker’а?
- Не торопись. Все не так линейно. Сам Демчог говорит так: «Но самое интересное в том, что ни один из этих уровней в отдельности не есть реальность, но только все три вместе. Получается, что о Театре Реальности можно сказать и то, что он есть, и то, что его нет, и, даже то, что он и есть, и нет одновременно ».
- Погоди. Как же это согласуется с твоим высказыванием, что я сейчас перешел на уровень Актера?
- Предоставим ответить самому Демчогу. Только я не совсем согласен с некоторыми его положениями, – это во-первых, а во-вторых, ты не перешел на уровень Актера, а у тебя есть потенция стать Актером, которая может открыться не во всей жизни целиком, а, вначале, лишь в некоторых жизненных контекстах, весьма, впрочем значимых. В каких-то контекстах ты и раньше заскакивал в позицию Актера, но это было неустойчиво, да и сами эти контексты не имели большого значения в твоей жизни. Итак: «Художнику, как невротической личности необходимо зло, необходим конфликт. Он принципиально важен, чтобы высекать искру мотивации для творчества, для роста, подобно фениксу переходить на более высокие уровни переживания реальности, сжигая старые формы себя, осваивая новые...
...Конфликт существует и обладает разрушительностью только на уровне Роли! Здесь, будучи захвачен двойственностью, наш ум предпочитает делать из конфликта состязание, в котором есть победители и побежденные. На уровне же Актера конфликта не существует. Здесь энергия конфликта неличностна и тотально созидательна! Здесь эта разрушительная стихия превращается в Игру! И из этой позиции ее можно свободно брать в руки, играть с ней, не боясь обжечься, и танцевать на благо себя и других! В этом суть и эссенция всего искусства Алхимии, как традиционной, так и нетрадиционной... То есть, новый уровень восприятия конфликта, на котором эволюционная трагедия артиста (превращение из гусеницы в бабочку) будет разыгрываться в защитном силовом поле   знания о пустотной природе реальности, т.е. в защитном силовом поле Зрителя... »
- Кудряво как-то написано, и я все-таки никак не могу приложить это к своей ситуации, которую я сейчас переживаю, как очень драматичную...
- Не торопись. Время – ближайший год-два – покажет: станешь ты Актером или нет. Это ведь целиком зависит от того, будешь ли ты содействовать Joker’у или же станешь сопротивляться ему. Повторюсь, что все схемы – условность. Но шанс выйти на новый уровень сложности Игры у тебя, безусловно, есть... А что касается сложностей – сошлюсь опять на Демчога: «Именно бессознательное разделение неделимой триады Театра Реальности на того, кто смотрит, того, кто играет и того, кого играют, является тем камнем преткновения, благодаря которому мы блуждаем в бесконечном лабиринте демонических игр. Так, подгоняемые безжалостной плетью демона Игры, мы бессознательно вращаем тяжелое колесо своей собственной фрустрации  и безысходности .»
- А что за демон Игры? Извини, но опять напрашивается ассоциация с Joker’ом...
- И опять неверная. Термин демонический – является противоположным термину монический. Монизм – единство, демонизм – разрушенное единство. Joker тоже разрушает единство, но единство – иллюзорное, а не настоящее. Такое вот различие...
- Ты говорил, что в чем-то не согласен с Демчогом...
- Да, его позиция, мне кажется, где-то пересекается с восторженной поэтической наивностью Грофа. Взять хотя бы это место: «И из этой позиции ее [Игру] можно свободно брать в руки, играть с ней, не боясь обжечься, и танцевать на благо себя и других!» – На мой вкус – чересчур сладковато. Хотя, если не касаться таких вот отдельных мест, сама концепция Вадима мне очень нравится и кажется весьма рабочей моделью. Когда ты – Актер, то Игра, как возможность проявления свободы воли, становится аналогией грехопадения. Играя, мы вырываем себя из механичности животного царства, мы вкушаем с дерева познания добра и зла... Для этого необходимо встать на более высокую позицию осознания и увидеть то, что ранее было автоматизмом. Игра – это когда человек впервые имеет возможность прервать механический поток своих действий чем угодно, самыми простыми вещами, например, нарочито вставленной паузой, интонацией, жестом, изменением мимики.... И именно это «грехопадение» дает нам шанс на постижение своей природы. Это в свое время осознавали такие люди, как Декарт и Кант. К сожалению, многими критиками, обывателями и, особенно, недалекими эзотериками декартовское «Я мыслю, следовательно я существую» было понято превратно. Совершенно иной взгляд на это дает христианский герметизм. Вот что пишет его представитель Валентин Томберг : «Я, надеюсь, достаточно знаком с логической, философской и психологической критикой картезианского принципа “cogito ergo sum” (“Я мыслю, следовательно я существую”) и безоговорочно с ним согласен. Однако уверенностью в своем трансцендентном «я», в самой своей сокровенной сути наделила Рене Декарта  не сила этого постулата перед судом науки, а опыт, апробированный судом сознания, где, мысля с присущим ему блеском, он выходил за пределы дискурсивного мышления  и внезапно обнаруживал себя мыслящим мысли! Стало быть, не логический аргумент, а реальный и сокровенный опыт мысли – в процессе мышления – наделил Декарта совершенной уверенностью в реальности «я существую», которая проявляет себя посредством «Я мыслю». Немецкий философ Иммануил Кант... превратил спонтанный опыт Декарта в новый метод духовного стремления к познанию, то есть, в трансцендентальный метод. Этот метод представляет собой попытку превзойти пределы того мышления, в которое обычно погружен мыслящий, посредством выхода из него и возвышения над ним, с тем, чтобы наблюдать мышление – или мыслить о мышлении – с позиции, занятой над дискурсивным мышлением... Необходимо подчеркнуть, что к убежденности в существовании Бога, свободы и бессмертия привел Канта не логический вывод или доводы дискурсивного мышления, а реальный и сокровенный опыт, обретенный им в ходе применения своего трансцендентального метода. Этот последний оказался подлинным духовным упражнением, которое привело Канта к постижению своей сокровенной сути – к чему пришел и Декарт – из чего он извлек тройственную уверенность: в реальности Бога, в реальности нравственной свободы, в реальности бессмертия... Теперь вы видите, что и великие мыслители Запада – так же, как индийские йоги – пришли к постижению сокровенной сути человека, его трансцендентного «я»... » – потом я дам тебе почитать все это, и, если ты пытливо в этот текст «въедешь», то поймешь, что это как раз об Игре, как грехопадении и Игре, как Постижении... Очень хорошо понимал это и Мераб Мамардашвили: «Именно благодаря тому, что при этом [Декартом] была поставлена на карту жизнь, мы можем наблюдать воочию удивительное пробуждение мысли в самом начале нового времени, некий полет освобожденного человеческого ума. И нам выпадает великая привилегия (благодаря Декарту) ухватить – если сможем, конечно – то, что мы называем обычно рождением нового мира, пережить то, что и впоследствии, и вечно для каждого, и для всех людей будет значительно. Какие-то первые, самые существенные для человека ощущения, сравнимые с непосредственностью и свежестью детского восприятия. Это то же самое, что с замиранием сердца падать в некую блаженную пустоту, как бы растворяясь в ней. И нам нужно попробовать это второй – первый раз, повторить второй раз, но повторить его именно как бы впервые. »
- Я не силен в теологии, но ведь первородный грех – самый сильный грех и мы расхлебываем его последствия до сих пор. Что же в этом хорошего?
- До каких пор ты будешь мыслить в категориях «плохо» – “хорошо»? Не будь грехопадения, не было бы и жизни, воплощения. Все это, если можно так выразиться, входило в планы Всевышнего. В свое время, еще на заре христианства, теологи долго бились над этим вопросом. И он был разрешен Блаженным Августином следующим образом: «Итак, Тем, Кто имеет высшую власть над всей тварью через святых ангелов, которыми дьявол бывает поруган, когда даже и злоба его обращается на пользу Церкви Божией, попущение было дьяволу искусить жену не иначе, как через посредство змея, а мужа - не иначе, как через жену. В душе, охваченной гордой любовью к собственной власти, он мог бы произвести это и при помощи одного только инстинкта, внутренне, как действовал он в Иуде, чтобы тот предал Христа. Но, как я уже сказал, дьявол имеет волю искушать, но не в его власти было совершить искушение. Отсюда, он совершил искушение потому, что ему было ПОПУЩЕНО, и совершил так, как было попущено. »
- Так вот откуда его известная фраза «Отыми искус и спасенных не будет»!
- Да. А еще раньше на эту же тему размышлял Ориген : «Но как бесчисленны души, так бесчисленны нравы и намерения их, а также различные влечения, желания и побуждения отдельных душ. И это разнообразие их не в нашем разумении, и не может постигнуть их человеческий ум. Посему одному только Богу дано предоставить искусство, умение и власть такого управления. Он один может знать лекарство для нашей души и определять время врачевания. Таким образом, один только Бог знает пути каждого смертного. Он знает и то, каким путем нужно было привести фараона , который сначала был наказан величайшими казнями и доведен даже до потопления в море, дабы через него имя Божие прославилось по всей земле. »
- Спасибо. Загрузил ты меня сегодня. Вот так потихоньку и теологическое образование получу.
- К сожалению народ сейчас одичал. То, что еще в начале века входило в курс академического образования, сейчас прочно забыто. Отсюда и появление огромного числа «эзотерических мыльных опер», где открываются велосипеды, причем искаженно, порождая в сознании последователей новомодных учений еще большую муть, чем была бы без них. Ну, а чтобы твое образование на сегодняшний день было еще более основательным, я, уж извини, загружу тебя еще немного. Это заготовка для нашей следующей встречи. И, кстати, здесь тоже про Игру. Точнее, про такой ее аспект, как «ученое незнание». Величайший гений раннего Возрождения, предвосхитивший даже многие современные ветви Знания, в частности, идеи Синергетики, – Николай Кузанский . Запиши себе его слова и поразмышляй на досуге...
Я записал: «Наши предки утверждают единодушно, что вера есть начало умственной жизни. В каждой области надо предполагать некоторые вещи как первоначала, принципы, исходящие из одной веры. Откуда возникает разумение предметов, которые изучают и обсуждают? Всякий человек, желающий подняться до познания чего-либо, необходимо должен верить в то, без чего он не может подняться. Как говорит Исайя, "если не поверите, то и не поймете". Вера включает в себя все, что умопостигаемо. Разум, в противовес этому, есть то, что включает вера. Разум направляется верой, а вера раскрывается разумом. Где нет здоровой веры, там нет и настоящего разумения. Нет веры более совершенной, чем сама истина, которая есть Христос. Кто не понимает, что высший дар Божий - совершенная вера? Апостол Иоанн говорит, что вера, воплощенное Слово Божие, ведет нас к истине с тем, чтобы мы стали Сынами Бога. "Все это написано для того, чтобы вы уверовали, что Иисус и есть Сын Божий" (Иоанн)... Иисус один имеет власть над всем, что на небе и на земле. Он – существо высочайшее между всеми. Он непостижим в смысле своего бесконечного превосходства над всем. В этом-то и заключается ученое незнание ».

У меня давно уже чесался язык, чтобы спросить Кирилла о его собственной жизни. Говорит о неустойчивости, о драматизме, а у самого все так гладко (ну, по крайней мере, на мой взгляд). Жена красавица, дочка умница, шикарная квартира, с деньгами проблем нет. А как же Joker? Как может он знакомить меня с тем, с чем сам не знаком? Подспудно негодование и недоумение уже давно сидели во мне. Но только сейчас, ощущая свое полное поражение после расставания с Ликой, это негодование стало прорываться наружу. Я начал с осторожного вопроса:
- Кирилл, а где и кем ты работаешь?
- Формально – нигде и никем.
- А средства к жизни?
- А, ты об этом... В начале девяностых я получил солидное наследство от одного родственника, который жил во Франции...
- Слушай, смотрю я – как-то хорошо тебе живется. А как же Joker?
Заметил едкость в моем голосе. Прищурился. Улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой:
- Рад бы в рай, да грехи не пускают... Помнишь наш разговор при одной из первых встреч? Ты спросил еще – не обязан ли ты чем-то мне. А я ответил, что когда-нибудь ты поймешь, что это я тебе обязан... Так вот: я – Привратник... Я стою у ворот ТУДА и провожу других, но сам я ТУДА далеко не захожу, хотя и в курсе всего, что ТАМ происходит. Потому я и комментировать могу непредвзято. А вот, если ты ТУДА войдешь, то тогда и я пройду – за тобой. Этим-то я и обязан тебе. Поэтому с тобой и вожусь. Понятно? – посмотрел на меня дружелюбно и открыто, так что взрыв негодования, зревший во мне, сошел на нет...
- В общих чертах – да. Не совсем только понятно, куда это – ТУДА.
- Ну, это, может, и преждевременно...

Ехал я в электричке домой. Ехал с неисцеленной душевной раной. Ехал со смутными мыслями об этой странной Игре, об Актере... Что ж, остается теперь, подобно Фаусту, сказать:
«Отныне с головой нырну
В страстей клокочущих горнило,
Со всей безудержностью пыла
В пучину их, на глубину,
В горячку времени стремглав,
В разгар случайностей с разбегу,
В живую боль, в живую негу,
В вихрь огорчений и забав.
Пусть чередуются весь век
Счастливый рок и рок несчастный.
В неутомимости всечасной
Себя находит человек. »

Сказать-то легко... Я чувствовал, что жизнь моя обвалилась у меня за спиной. «Из тварей, которые дышат и ползают во прахе, истинно во всей вселенной несчастнее нет человека... » Задача – научиться Любить оказалась неподъемной. Актер действительно начал проявляться во мне, но только в одной, хотя и значимой области жизни: в работе, – в Магическом Театре, консультациях, семинарах. Во всем остальном я оказался никудышным учеником Joker’а... Год после Лики я жил один. Потом были попытки сожительства с разными женщинами, которые обрывались через короткое время. Возникавшая всякий раз влюбленность «истощалась с удовлетворением чувственности и мы оставались друг против друга в нашем действительном отношении к друг другу. Два совершенно чуждые друг другу эгоиста, желающие получить максимум удовольствия для себя за счет другого ».
Надежда проблеснула только при появлении Анюты. Ну, да это уже тема отдельной истории... До нее еще нужно добраться...




8. Четвертое письмо Ане

– Мы не в раю, – настойчиво повторил юноша. – Здесь под луной все смертно.
Парацельс встал.
– А где же мы тогда? Неужели ты думаешь, что Всевышний мог создать что-то помимо рая? Понимаешь ли ты, что грехопадение – это неспособность осознать, что мы в раю?

Путь – это и есть Камень. Место, откуда идешь, и есть Камень. Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего еще не понимаешь. Каждый шаг является целью.
Хорхе Луис Борхес «Роза Парацельса»


Письмо:
Анютка, здравствуй!
Вспомнилась мне одна история, – не то Кирилл рассказывал, не то сам прочитал где-то. Про испанского алхимика Раймонда Луллия, жившего в тринадцатом веке. Этот Луллий в молодости был страстно влюблен в одну даму. Он сочинял в ее честь гимны и оды, и клал их к ее ногам. Дама же чувствовала себя неловко от ухаживаний пылкого юноши. И вот, однажды она пригласила его к себе домой. Луллий думал, что он добился желаемого. Тут женщина спросила его:
- Не угодно ли вам взглянуть на грудь, которую вы столь страстно воспеваете в своих стихах и гимнах?
- Это было бы пределом моих желаний! – воскликнул влюбленный Раймонд.
И тут женщина обнажила свою грудь, которая была изуродована болезнью.
- Не лучше ли вам отдать свою любовь и пыл Богу? – сказала дама…
Луллий был потрясен до глубины души. После нескольких бессонных ночей пошел в церковь на покаяние. Потом совершил паломничество и, засим, уединившись, посвятил свою жизнь алхимии.
Мне кажется, что он кретин. Такой же, как и я. Хотя я приступил к Великому Деланию еще за несколько лет до встречи с тобой, но подобно этому Луллию наткнулся на несоответствие своим ожиданиям, – по сути, споткнулся о свой же эгоизм. Но мне повезло: за эти полгода Joker так мощно ткнул меня носом в мое же дерьмо, что, похоже, я стал исправляться. Было бы слишком самонадеянно сказать, что я преобразился в корне, что я теперь хозяин своим чувствам и поступкам... Но в том, что я сумел принять и полюбить тебя, я уверен. Хотя Делание еще не закончено и я, безумно жаждущий найти тебя, в то же время знаю, что должно еще что-то произойти, прежде чем мы должны встретиться. А мы встретимся, – я верю, – пусть одному только Богу ведомо где ты сейчас... Но не завтра... Очень ясно чувствую – рано. Как писал Иоанн Лествичник : «Всему свое время, говорил Экклезиаст. Итак, да не обольщает нас горделивое усердие, побуждающее прежде времени искать того, что придет в свое время. Не будем искать во время сеяния того, что принадлежит жатве, ибо есть время сеять труды и есть время пожинать неизреченные дарования благодати. В противном случае мы и в свое время не получим того, что оному времени прилично и свойственно. »
Завтра, да-да, – завтра я буду в Самаре, – ровно через год, как мы впервые повстречались там! Я знаю, что не найду тебя там, что уже три месяца, как ты исчезла оттуда, не оставив следов. Но мне тревожно... Наверное, постою возле твоего дома, поднимусь на пятый этаж, нажму кнопку звонка... Без ожидания. Без надежды. Чтобы растормошить душу, поплакать, посмеяться, поплыть по волнам памяти... А из Самары, – я уже решил, – в Питер, домой. Хватит, наездился! Предчувствую, что там-то меня и ждет нечто важное, после чего я стану искать тебя. Только тогда... Не раньше... «Иногда очень скорое излечение не ведет к добру, особенно если болезнь сильно развивается во внутренних членах. Поэтому Бог, знающий тайны, знающий все прежде свершения, по великой своей милости отсрочивает излечение таких людей, продолжает врачевание очень долго и, так сказать, врачует их, не врачуя, дабы поспешное исцеление не сделало бы их неисцелимыми ».

Мне еще нужно много рассказать тебе о Joker’e. Когда я пишу тебе, то и сам начинаю по-новому воспринимать то, что несколько лет назад говорил мне Кирилл. Последний раз я писал тебе о нашей с ним встрече в декабре девяносто пятого. В девяносто шестом мы встречались несколько раз. Особенно запомнился мне разговор о сюжетности. (Еще при первой нашей встрече Кирилл упомянул этот термин – «сюжет» – применительно к жизни, а не к пьесе. Тогда он сказал, что задачей довольно большого сюжета моей жизни будет осознать, что же такое Joker, и что затем я смогу перейти в следующий сюжет, – какой?) Мы сидели в изысканном вьетнамском ресторане. Я не рискнул заказывать лягушек и змей и ограничился тропическими овощами. Кирилл же, помнится, ел угря. Пили белое вино и зеленый чай. Я тогда первый затронул тему сюжетов:
- Кирилл, что ты имел в виду, когда говорил, что мне предстоит перейти в новый жизненный сюжет?
- Тема эта довольно обширная. Для того, чтобы избежать путаницы, я ввел бы два понятия: сюжет событийный и сюжет ценностный. Если первый конкретен и виден, как цепочка событий, организованных по определенной закономерности, то второй является некой матрицей в невидимой, идеальной сфере. Проекцией одной такой матрицы может быть множество событийных сюжетов. Когда я говорил о тебе, то имел в виду смену именно такой матрицы, то есть сюжета ценностного. Юнг писал об этом, не используя термин «ценности», но выводя развитие из бессознательного: «Моя жизнь представляет собой историю самореализации бессознательного! Все, что есть в бессознательном, стремится к реализации, и человеческая личность ощущая себя единым целым, хочет развиваться из своих бессознательных источников »...
- Можно подробнее, я не совсем улавливаю.
- Хорошо, давай начнем с более простого, с событийных сюжетов. В течение жизни мы проживаем достаточно большой ряд таких событийных сюжетов, связанных с разными обстоятельствами. В разных сферах жизни мы взаимодействуем с разными людьми. В семье, на работе, в творчестве, в кругу друзей, на отдыхе, в неожиданных – нетипичных ситуациях решаются многообразные задачи, на первый взгляд никак друг с другом не связанные. В каждой из этих сфер происходит развитие своей сюжетной линии. Это, например, сюжетная линия поведения с родителями, сюжетная линия поведения с женой, с другом, с начальником на работе...
- А если проводить аналогию с драматургией, то можно ли сказать, что сюжетные линии, как в пьесе, задаются ведущими обстоятельствами?
- Да, именно так. В зависимости от ведущих обстоятельств, каждая сюжетная линия изменяется во времени. Эти линии могут претерпевать разрывы. К примеру, развод с женой, повышение по службе или переход на другое место работы прерывает течение той или иной сюжетной линии. Иногда происходят настолько сильные разрывы сюжетных линий, что меняется все окружение человека и все декорации, – например, при эмиграции... По ходу каждой сюжетной линии на нее как бы нанизаны отдельные сюжеты. Проживание каждого сюжета ведет к тому, что в некоторой степени изменяются ведущие обстоятельства по данной сюжетной линии и жизнь человека может перейти в новую фазу...
- Это то, что ты имел в виду, говоря про меня в связи с Joker’ом?
- Не торопись. Нет, я говорю пока просто о новой фазе жизни. А там речь шла о переплавке внутренней структуры, – о том, что может произойти с ценностной матрицей. Но об этом позже... Масштаб же событийных перемен может быть очень значителен, а может быть слабо выражен, и тем не менее, что-то меняется. Например, в жизни супругов, после измены одного из них, появляются, тем самым, новые обстоятельства, которые, – в зависимости от способности супругов осмыслить эти обстоятельства и пережить конфликт, ими внесенный, – ведут к разным переменам: от развода на одном полюсе, до новой волны взаимной влюбленности на другом. Но по-прежнему жить уже не получится, даже если внешне они будут делать вид, что ничего не произошло.
- То есть, сюжет – это совокупность событий, в результате проживания которых происходит смена ведущих обстоятельств по данной сюжетной линии?
- Верно. Причем время развертывания сюжета – от нескольких минут до нескольких лет. У одного человека смена ведущих обстоятельств происходит лишь раз в несколько лет, в то время как другой испытывает сильные перемены чуть ли не каждый день. Для того, кто познакомился с Joker’ом, жизнь, как я уже говорил, усложняется, то есть, обстоятельства начинают меняться и обогащаться все чаще и возрастают скорость и глубина проживания сюжетов, увеличиваются их многообразие и уникальность. Продолжу дальше цитатой из того же Юнга: «Наше "я" проявляется, как правило, в ситуациях непредвиденных, непостижимых. Это "я" способно терпеть и принять правду, в состоянии справиться с миром и судьбой. Только в этом случае наши поражения превращаются в победы. И тогда ничто – ни извне, ни изнутри – не может противостоять нам. Тогда наше "я" способно выстоять в потоке жизни, в потоке времени. Но это верно лишь при условии, что мы не намерены и не пытаемся вмешиваться в ход своей судьбы ». Мне представляются эти слова Юнга крайне важными, поэтому я заострю на них внимание. И еще раз пройдусь в адрес господ эзотериков, особенно тех из них, кто носится, как курица с яйцом, с разного рода «состояниями». Очень важно, чтобы человек не вмешивался в ход своей судьбы, а сумел бы именно прожить ее. Когда же разные «гуру» вколачивают своим ученикам убеждения о необходимости «держать состояния» вне зависимости от обстоятельств, то тем самым они буквально разваливают судьбы многих своих учеников. И сколько я видел таких примеров, – на этих обломках уже почти невозможно что-то построить. Из людей, – если «состояния» ставятся превыше всего, – выхолащивается самое главное – человеческое, то, что, согласно христианскому герметизму, более всего дорого для Господа: «Евангелие от Иоанна гласит, что те, кто приходили до Иисуса (слово «до» здесь означает не только временную категорию, но степень посвящения) – «воры и разбойники» по отношению к человеческой личности, потому что они обучали деперсонализации – умалению личностного начала, стиранию его. Христос наоборот говорит «Я пришел для того, чтобы овцы имели жизнь и имели с избытком». Иисус пришел, чтобы приумножить жизнь в том, что ему дорого и чему угрожает опасность: овца – образ личности. Здесь идет речь ни о сверхчеловеке, ни о «великой личности» или о «незначительной», но об индивидуальной психике – душе, которую Иисус хочет видеть вне духовной опасности, живущей в полную силу, как и было предначертано Богом. Овца – живое существо, которое со всех сторон подстерегают опасности, потому оно и является предметом Божественного попечения... Могущественный маг, гениальный художник, озаренный мистик – все они заслуживают своих высоких характеристик, но этим они не поразят Бога. В Его глазах они – овцы, которые ему дороги. Он хочет, чтобы они никогда не заблуждались и чтобы жизни их влились в жизнь вечную ».
- Мне вспоминается чеховский Иванов, который в одном из своих монологов стенает о том, что потерял человеческое лицо: «...Ну не обидно ли, – еще недавно был здоров, силен, бодр, неутомим, горяч, говорил так, что трогал до слез даже невежд, умел плакать, когда видел горе, возмущался, когда встречал зло... Я веровал. В будущее глядел, как в глаза родной матери... А теперь, о Боже мой, утомился, не верю, в какой-то смуте провожу дни и ночи... Не слушаются ни мозг, ни руки, ни ноги... »
- Ну, у Иванова были, положим, свои причины, но слова очень точные. Так вот: грош цена любым, самым изысканным и возвышенным состояниям, если человек при этом разучивается «плакать, когда видит горе и возмущаться, когда встречает зло». Такая эзотерика, когда человек перестает быть человеком, – очень частое ныне явление. Мне же очень близка позиция Томберга, а также Юнга, который говорил: «Цель йога – не моральное совершенство, а только состояние нирваны. Желая отрешиться от собственной природы, медитацией он достигает состояния легкости и пустоты, освобождая себя таким образом. Я же, напротив, хочу остаться при своем – я не желаю отказываться ни от человеческого общения, ни от природы, ни от себя самого и собственных фантазий. Я убежден, что все это даровано мне как величайшее чудо. Природу, душу и жизнь я воспринимаю как некое развитие божества – к чему же большему стоит стремиться? Высший смысл  бытия для меня заключается в том, что оно есть, а не в том, чтобы его не было. » А Юнг – величайший мистик двадцатого века... Несмотря на это, никаких «эзотерических Школ» не создавал...
- Ты, я вижу, явно неравнодушен к эзотерике.
- Приходилось очень часто иметь дело с людьми и их судьбами, искалеченными разными «гуру»...
Кирилл говорил последние пять минут очень горячо и проникновенно. Может быть, из-за вина, а может, где-то в глубине его души обнажилась личная боль... Я не стал уточнять подробности, тем более, что меня все более интересовало, как же обстоит дело с тем, что Кирилл назвал ценностными сюжетами, которые и являются невидимой причиной сюжетов событийных...
- Ну, с событийными сюжетами мне, вроде бы, многое понятно. А что сюжеты ценностные?
- А с ценностными сюжетами история сложная, но при этом, очень интересная. Процесс общения с Joker’ом как раз и подготавливает человека, – помимо многочисленных изменений в событийных сюжетах, – к переходу в новый ценностный сюжет, то есть к структурной переплавке всей его системы ценностей. Когда это происходит, человек находится в точке максимальной неустойчивости, – говоря языком Синергетики – в точке бифуркации . При определенном уровне зрелости может случиться и наиболее интересное явление – каскад бифуркаций, – когда человек больше уже не имеет никакой устойчивой структуры ценностей, тем самым с одной стороны обретая подлинную свободу, а с другой – вступая в стадию непрерывного волевого существования. Но это – радужная перспектива. На пути к переплавке, к трансформации нас ждет множество препятствий, преодолеть которые мы можем, лишь положившись на Joker’а или, если говорить другим языком – решившись-таки однажды «упасть в свою судьбу» и не противясь ей. Тут, однако, могут встретиться разночтения в понимании слова «судьба», поэтому я рекомендую тебе прочитать повесть Германа Гессе «Клейн и Вагнер», на последних страницах которой дается эта метафора: «решиться упасть в судьбу».
- А из чего складывается сам ценностный сюжет?
- Можно привести сразу несколько разворотов этой темы, ибо она очень многогранна. Начну по порядку. С древности мыслители и мистики, рассматривая ту самую невидимую матрицу, которая и воплощается в конкретных сюжетах и событиях, пришли к метафоре «вечного возвращения». Если говорить совсем уж примитивно, то это когда ты постоянно наступаешь на одни и те же «грабли». Причем не по мелочам, а по существу. События могут быть очень разнообразными и непохожими, но вот по существу человек как будто ходит по кругу, иногда очень большому.
- В современной психологии есть множество теорий для того, о чем ты говоришь. Например, Трансактный Анализ, который описывает так называемый «сценарий жизни»...
- Правильно. Хотя модель «сценария жизни», которой я тоже чуть позже воспользуюсь, – это лишь одна плоскость в описании нашего объемного явления. Итак, еще со времен Гермеса Трисмегиста возникла метафора «вечного возвращения»: «Рок, Асклепий, есть та сила, которая обеспечивает необходимую смену событий, следующих друг за другом. Это та сила, которая, в сочетании с необходимостью, упорядочивает все вещи на земле и на небе в согласии с божественным законом. Рок и необходимость связаны между собой неразрывными узами и упорядочивают друг друга. ». По-своему об этом размышляли многие... Наиболее образную и драматическую форму, равно как и название самой метафоры, дал Фридрих Ницше : «Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз, и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый вздох и все несказанно великое и малое в твоей жизни должно будет наново вернуться к тебе и все в том же порядке и в той же последовательности, – также и этот паук и этот лунный свет между деревьями, также и это вот мгновение и я сам. Вечные песочные часы бытия переворачиваются снова и снова – и ты вместе с ними – песчинка из песка... » И, наконец, уже в конце двадцатого века Жак Деррида, со свойственной для постмодернизма свободой интерпретаций, дает нам такой образ: «Выражение “вечное повторение того же самого” появляется у Фрейда. Имя Ницше там не упоминается, но это неважно. Отрывок касается существования в психической жини неудержимого стремления к  воспроизведению: оно будто бы принимает форму повторения, больше не обращая внимания на принцип удовольствия, и даже будто бы обладает верховенством над ним. В неврозах судьбы это повторение принимает демонические черты. Призрак демона, даже дьявола постоянно витает в ПО ТУ СТОРОНУ ... Дьявол является, но не в форме воображаемого представления (воображаемого двойника) и не в человеческом обличье. Облик, принимаемый им, не поддается ни такому различению, ни такому противопоставлению. Все происходит и разворачивается так, как будто дьявол в облике “человека” является подменить своего двойника. Итак, дублер, дублирующий своего двойника, выходит из своего двойника в тот момент, когда тот является всего лишь его двойником, двойником его двойника, производящего эффект двойника... Однако элементарное противопоставление, позволяющее установить разницу между оригиналом, – собственной персоной – и его маской, его подобием, его двойником, эта простая противопоставляющая диссоциация сняла бы беспокойство... » И заметь, Деррида, кроме констатации «вечного возвращения», дает намек на один из выходов из замкнутого круга: это «противопоставляющая диссоциация», то есть, механизм разотождествления. Именно этим механизмом пользуется йог, направляющий свои усилия на выход из «Колеса Сансары» . Но есть и иной путь, позволяющий сохранить человека в себе и, тем не менее, выйти за пределы обусловленности. Это не разотождествление, а напротив, предельное отождествление со своей судьбой, прекращение борьбы с ней и проживание ее целиком, «падение в нее». Именно это позволяет парадоксальным образом оседлать Joker’а. Это – путь Алхимии. Но сейчас Алхимия должна существенно трансформироваться сама, чтобы поспеть за глобальными изменениями в общечеловеческой ситуации, которые возникли примерно век назад. То есть, до этого динамика развития сюжета человечества в целом была достаточно стабильна. Примерно сто – сто пятьдесят лет назад развитие общечеловеческого сюжета и изменения в нем стали сравнимы с масштабом человеческой жизни. В конце двадцатого века скорость изменений общечеловеческого сюжета, в среднем, стала приближаться к скорости изменений в жизни отдельного человека. И вот, буквально год или два назад, произошло любопытное схлопывание: эти скорости совпали. Ученые говорят о некоем информационном взрыве, но сам факт схлопывания этих скоростей осознали очень немногие. А этот факт ведет к таким последствиям, которые нам и не снились. Если научное, философское и мистическое познание, – вернее, их методы, не будут меняться буквально ежедневно, то очень скоро произойдет столь масштабный кризис и личного и общечеловеческого масштаба, что мало не покажется. Вот почему я говорю, что сегодняшняя Алхимия – это уже нечто иное, чем в средние века. И вот почему Joker начинает проявляться в жизни все большего и большего числа людей! Но ведь нам так хочется, чтобы задница была в тепле! Хотеться-то оно хочется, но для этого пораньше родиться нужно было!
- Постой, ты выплеснул на меня столько информации, что я потерял все нити. Давай попробуем сначала. Зачем ты привел столько цитат о «вечном возвращении»?
- Я хочу, чтобы ты мог видеть эту метафору объемно. Она достаточно важна для понимания того, с чем я познакомлю тебя чуть позже.
- Хорошо. Идея о схлопывании скоростей развития личного и общечеловеческого сюжетов мне понятна – даже дух захватывает, хотя, может быть, я не врубаюсь еще в те последствия, которые она предвещает... Но вот с Алхимией непонятно... Ты говоришь о том, что сегодняшняя Алхимия уже иная, чем в средние века, а завтра в ней может произойти новый качественный скачок. Но кто ее развивает? Где эти люди?
- А это – все те, кто познакомился с Joker’ом. Сознают они это или нет. Ты – в их числе. И пора тебе осознать, что ты находишься в процессе Великого Делания. Тебе легче, чем другим, ибо в моем лице ты находишь комментатора этого процесса. Но это не значит, что ты гарантирован от поражения. Вполне можешь не справиться. Также, как и наоборот, человек, который не называет то, что с ним происходит, Алхимией или чем-то еще, а просто интуитивно отдается Joker’у, может довольно быстро подойти к своей структурной ценностной переплавке... Сейчас, по сравнению с тем, что было лишь несколько лет назад, все встало с ног на голову. Те, кто, казалось бы, постиг «суть вещей» лет десять-двадцать назад, сейчас могут легко потерять «скорость» и не поспеть за все быстрее и быстрее ускользающей «сутью»... И наоборот, какие-нибудь простые, на первый взгляд, ребята, которые еще недавно и знать не знали ни о какой мистике, могут неожиданно быстро «пробудиться». Все прежние закономерности летят вверх тормашками...
- Я в полном ауте от твоих слов. И совершенно сбит с толку...
- Привыкай... Учись отбрасывать к едрене фене все, что считал истиной вчера. Учись расставаться со своим мировоззрением. Правда, не я тебе в этом помощник, а Joker...

…Я внезапно осознал, что мы давно уже вышли из кафе и идем в сторону Казанского Собора. Вот тебе и Объемное сознание... В голове – абсолютная каша... Кирилл замолчал и дальше мы шли медленно... На минуту возникло ощущение нереальности происходящего: улица, дома, люди, – все это вдруг увиделось в свете заходящего мартовского солнца чем-то до боли знакомым, но нездешним, как будто я попал сюда впервые, но почему-то узнал эти места. И я – как будто бы не я, а кто-то другой. Я же чувствовал себя где-то далеко. Такие кратковременные «отлеты» с недавних пор происходили со мной примерно раз в две недели. В эти минуты казалось, что я «схватил» что-то предельно важное, вспомнил то, что «не со мной было», но, всякий раз, спустя несколько минут от этого переживания оставался лишь привкус нереальности и ощущение, как будто половину меня, моего восприятия только что отрезали... Я не стал спрашивать Кирилла о природе этих переживаний, да и описать-то их толком не мог...
Мы прошли мимо Казанского, перешли Невский, вошли в метро.
- На сегодня действительно достаточно, – Кирилл протянул руку, – я еще пройдусь, а встретимся через неделю. Почитай пока Гессе.
Дома я почти сразу свалился спать. «Клейна и Вагнера» прочитал лишь через несколько дней. Последние страницы действительно потрясли меня:
«Он сел на борт лодки, ногами наружу, в воду. Он медленно наклонялся, пока лодка мягко не отделилась от него сзади. Он был в космосе. В немногие мгновения, прожитые им еще за тем, было пережито куда больше, чем за те сорок лет, что он до сих пор находился в пути к этой цели. Началось вот с чего. В тот миг, когда он падал, когда мимолетную долю секунды висел между бортом и водой, ему представилось, что он совершает самоубийство, мальчишеский поступок, нечто не то чтобы скверное, а смешное и довольно дурацкое. Пафос желания умереть и пафос самого умирания сник. Ничего от него не осталось. Его умирание уже не было необходимо. Теперь уже нет. Оно было желательно, прекрасно и желанно, но необходимо уже не было. С того мига, с той молниеносной секунды, когда он с полным желанием и с полным отказом от всех желаний, с полной готовностью решился упасть с борта, упасть в лоно матери, в объятия Бога – с этого мига умирание уже не имело значения. Ведь все было так просто, все было так на диво легко. Не было больше никаких пропастей, никаких трудностей. Вся штука была – решиться упасть! Это ярко вспыхнуло, как итог его жизни – решиться упасть! Это было достигнуто. Это великое, единственное – он решился упасть. То, что он решился упасть в воду и в смерть, не было необходимо. С таким же успехом он мог бы решиться упасть в жизнь. Но от этого мало что зависело. Важно это не было. Он был бы жив, он вернулся бы, но тогда ему уже не нужно было ни самоубийство, ни все эти странные обходные пути, ни все эти мучительные глупости, ибо тогда он преодолел бы страх. Ты страшился тысячи вещей. Страшился боли, судей, собственного сердца, сна, пробуждения, одиночества, холода, безумия, смерти, особенно смерти. Но все это были лишь маски. На самом деле страшило тебя только одно – решиться упасть, сделать шаг в неизвестное, маленький шаг через все существующие предосторожности. И кто хоть раз отдавался, оказывал великое доверие, полагался на судьбу, тот обретал свободу. Он не умом так думал, он этим жил, он чувствовал, ощущал это на ощупь, на вкус, нюхал. Он видел сотворение мира, видел гибель мира. Они, как два войска, постоянно двигались навстречу друг другу, никогда не завершаясь, вечно в пути. Мир непрестанно рождался и умирал непрестанно. Каждая жизнь была выдохом Бога, каждая смерть была вдохом Бога. Кто научился не сопротивляться и решался упасть, тот легко умирал и легко рождался. Кто сопротивлялся, тот страдал от страха, умирал трудно, рождался нехотя. Сонмы людей и животных, духов и ангелов стояли друг против друга, пели, молчали, кричали, вереницы существ тянулись друг другу навстречу. И каждое не осознавало себя, ненавидело само себя. Тосковали они все о покое, их целью был Бог, было возвращение к Богу и пребывание в Боге. Эта цель порождала страх, ибо была заблуждением. Не было на свете никакого пребывания в Боге! Никакого покоя на свете не было! Были только вечные, великолепные, священные выдохи и вдохи, созидание и распад, рождение и смерть, исход и возврат, без начала и конца, и потому было на свете только одно Искусство, только одна Наука, только одна Тайна - решиться упасть, не противиться воле Бога, ни за что не цепляться, ни за добро, ни за зло. Тогда ты избавлен, тогда ты свободен от страдания, свободен от страха, только тогда ».

Но, опять же, как применить это к собственной жизни? И как «решиться упасть» в жизнь, в «свою судьбу», как выразился Кирилл? Это было мне неясно. Ностальгия по несбыточному... Кирилл явно польстил мне, заявив, что я нахожусь в процессе Великого Алхимического Делания... Сомнения, в том числе сомнения в том, что говорил Кирилл, и в том, что писали «классики», терзали мою душу. Может быть, прав был Венедикт Ерофеев, когда сказал: «Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? И затмение души тоже? Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, другой плачет на груди этого мира ».

Встретились мы с Кириллом, как и договаривались, через неделю. В парке Сосновка встретились. Был конец марта, а на аллеях все еще лежал снег. Сосновка – большой парк. В нем есть очень уединенные уголки, где редко встретишь прохожего. В такой уголок мы почему-то и забрались, гуляя по аллеям. Присели на скамейку. Кирилл вытащил из рюкзака исписанную разноцветными ручками тетрадь. (Иногда он не носил с собой книги, а читал выдержки из своих тетрадей).
- Итак, продолжим про ценностные сюжеты. На процессы рождения, воспитания и становления личности оказывает влияние множество самых разных обстоятельств. Это и генетика и протекание родов, и судьба родителей и прародителей, и атмосфера в которой человек воспитывается, и некие ключевые события, психические и физические травмы, и еще много всякого. Откуда, в свою очередь, берутся эти обстоятельства и почему они складываются именно так, как складываются? – Они проистекают из некой матрицы, - можно назвать ее культурно-информационной матрицей – семьи, рода, этноса, человечества. Иными словами, проистекают они уже из тех обстоятельств, по которым развиваются общечеловеческие сюжеты данной эпохи. Корнями вся эта конструкция уходит «в глубь времен и пространств». Так что личный ценностный сюжет каждого человека, – это, в свою очередь, одна из проекций общечеловеческого сюжета. И опирается он на базис той культуры, в которой данный человек живет. Культуры – как некоего слепка, спрессованного из многообразия жизненного опыта. В этом слепке есть все: стереотипы восприятия и поведения, разнообразнейшая проблематика, коллективная память о бедах и победах; как всевозможные ограничения, так и высшие взлеты духа, отраженные в произведениях культуры, мифологии, философии, искусства, литературы...
- Я так понимаю, что имея такие древние и мощные корни, ценностный сюжет человека невероятно инертен, что и отражается в метафоре «вечного возвращения»?
- Вот видишь, не зря я тебе зачитывал всяческие цитаты. Для того, чтобы изменить имеющуюся матрицу ценностного сюжета, нам придется расшатывать не только свою личную историю, но и очень древние слои коллективного бессознательного. Для этого нужно очень много энергии. Даже то, что, казалось бы, лежит на поверхности, – очень вязкая и сама себя подкрепляющая структура, которую психологи называют «жизненным сценарием» , – это, прежде всего, глубинные, большей частью неосознаваемые, убеждения о себе, о других людях и о жизни вообще. Убеждения – не мысли, а тот мировоззренческий фундамент, на основании которого мы совершаем поступки. Убеждения очень часто расходятся с представлениями, то есть, с тем, что мы думаем о себе, людях и мире. Убеждения формируют особенности человека – акценты его поведения, которые обрастают деталями и упрочняются, образуя жесткий каркас – образ жизни. Образ жизни, в свою очередь, подкрепляет убеждения. Возникает, как говорят в радиотехнике, «положительная обратная связь», – когда одно усиливает другое, а то, в свою очередь, подкрепляет первое. Но и это еще не все. Живя определенным образом, мы накапливаем опыт событий, воспоминания о которых также подкрепляют и образ жизни, и убеждения. Прибавь сюда фантазии о будущем и страхи, вытекающие из убеждений, образа жизни и воспоминаний. Получается несколько замкнутых друг на друга и взаимоусиливающих структур. И все это зиждется на могучем фундаменте культурно-информационной матрицы, то есть, на общечеловеческом сюжете.
- Действительно, – замкнутый круг... И что с этим делать?
- Как что? А Joker? Он выходит на сцену. Вот тут-то мы и можем понять, как косная инертная масса мертвых ликов вступает в противодействие с Живым. И это Живое не уступает по силе... Отсюда боль человеческая и страдание... И тоска по смыслу... Вот как эту тоску, эту жажду смысла описывает Фромм : «Все страсти и стремления человека являются попытками найти ответ на вопрос о существовании смысла или, как можно точнее сказать, попытками избежать безумия. И психически здоровыми, и невротиками движет потребность найти это объяснение, и единственное существенное различие состоит в том, что одно объяснение больше отвечает тотальным потребностям человека, и следовательно, больше способствует раскрытию его способностей и счастью, чем другое. Каждая культура предлагает свою модель, в которой преобладают определенные решения и, следовательно, определенные стремления и пути их удовлетворения. Имеем мы дело с примитивными религиями, теистическими  или нетеистическими религиями –- все они являются попытками дать решение проблемы существования человека. И утонченнейшие, и самые варварские культуры имеют одну и ту же функцию –- различие только в том, лучше или хуже данное ими решение. Человек, отклонившийся от культурной модели, также ищет ответ, как и его более ортодоксальный  собрат. Его ответ может быть лучше или хуже, чем ответ, данный его культурой, но это всегда другой ответ на тот же самый фундаментальный вопрос, поднятый человеческим существованием. В этом смысле любая культура –- религия, а любой невроз –- личная форма религии, при условии, что мы под религией имеем в виду попытку дать решение проблемы человеческого существования. » Еще более драматично выражается Юнг в итоговом произведении своей жизни: «Смысл моего существования - это тот вопрос, который задает мне жизнь. Или наоборот, я сам и есть этот вопрос, обращенный к миру; не ответив на него, я так и останусь с чужими ответами, и это уже буду не я. Я прилагаю титанические усилия, чтобы исполнить эту титаническую задачу » У него мы можем встретить также и своеобразный взгляд на проблему «вечного возвращения»: «Значительные жизненные проблемы никогда не разрешаются навечно. Если даже нам однажды покажется, что они разрешились, это пойдет нам только во вред. Видимо, смысл и цель наличия таких проблем состоят не в их разрешении, а в том, чтобы мы постоянно над ними работали, защищаясь этим от отупения и закостенения. » – Совсем близко к идее Joker’а, не правда ли? И не так все безнадежно, как кажется на первый взгляд. Повторюсь – силы инерции и Joker’а равны. Все зависит от той небольшой, – крохотной в сравнении с этими двумя силами, – добавки, которая может перевесить чашу весов в одну или в другую сторону. А добавка эта – твоя личная свободная воля. На чьей она стороне?
- Если однозначно скажу, что на стороне Joker’а – совру. Процесс колебательный.
- Потому и долгий... Давай, однако, вернемся к той теме нашего прошлого разговора, где я рассказывал о динамике развития общечеловеческого сюжета. Я хочу еще кое-что прояснить. Во времена седой древности, – Мирча Элиаде называет это мифологическим временем, где жили архаические люди, – общечеловеческий сюжет был стабильным. Он безличен. Он – не во времени, а в вечности. Элиаде пишет: «Превращение умершего в Предка соответствует включению человека в некоторую архетипическую категорию. Во многих традициях, например, в Греции, –- души обыкновенных покойников более не имеют памяти, то есть, теряют то, что было их исторической индивидуальностью. Превращение мертвых в лярв (злых духов), означает, в некотором смысле, их воссоединение с безличным архетипом Предка. Становится понятно, почему в греческой традиции только герои сохраняют свою личность (свою память) после смерти: совершая при жизни только образцовые действия, герой сохраняет память, потому что эти действия с определенной точки зрения были безличными ». Куда ни плюнь – везде, так или иначе, безличность и вечность. Но, рано или поздно, некто вышел за пределы безличности. Проявились отклонения от нормы – первые очаги уникальности. Вечность начала разворачиваться во Время. Стали развиваться индивидуальные сюжеты. Но сколько-нибудь существенные изменения в общечеловеческом сюжете накапливались за века и тысячелетия. Убыстрилась эта динамика в первом тысячелетии до нашей эры, но все равно, она была еще несопоставима с масштабом человеческой жизни. Событие Голгофы стало ключевым в человеческой истории: возник бинер  – Вечность-Время, совмещенный в Одном, или же безличность-уникальность, совмещенные в Одном. Этот бинер существует до сих пор. Но вот что касается динамики общечеловеческого сюжета, то после Голгофы, собственно, и началось именно то, что можно назвать общечеловеческим сюжетом. Он приобрел форму. И стал постепенно, медленно очень, – ускоряться. И вот, постепенно, к концу девятнадцатого века складываются несколько ключевых моментов, которые начинают оформлять предпосылки для новых ведущих обстоятельств, которые переведут человечество в другой уже сюжет. Что и может случиться в ближайшие годы. В Писании это называется Апокалипсисом... А что произошло? – Динамика изменений общечеловеческого сюжета, постепенно разгоняясь, начала нарастать скачками. В начале двадцатого века она стала сопоставима с масштабом человеческой жизни, а в конце двадцатого века они сравнялись. Я об этом уже говорил...
- Ты не сказал, что за ключевые моменты сложились на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, которые начали формировать новые ведущие обстоятельства...
- Да, извини. Это расцвет капитализма и предреволюционные настроения, –- во-первых. Во-вторых, несколько научных открытий: прогресс физики и возникновение теории атома и атомного ядра, теория Дарвина и психоанализ Фрейда...
- И в чем их значение?
- Наступил кризис Веры. Появилась трещина в массовом мировосприятии, которое до девятнадцатого века было религиозным. И эта трещина, этот раскол растет, несмотря ни на какие попытки залатать его, сделать вид, что «не заметили»... Все, – противоречие обнажено и глаза на него уже не закрыть. Люди сейчас снова толпами повалили кто в церковь, кто в эзотерику... Но той Веры, что была раньше, уже нет! Отдельные люди, отдельные группы людей еще могут пытаться искать защиту в религиозном мировоззрении, но общечеловеческая ситуация уже существенно иная.
- Пессимистично звучит.
- Наоборот! Переживание кризиса неизбежно. Кризис рано или поздно наступает в жизни каждого человека. Точно так же кризис наступает для человечества. Если проводить аналогию – то это подростковый кризис, когда происходит разворот от родителей к внешнему миру, первым шагам самостоятельности и ответственности. Это тяжело, – перестает работать вся прежняя картина мира, а новая еще не сформировалась... Мы все находимся на грани перехода в новый сюжет.
- И что это будет за сюжет?
- Невозможно сказать, так как это тот опыт, который еще не пройден, а потому  принципиально незнаком. Можно только сказать, что и здесь мы видим противостояние двух равных сил: косное, ригидное  – с одной стороны, и Живое – с другой. Как и в индивидуальной ситуации, все зависит от того, на чьей стороне будет сознание большей части людей...
- Ну, тогда это провальная ситуация. Если даже тем немногим, осознавшим Joker’а, так сложно отдаться ему, то что говорить о большинстве, которое как раз и стремится только к устойчивости и косности.
- Не спеши с выводами. Во-первых, количество людей, готовых к Живому, возрастает с каждым днем. Во-вторых, не стоит забывать, что сама по себе жизнь – удивительная Игра, где в один момент все может стать вверх ногами, – что, собственно, сейчас и происходит. И вообще, – «Если Бог за нас, то кто против нас? »...
- Но все же, каков прогноз?
- Я – не из «Бюро прогнозов». И не предсказатель.
- Ну а хоть какие-то черты возможного будущего сюжета, если все сложится хорошо.
- Что значит хорошо или плохо? Все сложится так, как сложится. Работай над собой, – это будет твой вклад в то, как все сложится...
- Ну а все-таки?
- Хорошо. Я считаю, что раскол массового религиозного сознания дает возможность нашему общему сюжету разворачиваться в сторону пути индивидуации для все большего числа людей. Пути от массового религиозного сознания – к индивидуальному Объемному сознанию, то есть, к переживанию единства с Целым, оставаясь самим собой. Массовое религиозное сознание – это растворение и потеря себя. В индивидуальном Объемном сознании будет снята бинарная оппозиция безличность-уникальность...
- По-моему, то, о чем ты говоришь, – раскол религиозного мировоззрения, – очень хорошо проявлено в литературе, и, в частности, в драматургии. Например, чеховские герои – переживают бесцельность и трагизм своей жизни именно по причине отрыва от религиозных корней... Их положение действительно безвыходно: они чувствуют крушение старой опоры в сознании, но не вступили еще, – и не могут вступить, – в новую фазу, фазу индивидуации.
- Да и не только чеховские герои... Литературные стили очень точно отражают то, что происходит в массовом сознании. Середина двадцатого века – экзистенциализм , – попытка осмысления кризиса. Появление категорий выбора, ответственности, причастности бытию. Начинается попытка преодоления кризиса, которая приводит к его дальнейшему углублению. Тогда, уже ближе к концу двадцатого века появляется постмодернизм, который подвергает деконструкции все мировоззренческие устои, все философские парадигмы . Кто-то определил постмодерн, как краткую паузу перед качественным скачком или же разрушением... В современных нам текстах постмодернизма мы в прямом виде встречаемся с аналогией подросткового кризиса (разворота, «отказа» от Отца) – понятием «смерти Бога», которое, впрочем предвосхитил еще Ницше, но слишком рано предвосхитил: «Смерть Бога – фундаментальная метафора постмодернистской философии – отказ от идеи внешней принудительной причинности, характерной для линейного типа понимания детерменизма . Эта метафора восходит к постулату Ницше «старый Бог умер» и к протестантскому модернизму. Но если в рамках протестантского модернизма «смерть Бога» выражала идею интеллектуальной и моральной зрелости человека, лишая его универсальной объяснительной формулы, позволяющей маскировать свое незнание ссылкой на высшую инстанцию и конечную причину и заставляя принять моральную ответственность персонально на себя, то в постмодернизме «смерть Бога» ориентирована на переосмысление самого феномена причины, переориентацию с понимания ее как внешнего фактора причинения к пониманию ее как имманентного  перехода предела. В постмодернистской системе отчета понятие Бога символизирует собою идею наличия финальной и исчерпывающей внешней причины, а метафора «смерть Бога» – установку на осмысление имманентности ». Или вот что дальше мы находим у Фуко : «Убить Бога, чтобы освободить существование от существования, которое его ограничивает, но также подвести его к тем пределам, которые стирают это беспредельное существование. Это означает, что «смерть Бога» обращает нас не к ограниченному и позитивному миру, она обращает нас к тому миру, что распускает себя в опыте предела, в акте эксцесса, преодолевающем этот предел, переступающем через него, наступающем на него ».
- У меня опять мозги набекрень. Но кое-что начинает вырисовываться. Действительно, прошлая картина мира летит в тартарары. Боль какая-то в душе проявилась, когда ты все это говорил. Как-будто из меня вынули все внутренности и я пустой. Но не приятно пустой, а именно до боли пустой... Но у меня к тебе еще один вопрос: что же там, за всеми этими матрицами культурно-информационными, там – в основании всего? По версии буддизма – Пустота. А ты что скажешь?
- Пустота – это тоже что-то, что можно себе представить. В основании же находится то, что невозможно отобразить никакими средствами. Когда ранне-христианские мистики бились над этим вопросом, возникло так называемое апофатическое богословие. То есть, богословие «отрицательное» – никакие имена, в силу их недостаточности, не могут быть использованы для описания Единого. Так вот, пока мы с тобой не применили постмодернизм, а именно: деконструкцию к мистицизму, – а мы это еще проделаем, чтобы прийти к Постструктурной или просто Структурной Алхимии, – я смело сошлюсь на одного из первых христианских мистиков Дионисия Ареопагита : «Итак, мы утверждаем, что Причина всего, будучи выше всего, и не сущностна, и не жизненна, и бессловесная, и не есть тело, не имеет ни образа, ни вида, ни качества или количества, или величины, на каком-то месте не пребывает, невидима, чувственного осязания не имеет, не воспринимает и воспринимаема не является, Ей не свойственны беспорядок, смута, беспокойство, возбуждаемые страстями материи, Она не бессильна, как не подвержена чувственным болезням, не имеет недостатка в свете, ни изменения, ни тления, ни лишения, ни разделения не претерпевает и ничего другого из чувственного она не представляет собой и не имеет ». И еще одно место из Дионисия: «Полное неведение и есть познание Того, Кто превосходит все познаваемое ». И, наконец, еще одна фраза из Августина, на которой я сегодня поставлю точку: «Господь есть в большей степени я, чем я сам ».

Никогда еще я не чувствовал себя настолько выжатым, как после этого разговора с Кириллом. Несколько дней я валялся в постели и ничего не делал. Отменил всех пациентов, отключил телефон, ничего не читал. Пробовал, для компенсации, смотреть старые добрые комедии по видику. Лишь дней через пять вошел в рабочую форму...

Вот, Анютка, такие дела... А с моим «вечным возвращением» ты столкнулась сама. Одна из его («вечного возвращения») граней проявлялась в моем отношении с женщинами, в сценарии, который отразился и на тебе. Ты все верно поняла, когда в последнем нашем разговоре, уже по телефону, сказала, что не хочешь быть еще одной женщиной, которая стала мне просто другом... Почти верно... Ведь ты не знала тогда о Joker’е. А я еще не предполагал, что Делание вскоре подведет меня к новому сюжету... Или к поражению... Верю, что к новому...
Пока, Анюта.
Максим
(17.08.03)




































9. Магический Театр


"Что? - спросил импровизатор. - Каково?" "Удивительно", - отвечал поэт. "Как? Чужая мысль чуть коснулась вашего слуха и уже стала вашей собственностью, как будто вы с нею носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно... Итак, для вас не существует ни труда, ни охлаждения, ни этого беспокойства, которое предшествует вдохновению. Удивительно. Удивительно!" Импровизатор отвечал: "Всякий талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каракского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит, уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами? Так никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждою внешнею волею. Тщетно. Я сам хотел бы это изъяснить."
 Александр Сергеевич Пушкин "Египетские ночи"

Науки, достойные подражанию, таковы, что посредством их ученик сравнивается с творцом и так же производит свой плод.
Леонардо да Винчи «Книга о живописи»


Это называется – гиперкомпенсация. То, что произошло с Раймондом Луллием . То, что произошло и происходит с миллионами людей, с тысячами искателей истины. То, что произошло со мной... Споткнувшись о неумение любить любовью земной, человек начинает искать пути реализации в чем-то другом. Часто, в результате такой вот гиперкомпенсации – ухода с головой в творческую деятельность – возникали гениальные шедевры искусства, научные открытия, мистические озарения... Но... Но, меня лично не оставляла «бескрайняя, жгучая, злая тоска по всему, что есть... »
Моим островком творчества, местом, где я был достойным учеником Joker’а, – где я был заодно с ним, стал Магический Театр. Я смирился с неудачей в любви и отодвинул задачу научиться любить на призрачное «потом»... Конечно, я любил и умел любить своих друзей, пациентов, участников групп, но то была другая любовь, не требующая тотальной вовлеченности и подвига. «Лицо возлюбленной», как называл это Ухтомский, стало для меня абстракцией...
Весь период с девяносто восьмого по две тысячи второй год я был поглощен созданием группы и творчеством в Магическом Театре. С Кириллом в эту пору я встречался очень редко – он много путешествовал по Европе. С Магическим же Театром постепенно происходили удивительные метаморфозы. Если на первых порах я пользовался каноническими приемами Психодрамы, Гештальттерапии, Нейролингвистического программирования, Психосинтеза и Холодинамики, то примерно с девяносто девятого года мои действия перестали вписываться в эти каноны и вообще в какую-то психологическую логику. Я доверял тому, что происходит внутри меня. Я научился слышать Joker’а и действовать, доверившись ему. Период проб и ошибок закончился, и я не стану писать о тех четырех годах (с девяносто пятого по девяносто девятый), когда я учился на ошибках. Началась фаза свободного творчества. Я мог, например, «разобрав личность на фигуры», бездейственно и безмолвно сидеть в уголке, наблюдая за происходящим, – не желая, да и не смея вмешиваться, хотя, на первый взгляд, динамика шла по кругу, – я знал (не понимал – причины мне были неведомы и слава Богу!), что вмешиваться в данный момент нельзя, – добившись результата в малом, погубишь нечто большее... А уже в следующем сеансе я с первой минуты был строг и директивен, мог позволить себе навязать некое «свое» мнение. Или вдруг, в разгар событий, сказать: «Нужно ввести в Театр прапрабабушку по материнской линии в седьмом поколении!» – вводили эту прапрабабушку (через передачу Зеркала и роли) и вскрывалась мощнейшая блокировка в жизни главного действующего лица. Откуда я знал, что именно прапрабабушка, именно по материнской линии, именно в седьмом поколении? – Понятия не имею, но знал. Знал абсолютно твердо, хоть под присягу становись. Может быть, это была метафора? – А хрен его знает, – но работало ведь!
Все ближе мне становился бергсонианский интуитивизм, ибо и сам я опирался исключительно на интуицию, оставляя за бортом работы дискурсивное мышление, анализ и прочую галиматью. Похоже, это были первые реальные попытки выхода за пределы разума. Как говорил Бергсон : «Вы можете сколько угодно предаваться глубокомысленным рассуждениям о механизме разума, но таким методом вам никогда не удастся выйти за его пределы. У вас может получиться нечто более сложное, но вряд ли более высокое или хоть сколько-нибудь необходимое. Вам придется брать это штурмом. Вы должны актом воли бросить разум за его пределы. » Интересно бергсоновское определение интуиции: «Под интуицией я разумею инстинкт, ставший безучастным осознаванием себя, способным размышлять над своим предметом и расширять его до бесконечности. »
Постепенно меня увлекли идеи традиционализма Рене Генона , его взгляды на природу интуиции: «Перечисляя самые важные признаки метафизики, мы уже говорили, что она, между прочим, представляет собой разновидность интуитивного, непосредственного знания, в противоположность знанию дискурсивному и опосредованному, которое принадлежит рациональному уровню познания. Интеллектуальная интуиция является даже более непосредственным знанием, чем интуиция чувственная, поскольку первая оказывается за пределами различия между субъектом и объектом, в то время как последняя только и может существовать благодаря ему. Интеллектуальная интуиция представляет собой в одно и то же время и средство познания, и само знание, в котором субъект и объект познания тождественны друг другу... Из этого самым прямым образом следует, что бытие и знание о бытии есть, в принципе, одно и то же. Это два неотделимых друг от друга аспекта одной-единственной реальности, которые уже нельзя различить на уровне недвойственности ».
Безоговорочно доверяя интуиции, я убедился, что до тех пор, пока я слышу Joker’а и слушаюсь его, я не ошибусь, какой бы парадоксальной ни была ситуация. Примеров тому – масса. Случилось так, что у меня появилось несколько друзей в Москве. И мне было важно с ними хотя бы периодически видеться. Частые поездки в Москву требуют дополнительных денег, а я никогда не был богат. Так что, сложилась в двухтысячном году у меня группа в Москве. И вот, как-то в одно воскресенье на Магический Театр в Москве пришло несколько новых людей – посмотреть на «легендарного консультанта и мага» (прошлые занятия прошли действительно очень удачно, красиво и эффективно, так что пошли слухи). И именно в этот раз у меня возникает состояние, когда я чувствую, что все, что бы я ни сделал на занятии, будет фальшиво и неестественно. Чуть позже я понимаю, что Joker предоставил мне возможность пережить ситуацию «провала», потерю наработанного имиджа. И вот я предполагаю, что больше эти люди, скорее всего, не придут (а возможно и вся группа, увидев меня беспомощным – распадется), что они уже разочарованы тем, что увидели, и их надежды не сбылись... И подмывает меня все объяснить, оправдаться. Только знаю я, что любые объяснения в таких ситуациях бесполезны. И я принимаю свой провал и не пытаюсь что-то изменить – ведь изменю-то я при этом, прежде всего, себе...
Не было никаких гарантий, что группа соберется в следующий раз – вполне было возможно, что она прекратит свое существование, и тем самым закроется источник небольшого, но заработка в Москве. А в Москве мне бывать необходимо, так как там живут несколько моих друзей и еще два-три человека, действительно нуждающиеся в моей помощи. Но для группы произошло полезное и своевременное действие – разрушился образ кумира (как раз вовремя, так как из-за эффективности предыдущих занятий в группе такой образ меня начал складываться) и, оглядываясь назад, я вижу, что это, оказывается, – лучшее, что я мог сделать тогда.
В следующий раз пришли все в полном составе, включая и новых участников, и признались, что для каждого прошлое «провальное» занятие каким-то образом оказалось поворотным в тех или иных аспектах жизни.

За несколько лет упорных тренировок, проб и ошибок у меня стали проявляться в Магическом Театре (увы, пожалуй, только там – гиперкомпенсация!) три основные позиции Мага, как они определяются в христианском герметизме: « – Научитесь концентрации без усилия; – Превратите труд в игру; – Сделайте любое иго благом ».
Появились сиддхи . Проявляя и исследуя их, я, кроме того, что добивался мощных результатов в Магическом Театре, стал глубже понимать слова апостола Павла: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною ».
Я, например, мог уверенно сказать, где-нибудь по ходу действия: «То, что с тобой сейчас происходит, связано с эпизодом, который случился четырнадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в два часа дня,» – в этот момент главный герой вдруг заливался слезами и вспоминал эпизод, который действительно имел место быть, и который вызвал психическую травму, послужившую завязкой для возникновения проблематики главного героя. Сам же он уже пятнадцать лет не мог вспомнить это событие. Воспоминание и последующая работа приводили к исчезновению симптомов и пересмотру жизненных позиций. Таких примеров множество. Все они разные... Или я мог описать черты какого-то человека, давным-давно присутствовавшего в жизни главного героя, или какие-то обстоятельства его прошлой жизни, о которых он и сам-то забыл... Каким образом мог я знать все это? – Непонятно, да и не важно. Важно, что я знал!  И я верил в то, что я знал. Это была Игра. И все это не вызывало у меня даже удивления...
Появилась совершенно необъяснимая связь со временем и возможность «перемещаться» во времени, если это было необходимо и «можно» («можно» – это особое ощущение, как-будто нечто – Joker (?) «дает добро» на то или иное действие; этого «можно» иногда приходилось дожидаться, а то оно и вовсе не появлялось в ходе нескольких сеансов, затем вдруг проявляясь несколько раз подряд в одном сеансе). После «разборки личности на фигуры» и каких-то первичных действий, я мог назвать дату и место (например, 1604 год, Париж и тому подобное) – я в этот момент чувствовал поток мурашек в руках, – и у всех фигур, и у главного героя резко менялось состояние, вплоть до ярко выраженных физиологических проявлений. «Части личности» в этот момент становились персонажами некоего события, которое сами же с удивлением и, в то же время, с полной уверенностью, описывали. Дальше шла разборка с этим событием, после чего уже преобразившиеся его участники «возвращались» в сегодня, становясь при этом трансформировавшимися «частями личности», готовыми к сборке и новому качеству жизни главного героя.
Поражало вот что: люди, которые до начала Магического Театра не могли похвастаться живостью воображения, с необыкновенной легкостью включались (себе же на удивление) в Игру. Это – заслуга Зеркала. И, как выражался Парацельс : «Три основные принципа, лежащие в основе всякой мудрости - суть Молитва, Вера и Воображение ».

Иногда я знал, что в пространстве комнаты проецируется сейчас сцена из «Вечности», например, «инцестуальный брак богини Бейи и ее сына Габрикуса », в процессе которого Бейя пожирала своего сына. Я просил главного героя увидеть эту сцену, просил лишь намеком, – и через минуту главный герой (да и вся группа тоже) был захвачен этим зрелищем, созерцая его в деталях, как действительно происходящее здесь (я в тот момент и не сомневался, что именно здесь оно и происходит), более того, в нем начинала происходить трансформация, которая и была необходима для его жизненного сюжета...

Постепенно чувство «можно» (Joker «дает добро») расширялось на колоссальное многообразие средств, меняющих (но только в данной ситуации и у данного конкретного человека – в остальное время все это – бесполезно) состояние человека, приводящих к трансформации его проблематики, отношения к жизни, появлению определенной нравственной позиции. Например, это могло быть, в одном случае, рисование для главного героя иероглифической монады Джона Ди , в другом – просто показ одной из «парадоксальных эмблем Дионисия Андреаса Фрейера , иконы, чтение какого-то отрывка из Писания, а то и просто из некоего текста... Сработать могло все что угодно, лишь бы чувствовать это самое «можно».
Чуть позже появилась возможность «просить проявиться» некий архетип или божество (из разных пантеонов, – Деметру, Изиду, Ману, Шиву...), – человек получал ответ на свои вопросы или даже преображался, созерцая или вживаясь в данный образ.
После того, как я прошел круг погружения в Мажорные Арканы Таро (за двухтысячный год), стало «можно» иногда вызывать тот или иной Аркан (или несколько сразу) для трансформации определенной «части личности».
Очень интересное общение сложилось с потоками основных алхимических субстанций – Серы, Ртути (Меркурия) и Соли. Если я чувствовал, что «можно», я говорил: «в область груди сейчас войдет «поток Ртути», затем, через три минуты «поток Серы» и еще через пять минут «поток «Соли» (в разных комбинациях, местах, пропорциях). После чего главный герой действительно чувствовал некие преобразующие его «потоки», которые, складываясь вместе, сплавляясь, вызывали «красно-золотистое свечение» в области груди. – С тех пор его проблема или система взглядов действительно кардинально менялась.
Естественно, на халяву такое «можно» не случалось, и главному герою в большинстве случаев приходилось попотеть на Магическом Театре, чтобы путем искреннего самопроявления, намерения, усилий, создать возможность для такого рода «магических» пассов.
Во всем этом очень важную роль играли мои занятия деконцентрацией. Ведь именно в этом состоянии я работал. И именно нефизическое внимание, которое при этом выступало на первый план, помогало мне либо «увидеть» то, что происходит, либо способствовать тому, чтобы проявились архетипы, алхимические или арканные «потоки» и многое-многое другое. И, безусловно, Молитва...

Схемы, по которым производилась «разборка личности», тоже спонтанно менялись. В первые годы я пользовался сравнительно простыми схемами «разборки», существующими и в Психодраме, и в Психосинтезе, – Страх, Гнев, Ревность, Радость, Ребенок, Родитель, Мудрец и тому подобное, вводились иногда фигуры реальных людей – членов семьи, предков. Постепенно схемы стали усложняться и включать более абстрактные категории. Например: Убеждения о себе, Убеждения о людях, Убеждения о мире, – при этом не уточнялось, какие именно убеждения, – так как человек редко знает свои истинные убеждения. Дело обстояло так, что после передачи Зеркала и состояния, – в том, кто играл некие Убеждения, как раз и проявлялось – что же они из себя представляют... Это могла быть схема с такими ролями: Проблема (без уточнения), Акценты поведения, Образ жизни, Воспоминания, подкрепляющие проблему, Фантазии, Подавленное чувство (не уточнялось – какое)... Иногда мне приходила интуитивная подсказка для такой структуры: Ты в 35 лет, Ты в 27 лет, Ты в 19 лет и Ты в 9 лет. (Были даже Ты в момент родов, Ты в 117 день беременности, Ты в момент зачатия и Ты до зачатия – ну не бред ли? – но работало!). При всем моем скепсисе к идее реинкарнации могла возникнуть структура: Твое прошлое воплощение, Твое позапрошлое воплощение, Твое позапозапрошлое воплощение, Твой центр и Твои теперешние мысли, – с «фигурами» из разных «плоскостей» жизни... Бывали и совсем простые: Чувства и Мысли, Персона и Тень, Земля в тебе и Огонь в тебе, Адам и Ева в тебе и много-много других. Прошло несколько сотен Магических Театров, а структура «разборки» не повторялась ни разу. Даже с разными людьми. Я знал, что каждая ситуация настолько уникальна, что повторяться нельзя. Потом уже, позже, пришла возможность играть на одной и той же схеме, как Паганини играл на одной струне... Но вариации были и остаются  неисчерпаемыми...

Я «пьянел на сцене». Это было свободное творчество, импровизация. Ни с чем не сравнимое переживание себя Импровизатором. Об этом есть строки у Мирча Элиаде: «Современный человек имел бы даже право видеть в столь полной приверженности архаического человека архетипам и повторению не только зачарованность первобытного существа своими первыми свободными действиями, спонтанными и творческими, и поклонение им, повторяемое до бесконечности, но также и чувство виновности человека, только что оторвавшегося от "рая животности" - чувство, побуждающее его вновь включить в механизм вечного повторения природы те несколько изначальных спонтанных и творческих действий, которыми было отмечено возникновение свободы. Продолжая такой критический анализ, современный человек мог бы даже обнаружить в этом страхе, в этих колебаниях, в этом изнеможении перед любым действием (перед необходимостью совершить какое-либо действие), не имеющим архетипа, тенденцию природы к равновесию и покою. И он обнаружил бы эту тенденцию в том спаде, который неизбежно следует за любым бурным порывом жизни, и который иные способны видеть даже в стремлении связать воедино реальное бытие с помощью знания. В конечном счете, современный человек, который принимает историю или делает вид, что принимает ее, мог бы поставить в упрек архаическому человеку, пленнику мифического уровня архетипов и повторения, его творческое бессилие, или, что сводится к тому же, его неспособность принять риск, связанный с любым творческим актом. С современной точки зрения человек может быть творцом лишь в той мере, в которой он историчен. Иными словами, ему запрещено любое творчество, кроме того, которое берет начало в его собственной свободе, а следовательно, ему отказано во всем, кроме свободы творить историю, творя самого себя. » И об этом же – стихи Импровизатора из «Египетских ночей»:
«Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет пыль и лист несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен,
На чахлый пень - спроси его.
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночь и мглу?
Затем, что ветру и орлу,
И сердцу девы - НЕТ ЗАКОНА.
Таков поэт. Как Аквилон,
Что хочет, то и носит он.
Орлу подобно он летает,
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона, избирает
Кумир для сердца своего .»

При всем этом я отдавал себе отчет в том, что карьера Импровизатора – отнюдь не завидная карьера. Несмотря на успех «постановок», я нередко сталкивался с непониманием при попытке объяснить кому-то, – что же происходит на Магическом Театре. Объясняешь – отмахиваются – «фигня». Или – «знаем, это типа Психодрамы». Кроме того, Joker ясно давал понять, что не иметь мне в социуме ни стабильного положения, ни надежного дохода. Путь Импровизатора – путь человека, всегда нуждающегося и неустойчивого. Именно из этой неустойчивости и черпает он вдохновение для своих импровизаций... Ну, да это понятно было еще после первых встреч с Кириллом...

Самое главное, на мой взгляд, произошло, когда я, а затем и участники группы стали понимать, что Магический Театр перестал быть просто методом для решения каких-то личностных проблем. То есть, это его качество, конечно же, осталось, но переместилось на третье место. Важно то, что Магический Театр стал местом исследования и коррекции архетипических сюжетов , а благодаря этому – некой школой нравственного взросления и очеловечивания...

Сколько ни рассказывай, все равно не до конца понятно, что же это за Магический Театр такой. Непонятным он и останется, пока его не попробовать на себе. Приведу один случай, который мне хорошо запомнился. Было это в две тысячи первом году, летом. Собралась группа из семи человек. В основном те, кто уже бывал на Театрах и не раз. Вызвалась на главного героя Надя – женщина лет сорока пяти. Она не работает, – в семье зарабатывает муж; Надя же увлекается тем, что шьет разные наряды. Перед Магическим Театром, за чаем, Надя горячо рассказывает сцену из пьесы Чехова «Медведь». Видно, что пьеса взволновала ее. Надя несколько раз повторяет монолог Поповой: «Мой муж, – этот лучший из мужчин, которому я отдала свою молодость, свое счастье, свое состояние, – самым бессовестным образом обманывал меня на каждом шагу! ... Изменял мне, сорил моими деньгами, шутил над моим чувством... И, несмотря на все это, я любила его и была ему верна. Мало того, он умер, а я все еще верна ему и постоянна. Я навеки погребла себя в четырех стенах и до могилы не сниму этого траура »...
Итак, Надя села и начала говорить о своей верности мужу, которую она считает фальшивой. От этого возникает чувство презрения к себе и к мужу тоже.
- Ну, и чего ты хочешь?
- Хочу найти свою Игру...
Атмосфера повисла скучная. Чувствуется, что в голове у Нади полный туман. Запрос у нее есть, и это очевидно, но она его совершенно не осознает и «гонит какую-то пургу». Народ в группе заскучал. Я продолжаю неторопливо расспрашивать, – на самом деле тяну время, прежде чем интуитивно набреду на схему, по которой и смогу строить Театр, чтобы он был живым. Наконец, говорю:
- Ты тумана нагнала. Никакой согласованности в твоих словах нет. Вот что, – давай посмотрим тебя в таком раскладе: Верх-Середина-Низ .
- Надя выбирает на роль Верха – Юлю, на Середину – Таню, на Низ – Ксению. Я передаю участникам состояние Зеркала, затем Надя передает состояния своего Верха, Середины и Низа  актерам.
Поехало... Верх забирается на табуретку и напряженно стоит. Середина рыхло осела в кресле. Низ неприкаянно ходит по комнате. Спрашиваю, кто что чувствует, – выясняется, что Верх перевозбужден, Середина как будто переела, Низ наоборот вдруг захотел есть.
- Что мы имеем, – говорю, – перевозбужденный Верх, недостаточно напитанный энергией Низ, а Середина, видимо, настолько была перевозбуждена в свое время, что теперь стала как пробка. В Середине мы имеем непроходимость – блокировку. Между Верхом и Низом, в результате, нет устойчивой нормальной связи, поэтому голова носится с идеями фикс о верности и презрении, накручивая на это все, что под руку попадется, – сегодня, в частности, муссируя монолог Поповой из «Медведя». Хотя именно этот монолог и даст нам косвенную подсказку...
Для начала, чтобы хоть на несколько минут оживить то, что происходит, мы с Серегой (еще один участник группы) растягиваем Надю за руки. Середина после этого говорит, что ей стало чуть полегче.
- Тут физическими упражнениями не обойтись, – говорю, – хоть пять лет растягивайся, а до смысла, до сути нужно иначе добираться...
У Нади возникает желание, чтобы ее за руки держали мальчик и девочка. – Хорошо, - выбирай себе Внутреннего мальчика и Внутреннюю девочку. Надя выбирает Серегу и Лену. Я передаю им Зеркало, Надя – состояния Внутренних мальчика и девочки. Девочка чувствует себя живенько и бодро. Мальчик – вялый и рыхлый. Его даже физически раздуло. Надя пробует взять их под руки, – Мальчика справа, Девочку слева и станцевать с ними. Девочка охотно подтанцовывает, Мальчик же едва волочит ноги, выпячивает пузо и зевает.
- Вот тут-то, – говорю, – мы используем подсказку из текста «Медведя»: «Я навеки погребла себя в четырех стенах и не сниму этот траур». Кроме дисбаланса Верха-Середины-Низа, мы видим еще и перекос правого-левого, – Мальчика и Девочки. Чего не хватает Мальчику? – Дисциплины, то есть неких регулярных действий, которые привели бы Надю к преображению. «Погребла себя в четырех стенах» – это как раз твоя ситуация. Но для того, чтобы была дисциплина, необходимо стремление, намерение...
Надя что-то ворчит про свою нелюбовь к дисциплине. Я отвечаю, что в нашем контексте, дисциплина – это некая целенаправленная деятельность, отвечающая Сверхзадаче жизни. При этих моих словах о жизненной Сверхзадаче, Верх слезает с табуретки, Середина говорит, что ей еще полегчало, Низ начинает успокаиваться и садится. Девочка по-прежнему активна. Мальчик – вял.
- Но стремление и намерение... Какое? К чему? Какова эта самая Сверхзадача? Ты говорила о желании начать свою Игру, – я поморщился тогда и сказал, что не верю. Но сама идея «своей Игры» плодотворна...
Надя оживляется. Впервые за вечер видно, что она уже ищет не «от головы». Она озадачена. Какое стремление? Какая сверхзадача?
Я интуитивно чувствую, что дело идет «по-крупному». Надя не вписывается в свое место в жизни, то есть, в предназначение свое. Отсюда и энергетические перекосы Верх-Середина-Низ и правое-левое (мужское-женское). Итак, речь идет о масштабе Миссии. Нужно, чтобы Надя хотя бы на минуту прикоснулась к этому масштабу в себе. Как это осуществить? – Чувствую, что сработало «можно» – пододвигаю пустой стул, призывая туда (Господи! Как это объяснить?) Двенадцатый Аркан Таро . Предлагаю Наде сесть на этот стул и пропустить через себя поток присутствующего там (!) Двенадцатого Аркана. Надя садится – невооруженным глазом видны интенсивные внешние изменения (мимика, дыхание, микродвижения) и Нади, и всех «фигур». Мальчик и Середина взбодрились. Надежда описывает ощущения наполнения в ногах и тепло в области матки. Я предлагаю ей обратиться к Аркану и спросить о Сверхзадаче... Надя улыбается – ответ пришел: «Плодить женщин!»
- Отлично! Интуитивно ты этим и пытаешься заниматься: шитье одежды, поиск имиджа... Но для тебя это пока не целенаправленная деятельность, а отдельные опыты. Итак, Сверхзадача ясна и ее можно выразить словами: «Помогать женщинам становиться Женщинами». На вопрос «Что» ответ есть. Остается выяснить «Как». И здесь ответ практически готов: ты умеешь действительно преобразить женщин, я лично видел потрясающие результаты, - но это пока не деятельность, а кустарщина. Так вот: то, что нужно – это перейти от случайных попыток к постоянной деятельности в этом направлении. Создать женский клуб, например. От хобби – к профессии. Ибо у множества женщин есть запрос на это – стать Женщиной с большой буквы. Во всем, – во внешнем виде, в имидже, в поведении – а ты и этому можешь научить... Это и будет выходом на свою Миссию. Пора выходить из «запертости в четырех стенах»...
При этих словах все «фигуры» и сама Надя сияют. На всех нас снизошло состояние ясности, цельности и благости. «Фигуры» готовы к сборке. Отдают состояния и Зеркало.
В результате у Надежды – энергичное, спокойно-радостное настроение. Вверху ясно и вдохновенно, в середине – прозрачно и благостно, внизу – уверенно, тепло и наполненно. Плюс – точное знание, что делать в жизни. Да еще и два потока ощущает: справа – вверх, слева – вниз. Как по «классике» .
- Вот это состояние и будет для тебя, Надя, критерием, что ты на верном пути и на своем месте в жизни...
Через месяц у Нади появился небольшой клуб, который развивается и поныне. Сейчас она сама уже не справляется с потоком женщин, – появились ученицы...

Еще одна участница группы – Инна, которая не была задействована в роли, пришла в восторг:
- Я несколько лет провела в эзотерической группе, где люди с подобными проблемами годами не могли справиться. Хотя занимались по многу часов в день кропотливой энергетической практикой. А тут так просто и изящно за час!..
- Все не так просто, как кажется. Я не могу поставить на конвейер подобную процедуру и всех разбирать на Верх-Середину-Низ, так чтобы всегда выходило также сильно, надежно и с наглядным результатом. Такой конвейерный Театр не будет Живым! Ситуация Надежды уникальна. Она, как тебе сказать, – созрела... И я это просто уловил. И Магический Театр... Только постоянная импровизация делает его Живым. Он неповторим. Его нельзя сделать унифицированным, запатентовать и поставить на «поток». Иначе получить озарение за полчаса мог бы любой дурак, заплативший за участие. Все складывается так, что приходят неслучайные люди, и Театр дает им решающий толчок для перехода в новое качество жизни...

Но самое главное все равно было не для меня на этом «пиру жизни». «Труд гистриона  принес ему ни с чем не сравнимую радость, может быть, первую в жизни; но звучал последний стих, убирали со сцены последний труп – и его снова переполнял отвратительный вкус нереальности. » Заканчивался Магический Театр, расходились гости, и я опять оставался наедине со своей болью...

















































10. Ямвлих , Зосима из Панополиса ,
Альберт Великий  и Герхарт Дорн


Странно то было и горестно, но не более странно и горько, нежели всякий удел человеческий: в своем суровом самоотречении этот художник, убежденный, что работать он может, лишь исходя из глубочайшей правдивости и неумолимо ясной сосредоточенности, художник, в чьей мастерской не находили себе прибежища ни прихоти, ни сомнения, - он в своей жизни был дилетантом и потерпевшим крушение искателем счастья, и он же, ни за что не соглашавшийся показать кому-то неудачную картину или рисунок, глубоко страдал под темным бременем бессчетных неудавшихся дней, неудавшихся лет, безуспешных попыток любви и жизни.
Герман Гессе «Конская Круча»



В детстве у меня был диафильм. Я часто смотрел его. Не помню точно его содержание, помню только один кадр, который поразил мое воображение и остался в нем надолго. То была Прага – Собор Святого Витта и Химеры на этом соборе. Иногда, тоже с детства, мне снился один и тот же сон: будто бы я, – пожилой уже человек, стою возле этого Собора на фоне Химер с чувством не то разочарования, не то какой-то глубокой потери. Как только я услышал слово Алхимия, (а, впервые я услышал его достаточно рано – лет в семь-восемь, – не помню уже откуда), просыпаясь всякий раз после этого сна, я знал, что там, во сне, тот я, стоящий возле Химер – Алхимик. Не скажу, чтобы уж очень часто, но раза три в году такой сон мне снился... Снился до недавних пор, пока в состоянии, близком ко сну, но все же не во сне, мне в деталях предстал этот сюжет, как некое видение... Я скептически отношусь к идеям реинкарнации, - ну не то чтобы совсем скептически, но считаю, что все, что касается предсуществования души или ее состояния после смерти – загадка, тайна, которой незачем попусту жонглировать, если нет ясного и очевидного опыта непрерывности самого процесса перехода от одной жизни к другой, ежели таковой действительно имеет место быть. Но мощь моего видения была неоспорима: это и обилие деталей, и осознание местности, которой я никогда прежде не видел, и глубина переживаний...
«Когда современная глубинная психология Юнга поставляет достаточный материал относительно возрождения прошлого опыта в снах, видениях и фантазиях людей, которые – находясь в нормальном сознании – ничего об этом не знают (из-за чего, например, ритуалы и символы древних таинств вновь появляются в полном свете дня XX столетия), тогда утверждение, необходимое для объяснения возможности реинкарнации, перестает быть только постулатом, но становится выводом, основанным на опыте и обладающим высокой степенью вероятности.
Сферу, в которой хранится прошлый опыт, Юнг обозначил, как коллективное бессознательное. Но почему коллективное? Почему не индивидуальное? Не потому ли, что переживания прошлого, всплывающие из глубин сознания, имеют много общего и во всяком случае на удивление схожи?..
Будучи истинным ученым, Юнг оставляет открытым вопрос, является ли коллективное бессознательное общим хранилищем для всего человечества или же это совокупность, выведенная путем синтезирования качеств, общих у различных индивидов. “Метафизика”, так сказать, коллективного бессознательного была лишь немного разработана Юнгом. Но как бы там ни было, факты, собранные и предоставленные им, по меньшей мере с одинаковой легкостью поддаются интерпретации как с точки зрения перевоплощения, так и с точки зрения коллективного бессознательного ».

Как бы то ни было, я пока (!) не претендую на то, что эпизод, который, возможно, произошел в Праге шестнадцатого века, – а именно этим веком «датируется» мое видение, – случился со мной (само видение случилось в декабре двухтысячного года). Вот что, однако, было:
Мне пятьдесят два года. Недавно я пережил сильнейшее потрясение и потерю. Меня оставила любимая. Она умерла. Ей было чуть больше сорока лет и звали ее Агриппа. Тридцать лет я работал над Камнем. После ухода Агриппы – невообразимая тоска и боль. Я хожу по Златой улочке до Панкрациума  и обратно, – это рядом с Собором Святого Витта.
Я потерял себя. Я потерял цель. Я потерял смысл. Даже Камень мне уже не нужен. Это длится уже семь лет, – с тех пор как она умерла. Я работаю по инерции. Но у меня есть ученик. Парнишка бережет меня. Он верит в Делание. Он верит, что я знаю. Он – как свет в моей жизни. Семь лет для меня длится затмение Солнца. Есть только корона вокруг этого Солнца. Что-то нужно, чтобы понять, что жизнь продолжается, чтобы делать свое дело с любовью. Я делаю без любви. А парень – верит в меня и любит меня. Я знаю, что ему тоже придется хлебнуть очень много страдания и боли на этом пути. Но он преодолеет, он живет этим. Он – в своей судьбе и принимает все как есть. Он знает, как мне тяжело, но он не бросит меня. У меня есть знание, а у него – молодость. Мы оба – камни в фундаменте чего-то большего, чего – трудно пока сказать. Из какого-то уголка сознания пришло мое имя: Михаэль Майер. Я вспоминаю образ той, которую потерял. Я очень виноват перед ней. Виноват в том, что не замечал ее заботы. Я не видел, что все мои достижения – это дело ее рук. Ее руки, ее сердце, ее любовь вели меня.
Я реально увидел образ Агриппы. От нее исходило тепло и глаза что-то говорили мне. Я сделал какое-то неимоверное усилие, чтобы понять, что говорят ее глаза, и вдруг понял: «Возьми меня в свое сердце». В этот момент я – Максим – разрыдался и увидел себя в небе над Прагой. Подо мной был Костел Наисвятейшего Сердца в Виноградах. Правда, это уже был век двадцатый...

Это видение потрясло меня. Что-то внутри отпустило, отлегла какая-то древняя боль. Я почувствовал в тот момент, что несу свой крест, и в сердце моем – «Наисвятейшем Сердце» – живет и дышит лик любящего меня существа. Несколько недель я очень ярко переживал себя в некоем новом качестве. Потом оно не сошло на нет, но просто стало привычным...

Я не знал тогда еще, что был такой реальный алхимик – Михаэль Майер, оставивший довольно много трудов и комментариев. Об этом я узнал лишь через год после моего видения. И жил ли он в Праге? Было ли в его жизни такое? Не знаю... В конце концов, хотя бы в чем-то я могу себе позволить ошибиться ...
Зачем я, собственно, все это рассказываю? Это сильное переживание – во-первых. Мне кажется, а точнее, «знается» (как в Магическом Театре, когда «знаешь», что делать), что на этот случай замкнут круг моего «вечного возвращения», и особенно того, что творится в отношениях с женщинами. Во-вторых, я также «знаю», что если когда-нибудь попаду в Прагу, – это должно перевернуть мою жизнь. Как? – Этого я не могу сказать...
«Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?
Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии .»

Существует еще кое-что, что уже около трех лет, подобно этому сну-видению, тревожит мое сознание. Несколько раз на дню я повторяю, – чуть ли не навязчиво, – четыре имени. Это четыре средневековых мистика и их имена для меня чем-то связаны – они возникают в моем сознании вместе: неоплатоник Ямвлих, один из первых греческих алхимиков – Зосима из Панополиса, Альберт Великий – легендарный адепт, получивший Камень, а также Герхарт Дорн – ученик Парацельса. Ямвлих и Зосима жили в третьем веке нашей эры, Альберт Великий – в двенадцатом, Дорн – в семнадцатом. Я посмотрел кое-какую литературу, но не нашел удовлетворяющих меня подробностей о жизни этих людей. Общая картина была крайне скудной... В начале две тысячи второго года я вдруг понял, что меня интересуют не столько детали их творчества, философские труды или методы работы, сколько именно личная жизнь! Тут тоже скрывалась какая-то загадка, которая могла привести к пониманию моей проблемы. Мы почти ничего не знаем о личной жизни великих адептов алхимии, философии, магии, великих мистиков. Об их жизни, об их любви к земным женщинам, о личном счастье. Да и совместимые ли это вещи – земная любовь и любовь всепоглощающая, Христова? Вот какие вопросы мучили меня. Почему я хотел услышать ответ именно от этих четверых? – задайте вопрос попроще! Но, однажды ночью, в просоночном состоянии я получил от них ответ. Были ли это мои проекции, наложенные на малознакомые фигуры исторических личностей, или это была какая-то информация из коллективного бессознательного, а может и впрямь эти четверо вняли моим мольбам и, явившись, открылись мне? НЕ ЗНАЮ! «Мы живем по правилам игры, которые не всегда осознаем и не всегда можем выразить словами. Иначе говоря, мы не только интерпретируем данные по мере их получения; мы быстро и бессознательно "подгоняем" данные к существующим аксиомам, или правилам игры в нашей культуре или субкультуре »...
И еще я вспомнил, что будучи студентом МатМеха, в девяносто первом году я ходил на некоторые лекции на Психфак и Филфак. Однажды мне посчастливилось слушать Юрия Михайловича Лотмана . В ушах до сих пор звучит его фраза: «Научитесь относиться к прошлому, как к живому существу...» После видения, связанного с Прагой я не только понял, но и пережил смысл этой фразы. В искусстве, философии, мистике, Магическом Театре, словом, везде, где живет творческий дух, - Шекспир и Гете, Платон и Ницше, Августин и Юнг – живут одновременно. Творя, ты подключаешься к вневременному, живому пространству... Кроме того, я рассказывал уже о своих способностях «перемещаться во времени» и «совмещать в одном времени разные события».
И вот в ночь на тридцатое марта две тысячи второго года случился еще один мой внутренний Магический Театр. Я сидел в пустой и темной комнате перед едва горящей свечой. Было очень поздно и сознание мое порой проваливалось в дрему. Вдруг, я ощутил, как это бывает в Магическом Театре, некое «можно» и почти безмолвно позвал, точнее, воззвал:
- Ямвлих, Зосима из Панополиса, Альберт Великий и Герхарт Дорн!
Перед моим внутренним взором стали один за другим «появляться» все четверо. (Слово «появляться» тут весьма условное, ибо чрезвычайно трудно адекватно передать то, что происходит с предсонным сознанием). Первым явился, насколько я понял, Альберт Великий. Он был как будто соткан из световых нитей и «присутствовал» лишь своим верхним полуконтуром... Зосима – воздушный, легкий старичок – периодически парил над всеми остальными. Ямвлих, напротив – тяжелый, с расплывающимся и вибрирующим контуром, периодически появляющийся и исчезающий, подобно чернильной кляксе... Наиболее человекообразным был Дорн. Хотя он тоже был неуловим, то возникал в разных местах зрительного поля, то растворялся. Иногда появлялся еще некто, кого я почему-то принял за Кирилла. Я так и считал, что это Кирилл, хотя образ был совершенно не похож на реального Кирилла. Фигура – как бочонок, да еще одет в монашескую рясу. Лысый, вертлявый, с кучерявой бородой.
Вот что запомнилось мне из нашей «беседы».
Максим: Я хочу поговорить с вами не о философии и не об алхимии, а о любви. Меня интересует, почему, с вашей точки зрения, возникающая любовь к женщине какое-то время держится на чувственной основе, а потом угасает, превращаясь зачастую в обузу?
Зосима: Для меня любовь – великое чудо, которое присутствует всегда и во всем. Любовь доступна всегда. Загадка для меня в том, как многосложные, многомерные процессы, части, вещества, – как все это в какой-то момент сплавляется и возникает любовь. Сам процесс соединения и превращения – тайна есть...
Кирилл: А вот скажите, – если вода стоит в сосуде, из которого она не вытекает, – она застоится рано или поздно? Через год-два из сосуда будет попахивать болотом... Так вот, можно ли любовь сравнить с водой? И как ее «выливать» и «пополнять» и, при этом, все же хранить?
Альберт: Я чувствую себя выше всего этого. Земная любовь, – любовь мужчины и женщины мне непонятна. Я бы сказал – уже непонятна... Я нахожусь там, где любовь присутствует все время как голубовато-серебристый свет. А земные страсти – они не нужны. Хотя я знаю, что они есть, но они не касаются свечения чистой Христовой любви...
Максим: А как это произошло с тобой?
Альберт: Я не могу вспомнить этот момент. Как будто это было всегда. Я знаю, о чем говорят люди, произнося слово «любовь», но для меня это эфемерно. Это внешнее, я же нахожусь там, где суть... А суть не выразить словами. Это то, в чем я пребываю...
Кирилл: Альберт, а познал ли ты земную любовь?
Альберт: Сейчас мне кажется, что нет... Может быть, она не была мне нужна...
Ямвлих: Любовь – это страдание, разочарование. Так зачем же себя терзать?
Максим: Так было у тебя?
Ямвлих: Да...
Альберт: Я хочу сказать, что все есть любовь. Ее нельзя разделять и говорить о мирской и небесной любви, как будто это что-то разное...
Ямвлих: Любовь между мужчиной и женщиной нельзя назвать небесной или земной.
Максим: А что же она есть, если не является ни земной, ни небесной?
Ямвлих: Это чувство, возникающее между людьми. Это особая сфера.
Альберт: Для меня все – взаимодействие четырех стихий. И я вижу именно стихии, то есть, то, что находится за видимым миром.
Дорн: Если продолжить аналогию с сосудом, то я чувствую, что то, чем сосуд наполнен, – это не любовь. Любовь – это сам сосуд, а то, чем он наполняется – касается только тех двоих, с которыми это происходит.
Зосима: А я переживаю любовь иначе, – это жизнь, это движение, это суть. Любовь – живая вода, неуловимая в своей форме. То она превращается в пар, то падает дождем, то проявляется росинкой на рассвете. Она неуловима и текуча – вот в чем ее прелесть. А Алхимия – это путь постижения того, что все есть любовь...
Кирилл: Я хочу подкинуть метафору. Один странник остановился в трактире и жил там долгое время. И ему изо дня в день подавали овсяную кашу. Он обратился к хозяину трактира: «Я привык к разнообразию блюд. Вы же мне все время подаете только овсяную кашу. Вам самому это не надоело?» На что трактирщик ответил: «А разве может еда надоесть?» Вот я и думаю, что любовь – это прежде всего «еда», а не «разнообразие блюд». Без еды человек становится злым и грубым. А некоторые себя сажают на диету...
Зосима: Для меня любовь – это вкушание в тиши природы, вкушание в трактире, вкушание с другом... А еда – это как раз алхимия: смешивание ингредиентов, результат. А дух над этим... Моя жизнь проходит в тесной гармонии с природой. Я постоянно вижу солнце, небо, буйство зелени. Все это дышит, живет, пропитано любовью... Тут не нужны разговоры и споры. И то, что я делаю, я, скорее, чувствую, чем постигаю рассудком. Поэтому я и живу, окруженный любовью...
Кирилл: А не кажется ли тебе тогда, что алхимия – это этикет поведения за столом? А если милее есть не за столом, а в поле пить молоко из крынки и заедать свежим хлебом?
Зосима: С таким определением алхимии я не согласен. Мне тоже милее вкушать в уединении на лоне природы, чем вести умные беседы в компании таких вот теологов...
Кирилл: А женщина?
Зосима: Женщина? Не знаю...
Ямвлих: Они все не знают женщин. Это я пережил несчастную любовь и разочаровался в женщинах.
Дорн: Как можно разочароваться в том, что является частью тебя?
Ямвлих: Любовь не оправдывает надежд и ожиданий.
Кирилл: Женщина тебя предала?
Ямвлих: Да. И не только. С женщинами становится скучно и неинтересно. Любовь это такое чувство, которое... В любви еще чего-то не хватает для ума. Для меня существенно – умна женщина или глупа. И даже если ее любишь, то со временем разочаровываешься из-за ее глупости.
Альберт: В моей жизни была только одна женщина – моя мать. А что такое женщина, я вообще не знаю. Сюда меня выдернули из какого-то ученого собрания. Там были одни мужчины и сводчатый зал. Все что-то говорили. И это было мое место... То, где я пребываю, кроме этого ученого собрания, – это ночное темное небо. И в нем – переливы серебряного и голубого цветов, из которых складываются картины всего сущего. Но это все неземное... А то, о чем вы говорите, я даже не совсем понимаю.
Зосима: Для меня – что воробей, что женщина... С утра выходишь из своей скромной, но опрятной кельи, идешь – воробей чирикает, девушка улыбнулась, где-то деревья зашумели... и все это наполняет таким счастьем! За этим угадывается великая Алхимия жизни и то самое искомое Золото. Но я бегу общества людей с их тяжбами и пересудами. Я не понимаю их... Они не вмещаются в мое переживание счастья.
Ямвлих: Любовь между мужчиной и женщиной длится лишь короткий промежуток времени и оставляет боль в сердце. Так лучше уж быть одному, наедине с природой и своими размышлениями.
Дорн: А почему бы не удивляться этому чуду все снова и снова, какое бы оно ни было?
Ямвлих: Если чувства глубоки – глубоки и страдания. Зачем же мучить себя?
Максим: Дорн, а ты познал ли женщину?
Дорн: Познать женщину мне не дано...
Максим: Почему?
Дорн: Потому что она всегда новая, всегда другая. И в этом – великое чудо. И в этом – великое счастье. Именно поэтому в сосуде вода не застаивается. Я открыт для женщины...
Ямвлих: Это все романтика и небесные проекции. Слова...
Кирилл: А любовь всегда соседствует с ревностью?
Ямвлих: А как же! Чувство собственности, от него не просто убежать. Человек многогранен и в нем присутствует все. Поэтому, повторяю, лучший удел для человека – предаться уединенному размышлению о природе вещей.
Дорн: На мой взгляд, лучше уж ревность, чем вообще ничего.
Ямвлих: Ревность тоже проходит... Она тоже бренна...
Максим: Но ведь тебя, Ямвлих, что-то заставило обратиться к учению Платона и Плотина о Мировой Душе?
Ямвлих: Разочарование в женщинах привело меня к этому.
Максим: Но ведь Мировая Душа – это женская сущность мира...
Ямвлих: Она бесплотна. Ничего физического.
Максим: Вы, – неоплатоники, – вообще презрительно относитесь к плоти. В чем причина этого – только лишь в неудачном личном опыте?
Ямвлих: Личный опыт и не может быть удачным. Ибо плотские чувства бренны и непостоянны.
Максим: И что же, это всеобщий закон?
Ямвлих: Из него, как из любого закона, есть исключения. Единицам дана свыше та самая женщина – половинка.
Максим: За какие же подвиги?
Ямвлих: За предыдущие жизни, прожитые праведно.
Зосима: За чистоту духа, души и плоти. За зрелую готовность самопожертвования. Только в истиной и полной чистоте могут слиться души для исполнения вселенского танца... А мало на земле людей чистых духом, душой и плотью... Если человек отягощен злом, – теряет любовь. Если отягощен страстями – теряет любовь. Если отягощен страданиями и скорбями – теряет. Если омывается принятием, слезами раскаяния, - очищается снова. Но на земле очень мало людей, устойчивых в чистоте. Случается, что люди уродуют душу свою гордыней, потом каются, потом снова уродуют. И так круг за кругом.
Ямвлих: Любовью может воздаться человеку за душевную работу. За познание своих ошибок, исправление их.
Альберт: Мне совсем непонятно, о чем тут говорят. Только две категории ясны мне: полнота и свет. Я знаю, что это такое. А все остальное я вообще не понимаю.
Дорн: Мне кажется, что можно любить и грешить. Если любишь, то можно все.
Максим: «Полюби – и делай что хочешь! »...
Зосима: Для любви возможно все...
Дорн: Во всяком случае, человек способен на это.
Зосима: Только то, о чем здесь говориться – это иллюзия. Это не о любви, а о чем-то другом. Для любви, для жизни все едино: что корни, что лепестки, что нектар. Все дышит, все любимо.
Кирилл: Но ведь это включает в себя не только любовь к цветку, но и любовь к женщине?
Зосима: Включает. Все, что не дышит любовью – невежество.
Ямвлих: Максим, так что же ты хочешь услышать от нас?
Максим: Я хочу узнать, как полюбить.
Ямвлих: Тут сказано много.
Максим: Сказано много. Знания я пока не услышал.
Альберт: Все равно все это только слова и суета вокруг слов. Это невозможно передать, даже если захочешь.
Ямвлих: Знание – это твой личный опыт. Это твой душевный труд. Видишь, – нас четверо и говорим мы все разное... Это наш опыт.
Альберт: Я не знаю, как попасть в чужой опыт.
Максим: Дело в том, что мне кажется, что ваш опыт – это и мой опыт. Мы связаны какой-то нитью общих переживаний, но до сих пор были разрознены. Созвав вас вместе, я хочу объединить опыт каждого их нас... В том числе и через проговаривание.
Зосима: Позволь тогда еще о чистоте. Чистота, как внутренняя суть рождается не тогда, когда ты переходишь по залам своего внутреннего дворца или по своим конюшням. Не тогда, когда ты чистишь все это поочередно внутри себя. Она вдруг рождается в одной молекуле, в одной частичке и сразу же становится тобой целиком. Всей сферой тебя. Сразу все. Найти эту искру, которая зажжет все сразу...
Ямвлих: Не надо в нас копаться. Прими то, что есть в тебе. А мы тебе не поможем.
Альберт: Когда все, что разрознено, соединится, тогда ты попадешь туда, куда хочешь...
Кирилл: И уж там-то грусти не будет.
Ямвлих: Будет то, что будет. Почему должно быть всегда хорошо? Будет то, что предначертано. Кто решил, что все должно быть идеально, а не так, как есть?
Дорн: Зачем ты хочешь полюбить?
Максим: Я тоскую по любви. Мне кажется, что я уже любил, но потерял...
Альберт: Позволь себе идти своим путем.
Максим: Но ты-то, Альберт, полюбил не женщину, а алхимию.
Альберт: Да, для меня она – путь. И я пришел к тому, что искал. Почему мне нужно грустить из-за того, что я не полюбил конкретную женщину?
Ямвлих: Слишком короток срок человеческой жизни. Невозможно все успеть.
Альберт: Вот и не нужно растаскивать большую любовь на маленькие.
Дорн: А что такое большая любовь?
Альберт: Это одна из уловок разума. Кто-то придумал, что есть любовь земная, плотская, а есть небесная. Но любовь есть просто любовь. Одна. Если ты любишь, то любишь все, что встречаешь на пути. Поэтому не нужно ее разграничивать. Вы разбили любовь на кусочки, а теперь пытаетесь их соединить.
Дорн: Разбивает любовь на кусочки только нелюбящий. Любящий не понимает даже как это назвать.
Альберт: Тем не менее, человеку свойственна алчность. Из нее и вытекает дробление на части и попытка урвать себе какой-то кусок.
Кирилл: Ну а если любовь к женщине потеряна, можно ли раствориться в другой любви?
Ямвлих: Вот я и растворился. Отказался от женщин и – растворился. Это – способ!
Альберт: Если не быть в любви, то тогда и возникают разговоры и споры.
Кирилл: А как узнать, что ты там?
Альберт: А там у тебя и вопроса не возникнет.
Зосима: Если есть сомнения, то ты еще не там...
Кирилл: А может быть, наоборот? Ты там – пока сомневаешься. «Сомневаюсь – значит существую! Не праведность, но путь поиска, сомнения, признания собственной ошибки становится признаком сопричастности Богу, сопричастности Любви... »
Максим: Вы все, без сомнения, великие люди. Но нет ли у кого-нибудь из вас подозрения, что он совершил ошибку в жизни?
Ямвлих: Может быть… Я чувствую груз на душе.
Зосима: Я ощущаю недостаток опыта. Не прочувствовал землю. Мне неведома страсть... Я боялся погрузиться в пучину, и эта пучина осталась непознанной.
Дорн: Я чувствую в себе движение. И никакого разочарования в том, что было со мной. Была и пучина. Было и нечто совсем противоположное. Я живой...
Альберт: У меня есть едва ощутимое сожаление о том, что возможно осталось что-то, чего я не вкусил и не вкушу уже… Но раз прошло мимо, значит так тому и быть. Все равно вернуться назад уже нельзя, да и не нужно…
Зосима: А я сейчас наметил себе цель в следующих воплощениях – пробовать то, что еще не изведал.
Ямвлих: Хочется, конечно, найти свою половинку. Единственную.
Максим: Дорн, а у тебя есть какое-то желание?
Дорн: Восторг. А желаний нет... Поскольку моя жизнь – это движение и я ее ощущаю, как пульс, - во мне присутствует все то, о чем мы сегодня говорили. Чего же большего желать?
Ямвлих: Мне стало легче после этого разговора.
Зосима: Пребывать в Боге хорошо. И все-таки, только на земле это возможно – разложить любовь на потоки света, на утро и вечер, на элементы, на «каши и прочие блюда», а потом все это складывать обратно. Играть!
Ямвлих: А как же душа? В этом нет душевной любви...
Зосима: Нет любви? Да она же и есть эта Игра – разобрать любовь на большую и маленькую, с мужчинами и женщинами, а потом – собрать вместе.
Кирилл: Так где ее искать-то?
Зосима: Ищи там, откуда пришел...

Последние пять минут чувствовалась некоторая напряженность: видно было, что «присутствующие» хотели «обратно», что я слишком усердно растормошил в них что-то личное...
Вдруг откуда-то в наше общение вмешался Александр Иванович Куприн (месяца два тому я перечитывал его «Поединок» и «Гранатовый Браслет»), и, опираясь на трость, обратился ко всем с репликой:
- «Любовь у людей в наше время приняла какие-то пошлые формы и снизошла до простого житейского удобства, до маленького развлечения. А я говорю о любви бескорыстной, самоотверженной, не ждущей награды; для которой совершить подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение – это не труд, а одна радость!  Никакие жизненные удобства, расчеты, компромиссы не должны ее касаться. Любовь – это трагедия, величайшая тайна в мире! »

При этих словах Альберт Великий, чуть колыхнувшись, стал столбиком света и растворился. Затем растаял Зосима. Ямвлих высох, как клякса. Дорн улыбнулся, помахал рукой, подмигнул и тоже исчез. «Кирилл» испарился куда-то еще раньше – я и не заметил. Остался Куприн. Развел руками и, обращаясь уже исключительно ко мне, произнес:
- А ты чист и верен своей любви? Это, брат, дорогая и пленительная штука в человеке... Такой человек смеет...

Чего «смеет», я уже не расслышал. Передо мной догорала свеча. Я разделся и лег спать...
























11. Пятое письмо Ане


Я вообще замечаю: если человеку по утрам бывает скверно, а вечером он полон замыслов и грез, и усилий – он очень дурной, этот человек. Утром плохо, вечером хорошо – верный признак дурного человека. Вот уж если наоборот – если по утрам человек бодрится и весь в надеждах, а к вечеру его одолевает изнеможение – это уж точно человек дрянь, деляга и посредственность. Гадок мне этот человек. Конечно, бывают и такие, которым одинаково любо и утром и вечером, и восходу они рады и закату тоже рады, – так это уж просто мерзавцы, о них и говорить-то противно. Ну уж, а если кому одинаково скверно и утром и вечером – тут уж я и не знаю, что и сказать, это уж конченный подонок и мудазвон.
Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки»


Письмо:
Здравствуй, Аня!
Уже больше недели, как я в Питере. В Самаре я пробыл лишь два дня. Никаких семинаров не вел. Просто гулял. Зашел в гости к нескольким ребятам из прошлогодней группы... Постоял возле твоего дома... Не удержался – расспросил соседей. Никто ничего не знает. «Выехала в середине мая. С вещами. Куда – понятия не имеем – не доложила»... Я знаю – когда я буду готов, ты найдешься. И, судя по тому, что со мною происходит, готов я буду очень скоро. А пока я должен тебе еще кое-что рассказать.
Несколько дней возле моего дома лежал бомж. Он не вставал все это время, – просто переворачивался иногда на другой бок. Под дождем, и днем и ночью. Милиция проезжала мимо, но его не трогали. Он – умирал. Ему не к кому было обратиться за помощью, невозможно позвать врача, да и самая помощь – нужна ли была ему? Наверное, он знал, что умирает и умирал, как раненый зверь. Поначалу, когда, выходя из дому, я видел его, мне было больно и стыдно, но вскоре это чувство изменилось. Я понял этого человека. Всмотревшись «внутрь» его, я готов был встать перед ним, да и вообще перед природой человеческой, на колени, ибо в этом воняющем, обернутом в грязные лохмотья телом, я увидел глубочайшее смирение и доверие. Не бессилие перед судьбой, нет! Не ропот и не проклятья року! Смирение и доверие, готовность принять смерть вот так, вот здесь – во дворе под редкими безучастными взглядами прохожих. Я не надумываю и не проецирую, – я увидел это... Вчера, видимо, он умер, и тело убрали...
«Авраам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность... »

Этот случай и побудил меня рассказать тебе еще об одном сюжете нашего общения с Кириллом. О том, что он называл, да и я теперь называю «человеческим в человеке». Эта тема и раньше, собственно, была лейтмотивом всех наших бесед, но году в девяносто девятом Кирилл подвел меня к ней очень близко...
Как-то осенью девяносто девятого мы с ним гуляли по Васильевскому острову. Вышли на Большой проспект. И тут, вдруг, Кирилл предложил зайти в какую-то забегаловку. Обыкновенная пивная со столиками, возле которых стояло пять-шесть потрепанного вида мужичков. Прокурено. Какой-то затхлый запах. Заказали по паре пива. Я удивленно спросил:
- Ты изменил своей привычке к дорогим кафе и ресторанам. Что, – появились проблемы с деньгами?
- Нет, просто захотелось пива, а еще вспомнить институтские годы, когда мы хаживали вместо какой-нибудь пары в подобные этому заведения. Ты лучше пей пивко, да вот послушай, что нам скажет господин штандартенфюрер  Хайдеггер, – извлек из рюкзака «Бытие и время» и довольно громко – так, что оборачивались люди с соседних столиков, продекламировал:
- «Зов не сообщает никаких обстоятельств. Он и зовет без всякого озвучивания. Зов говорит в тревожном модусе  молчания. И этим способом лишь потому, что зов зовет призываемого не в публичные толки людей, но от них назад к умолканию экзенстирующего умения быть... Что так радикально отнимает у присутствия возможность из-за чего-то еще ложно понять и обознаться, если не оставленность в предоставленности самому себе? »
- К чему ты это? И безо всяких предисловий...
- «Зов к экзистенции». К бытию. К этой «оставленности в предоставленности самому себе»... Ты никогда не задумывался над этим? Впрочем, слово «задумываться» здесь не подходит... Скорее так: тебя никогда не пронимала до мозга костей, до самых печенок, эта вот леденящая бездна бытия? Бытия наедине только с собой и ни с кем более? Не тогда, когда нисходит благодать и ты ощущаешь себя у Господа «за пазухой», а тогда, когда ты именно оставлен и предоставлен самому себе. Что ты и кто ты есть в такие моменты?
- Боль, смятение, ужас... или, наоборот, какая-то безумная отвязанность, вседозволенность, свобода и восторг. Или смешение первого и второго... Но, по моему, всегда это были моменты полной обнаженности, отсутствия «защитной» прослойки между мной и остальным миром...
- Да... Экзистенциализм, – одним из отцов которого был Хайдеггер, – как только не называли. И «философия отчаяния», и «философия свободы», и «философия индивидуализма»... Экзистенциализм – попытка подойти к человеку изнутри с точки зрения его собственной жизни. Мы всю свою жизнь стоим перед выбором: подлинное бытие, в котором мы можем обрести себя, или неподлинное существование, когда утрачивается «я», и мы растворяемся в толпе. Хайдеггер так формулирует основную идею экзистенциализма: «Человек есть в той мере человек, в какой он экзистирует... Экзистировать - значит принадлежать своему существу, слышать зов бытия... Человек как живое существо просто вброшен в этот мир... » Индивидуальную сущность нам никто не преподносит, - мы сами вольны ее создавать. Поэтому, осознав свое отличие от других, и ты, и я, и любой другой должны создать модель собственного бытия, свой мир, свое мироощущение. Сделать это трудно, – не каждый способен на это. Большинство людей стремится отказаться от решения такой задачи, им легче жить как все, они хотят раствориться в толпе и забыть свою свободу. Для них невыносим сам акт выбора. Они хотят жить комфортно, а выбор – всегда дискомфорт.
- Joker – с точки зрения философии экзистенциализма?
- Твой ироничный тон сейчас не очень уместен. Впрочем, как тебе угодно... Так вот, в экзистенциализме, – и у Хайдеггера, и у Сартра , и у Ясперса , и у Шестова , да и, пожалуй, у Бердяева  не найти традиционных категорий метафизики. Их категории – это страх, забота, вина, тревога, смерть, – как проявления существа человека... Экзистенциализм вырывает человека из мира обыденности. Он напоминает, что, как бы комфортно человеку ни жилось, придет время, когда никто уже не поможет. Единственное, что способно возвратить человеку человеческое, – это осознание собственной смерти. Непосредственное касание смерти вызывает метафизический ужас, когда человек боится не потерять что-то конкретное, но не быть вообще. Это ужас края бездны. Ужасом приоткрывается Ничто. Перед лицом Ничто мы теряем дар речи. Оно впервые ставит наше бытие перед сущим. Перед Ничто человек осознает, что он вброшен в мир не по своей воле и не по своей воле уйдет из него. Перед Ничто человек сознает себя совершенно уникальным существом. Переживание факта собственной смерти отличает человека от животного. Именно это переживание становится для человека основой для собственного жизнестроения. Поэтому осмысленную жизнь человека Хайдеггер называет «бытие-к-смерти». Человек тогда становится Человеком, когда на заднем плане присутствует смерть. Хайдеггер как атеист, погружая человека в бездну Ничто, тем самым говорит, что человек существует постольку, поскольку у него нет возможности надеяться на Бога. В противном случае, он будет надеяться, но потеряет чувство собственной уникальности. Лишь разрыв с надеждой обостряет сознание неповторимости времени жизни и ответственности за себя и свои поступки...
- В этом Ничто, мне кажется, просматривается идея апофатического  богословия, в котором Бог есть бездна Ничто – как у Дионисия Ареопагита или Мейстера Экхарта . Ты же давал мне почитать кое-что из этих мистиков...
- Ты прав. Экзистенциализм предельно близок к мистическому мировоззрению. Вот, к примеру, одно место из Экхарта, которое перекликается с тем, о чем мы только что говорили, - но совсем с другого края: «Чтобы быть истинно нищим, человек должен стать настолько свободным от своей сотворенной воли, насколько он был, когда его еще не было. Истинную правду говорю вам. Пока есть у вас воля исполнять волю Бога, и вы имеете какое-либо желание, относится ли оно к вечности или к Богу, до тех пор вы не нищи действительно, ибо только тот человек нищ, который ничего не хочет, ничего не знает, ничего не домогается. Когда я пребывал еще в первооснове своей, у меня не было никакого Бога, я принадлежал себе самому, я ничего не хотел, ничего не домогался, ибо я был тогда бытие без цели. И я был познающий самого себя в божественной правде Ничто. Тогда хотел я самого себя и ничего другого, чего я хотел, тем я и был, а чем я был, того я хотел. »
- Кирилл, почему ты сегодня решил обратиться к экзистенциализму?
- Я хочу поговорить о «человеческом в человеке». Но к этому нужно подобраться... Так вот: мы «вброшены в мир», который молчалив. Мы не найдем ответа о смысле своей жизни в истории. Как только мы вырвались из круговорота обыденности, – точнее было бы сказать, – как только Joker выбросил нас оттуда, – мы вдруг понимаем, что все в этом мире идет своим ходом и решается без нашего участия, что в мире нет места для нас. Тут мы и попадаем в ситуацию кризиса, в ситуацию, когда именно человеческое в нас проявляется во всю свою силу или во всем своем бессилии. То, с чем, защищенный массовым религиозным сознанием, человек древности и средневековья, за редким исключением людей, уже тогда осознавших эту безумную боль и столь же безумный экстаз уникальности, не встречался, стало очень частым явлением в двадцатом веке: кризис, пограничная ситуация – вот остановившиеся мгновения жизни человека, когда у него умирают старые схемы и рождаются новые смыслы.
В это время обессмысливаются старые готовые ответы на вопросы «что я могу знать», «во что я могу верить», «что мне делать», ибо эти ответы имеют смысл, когда мы верим, что у жизни есть логика, и нам есть на что надеяться. В процессе ломки старых ценностей человек пересматривает свои прошлые отношения с миром, в нем рождается новое качество. Поэтому человек не есть совокупность того, что в нем есть, но совокупность того, чего в нем еще нет, и чем он может стать. Это и есть показатель саморазвивающегося нового качества сознания. Кризис свидетельствует о незавершенности, незамкнутости, несамодостаточности человека. Помнишь, у Венедикта Ерофеева: «Во всем совершенном и стремящемся к совершенству я подозреваю бесчеловечность. Человеческое значит для меня несовершенное... »
- Как только Joker вырвал нас из обыденности, мы оказываемся в кризисе, – это понятно. Но рано или поздно мы находим ответы на вопросы, которые кризис ставит перед нами. И что же, – возвращаемся в мир обыденности?
- Зачем этот риторический вопрос? Ты же прекрасно знаешь, что обратной дороги нет.
- Для всех?
- Для тех, кто далеко зашел. Не волнуйся, для тебя ее уже нет... Все дело в том, что мы действительно можем ответить на вопросы, которые ставит перед нами кризис. Но это будут ответы на сейчас и только на сейчас. Кризис – хоть и поворотный пункт в жизни человека, но это отнюдь не одно мгновение, он не разрешается раз и навсегда. Скорее, это пунктиры, вехи, и одновременно болевые точки, в которых человек экзистирует, – переживает собственную жизнь в ее диалектике, противоречиях и глубинной сущности. В том числе и свои отношения с Богом.
- Причем тут Бог? Ты же сказал, что Хайдеггер – атеист.
- Во-первых, мы уже нашли точки соприкосновения Ничто Хайдеггера и Бога – Ничто мистиков, – Дионисия, Экхарта, Беме. Во-вторых, следи за разговором, мы сейчас говорим не о Хайдеггре, – он был лишь затравкой для нашей темы. Мы говорим о кризисе, как о процессе, как о переходе человека от механического обыденного к длящемуся волевому существованию. Кстати, если уж говорить об экзистенциализме, то у Карла Ясперса Бог, например, присутствует, но не каждому открывается. Только тогда, когда человек научится самостоятельно и творчески отвечать на вопросы своей жизни, - можно говорить, что в его жизни появился Бог...
- Так как же оно на самом деле?
- А никакого «на самом деле» не существует. Неужели за пять лет ты еще этого не понял?
- Понял, но, наверное, еще не принял...
- Мы говорим, что существует Игра и Joker играет нашим восприятием и нашей картиной мира, если мы еще не окончательно закостенели и позволяем это. Но все это лишь способ говорить о невыразимом. Именно поэтому я привожу тебе подчас самые противоречивые тезисы и свожу вместе мистиков древности и философов современности, атеистов и людей глубокой веры, алхимиков, неоплатоников, католиков и православных, гностиков и еретиков... Вот послушай, что пишет Томберг о «человеческом в человеке», рассматривая Двенадцатый Аркан Таро – «Повешенный»:  «”Повешенный” – это вечный Иов, из века в век подвергаемый тяжким испытаниям и олицетворяющий человечество перед Господом и Господа – перед всем человечеством. “Повешенный” – это поистине человечный человек, и удел его поистине человечен... “Повешенный” олицетворяет собой человечество, оказавшееся между двух царств – миром сим и миром небесным. Ибо все поистине человечное в человеке и человечестве, – это “Повешенный”. Таким “Повешенным” был и тот, кто тысячи лет назад произнес эти слова: “Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работ своей... Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил, и не уклонялся... А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию; и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаивает сердце в груди моей!” (Иов 7:1-2;19:23-24;23:11;19:25-27) ».
- Постой, в начале этой цитаты я еще прослеживал связь с идеями экзистенциализма, но к концу потерял эту нить...
- Я же предупреждал, что свожу вместе несводимое. Понятие «человеческое» настолько необъятно, что нам придется перескакивать в самые непредвиденные области. Перевернем у Томберга одну страничку назад – и в той же главе обнаружим совсем диаметральный экзистенциализму взгляд. Но и он – о том же: «”Зодиакализация” воли, “соляризация” мышления и “лунаризация” воображения – мы избрали три этих понятия для обозначения добровольной жертвы небесам качеств души. Это означает, что воля становится органом восприятия и исполнения воли Божьей, подобно Зодиаку в макрокосме; что мышление обретает тепло и светоносность, подобно Солнцу в макрокосме; и наконец, что воображение начинает отражать истину, как Луна отражает свет солнца в макрокосме... Стало быть здесь речь идет о принесении в жертву небесам трех качеств души. Эта жертва есть не что иное, как три традиционных и универсальных обета – послушания, или жертвоприношения воли, бедности, или жертвоприношения мышления, и целомудрия, или жертвоприношения воображения. Только так воля, мышление и воображение из орудий человеческого произвола становятся отражением Божественного откровения... Один за другим энергетические центры человека выходят из-под воздействия человеческого произвола и погружаются в «Божественный покой», то есть, становятся органами непосредственного Откровения. Вся человеческая психофизиологическая структура становится, таким образом, Божественным орудием ».
- Очень сложно уложить это рядом с «оставленностью и предоставленностью самому себе» экзистенциализма...
- Привыкай совмещать несовместимое. Учись играть и жонглировать «серьезными» и «мудрыми» вещами... Для этого тебе самому надо научиться не быть серьезным и упертым. Вот тебе для подспорья выражение Фрэнсиса Бэкона : «Существуют, наконец, призраки, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов, доказательств. Их мы называем призраками театра, ибо мы считаем, что сколько есть принятых и изобретенных философских систем, - столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры. При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу вследствие предания, веры или небрежения ».
- Видать, Бэкон был Игрок!
- Угу. А мы сейчас сделаем еще один разворот и обратимся к Мерабу Мамардашвили, все мировоззрение которого было пронизано этим самым «человеческим в человеке»: «Язык философии – это язык, на котором мы говорим о свободе. О своей свободе или о свободных явлениях. Сказать "самобытие" – то же самое, что сказать "свобода". Ниоткуда, самопроизвольно. Нечто, что само в себе дает закон. Философией свободы называется внутренняя необходимость, необходимость самого себя. Наша свобода от нас не зависит. Мы лишь можем растить ее, участвовать в ней или не участвовать и не растить. Не растим – не будет, а если будет, то неделимо, целиком .» Или еще: «Это "человеческое в человеке" есть совершенно особое явление. Оно не рождается природой, не обеспечено в своей сущности исполнения никакими естественными механизмами. И оно всегда лицо, а не вещь. Философия имеет самое непосредственное, прямое отношение к способу существования (или несуществования) этого странного явления. Ее с ним сопричастность объясняет в ней все (ее методы, темы, понятия). Как объясняет она и наше особое отношение к ней .» И вот еще, смыкающееся с Бэконом: «Ибо только самому (из собственного источника) мысля и упражняя способности независимо спрашивать и различать, человеку удается открыть для себя философию, в том числе смысл хрестоматийных ее образцов, которые, казалось бы, достаточно прочитать и, значит, усвоить. Увы, это не так. "Прежде жить, философствовать потом", – говорили древние. Это относится и к чтению давно существующих философских текстов. Хрестоматийные образцы должны рождаться заново читателем. Приведенное выражение вовсе не означает поэтому какого-либо преимущества или большей реальности прямого практического испытания опыта, немедленного удовлетворения его порывов, по сравнению с отстраненным духовным трудом и его чисто мысленными текстами .»
- Слушай, Кирилл, у нас получается просто какая-то религия Joker’а!
- Ты что, охренел? Попробуй-ка сделать такую религию и молиться Joker’у – он тут же надает тебе таких пинков, что подавишься подобной молитвой! Joker опрокидывает любые убеждения и верования, в том числе и убеждения относительно него самого... Само понятие Joker – условно, и мы употребляем его лишь для того, чтобы не запутаться в тысячах его проявлений, умирающих и застывающих в материи и косном человеческом рассудке, в то время, как он – уже иное. Лучше вспомни еще раз слова Ухтомского: «Ужасно непрочно мы живем. Жизнь каждого из нас готова сорваться из того неустойчивого равновесия, которое нас поддерживает. Это в самом деле колебания на острие меча. И только постоянным устремлением вперед, динамикой, инерцией движения удерживаемся мы в этом временном равновесии. Тем осторожнее приходится относиться друг к другу. Тем ответственнее всякое приближение к другому человеку ». 
- И все-таки, что же такое «человеческое в человеке»?
- Все! От святости до мерзости, от подвига до предательства, от любви до ненависти, включая все промежуточное. Все, что имеет свое неповторимое лицо. Все, что не унифицировано, не обезличено, не абстрактно. Все, что несовершенно. И все это – свято, ибо уникально. Все безмерное содержание человеческой души, которая «и божество, и последний червь, и царица, и рабыня». И в каждом из нас все это есть, в явной или в потенциальной форме. Вся мозаика... Но каждый своей жизнью проявляет в этой потенциально присутствующей мозаике уникальную, человеческую траекторию, неповторимую более никем, нигде и никогда. Именно это дорого Господу и в Евангелии от Иоанна названо «овцой», которую Господь хочет видеть такой, как она есть – вне опасности уничтожения, обезличивания. Тут снова мы вспоминаем Хайдеггера: выбор – экзистировать или слиться с толпой. Добавлю – экзистировать или позволить себя обезличить путем деперсонализации. Ведь большинству людей хочется чего-то идеального, совершенного. Хочется найти идеального Учителя, чтобы возложить на его плечи свой выбор. И находятся, – благо спрос есть, – те, кто ведет «сирых и убогих», объявляя себя заодно носителем абсолютной истины. Только не Живое все это. Не человеческое. Особенно, если делается с серьезным лицом и священной верой в свою истину, не допуская сомнений, самостоятельности, права выбора... Впрочем... «Не заслуживает содеянное человеком ни адского пламени ни благодати небесной »
- Тоже Апокриф?
- Да, из Апокрифического Евангелия... Ну да пойдем уже из этой забегаловки... Все-таки, пятнадцать-двадцать лет назад пиво здесь казалось вкуснее...

В следующий раз мы встретились через две недели. Кирилл предложил зайти в «Арлекино», где мы уже неоднократно бывали вместе. Он взял себе бутылку коньяка «Hennesy», я же ограничился красным вином. Разговор зашел об одном месте из Писания, которое накануне вызвало у меня почти что откровение. В первом Послании к Коринфянам апостол Павел говорит о том, что если кому-то невмочь воздерживаться – пусть не воздерживается и вступает в брак, а кто может – пусть лучше воздерживается. Женатый и замужняя больше заботятся о мирском, нежели о том, как угодить Господу... И далее апостол произносит такие слова: «Говорю это для вашей же пользы не для того, чтобы наложить на вас узы, но чтобы вы благочинно и непрестанно служили Господу без развлечения. » На этом вот «не для того, чтобы наложить на вас узы» меня вдруг «пробило»:
- Кирилл, понимаешь, – получается, что Заповеди являются не запретами, хотя многие из них начинаются с частицы «не», а РАЗРЕШЕНИЯМИ!!! Они – дверь в Царствие Небесное, но ты не обязан их выполнять! Будешь выполнять – попадешь в Царствие Небесное, а не будешь – не попадешь. Нет греха, но есть возможность, которой можно воспользоваться! Так что все, что происходит, как бы оно ни происходило – УЖЕ совершенно, как об этом говорят дзен-буддисты. Но вот дверка в Царствие Небесное для тех, кто созрел, – имеется. Понимаешь, какая это мощная разница: осознать Заповеди не как запреты или приказы, а как разрешение и возможность!
- Да ты просто теологом-схоластом становишься! Ишь как ловко трактуешь Писание! Только учти, что таких вот толкователей несколько веков назад без долгих разговоров отправляли на костер. Слишком уж дерзкое оно – твое толкование.
Я понял, что действительно подобное толкование не вписывается ни в один канон и уныло принялся за жаркое. Кирилл же довольно быстро одолел почти целую бутылку коньяка и все более горячился:
- А мне все-таки нравится, Макс, что с тобой происходит. Взрослеешь, блин! Только учти одну штуку: ты и так уже во многом заодно с Joker’ом, но чем дальше, тем печальнее будет твой удел – конечно для того, кто смотрит со стороны. Ты ведь станешь очень неудобным для всех «правоверных»: обывателей, ученых, церковников, эзотериков, сектантов этих всяких, фанатов, – для всех тех, кто годами и десятилетиями выстраивал свое «священное» мировоззрение. Ты ведь посягнешь на святая святых – на их картину мира, на их идеалы, – ты будешь смеяться над этими идеалами, посмеешь расшатывать их. О, ты будешь опасен, ибо Жив, непостоянен и неудобен! Единственное твое спасение – смех! Только перестав серьезно относиться к себе и другим, ты – гонимый и преследуемый, предаваемый анафеме, – научишься смеясь дурить людям их забитые всяким дерьмом головы, сбивать их с толку, ломать их «святые» идеалы!
- Дурить? Как можно обмануть того, кто не знает правды? И кто ее знает?
- Браво, Макс! Но тебе этого все равно не простят. Ты будешь в глазах всех «правоверных» слугою дьявола, хотя не ты, а именно они и есть дьявольское отродье: «Дьявол – это высокомерие духа, это верование без улыбки. Это истина, никогда не подвергающаяся сомнгению... » Тебе не простят... Киса Воробьянинов терпел Бендера, надеясь на деньги. Ты научился принимать и любить Лику, движимый страстью... Но кто согласится терпеть тебя, если ты для них будешь Joker’ом, – тем, кто вышибает стул из под жопы, разрушает долбаные симукляры  в сознании? Кто захочет очеловечиться? А? Насколько сильным должно быть это желание! Так что, если у тебя и будут союзники, – то такие же мытари, как и ты, не нашедшие успокоенности и устойчивости, не приставшие к стаду! Может быть, их будет все больше... Может быть... Так что – попал ты, мил человек! Попал!
Кирилл налил себе еще рюмку, а я вспомнил слова Германа Гессе: «Человек не есть нечто уже сложившееся, а есть требование духа, столь же вожделенная, сколь и страшная возможность, и продвигаются на пути к ней всегда лишь мало-помалу, ценой ужасных мук и экстазов, как раз те редкие одиночки, которых сегодня ждет эшафот, а завтра памятник... »
- Мне кажется, Кирилл, что ты меня уж больно возвеличиваешь. Кому я на хрен нужен? Кто будет предавать меня анафеме? Мне кажется, что я проживу довольно скромную жизнь и не буду сильно высовываться...
- Врешь! Не сможешь ты не высовываться!!! – люди за соседними столиками обернулись на этот почти что крик души Кирилла, он же сам метил вилкой, на которую был нанизан кусок говядины, мне в горло, – Не сможешь!!! Ты будешь неизбежно высовываться везде, где встретишь косность и разложение, везде, где смердит! И на тебя будут плевать, тобой будут пугать маленьких детей, тебя распнут газетчики и прочая мразь! И каждая дрянь будет поливать тебя своими испражнениями!.. Ну-с, – ты хотел этого?
- Здесь не подходит категория «хотел – не хотел», – мрачно заметил я.
- Ай молодец! Дай пожму твою руку! – Кирилл полез обниматься через столик, опрокинул салатницу и бокалы на пол...

Нас выставили из кафе, удержав за разбитую посуду... Кирилл был не столько пьян, сколько возбужден и как-то по-особому весел, я бы даже сказал – злобно весел. Таким я его видел впервые. Я же пребывал в задумчивом и слегка грустном настроении. Кирилл продолжал тормошить меня:
- Макс, слушай, а поехали к гейшам?
- К кому?
- К гейшам. Это не проститутки... Отменный массаж, общение на философско-литературные темы с милыми девушками... Я сам, правда, не был, но вот рекламку по интернету недавно получил. Там так поэтично сказано: «Гейша-Клуб. Если с проституткой мужчина чувствует себя просто самцом, то с гейшей – Эйнштейном, Вольтером, Шекспиром!» Ты хочешь почувствовать себя Шекспиром? Я – хочу! Телефончик-то я записал! Поехали, Макс!

Салон «Гейша-Клуб» оказался трехкомнатной квартирой в загаженном бомжами подъезде. Встретила нас «хозяйка салона» – испитого вида женщина лет сорока пяти в ярком зеленом халате. Натянуто улыбнулась:
- Девочки сейчас будут готовы. Попейте пока кофе.
Мы сели в гостиной пить кофе. Физиономия Кирилла стала кислой. Снова вошла хозяйка. Протянула нам по бумажке:
- Вот прейскурант нашего салона. Можете выбрать любую услугу на полтора или на три часа. Сеансы по полчаса с пятнадцатиминутными перерывами на чай и беседу.
- Ну, я как верный семьянин, выберу, пожалуй, тайский массаж на полтора часа, – произнес Кирилл.
- А мне пожалуйста вот это, – то, что называется «без ограничений»...
- Имейте в виду, что даже сеанс «без ограничений» у нас не предполагает полового акта, – строго предупредила хозяйка, – а сейчас пройдите, пожалуйста в душ...
Согласно инструкции, сеанс «без ограничений» дозволял мне всевозможные телесные ласки: имелось в виду, что я могу беззастенчиво хватать девушек, которые будут меня «массировать», за груди, а также могу ковырять пальчиком у них в «одном месте».
После душа мы вышли в гостиную, где нас уже ждали четыре нагие девицы.
- Выбирайте себе по две девушки, молодые люди, – засуетилась хозяйка.
- Предоставляю право выбора тебе, как зачинщику, – это я Кириллу.
Мне достались худощавая высокая брюнетка и блондиночка-пышка. Вошли в комнату с приглушенным светом и восточной музыкой. Посередине стоял массажный стол. Я лег. Меня облили целой бутылкой пахучего масла. Затем девушки взгромоздились на меня и начали по мне всячески елозить. Было неудобно лежать под их весом. Затем блондинка сползла с меня, ухватилась обеими руками за мой член и стала усиленно, до боли его дрочить... Наконец полчаса, отведенные под сессию, закончились. Мы вышли в гостиную и сели пить чай. Кирилла еще массировали. Оставалась кое-какая надежда на философско-литературную беседу...
- Мужчина, расскажите какой-нибудь анекдот, – нарушила молчание высокая брюнетка.
Я в три глотка допил чай:
- Нет уж, девушки, давайте продолжим массаж. Только сделайте мне, пожалуйста, самый обычный – расслабляющий – без всяких прибамбасов...

- Ну как, Шекспир? – это я Кириллу уже на улице.
- Да пошли бы эти гейши в собственные гениталии..., е..., – Кирилл смачно выругался, – уж лучше иметь дело с проститутками. Там все честно: «почувствуете себя самцом» – значит самцом и почувствуете... А тут и не самцом, и не Вольтером – так, каким-то мудилом...

Вот, Анютка, написал я все, что хотел. Пока писал, много чего осмыслил. Теперь – отправлюсь тебя искать. Теперь я готов.
До встречи, Анюшка!
Максим
(30.08.03)









































12. «Сложные Системы»

Один известный московский хирург внял моим просьбам и допустил меня на одну из своих операций... Настроение в операционной приводило меня в трепет. Больного принесли, положили на стол и захлороформировали. Я не спускал с доктора глаз. Наконец он взял скальпель и смелым красивым ударом разрезал больному живот. Со мной что-то случилось в это мгновение. Во мне вспыхнул необыкновенный творческий порыв. Я понял искусство еще с какой-то стороны. Искусство хирурга как бы перелилось в меня, и я затрепетал от прилива творческих сил. Как зачарованный, я следил за движениями хирурга. Он уверенно и смело работал во вскрытой полости живота. Вдруг я заметил, что лицо хирурга меняется. Я замер. Он бросил несколько отрывистых слов людям, окружавшим его, они молча задвигались, на лицах их появилась особая сосредоточенность. Было ясно, что операция становится сложной и опасной. Я сгорал от любви к спящему пациенту и великому художнику, стоящему передо мной в белом халате. Я видел, как он с чудовищным вниманием щупал биение пульсов в каком-то внутреннем органе больного, а затем быстро вонзал кривую иглу на расстоянии миллиметра от пульса. Какое искусство! В чем сила этого искусства? Не в том ли, что хирург творит, имея перед собой трепещущую жизнь пациента? Где научился он такому чудовищному вниманию? Разве он делал годами упражнения на внимание, как делаем их мы, актеры? Откуда ловкость его рук, тонкость, смелость и красота движений? Разве учился он актерской пластике? Откуда у него такое блистательное умение владеть своей душой в творческие минуты? Откуда? А чувство жизни, которая в его руках? Жизнь – вот источник его творческой силы. Это жизнь научила его пластике, вниманию, силе, ловкости, легкости, смелости.
 Михаил Чехов «Путь актера»

Весна две тысячи второго года. Недавно разъехался со Светкой, с которой прожил в гражданском браке четыре месяца. Жили ладно, не ссорились. Чувственность постепенно сошла на нет, но не только ее – еще чего-то не хватало... Как-то мне стало удаваться мирно расставаться с женщинами, с которыми я жил. Остаемся друзьями, встречаемся, иногда ездим все вместе (две-три моих бывших гражданских жены, я и еще приятели) за город. Они приходят на Магические Театры. Теплые чувства, все дела...
По-прежнему ищу любви. Любви человеческой. Читаю «Поймандра» Гермеса Трисмегиста. Вот хотя бы: «Тот, кто познал самого себя, пришел к сверхсущностному благу. Тот же, кто возлюбил вследствие случайной любви, пребывает во тьме, блуждая так, как это положено чувственно воспринимающему, и претерпевая страдания смерти. "Почему достойны смерти те, кто пребывает в неведении?" – потому что над их собственным телом властвует ужасающая тьма, из которой происходит влажная природа, из которой в свой черед составилось тело. Стало быть, такие люди заключили себя в чувственном космосе, из которого черпается смерть. А почему речь Бога гласит: познавший самого себя идет к благу? И я ответил: потому что отец всего состоит из света и жизни, а человек рожден от него. Стало быть, если ты, происходящий от жизни и света, познаешь самого себя, в том отношении, что ты произошел от них, ты вновь уйдешь к жизни и свету. Вот как сказал Поймандр. » – Авторитет... Но я не понимаю, почему его истина должна быть истиной и для меня... Потому что он пережил Божественные откровения? У меня тоже были откровения... Постепенно становлюсь независим и социально неуправляем. Один за другим отпадают все авторитеты. Все, на кого когда-либо смотрел снизу вверх. И на Кирилла я тоже постепенно перестал смотреть глазами Эдипа . И на исторических личностей – «сильных мира сего», пророков, мессий, Великих Учителей человечества...
То немногое, чего добился в жизни, – это возможность ни от кого не зависеть и нигде не работать. Для меня давно уже жизнь не делится на выходные и будни, работу и отдых. Делаю только то, что хочу. Деньги – кое-какие иногда водятся. Бывает, даже много, но я не умею с ними обращаться, – тут же улетают на книги, такси, какой-нибудь ресторан на берегу Финского залива, куда еду с очередной пассией, дорогие вина – этого в последнее время стало тоже много.
Оглядываюсь на своих сверстников, – тех, с кем вместе учился в школе, на МатМехе, Психфаке... Все как-то обустроились в жизни: семьи, дети, собственные квартиры, машины, положение в обществе, надежный заработок... У меня всего этого нет. Скитаюсь по съемным квартирам, залезаю в долги. Живу от семинара к семинару. Никаких гарантий.
Еще пару лет назад я «пожаловался» Кириллу, что у меня как-то слабо набираются семинары, – набираются, но не так чтобы у меня было денег с избытком, не так, чтобы начать, например, копить на квартиру или хотя бы немного передохнуть. Помню его ответ тогда:
- Твоя беда в том, что ты вечно будешь «бедным импровизатором», вынужденным «скитаться из дому в дом и просить себе вспоможение ». Беда твоя в том, что какая-то твоя часть еще желает надежности, уверенности в завтрашнем дне, а оно-то для тебя уже недоступно. Надежность – не для тебя. В этом твоя беда. Возможно, однажды не только умом, но и сердцем поймешь ты, что это и есть твое счастье. Вспомнишь тогда слова Старца Зосимы Алеше Карамазову: «Вот тебе завет: в горе, в горе счастье свое ищи. Много несчастий принесет тебе жизнь, но ими-то ты счастлив будешь. И жизнь благословишь. »
А я не жалуюсь. Ничего другого не жду. Только любовь еще ищу. Человеческую любовь... Но чего-то всякий раз не хватает...
На улице, между тем весна! Девчонки ходят – загляденье! Иной раз проходишь мимо, а мысль-то стучится горячим пульсом: «Эх, затащить бы ее в кроватку, да оттрахать как следует. Да и так и эдак!» – Бесполезная мысль. Может быть, у кого-то получается, а у меня не получится. Не «затащить» не получится, – это-то дело десятое. Вычеркнуть потом не получится... «Не вычеркнешь. – Не слова ведь – люди. » Не создан я для легкой интрижки. Все как-то сложно оборачивается. Взять хоть Алену... «И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут... »

А что до случайных связей... – вспоминается одна история из университетской юности. Было это году в восемьдесят шестом. Первый курс МатМеха. Тоже ранняя весна. Собрались с моими приятелями по курсу – Толиком и Вадимом отметить Восьмое Марта. Коньяк, цветы и закуски были, а вот с девчонками – проблема. Но Толик легко ее решил за полчаса: прямо возле моего дома «снял» трех девочек, пообещав им веселую компанию, приятный вечер и выпивку.
Помню, что я старался подавить в себе презрение и брезгливость, которые возникли у меня с приходом девушек. Я считал себя выше случайных знакомств с дешевыми девчонками – шлюшками, к коим, не раздумывая, причислил своих гостей, лишь взглянув на них. Тем не менее, я всячески старался не выдать своего настроения, так как чувствовал, глядя на броско накрашенные, смелые глаза и стройные ножки девушек, что вдоль позвоночника ползут сладостные мурашки, а в висках затаенной радостью стучит молодая кровь, несущая в мозг надежду на возможность неожиданной легкой близости.
После нескольких рюмок коньяка брезгливость и презрение почти совсем исчезли. Длинно и важно затягиваясь сигаретой и иногда разгоняя рукой застилающий глаза густой дым, я, как всегда немногословный, оценивающе разглядывал всю компанию, увлеченную оживленными рассказами Толика.
Одна из девушек, назвавшаяся Сашей, пила меньше других и вела себя более сдержанно. Мне это понравилось; компромисс с чувством брезгливости был окончательно найден и, поспешив выпить еще сразу две рюмки, я вышел из задумчивости и растворился в общей беззастенчивой веселости.
После непродолжительных танцев при неярком свете, когда порядком захмелевшие гости опрокидывали на пол стулья и закуски со стола, мы с Сашей оказались «как бы случайно» в отдельной комнате. Дрожащей рукой я нащупал замок и повернул его.
Дальнейшее произошло настолько просто и быстро, что я не запомнил из всего этого почти ничего, кроме, пожалуй, бешеного стука крови в висках.
Через несколько минут, с пунцовым лицом и горящими губами, я вышел на кухню и, ломая спички, торопливо закурил.
Саша была не первой женщиной в моей жизни, но та простота, легкость, поспешность и какая-то безличность произошедшего ошеломили меня. Я взахлеб выкурил подряд две сигареты, прежде чем более-менее успокоился. Стоя на кухне, я слышал, как щелкнул выключатель в ванной и заплескались струйки воды. От этих звуков стало почему-то очень неловко. Я смотрел на пестрые и яркие окна двенадцатиэтажного дома напротив и они казались какими-то далекими, незнакомыми, противными… Я вернулся в комнату, где сидели гости. Через несколько минут туда же вошла и Саша; стараясь не встречаться взглядом со мной, она села в углу комнаты в пол-оборота и стала разглядывать корешки многотомных изданий: Куприн, Чехов, Достоевский, Сервантес…
Я налил себе остатки из бутылки, но пить не стал. Мой взгляд упал на Вадима, который сидел в кресле у окна. На коленях у него расположилась девушка, – имени ее я не запомнил; она обнимала Вадима своими худыми руками, положила голову ему на плечо и закрыв глаза, что-то, сладко позевывая, шептала на ухо. Вадим одобрительно, даже как-то покровительственно подмигнул мне. Я тотчас отвел глаза и сжал кулаки. Взгляд мой снова остановился на Саше. Она сидела все так же, в пол-оборота, уже без интереса разглядывая книжные полки. Ее пухлые, как у ребенка веки, теперь лишенные косметики, время от времени подрагивали, она то и дело морщила маленький носик, как будто что-то ей мешало, щеки ее были чуть розоватыми и на них играли крохотные ямочки.
Было видно, что ей не хочется ни с кем общаться. Но взгляд мой она почувствовала и, как будто немного выждав, вдруг резко повернулась. Глаза ее увлажнились, она быстро встала, вышла в прихожую и скоро оттуда послышался щелчок захлопнувшейся двери.
Я сидел неподвижно. От Сашиного взгляда я почему-то почувствовал, что спина под шелковой рубашкой покрылась капельками пота, а кожа на голове стянулась. Я не понял, что это за чувство охватило меня вдруг, да и не стал пытаться его анализировать.
Как-то незаметно разошлись остальные гости. Рассеянно проводив их, я прошел на кухню, встал перед окном и некоторое время просто стоял ни о чем не думая, глядя на дом напротив, огни которого почти все погасли и лишь несколько одиноких окон продолжали глядеть в пустую тишину ночи.
Из оцепенения меня вывел неожиданный, резкий и требовательный звонок в прихожей. На пороге была Саша…
Мы довольно долго стояли в прихожей, молча разглядывая друг друга и не зная, что делать дальше. Наконец, я помог ей снять куртку, провел в комнату, усадил в кресло, сам сел напротив. При тусклом свете торшера лицо Саши казалось еще более бесхитростно - детским и нежным. Было видно, что она плакала, – болезненно блестели глаза и красные от растирания веки еще сильнее припухли. Она с жадностью затянулась сигаретой. Несколько минут сидели молча. Саша непрерывно кусала губы. Потом вдруг начала говорить, не глядя на меня, торопливо, сбивчиво:
- Понимаешь… Мне нужно сказать это хоть кому-нибудь, все равно… у меня здесь, в этом городе никого нет, только так… да это неважно. Я… я не знаю, что со мной, … почему это так… Скажи, ты можешь объяснить, почему всегда все вот так получается, … ну вот все это, … ты понимаешь, … все как-то пусто, бессмысленно, непонятно зачем…, как-то легко и глупо. И так всегда. Я ведь раньше никогда не думала, что все это может быть так… так… Ты знаешь, я видела у тебя много хороших книг, я раньше много читала, ты ведь тоже, наверное, читал, да? Так где же все то, что там написано? Я не встречала…понимаешь, этого нет, там в книгах все неправда… Я перестала верить. Я не верю людям, не верю никому, не верю себе… Зачем, зачем я говорю это все сейчас, тебе? Не знаю,… просто надо кому-то сказать, я… я сейчас уйду, ты не обращай внимания, мне часто говорят, что я какая-то странная…
«Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать... »
Я слушал ее и то чувство, которое я испытал перед самым ее уходом, снова наполняло меня, росло, перехватывало дыхание. Потом я перестал слушать и уже просто жадно всматривался в ее простое личико, ловил малейшее ее движение, то, как морщился ее носик и подрагивали опухшие веки. Я смотрел на Сашу и в груди моей росла необыкновенная нежность ко всему ее маленькому существу, нежность, которую я еще никогда не знал ранее.
И вдруг произошло неожиданное: я упал лицом в ее колени и безудержно, сладко заплакал.
...Она уже заснула, а я еще долго смотрел на ее открытое и как будто даже счастливое лицо. И, целуя ее в приоткрытые сонные губы, почувствовал, как она улыбнулась и тихо-тихо прошептала мое имя… «Не судите по наружности, но судите судом праведным... »
Утро заглянуло в комнату резко и внезапно. По крайней мере, мне так показалось. Болела голова. Рядом слышалось ровное тихое дыхание Саши. Я осторожно вылез из-под одеяла и вышел на кухню, чтобы поставить чайник. Потом сел на табуретку и стал растирать тяжелую голову, вспоминая события минувшей ночи.
Зачем послала мне судьба эту странную, такую противоречивую встречу? В сердце моем еще сохранялась та, вчерашняя нежность, но мозг работал отчетливо и неумолимо. Вспомнилось ее появление с подругами и первоначальное чувство брезгливости. Представились вдруг злорадные улыбочки Толика и Вадима, которые, не дай бог, могут увидеть нас вместе и бросить вслед что-нибудь липкое, колючее, ехидное… Меня, помню, даже передернуло от этой мысли. Да и на что мне, в конце концов, сдалась эта Саша, эта, по сути-то, – уличная девчонка?
В это время дверь спальни открылась и на кухню вышла она, уже одетая, свежая после сна. Она быстро подошла к мне, улыбнулась и вся потянулась навстречу своему такому неожиданному счастью.
Я стоял неподвижно, даже задержав дыхание. Во рту пересохло. В руках я судорожно вертел крышку от заварного чайника. Где-то в самой глубине души понимая, что делаю что-то непоправимое, я в то же время уже говорил, удивляясь своему чужому до неузнаваемости, спокойному голосу:
- Мне в институт пора собираться… Тебе, наверное, тоже куда-то… В общем … иди…, – я механически прошел в прихожую, включил свет, резко дернул с вешалки Сашину куртку, – оборвалась пуговица и закатилась под коврик.
Ее губы дрожали и весь вид был настолько растерянный, что я не мог больше спокойно на это смотреть, – было лишь одно желание – чтобы она поскорее ушла. Саша быстро справилась с собой, накинула куртку и стала надевать сапожки. Молнию на левом сапожке заклинило. Звенящая, оглушающая тишина врезалась в мозг. Саша беспомощно дернула молнию и с непонятной надеждой на что-то заглянула мне в глаза. Не в силах вынести ее взгляд, я отвернулся к стене. Время, казалось, остановилось. Но вот дверь захлопнулась и в тишине лестничных пролетов послышался неровный, удаляющийся, безнадежный стук ее каблучков. Когда он затих, я поднял закатившуюся под коврик пуговичку, зачем-то положил ее себе в нагрудный карман, зашел в комнату и свалившись на диван, еще согретый ее теплым телом, долго лежал, бессмысленно перебирая пальцами край закатавшейся простыни… «Любящий душу свою погубит ее... »

С тех пор я стал осторожен в выборе подружек и уж подобных связей старался избегать. Я научился, если девушка переставала возбуждать мою чувственность, постепенно переводить отношения на дружеские или приятельские. Уже после Анжелики, когда я убедился, что никого, подобного ей, я больше не встречу, я довольствовался легкими, ничем не обязывающими отношениями... Галя, с которой в апреле девяносто девятого мы приехали на дачу ее родителей... Шел снег и мы, расстелив одеяла возле печки, три дня напролет занимались любовью. В промежутках спали, болтали о пустяках и пекли картошку. Без всякого взгляда в будущее, без планов и надежд, взаимных обещаний и клятв. Мы до сих пор иногда созваниваемся, – по крайней мере, на Новый Год и на дни рожденья... Юлька – совсем юная девушка, приезжала ко мне, когда у нее было время, свободное от института, иногда один или два раза в неделю – мы смотрели видик или что-нибудь читали, а потом она оставалась на ночь. Иногда жила у меня по два-три дня – осенью девяносто девятого... Прошлый Новый Год она встречала со мной и со Светкой... Ольга, вышедшая в двухтысячном году замуж, раз в неделю заезжала ко мне, дабы наставить молодому мужу рога... Иногда появляется на моих занятиях и сейчас... Наконец, Вика и Светка, с которыми я прожил по несколько месяцев... Мы все прекрасно дружим...

Но я еще ищу любовь. Человеческую любовь... Хотя Joker перестал теребить меня в этой сфере жизни... Или может быть, я не замечаю чего-то? Или просто потерял надежду?

Недавно встречались с Кириллом. Опять в «Арлекино». Я, кстати, переехал на Литейный и стал сам частенько захаживать в это кафе. Атмосфера масок, клоунов, шутов, импровизаций... Я задал вопрос «в лоб»:
- Кирилл, я не справляюсь с задачей научиться любить. Может быть, и не надеяться? Мне кажется, что уже и Joker в этом смысле от меня отвернулся.
- У тебя весьма странный взгляд на любовь. Впрочем, распространенный среди девяноста девяти процентов людей. Ты ждешь, что любовь сама придет к тебе, как подарок судьбы. А что ты сам делаешь для этого? Как себя готовишь? Как воспитываешь?
- Гм?
- Joker’у-то содействовать нужно. «Из следов происшедшего вырастают доминанты и побуждения настоящего, чтобы предопределить будущее. Если не овладеть вовремя зачатками своих доминант, они завладеют нами. Поэтому если нужно выработать в человеке продуктивное поведение с определенной направленностью действия, это достигается ежеминутным, неусыпным культивированием требующихся доминант. Если у отдельного человека не хватает для этого сил, то это достигается строго построенным бытом. » Или вот еще: «Из сложных глубин подсознания предопределяется человек в своих поступках, переживаниях, восприятиях. Если у него является пожелание овладеть своим поведением, то сначала он должен овладеть теми глубинами подсознательного, то есть течением физиологических событий в себе, дабы через них овладеть и предопределить затем свое поведение, свое восприятие, свой образ жизни. Здесь повсюду требуется большая постепенность, подготовка, самовоспитание, долгие систематические труды над собою, дабы в урочный час можно было срочно ответить должным решением на очередную задачу. » Ты проделываешь весьма изящные и действенные штуки с другими людьми, но где же твой внутренний Магический Театр?
- У меня было несколько видений...
- И это вся твоя работа над собой?
- Ты же сам говорил, что ничего особенного делать не нужно – только не сопротивляться Joker’у...
- Совершенно верно. Но ты-то ведь только и делаешь, что сопротивляешься ему во всем, что связано с твоей личной жизнью. Ты создал удобный мирок, эдакий островок самоуспокоенности, где без зазрения совести трахаешь разных баб, а потом с невинным видом становишься их добрым другом и приятелем. Ты бежишь от боли, которая только и может поставить тебя лицом к лицу с твоим заматеревшим эгоизмом, трусостью, неумением жертвовать собой ради другого!
- Что же делать?
- Удаляться от устоявшегося равновесия. А для этого – вступать в по-человечески честные отношения, – отношения неудобные, болезненные, сложные, открытые для любого исхода, но честные. Без попытки выкрутиться и оказаться хорошим мальчиком, как это постоянно делаешь ты... Перестань бояться неустойчивости! Ведь не боишься же ты ее в Магическом Театре. Упади в нее и в отношениях с женщинами...
- Упади, упади! Сказать-то легко. Не умею я «упасть». Боюсь? – Да, боюсь!
- Хозяин – барин... Я тебе не учитель. Мое дело – комментировать. Этим и займемся. И как раз сегодня – вопросом неустойчивости. Поговорим о Синергетике.
- Да я, вроде, знаком с этой наукой. Еще на МатМехе увлекался...
- Ну так повторишь, – не повредит. К тому же поговорим мы о Синергетике с точки зрения Joker’а и его проявлений, – достал блокнот, – ну-с, начнем с банальных определений, данных Пригожиным : «Становление синергетической парадигмы в естествознании привело к открытию неустойчивостей. Мы живем в мире неустойчивых процессов. Именно исследование неравновесных состояний привело теорию динамических систем к открытию новых фундаментальных свойств вещества в условиях сильного отклонения от равновесия. Эти свойства заключаются в том, что при прохождении точек неустойчивости в самых различных средах обнаруживается свойство перехода к так называемому состоянию сложности, т.е. в этих средах при определенных условиях могут возникать макроскопические явления самоорганизации. » Или вот определение, данное Хакеном : «Исследуются явления, происходящие в точке неустойчивости и определяется та новая структура, которая возникает за порогом неустойчивости, на основе чего Синергетике удается установить универсальные и глубокие аналогии, которые проявляются между совершенно различными системами при прохождении ими точек возникновения неустойчивости. »
- Мне эти тексты знакомы уже более десяти лет. Зачем ты мне это зачитываешь? Понятно, что вдали от точки равновесия система становится сложней и уникальней. Так и с человеком...
- Ну, если тебе все понятно, скажи тогда, что означает для тебя эта самая сложность?
- Сложность? Ну, это насыщенность жизни, ее уникальность, многообразие возможностей...
- А самое главное – увеличение внутренней свободы. С увеличением сложности появляются дополнительные степени свободы. Ну и что с этой свободой делать? Это ведь ведет к тому, что ты все более должен жить не механически, но опираясь лишь на собственную волю. В пределе – жизнь в длящемся и непрекращающемся волевом усилии... И смотри какая любопытная штука: человечество можно условно разделить на две очень неравные части: на тех, кто стремится к равновесию, чьи доминантные ценности – это «сохранение» того, что есть, – их большинство, – и на тех немногих, кто стремится к неустойчивости, чьи доминирующие ценности – развитие, движение, пробуждение. Причем, как у первых бывают в жизни моменты, когда они хотят неустойчивости, так и у вторых есть временами тяга к стабильности.
- Честно говоря, я не могу себя полностью отнести ко второй категории. К тем, кто стремится к неустойчивости. Не могу я полностью себя отпустить. Держусь за что-то. Лишь местами неустойчивость мне люба.
- Согласен. Есть в тебе, Макс, какая-то жесткая основа, которая еще не опрокинута, сколько Joker с тобой ни бьется.
- Переход из первой категории во вторую осуществляется при помощи Joker’а?
- Конечно. Но вот послушай продолжение: «Основополагающий тезис заключается в том, что на всех уровнях структурной организации бытия именно неравновесность выступает условием и источником возникновения порядка .» Получается парадокс. Только что я говорил о том, что неравновесность ведет к увеличению степеней свободы, к непрерывному волевому существованию, – а тут – «возникновение порядка». Что это за порядок?
- Не могу понять. Запутался. Что-то мелькает внутри, но сформулировать все равно не могу...
- Хорошо, я помогу. С увеличением внутренних степеней свободы и все большей сложностью внутренней структуры, человек одновременно становится как бы проще. Как говорят буддисты: он просто ест, когда ест, просто ходит, когда ходит, просто говорит, когда говорит. Пригожин дает этому такое объяснение: «Вдали от равновесия каждая часть системы "видит" всю систему целиком. Можно сказать, что в равновесии материя слепа, а вне равновесия прозревает. » Переход к новой степени сложности, или к большей степени внутренней свободы, или, как мы ранее говорили, к новому ценностному сюжету, наступает, когда неустойчивость доходит до появления так называемых точек бифуркации. Вот как это описывает Хакен: «Если в равновесном состоянии применительно к исследуемой системе может быть зафиксировано всего одно стационарное состояние, то по мере удаления от равновесия, при определенном значении изменяемого параметра система достигает порога устойчивости, за которым открывается несколько возможных ветвей развития. Математически это означает, что зависимость решения соответствующего уравнения от избранного параметра становится неоднозначной. Критическое значение параметра называется точкой бифуркации. Это означает, что система бистабильна, т.е. может иметь два устойчивых состояния. Бифуркационный переход это выбор системой одного из возможных вариантов развития, каждый из которых предполагает переход в состояния, радикально отличные от исходного. Т.е. происходит резкая смена характера процесса. И смена пространственно - временной организации объекта осуществляется именно в точках смены "типов решения", т.е. в точках бифуркации. Возможны и более сложные ситуации, предполагающие взаимодействие между ответвившимися версиями развития, что порождает появление вторичной, третичной и т.д. бифуркации, задавая "каскады бифуркаций", раскрывающие целый веер путей развития системы. Чем система сложнее, тем больше бифуркационных развилок будет на ее пути. » В пределе, такой каскад бифуркаций приводит к жизни без устойчивой системы ценностей, то есть, абсолютную свободу и абсолютную волю. Впрочем, об этом мы уже когда-то говорили. Ну, а сейчас: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить. »

А я все-таки продолжал искать любовь. Человеческую любовь... Или... думал, что ищу...










































13. Аня

– И давайте по сему случаю пить на сломную голову! Пить за всех любивших нас, за всех, кого мы, идиоты, не оценили, с кем мы были счастливы, блаженны, а потом разошлись, растерялись в жизни навсегда и навеки и все же навеки связаны самой страшной в мире связью!...
Иван Алексеевич Бунин «Ида»

Вот я и добрался до того, что в драматургии называют главным событием сюжета. Хотя, пересматривая весь сюжет заново, я уже не могу сказать, что оно главнее других. Таких, как встреча с Ликой, беседа о «человеческом», каждое из писем Ане, средневековая Прага и все остальное. Тем не менее, именно встреча с Аней стала переломным моментом, начиная с которого, сюжет стал двигаться к развязке.
Лето две тысячи второго года. Я поглощен работой – семинарами, Магическими Театрами, проектом театральных постановок этюдов из классических пьес... В промежутках стал много пить. В основном, – хорошие красные вина, которые стали друзьями моей одинокой жизни. Я не дошел до алкоголизма, к моим взаимоотношениям с вином вполне применимы слова Германа Гессе: «Кто еще так могуч, как вино? Кто еще так прекрасен, так сказочно-затейлив, так мечтателен, так весел и тосклив? Это – герой и волшебник. Это искуситель и брат Эроса. Для него нет ничего невозможного; бедные человеческие сердца он наполняет божественной поэзией. На опустевшие ладьи человеческих жизней он возлагает бремя новых судеб, а угодивших на мель мореплавателей гонит обратно, к стремнинам Большого Пути... » Редкий мой вечер проходил без одинокой «беседы» с бутылочкой «Хванчкары». Иногда результатом были стихи, небольшие рассказики, наполненные попыткой изъяснить пронзительную, холодную таковость бытия...
Одно из стихотворений, написанное июньской ночью, стало моим жизненным девизом. Называлось оно «Билет в Неизвестность»:

«Осталось кое-что, о чем жалеть,
Осталось кое-что, за что держаться, –
Сложу все вместе и куплю на это
Билет в Неизвестность…

Крупицы сомнений и здравого смысла
Честно сдам на таможне.

Наверное, постою немного на пустынном перроне:
На привокзальной площади дождь,
Два десятка машин,
Да светофор, мигающий желтым…

Улыбнусь странной улыбкой перед входом в вагон:
Понял вроде бы все… Все, что мог…
Но вот что-то осталось, –
Может быть самое главное…

Только все – билет уже куплен.
Взгляд проводника:
– Понимаю, но ты сам все решил.
– Поехали…

Оборачиваться не буду.
Мелькнет последний раз за вагонным стеклом
То, что было когда-то дорого,
Что, казалось, нельзя и нечестно забыть…

Но забыл же.
Вот и все.
Не знаю, что дальше…
Просто еду куда-то один.
В Неизвестность…»

В июле, пребывая в таком лирически-ностальгическом настроении, в почтовом ящике своего компьютера я обнаружил письмо от своего однокурсника по Психфаку – Женьки Назарова, которого давно уже позабыл. Но вот он меня вспомнил. Мир тесен – кто-то из участников одного из Магических Театров оказался дружен с Женькой и рассказал ему, чем я занимаюсь. Женьку заинтересовала идея Магического Театра и он попросил подробнее написать про мои семинары. Мы стали переписываться и вскоре Женя пригласил меня к себе в Самару, пообещав собрать группу – человек пятнадцать и договориться с пансионатом на Волге, где можно было бы провести трехдневный семинар. Это была моя первая выездная «трехдневка». Привыкший импровизировать, я не пользовался конкретной программой, приемами и техниками, которые имели бы безусловный успех. Я рассчитывал только на себя. На этом слегка и погорел. Ибо, одно дело импровизировать перед публикой, где половина тебя знает, поддерживает и подбадривает, и совсем другое – перед незнакомыми и даже скептически настроенными людьми. Так что семинар получился немного скомканным. Я суетился, пытаясь создать какую-то динамику, терял нить внутренней правды, так как старался угодить скептикам, создавая зрелищность происходящего. Только на третий день взял себя в руки и отпустил: пусть все идет как идет, пусть мне даже не заплатят, но выделываться ни перед кем не буду. Как только внутри смирился, так и получаться кое-что стало... А когда пытался выдавить из себя вдохновение, вспомнились слова Станиславского  о его «системе»: «– Но как же вдохновение? – Вот что!.. – воскликнул он. – По этой части надо обращаться не ко мне. "Система" не фабрикует вдохновения. Она лишь подготовляет ему благоприятную почву. Что же касается вопроса – придет оно или нет, то об этом спросите у Аполлона, или у вашей природы, или  у случая. Я не волшебник и показываю вам лишь новые манки, приемы возбуждения чувства, переживания. Вам же посоветую не гоняться за призраком вдохновения. Предоставьте этот  вопрос волшебнице-природе, а сами займитесь тем, что доступно человеческому сознанию... »
Последнюю ночь перед отъездом из Самары просидели на кухне у Женьки за несколькими бутылками «Мерло». Я, Женька и еще один парень с семинара – Андрей. Сначала разговор шел про семинар, про Магический Театр. Андрей заметил:
- Есть в тебе, Макс, что-то воландовское . Для тебя, когда ты работаешь, как будто не существует категорий добра и зла.
- Когда я работаю, я действительно беспристрастен. Если отшутиться, то я бы применил к себе определение Мефистофеля: «Я – часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла. » А насчет Воланда, я сам за собой иногда замечаю некую аналогию, только если брать какую-то условную шкалу, то сам Воланд на ней – туз, а я, пожалуй, валет, – не выше ...
- Ну, если у нас зашла речь о добре и зле, – заговорил Женя, – то давайте затронем и такую тему, как страдание. Ведь в мировоззрении русского человека и особенно христианина, страдание возведено в своеобразный культ. Поскольку человек двигается, эволюционирует благодаря страданию.
- Страдание является такой же силой, как и многие другие, с которыми взаимодействует человек. Вернее, человек окрашивает воздействие на него ряда сил в краски страдания, – отвечал я. – Общее же у всех сил, которые окружают человека, – в том, что они стремятся произвести некое действие. И наша ответная реакция позволяет условно разделить их на комфортные и дискомфортные...
- Можно, наверное, определить силы, которые мы воспринимаем, как комфортные, – как притягивающие и тормозящие. А дискомфортные, как отталкивающие и ускоряющие. Взаимодействие же с этими силами у каждого человека свое и зависит от его судьбы и от его целей, – развивал свою мысль Женя.
Андрей скептически хмыкнул:
- Страдания в социуме обросли массой мусора и наворотов, вроде жалости, тоски, страха, как бы необходимых для исполнения, но, на самом деле, засоряющих и уводящих в сторону. И все это в избыточной форме. Предрассудки, мертвый балласт, превратившийся, опять же, силой воображения человека в нечто якобы необходимое и объективное.
- Согласен, – сказал я. – Но, если учесть, что человек имеет возможность, – хоть и небольшую, свободного выбора, то он может ослаблять, усиливать или оставлять неизменными силы, взаимодействующие с ним.
Женя продолжал настаивать на своем:
- Но сила страдания, – сила, дискомфортная для нас, – ведь именно она является одним из самых эффективных двигателей человека по пути эволюции. По пути к целостности.
- А что такое, по-твоему, целостность? – спросил я.
- Целостность – это гармония, баланс всех сил. Это некое эталонное состояние...
- А вот я скажу вам, ребята, что целостность, – это, во-первых, никакое не состояние, а во-вторых, никакой не эталон, ибо эталон есть нечто застывшее, с чем можно сверять – влезаешь в него или не влезаешь. Так вот, целостность – это не когда ты «круглый», сбалансированный и «эталонный», а когда между тобой и тем, что происходит, нет зазора. А зазор проявляется в виде того, что, – как тебе кажется, должно было бы быть – вместо того, что есть...
Несколько минут помолчали. Выпили. Женя ходил из угла в угол своей просторной кухни, пытаясь нащупать мысль для продолжения начатой им темы, которую я незаметно повернул в другую совсем сторону. Наконец он произнес:
- И все-таки, разве есть сила, более эффективно двигающая человека к развитию, чем страдание?
- Может быть, – любовь? – Андрей сказал это так, как будто и сам не верил в свое предположение.
- Любовь? – оживился Женя, – Есть гипотеза, что во вселенной все силы уравновешены, а вот только любовь не уравновешена ничем. Поэтому она действительно очень мощная сила. Но в жизни того, к кому пришла любовь, именно из-за ее неуравновешенности, возникает хаос. И, соответственно, напряжение, – по причине необходимости ее уравновесить, чтобы не развалиться от этого хаоса. Противовесом как раз и выступает страдание. Так что там, где любовь, – страдание неизбежно...
- Слушай, Макс, - заговорил после некоторого молчания Андрей, – я про любовь хочу спросить... («Нашел, кого спрашивать!» – пронеслось у меня в голове). Как ты считаешь, – для того, чтобы любить, – этому надо учиться, или же не учиться, а именно вспомнить некий архетип? Другими словами – это то, что нарабатывается, или то, что вспоминается?
Оп-паньки! Это ведь ключ к тому вопросу, над которым я бился уже несколько лет! Ответа у меня не было. И хотя я пробормотал что-то, типа «и то и другое», я, что называется, был выбит из дальнейшей канвы разговора. Говорили мы еще долго, пока не допили все пять бутылок «Мерло», только я вставлял какие-то фразы автоматически. Внутри меня вертелся вопрос Андрея: «Любовь нарабатывается или вспоминается?» Я так и уснул с этим вопросом.

На другой день (это было восемнадцатого августа) я уезжал. После ночного разговора хотелось побыть в уединении, и я попросил меня не провожать. До поезда было еще часа три, к тому же, вчерашнее возлияние пробудило потребность выпить пивка, так что я зашел в кафе...
Через столик от меня пила кофе молодая женщина лет тридцати. Первый беглый скользящий взгляд: очень стройная, высокая, длинные прямые русые волосы... Что-то заставило меня дождаться, когда она поднимет глаза. И вот... Ее глаза... Я жадно пил ее взгляд и она не отводила глаз. Случилось... Неужели?! Она!... Я знал ее, я помнил ее, я всю жизнь помнил ее – эту совершенно незнакомую мне женщину. Сладко екнуло сердце. Сотни раз я видел ее во сне – вот что я вспомнил только что! Эти тонкие пальцы. Эти волосы, удивленный изгиб бровей... И глаза – голубые, бездонные, в которых пропадаешь... Почти не отрывая от меня взгляда, как будто она тоже узнала, вспомнила, отгадала, что это – я, – она допила кофе, поставила чашку, поправила волосы, взяла с соседнего стула сумочку. Прикрыла глаза, как бы говоря мне «Да». Вышла из кафе. Я не торопился. Я допивал пиво. Я нашел... Я знал, что она ждет там, возле кафе. Ждет, иначе это не Она...
Через две минуты вышел и я. Она стояла неподалеку. Мне было легко-легко. И все было просто. Подошел, просто протянул руку, как старому товарищу:
- Максим...
Мягкая, лучащаяся улыбка:
- Аня...
Удивительная, ошеломляющая открытость души, еще несколько минут назад чужой и незнакомой, теперь же близкой и родной, будто мы встретились после вековой разлуки и оба, не сговариваясь, узнали и вспомнили друг друга. Как в сказке. Мы шли к набережной и говорили о том чуде, которое происходило с нами обоими. Я внимательно вглядывался в каждое ее движение, вслушивался в интонации голоса, наблюдал за манерой молчать и говорить, двигаться, за походкой. В голове крутилось: «удивительно! непостижимо!», а сердце упруго стучало: «Она, она, она...» И пьянящая свобода – от возможности не скрывать того, что чувствуешь.
Три часа до поезда были вечностью и мгновеньем. У вагона мы обнялись и долго стояли, пропитываясь чувством необыкновенной близости и ощущением кого-то безумно родного и близкого...
Забравшись в купе на верхнюю полку, я прикрыл глаза. Ее образ сладким головокружительным облаком обнял меня. Это было не сексуальное желание, это было длящееся наслаждение, охватившее все чувства, подкрепленное мыслью: «Нашел...» Мир распахнулся, как не распахивался уже очень давно. С этой находкой, казалось, я обретал сам себя, ныряя в какую-то бездонную, безумную, пьянящую глубину. В такой грезе прошла почти вся дорога. «Сексуальность как таковая, центрирована понятием не "удовольствия", в котором угасает процесс, как утративший свою цель, но "наслаждения" как принципиально незамкнутого. В этом отношении если секс реализует себя в оргазме, то сексуальность в соблазне... »
Войдя в свою квартиру и не раздеваясь, я сразу же набрал ее номер:
- Аня...
- Я очень ждала...

Через три дня я снова был в Самаре. Прямо на вокзале, не торгуясь, взял такси. Со сладко стучащим сердцем влетел на пятый этаж, позвонил. Волнение и радость. И такое же волнение и радость в ее глазах, когда она открыла дверь. Несколько секунд стояли неподвижно, потом Аня переступила порог, сделала шаг ко мне и губы наши слились...
Часа два сидели на кухне. Пили чай. Молчали. Все было ясно без слов. Ясно и просто. И снова – то обволакивающее облако наслаждения. Рука в руке. Глаза в глаза.
- Анюта, я знаю, это неразумно, ведь мы ничего не знаем друг о друге, хотя кажется, что знаем все... Как бы то ни было, тебе я скажу это: Аня, выходи за меня замуж!
Встала. Улыбнулась одними глазами:
- Я бы очень хотела сказать тебе «да»... Подожди пять минут, – и ушла на лестницу курить. Через несколько минут вернулась, села напротив, опять глаза в глаза: – Я согласна...
Другого ответа я и не ждал.
В этот день мы долго гуляли по городу, по набережной, катались на катере по Волге, вечер провели в уютном ресторане.
Ночью я долго сидел, обняв ее ноги и положив голову ей на колени, а она гладила мои волосы. Мы никуда не торопились. Долго-долго раздевались. Одурманивающая нежность прикосновений... Но... но вот эрекции у меня не было... Такое иногда случалось – когда в первый раз с новой женщиной... Выручал обычно образ Лики. Но сейчас, когда узнавание было стопроцентным, а любовь и открытость – головокружительной! Непонятно... Я не посмел воспользоваться образом Лики в этот раз... Аню эта моя несостоятельность нисколько не напрягла. Мы просто лежали и ласкали друг друга, пока не подступил сон. Утром – получилось. Только немного поспешно, торопливо. Потом еще и еще раз. Но что-то было немного не так в этой близости. Без секса нежность и пьянящее облако были устойчивы и сильны. А вот секс – хотя и неплохой, но какой-то не праздничный получился. Может быть, просто ожидания были завышенными?
Три дня я пробыл у Ани. За это время мы оба друг другу все про себя рассказали и построили кучу планов на будущее. Аня оказалась на четыре года младше меня – ей было тридцать три. В двадцать пять вышла замуж. Через год развелась. Потом был еще один «приходящий» по выходным друг, с которым она год назад тоже рассталась. И больше никого... Странно, – при ее-то очень привлекательной внешности. Работала в школе учителем биологии.
Договорились, что третьего сентября – в мой день рождения она приедет в Питер. Уже с вещами. Подадим заявление в ЗАГС. Потом найдем работу... Ну и много всякого – как жить будем.
Все десять дней – это время нашей второй по счету разлуки, я ежедневно звонил ей. Говорили подолгу, иной раз больше часа, невзирая на то, какие счета придут за переговоры.
На день рождения я пригласил нескольких ближайших друзей (среди них и Светку с Викой – своих бывших «жен») и, впервые за все время моего с ним знакомства, – Кирилла. Я рассказал ему все, что со мной произошло за эти две недели. Ждал ответа, что это – наваждение, шутка Jokerа, память прошлых воплощений?
- В любом случае то, что с тобой происходит, говорит о том, что ты этого заслужил. Если ты хочешь услышать от меня – не был ли ты знаком с ней в «прошлых жизнях», – то я такими прорицаниями не занимаюсь. Лучше прочитаю тебе одно местечко из Жиля Делеза, – может кое-что и поймешь: «Психологическое бессознательное отлично от онтологического бессознательного. Последнее соответствует чистому, виртуальному, бесстрастному и бездействующему воспоминанию в себе. Первое же представляет движение воспоминания на пути самоактуализации: подобно «возможностям» у Лейбница, воспоминания стремятся воплотиться, они усиливают напор, только бы их приняли – да так, чтобы все исходящее от настоящего отторжение и плюс "внимание к жизни" оттолкнули бесполезные и опасные  воспоминания. Между приведенными двумя описаниями двух разных бессознательных нет противоречия. Более того, вся Материя и память целиком разыгрывается между такими двумя  бессознательными... »
- Если честно, – я как-то не уловил связи и вообще мало чего понял?. Что-то смутное мелькнуло, но вот как это приложить к тому, что со мной произошло?...
Кирилл пожал плечами:
- Ну, не уловил, значит еще рано. Не заморачивайся. А на день рождения я приду.

Возвратившись от Кирилла домой, я начал листать Томберга. Остановился на Шестом Аркане «Возлюбленный». Особенно созвучным моему настроению было вот это место: «Целомудренным можно быть лишь когда любишь всем своим существом. Это живое единение. Это триада – дух, душа и плоть, – которые суть одно; а три и три – шесть, а шесть – два, а два – одно. Это и есть формула чистоты в любви. Это формула Адама-Евы. И именно в этом состоит принцип целомудрия, живая память о рае. А как же обет безбрачия монахов и монахинь? Применима ли здесь формула целомудрия Адам-Ева? Любовь крепка, как смерть, то есть, смерти она неподвластна. Смерть не может принести ни забвения, ни оставления надежд. Те из нас, ныне сущих, кто несет в себе пламень памяти об Эдеме, не могут этого забыть, не можем и мы оставить надежду обрести его. И если человеческие души приходят в этот мир с отпечатком этой памяти, равно как с безотчетной уверенностью в том, что встреча с другой душой в этой жизни и в этом дольнем мире не состоится, тогда они проживут словно овдовевшие – в той мере, в какой они помнят, - и словно обрученные, - в той мере, в какой надеются. Так вот, все истинные монахи суть вдовцы и женихи, а все истинные монахини суть вдовы и невесты – в глубине своих сердец. Истинное безбрачие есть свидетельство вечности любви, точно так же, как и таинство брака есть свидетельство ее истинности. Таким образом, одна и та же стрела – “стрела огненная, огня весьма сильного” – является причиной и подлинного безбрачия и подлинного брака. Человек потому становится монахом, что сердце его пронзено – точно так же, как сердце жениха в канун свадьбы. Где больше истинности и красоты? Кто скажет? »

Не буду рассказывать подробности этих десяти дней. Ясное дело – ждал, каждый день казался бесконечно долгим, а встреча была безумно радостной.
Вечером стали подходить гости. Аню я всем представил, как свою будущую жену.
В этот день я решил сделать себе подарок: Магический Театр для себя самого. Впервые за семь лет его существования. Трудно было одновременно и вести Магический Театр и быть главным персонажем, который подвергается разборке и сборке уже в новом качестве. Но  получилось. Очень важная штука случилась. Подробно не помню – когда проделываешь это с собой, входишь в сильно измененное сознание и многое забывается. Первоначально было пять фигур: Внутренние события, Внешние события, Страх перемен, Созерцатель и Ускользающее вдохновение. Внутренними событиями был Кирилл. Ускользающим вдохновением – Аня. Помню, что путешествовали в тысяча триста какой-то год, опять-таки в Прагу, где Серега – Страх перемен – оказался каким-то епископом, который как мог защищал меня – еретика от инквизиции, так как был моим другом, но потом все-таки выдал, поддавшись внешнему давлению. После этой разборки, прощения и возвращения в настоящее время, большинство моих фигур трансформировались. Я переживал мощное движение энергопотоков, сильнейший разогрев всего тела и облегчение от искупительных слез. Самая важная трансформация произошла с фигурой, которой была Аня. Она стала Нитью, связывающей меня с Богом.
В первый раз в жизни я испытал преобразующую мощь Магического Театра на себе. Следующим утром я проснулся действительно другим человеком. Это была еще, конечно, не полная переплавка ценностного сюжета, но изменения оказались внушительными. Даже на уровне физического тела – как будто помолодел лет на десять. Очень важным оказалось и символическое совпадение роли, которую исполняла Аня на Магическом Театре, с ее – Ани – значением для меня. Она действительно в течение всего времени нашей совместной жизни, да и потом, была моей совестью, моим Зеркалом, нитью, связывающей меня с Богом.
Аня оказалась глубоко верующей женщиной. Усердно молилась, соблюдала посты, часто ходила в церковь на службы, привезла с собой несколько больших икон... Ее вера была не только внешней. Она действительно Верила. И для нее не было разделения между церковью небесной и церковью земной, каковое существовало у меня. Я хоть и был крещеным, считал себя мистиком , переживал глубокую личную сопричастность Христу, искренне молился, но вот церкви и обрядов не принимал и принимать не хотел. Я не могу сказать, что с появлением Ани я воцерковился, но вера моя стала крепче, сопричастность Иисусу – глубже, и я стал хотя бы понимать и не отрицать церковь.
На следующий день после приезда Аня дала мне прочесть Пьера Тейяра де Шардена , который и для нее семь лет назад, после развода с мужем сыграл большую роль в приобщении к церкви и вере. К православной вере, хотя сам Шарден – католик.
Вот несколько строк из Тейяра де Шардена, которые оставили глубокий след и во мне:
«Христианская любовь непостижима для тех, кто не испытал ее. Многим известным мне людям кажется просто невозможным и почти чудовищным, что можно любить бесконечное и непостижимое и что сердце человеческое может наполняться истинной любовью к своему ближнему. Но независимо от того, основано оно на иллюзии или нет, как можем мы сомневаться в том, что такое весьма сильное чувство действительно существует? Нам остается лишь констатировать, какие плоды и результаты постоянно порождает это чувство. Разве не достоверен факт, что на протяжении уже двадцати веков тысячи мистиков черпают в его пламени силы для столь энергичного рвения, что оно оставляет далеко позади себя - по яркости и по чистоте - душевные порывы и преданность всякой чисто человеческой любви? И разве не факт, что многие тысячи мужчин и женщин, однажды испытав силу этого чувства, каждый день отказываются от всякого другого стремления и радости, все больше и больше предаваясь служению любви? И, наконец, разве не факт (я в нем ручаюсь), что если бы в душе верующих погасла любовь к Богу, то огромное здание церковных обрядов, иерархии, доктрин, с помощью которых и образуется Церковь, мгновенно бы рухнуло? Для науки о человеке огромное значение имеет то, что на конкретном пространстве Земли возникла и выросла зона мысли, где не только зародилась и была возвещена подлинная всемирная любовь, но также было дано жизненное свидетельство, что она психологически возможна и осуществима на практике. »

Сентябрь мы прожили с Аней в любви, дружбе и глубоком взаимопонимании. Одна только вещь смущала меня, – и я не делился своим напряжением с Аней. Это касалось секса. Вроде бы все было хорошо, но вот того нисшествия благодати, что происходило с Ликой и которого я ожидал во время близости с Аней – не случалось...
Еще – пара бытовых осложнений. Первое – мои родители, зная меня как человека ветреного в отношении женщин, согласились только на временную прописку Ани. Возникли сложности с ее устройством на работу. Это было не так страшно, потому что я проводил семинары и денег пока хватало. Второе – перед тем, как идти подавать заявление в ЗАГС, я решил поменять паспорт (все мои знакомые уже давно получили новые паспорта). И похоже, попал в неудачное время: вместо десяти дней процесс получения нового паспорта затянулся более, чем на месяц. Так что откладывалось пока и наше бракосочетание...




14. Смерть

– Михаил Александрович, – негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита увидела живые, полные мысли и страдания глаза. – Все сбылось, не правда ли? – продолжал Воланд, глядя в глаза головы. – Голова отрезана женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это факт. А факт – самая упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует дальнейшее, а не этот уже свершившийся факт. Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой, каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие…
Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»

В сентябре, впрочем как и обычно, работы у меня было немного, – только по выходным Магические Театры или семинары. Аня вообще не работала. Так что большую часть времени мы гуляли по городу или вместе читали. Сейчас это был мой любимый роман Достоевского «Братья Карамазовы». Я его читал лет шесть назад, а для Ани он вообще еще не был открыт.
Дошли до шестой главы, в которой все Карамазовы, Петр Александрович, Ракитин и еще несколько героев собрались в скиту старца Зосимы. Петр Александрович рассказывал о статье Ивана Карамазова, где тот писал: «...Такого закона природы, чтобы человек любил человечество – не существует. А если есть и была до сих пор любовь на земле, то не от закона естественного, а единственно от того, что люди веруют в свое бессмертие... Уничтожьте в человечестве веру в бессмертие – и в нем тотчас же исчезнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать жизнь... Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного. Все будет позволено...! » Меня передернуло на этих строках. Часто я встречал подобное мнение, но был с ним категорически не согласен:
- Я, Аня, считаю, что все как раз наоборот. Если у нас нет веры в бессмертие души, то с какой бережностью и осторожностью мы должны относиться ко всему живому, особенно к ближнему. Неизбежность окончательной смерти сама по себе вызывает огромное чувство ответственности перед хрупкостью жизни. Именно отсюда и может возникнуть настоящая любовь. Помнишь, как в «Обыкновенном чуде» сказал Волшебник: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. »
- Ну так это храбрецам и безумцам. Для большинства же людей все наоборот – если нет бессмертия, то нет и никакой ответственности, – и делай что хочешь...
- Ерунда какая-то... Давай дальше почитаем...
«- Неужели вы действительно такого убеждения о последствиях иссякновения у людей веры в бессмертие души их? – спросил вдруг старец Ивана Федоровича.
- Да, я это утверждал. Нет добродетели, если нет бессмертия.
- Блаженны вы, коли так веруете, или уж очень несчастны.
- Почему несчастен? –  улыбнулся Иван Федорович.
- Потому что, по всей вероятности, не веруете сами ни в бессмертие вашей души ни даже в то, что написали о церкви и церковном вопросе.
- Может быть вы правы!…Но все же я и не совсем шутил… – вдруг странно признался, впрочем, быстро покраснев, Иван Федорович.
- Не совсем шутили, это истинно. Идея эта еще не решена в вашем сердце и мучает его. Но и мученик любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния. Пока с отчаяния и вы забавляетесь –  и журнальными статьями и светскими спорами, сами не веруя своей диалектике и с болью сердца усмехаясь ей про себя... В вас этот вопрос не решен и в этом ваше великое горе, ибо настоятельно требует разрешения... »
- Слушай, Анюта, а в твоем сердце решен этот вопрос? Ты – веришь в бессмертие души?
- Верю.
- А на основе какого опыта ты веришь?
- Да без всякого опыта. Мне не нужны доказательства. Я просто верю. Я глубоко убеждена в этом.
- А вот во мне этот вопрос еще не решен. И я знаю, что доказательств быть не может, что всякие разговоры о перевоплощениях или исследования клинической смерти – только успокоительные таблетки для тех, кто не может или боится критически на это посмотреть. Ведь не было еще ни одного человека, который бы пережил непрерывный опыт перехода. Всякие контакты с потусторонним миром, с душами умерших, с душами святых – вполне могут быть объяснены подключением к голографической матрице коллективного бессознательного. Невозможно же проверить, что так называемая «душа умершего», с которой кто-то, например, контактирует, – я присутствовал при таких опытах, – имеет в основе своей переживание ее «я», которое было и при жизни. А воспоминания «прошлых жизней» – генетическая память или проявление коллективного бессознательного – тут ведь тоже нет опыта непрерывности «я»...
- Ну а клиническая смерть?
- Так ведь клиническая смерть – это и не смерть вовсе. Это же не переход за предел. Просто небольшая остановка. Тем более, мозг еще долгое время продолжает функционировать. А тут – глубочайшая релаксация всего тела, – отсюда и описания блаженства и всего такого...
- А «выходы из тела»?
- И «выходы из тела», и состояния мистического экстаза, где переживаешь свое «я» как бы независимым от материального мира, – я хоть на несколько минут, но переживал эти явления, – но и они не дают мне никакой уверенности в бессмертии души... 
- Что же, сознание для тебя – всего лишь продукт высокоорганизованной материи?
- Я же говорю: вопрос этот не решен мною! У меня нет уверенности ни в том, ни в этом. А что касается продукта высокоорганизованной материи, то с этих позиций все описывается наиболее просто. Вполне возможно объяснение, что сознание – частный случай высокоорганизованной материи. Почему именно такой? Хрен его знает! Может быть, это просто насмешка природы...
- Но ведь ты сказал, что у тебя был опыт переживания чистого «я». Что же, по-твоему, остается, когда исчезают телесные ощущения, исчезают эмоции, мысли, образы? Состояние чистого созерцания – что это такое? Ты считаешь, что оно все-таки имеет некий материальный носитель?
- Это переживание может быть сродни тому, как если бы ламповый приемник стал бы слушать работу своих ламп...
- И кто же все-таки слушает?
- Ну, попробуем докопаться до этого самого «я-свидетеля». Представим психику как мензурку, а сознание как море и применим к ним метафору сообщающихся сосудов. Так вот, если я хочу установить между ними связь, мне нужно сначала сделать так, чтобы не мешало тело. Далее, я отстраиваюсь от восприятия, – от органов чувств. Потом необходимо отстроиться от собственно работы сознания. И когда тонус сознания понижен, – остается как бы вакуум: возвращаясь к метафоре сообщающихся сосудов, – сосуд сознания становится пустым. Там ничего нет. Но абсолютного вакуума не существует. Какие-то отдельные молекулы в нашем сосуде сознания все же останутся. Это почти ничто, но, в то же время, это та минимально необходимая частичка, которая по принципу голографического устройства мира содержит в себе ВСЕ. Разрешающая способность сознания не позволяет эту частичку осознать – возникает ощущение абсолютной пустоты, абсолютного вакуума. Этой точке, неразличимой как объект, но все же существующей, – «точке наблюдателя» – начинает предъявляться содержание психики: сначала ее более активные слои, потом более глубокие, вплоть до архетипических. Эта точка – абсолютно незаинтересованный свидетель…
- Метафора понятна. Но вопрос остается, – имеет ли эта «точка свидетеля» какой-то материальный носитель или это уже никак не описывается в материальном мире?
- Здесь мы подходим к ситуации, описать которую словами просто невозможно… В опыте это переживается так, как будто созерцание держится на каком-то мерцающем носителе: оно в некоем, непонятно каком темпе пульсирует: нет такого, чтобы это было четким осознанием, – ты то почти ничего, то совсем ничего не чувствуешь, не видишь, не понимаешь, не запоминаешь. То почти ничего, то совсем ничего… Как пунктирная нить...
- Но сам-то этот свидетель, – что это?
- Вот оно-то и непонятно. Как будто форма, в которой что-то выплавляют.
- Откуда она, Максим?
- Опять метафора, на этот раз – кристалл. У кристалла есть ось. Но она воображаемая. В природе ее нет, но молекулы кристалла располагаются так, как если бы она была. Вот это «как если бы» – это оно и есть. Эта «ось» – структура человеческого «я». Вокруг нее все выстраивается.
- Тогда получается парадоксальный вывод: весь материальный мир строится вокруг воображаемой, то есть, по сути, нематериальной оси.
- Вот тут-то и загвоздка. Выводы отсюда равнозначны в обе стороны. Здесь мы уже вольны выбирать картину мира. И мне кажется – сделать это принципиально невозможно. Поэтому я говорю, что вопрос этот не решен еще моим сердцем. И я, как Иван Карамазов, мучаюсь и забавляюсь... И уж конечно, у меня нет такой легкой уверенности в потусторонней жизни, каковая в деталях была в мировоззрении, например, Сведенборга , который даже распространил на эту сферу свободу воли: «...Бог предоставляет человеку свободную волю, эту страшную привилегию, дающую возможность заточить себя в аду или заслужить рай. Иначе говоря, Сведенборг распространяет на потусторонний мир действие свободной воли, которая, согласно ортодоксальной доктрине, существует лишь при жизни. Как видим, между двумя мирами, по Сведенборгу, лежит промежуточная область – область духов. Там живут души умерших, беседуя с ангелами и демонами. Но однажды настанет момент – он может не наступать неделю, месяц или долгие годы, – словом, неизвестно сколько времени, – когда человек, пообщавшись как с ангелами, так и с демонами, принимает решение – стать ему демоном или ангелом. В первом случае его ожидает ад, во втором – рай. »
- Странно это, Максим. При твоем опыте, мудрости, – мучиться таким простым вопросом, который для меня, человека более простого – давно уже решен... Кстати, ты знаешь, я пару лет назад видела по телевизору интервью с одним очень старым человеком. Кто это был – не знаю. И вот, под конец беседы, журналист его спрашивает: «Скажите, а каково это – чувствовать, что все в жизни уже позади и впереди ничего не осталось?» – наглый такой журналист попался. Но старик этот ничуть не обиделся и ответил: «Что вы! Как это ничего не осталось? Впереди у меня самое главное событие – моя смерть!» И показали глаза старика в этот момент – незабываемые глаза... Удивительные, светящиеся такой глубиной жизни и надежды...
- Здорово! Ты передала сейчас это переживание. Очень мощно! Хочешь не хочешь, а вспоминается Шопенгауэр : «Старик имеет лишь смерть перед собою, у юноши же впереди – жизнь, но еще вопрос, что привлекательнее, и не лучше ли, вообще говоря, иметь жизнь позади, чем пред собою? Ведь сказано у Экклезиаста (7;2) “День смерти лучше дня рождения” .»
Мы пошли пить чай. Пока закипал чайник, я прочитал вслух еще пару страниц. После разговора с Аней мне врезался в мозг вопрос Ивана Карамазова Зосиме: «Простите, а может ли этот вопрос быть решен во мне, и решен в положительную сторону?», на который старец отвечал: «Если не может решиться в положительную, то никогда не решится в отрицательную. Это свойство вашего сердца и в этом вся мука его. И дай вам Бог, чтобы решение постигло вас на земле... »
Несколько дней я почти неотвязно думал на эту тему. Думал о том, что вряд ли в моем сердце когда-нибудь решится этот вопрос, если он не решился до сих пор... Потом позвонил Кириллу, рассказал о своих терзаниях и договорился с ним о встрече.

Встретился я с Кириллом в парке «30-летия комсомола» возле метро «Нарвская». Была замечательная погода. Разгар «бабьего лета»... Мы присели на скамейку и Кирилл сразу вытащил из своего рюкзака четыре книги: Платона, Юнга и две работы Жака Дерриды.
- Ну что, Макс, – у тебя, с обнажением темы смерти, появился шанс подойти к следующему уровню сложности, к еще большему отклонению от равновесия. И судя по тому, что ты говорил мне по телефону, – ты на верном пути.
- Какой же это верный путь, если нормальные люди верят в бессмертие души и не боятся смерти, – взять хотя бы Аню, – а я никак не могу определиться в этом вопросе ни умом, ни сердцем? И я боюсь смерти... Если честно – очень боюсь...
- А почему ты решил, что ее не надо бояться? По-твоему, лучше уверовать в какую-то успокоительную иллюзию?
- Иллюзию?
- Да, ведь – что бы мы ни представляли о смерти как о возможности или невозможности бессмертия души – это иллюзии.
Кирилл замолчал. Я смотрел на детскую площадку неподалеку от нашей скамейки, где возились малыши. Что-то – какое-то понимание начало складываться во мне, но еще не облекалось в слова. Я чувствовал, что то, о чем мы говорили с Аней и о чем я сам многократно размышлял, представляет собой очень мощную антиномию, которую можно было бы обозначить так: «нет никакой жизни после смерти – душа бессмертна». Прошло минут пять. Кирилл вдруг продолжил:
- Страх смерти – самое мучительное из всех человеческих страданий. И в то же время он уравновешен другим полюсом, который обычно не выступает в нашем сознании. На этом полюсе – равный по силе страху – интерес, желание разгадать тайну смерти. Разгадать не умом, а переживанием. Фрейд называл эту силу Танатосом – влечением к смерти. Впервые это влечение наиболее ясно оформил Сократ . Именно его сознание кристаллизовало инстинктивное влечение к смерти как сознательное желание пережить смерть: «Освободить же душу – постоянно и с величайшей настойчивостью желают лишь истинные философы; в этом как раз и состоят философские занятия – в освобождении и отделении души от тела. » Философия, согласно Сократу и Платону – это искусство умирать. При этом сам Сократ прекрасно отдавал себе отчет в том, что он не знает, что такое смерть. Только маятник: «страх – интерес» у него был на стороне интереса. Вот его слова незадолго до того, как он выпил яд: «Бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, есть ли она для человека величайшее из благ. А все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество - думать, что знаешь то, чего не знаешь. Что же меня касается, о мужи, то, пожалуй, я и тут отличаюсь от большинства людей только одним. Если я кому-нибудь кажусь мудрее других, то разве только тем, что недостаточно знаю о Аиде . Так и думаю, что не знаю... Но вот уже время идти отсюда: мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее? Это ни для кого не ясно, кроме Бога. »
- Ну вот – Сократ ведь не боялся смерти, а я боюсь...
- Это второстепенный вопрос. Главное то, что ни он, ни ты не знаете, что это такое – смерть.
- Почему же вопрос страха или интереса – второстепенный?
- Потому что и то и другое делает жизнь сложной и удаляет от устойчивого равновесия – то есть от более опасной смерти – не физической. Только в случае страха Joker работает через подсознание, а в случае интереса – через сознание. Конечно, второй случай – интерес – говорит о большем развитии сознания, но сам по себе интерес – это не успокоенность. Это очень мощная энергия, равносильная страху, только противоположная по эмоциональной окраске.
Кирилл опять замолчал. Наверное, для того, чтобы я смог переварить услышанное. А то, что я услышал, действительно переворачивало все с ног на голову. На этот раз молчание нарушил я:
- То есть не нужно работать над искоренением страха смерти?
Кирилл усмехнулся:
- Его и не искоренить. Есть возможность спрятаться за некую успокоительную «истину», решить для себя, будто ты понял, что такое смерть – не важно – пришел ли ты к атеистической догме, к теистической, к догме перевоплощения... Другое дело, что остается возможной такая трансформация, когда сознание возьмет верх и на место страха придет интерес, как это произошло у Сократа...
- Значит, если человек поверил в атеистическую догму – он тоже успокоился?
- Да, конечно. Если сильно поверил, то тем самым снял значительную часть напряжения с этого вопроса. Однако тема смерти столь объемна, что говорить только о страхе или интересе, о бессмертии души или отсутствии такового, – это перемещаться только в одной плоскости. Есть еще ряд важных вопросов, соприкасающихся с темой смерти. И, прежде всего, еще одна антиномия: «ограниченность – бесконечность». Вот что на эту тему пишет Юнг: «Для человека основной вопрос в том, имеет ли он отношение к бесконечности или нет? ... Но чувство безграничности может быть достигнуто лишь тогда, когда мы имеем границы вне себя. Наибольшим ограничением для человека становится его самость, проявляющаяся в ощущении: "Я это то, а не это!" Только осознание самого себя, своих собственных границ, позволяет нам ощутить безграничность бессознательного. И тогда мы узнаем в себе одновременно и вечность, и предельность, и нечто единственное, присущее только нам, и нечто иное, присущее не нам, но другим. Зная себя, как уникальное сочетание каких-то свойств, то есть осознавая в конечном счете свою ограниченность, мы обретаем способность осознать бесконечность. И только так! » И у него же находим подсказку – мостик, по которому ты из своего состояния неустойчивого равновесия, окрашенного, как страх, можешь перейти в состояние неустойчивого равновесия Сократа: «Наш век сделал акценты на "здесь" и "сейчас" и тем самым обусловил демонизацию человека и его мира. Появление диктаторов и все несчастья, которые они принесли, происходят от близорукости и всезнайства, отнявших у человека все, что находится по ту сторону сознания, фактически превратив его в жертву бессознательного. Задача же человека, напротив, заключается в том, чтобы проникнуть в бессознательное и сделать его достоянием сознания, ни в коем случае не оставаясь в нем, не отождествляя себя с ним. И то и другое было бы ошибочным. Насколько мы в состоянии сегодня понять, единственный смысл человеческого существования состоит в том, чтобы зажечь свет во тьме примитивного бытия. Пожалуй, можно предположить, что бессознательное имеет над нами такую власть, какую имеет над ним наше сознание. »
- То есть, бессознательное и сознание равносильны?
- Потенциально – да. Реально же, для того, чтобы сознание смогло «зажечь свет во тьме примитивного бытия», необходимо наложение нескольких факторов. И главное – это степень удаления от устойчивого равновесия, то есть, степень «усложнения системы» – то, о чем мы говорили, касаясь Синергетики.
- Кирилл, ты сказал, что смерть – очень объемная категория. В каких еще плоскостях она развертывается?
- А вот как раз в тех плоскостях, к которым сейчас вплотную подошла современная философия. А точнее – постмодернизм и, особенно, деконструктивизм. Вот одна из свежих работ Жака Дерриды «Дар Смерти», – показал мне книгу. – Здесь Деррида ставит очень острые вопросы. Прочитай несколько выдержек – там где закладки.
Я открыл книгу и прочитал: «Смерть есть единственная ситуация человеческого существования, в которой человек оказывается один на один с самим собой, когда, следовательно, его субъективность и индивидуальность должны проявиться в наибольшей степени, когда, следовательно, вопрос "что есть человек?" кажется возможным (или невозможным). Смерть есть единственная ситуация человеческого существования, в которой данный конкретный индивид оказывается незаменимым, когда он полностью идентифицируется с самим собой в том смысле, что он не может передать свою смерть кому-то другому. Никто не может умереть за меня, вместо меня, это я, тот кто умирает; только в этой ситуации я остаюсь наедине с собой, мир уходит, и я наконец обретаю самого себя. »
- Одним из деконструктивистских понятий последних лет, – прокомментировал Кирилл, –  является понятие «тайны», – того уникального, неповторимого мироощущения каждого человека, которое он не может передать другому словами, – поэтому и читать постмодернистов, стараясь понять их умом, практически  невозможнно. Их тексты раскрываются только на уровне интуиции. Хорошо, читай теперь здесь:
«Дар смерти соединяет, венчает и инициирует веру, ответственность и историю. Только смертный может быть ответственным, ибо он призывается к ответственности самой незаменимостью своей собственной смерти; он и только он ответственен за свою смерть. »
 В своей следующей книге Деррида еще более плотно подходит к теме тайны, ответственности и неподменимости, – Кирилл дал мне еще одну книгу, – вот это место:
«Смерть составляет самый большой секрет человеческой жизни, секрет неподменимой единственности каждого живущего и жившего, и все же есть возможность говорить об этом секрете... Разве нельзя предположить поэтому, что секрет смерти истирает историю, возраст, старение? Благодаря... вневременности все мы, хотим мы быть ими или нет, знаем ли мы об этом или нет, со всем нашим неисчислимым количеством веков, часов, лет, с бесчисленными историями неисчислимых жизней, каждая из которых одновременно и больше и меньше, чем другая, в каждой из которых мы, любой из нас, все еще ожидает встречи с другим человеком, в каждой из которых мы можем быть одновременно и младше и старше другого и самого себя, все мы со всеми нашими жизнями, являем собой, в конечном итоге, некоторую бесконечную завершенность или незавершенную бесконечность. »
- Вот, Макс, фраза, которую ты слышал и повторял тысячи раз: «я есть». Явление тебя себе самому в утверждении «я есть» означает в своей основе отношение к твоему возможному исчезновению. Значит, само выражение «я есть» означает «я есть смертный». Выражение «я есть бессмертный» – лингвистически невозможное выражение. С другой стороны, вся культура, вся метафизика построена на попытке перехода из мира «временности» в мир Бытия, то есть вечности, где смерть отсутствует. Это очень сильный парадокс, очень мощная линия напряжения. И вот что пишет в итоге Деррида: «Этот общий абрис самой адресации апории  смерти как проблемы перехода вовсе не означает, что деконструктивизм вдруг оказывается способным, после тысячелетий безуспешных попыток, разрешить апорию смерти, как проблему абсолютного перехода. Апория остается таковой, т.е. неразрешимой; смещаются только контуры перехода, обнаруживая новые возможности подхода к самой проблеме. Но проблема остается нерешаемой, и, пожалуй, ничто, кроме деконструктивизма, не демонстрирует это с такой очевидностью, выводя ее за пределы рационализации. » Повторю еще раз: проблема смерти остается нерешаемой даже за пределами рационализации.
- И какой же напрашивается вывод?
- Вывод очевидный. Я думаю, что ты его и сам осознаешь, но, тем не менее, озвучу: смерть является опорой для возникновения Жизни, той самой Жизни, о которой мы всякий раз говорим, касаясь темы Jokerа. Без смерти, без осознания смерти, как тайны, невозможно было бы развитие сознания конкретного человека. Оставаясь не разгаданной при жизни загадкой, смерть дает предпосылки для того самого непокоя, из которого и возникает все Живое, все человеческое...
- А ведь хочется, черт возьми, все-таки во что-нибудь поверить и хоть как-то успокоиться!
- Вот тебе и полюса, между которыми разыгрывается драма бытия. Увеличить сложность своей жизни можно только полностью отказавшись от каких бы то ни было попыток понять смерть. Смерть – это абсолютная тайна, открывающаяся только при ее наступлении. Мой тебе совет – не снижай напряжения! Помни, что успокоиться какими-то верованиями: в атеизм, в перевоплощения, во что-то еще, – это значит снизить степень Живого в себе...
















15. Кризис

- Что же такое любовь?
- Любовь – это исключительное предпочтение одной или одного перед другими...
- Но предпочтение на сколько времени? На месяц, но год, на два дня, на полчаса?
- На всю жизнь, наверное...
- Ну, это только в романах да романсах. В жизни – никогда. В жизни – это предпочтение одного перед всеми – на года – что очень редко, чаще на месяцы, а то на недели, дни или часы...  Любить всю жизнь одну или одного, это все равно, что сказать, что одна свечка будет гореть всю жизнь...
Л.Н. Толстой «Крейцерова соната»

Года два назад знакомые астрологи построили мой гороскоп. Среди прочего, помню, предупредили, что в октябре-декабре две тысячи второго года, когда мне будет тридцать семь лет, звезды расположатся так, что у меня наступит некий кризис. Его еще называют «кризисом среднего возраста».
- И что, – поинтересовался я, – неужели, как Маяковский, застрелюсь?
- Да нет, все гораздо проще, – успокоили меня. – Просто произойдет некоторая переоценка ценностей. Может поменяться отношение к работе, к женщине, которая будет рядом, к каким-то бытовым вопросам.
Ну, «некоторая переоценка ценностей» у меня происходит чуть ли не каждый месяц, так что я махнул на этот гороскоп рукой...

В начале октября две тысячи второго года я собрался проводить трехдневный семинар. Людей записалось достаточно много. Это было кстати, так как предстоял окончательный переезд Ани и связанные с этим расходы. Но… Ночь перед семинаром я метался в жару. В семь утра померил температуру – тридцать девять и восемь... Семинар пришлось отложить... Болел недолго, – дня четыре. Занял денег в долг.
С Аней договорились, что она в конце октября на пару дней поедет в Самару, чтобы привезти вещи – ведь пока она приехала только с одной сумкой.
Все это время – с приезда Ани – я как будто ощущал на себе ее взгляд. Такой неусыпный взгляд совести. Особенно это чувствовалось в моменты моего разгильдяйства, мелких тщеславных или горделивых проявлений. Аня никогда ничего мне не говорила, никогда не осуждала в такие моменты. Но ее глаза... Как немой укор... Этот взгляд был каким-то чересчур правильным. Все чаще и чаще я стал ловить себя на раздражении к Ане. С этим смешивалось другое – то понимание, которое появилось после Магического Театра, где она была моей нитью, связывающей с Богом. Я начал воспринимать ее присутствие, как неизбежный крест, который я должен нести. И возникал мистический страх: если не буду нести этот крест – Joker от меня окончательно отвернется, а то и еще чего хуже... Короче – смесь каких-то противоречивых идиотских чувств, суеверий, мыслей. При этом у меня сохранялось очень нежное отношение к Ане. Я не мог сказать, что влюбленность прошла, – порой она вспыхивала с новой силой. Но эти приступы раздражения... У меня даже появилась регулярная практика – «переплавка» раздражения в нежность. Это получалось, хотя всякий раз отнимало пару часов времени и немало энергии.
Аня чутко уловила изменение моих чувств к ней:
- Иной раз, Максим, мне кажется, что ты воспринимаешь меня как обузу, от которой сам же не хочешь избавиться.
- Что ты, Анюта, я люблю тебя. Только это стало более осознанным чувством. Я воспринимаю тебя как свое зеркало, как свою совесть. От укоризненного взгляда совести я раздражаюсь, но ты ведь понимаешь – это болезнь роста... Мне тридцать семь лет, – возраст, когда перед человеком обычно стоит серьезный выбор. Ты – моя задача. Если не решу, – могут «снять с дистанции»...
- Ты уже на неверном пути, рассматривая эту задачу с точки зрения своего же эгоизма. У меня же – очень тревожное предчувствие... скажи, ты действительно хочешь, чтобы я осталась с тобой?
- Да, безо всяких колебаний, – ответил я и про себя отметил, что колебаний-то у меня внутри до хрена...
- Зачем я тебе, Максим?
- Думаю, что затем же, зачем и я тебе. Бог не дает нам обоим «заснуть». А что касается противоречивости и всяких метаний, то это, с точки зрения роста, даже очень здорово: любой мистик дорого бы заплатил, чтобы оказаться в подобной ситуации...
- Ты – как самонадеянный Петя Трофимов у Чехова: «Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью... и я в первых рядах. »  Но я все равно не понимаю, Максим, почему такое напряжение?
- Одно из двух – либо это сопротивление перед новым, более сложным, сюжетом, либо ты  предчувствуешь, что мы не выдержим и окажемся у разбитого корыта...
- И что же это?
- Не знаю...
- А как узнать?
- Не знаю. В этом и есть накал и прелесть драматизма... Можно, конечно разложить карты Таро...
- Ага, а еще лучше съездить к какому-нибудь Саи Бабе в Индию и у него спросить... Хорошо тебе сидеть тут нога за ногу и, извини...
- П...здеть о высоком?...
В ту ночь мы долго не спали, просто тихо лежали, обнявшись. Потом я поцеловал ее глаза и скользнул под другое одеяло. Долго еще лежал и думал – что же это со мной происходит?! Почему я вдруг стал так спокойно, почти безучастно холоден, отчужден, бесстрастен? Аналитик, блин... И снова, как когда-то, всплыло из Пушкина:
«Ты думал - "ангел мой послушный,
как жадно я тебя желал!
Как хитро в деве простодушной
Я грезы сердца возбуждал.
Любви наивной, бескорыстной
Всецело отдалась она.
Зачем же грудь моя полна
Тоской и скукой ненавистной.
На жертву прихоти своей
Смотрю, упившись наслажденьем
С неодолимым отвращеньем"... »
Да нет же! Не с отвращеньем же! Теперь все иначе. Я люблю Аню... Но откуда тогда этот налет тоскливой апатии, равнодушия, анализа? Что случилось? Куда подевались трепет первых встреч и блеск глаз? Что это, – природа человеческая, так безжалостно отраженная Пушкиным в этой «Сцене из ”Фауста”»? Возрастной кризис? Уже несколько лет я вместе с Платоновым  кричу внутри себя (а иногда и в полный голос): «Мне тридцать пять лет, а я никто, я ноль, ничтожество, я ничего, ничего в вашей проклятой жизни не сделал!» Мне тридцать пять, а я никто... Мне тридцать шесть, а я никто... Мне тридцать семь... Можно, конечно, поговорить с Кириллом, но что нового он мне скажет? Честно говоря, встречаться с Кириллом очень не хотелось и вообще я заметил, что все чаще начинаю ввязываться во внутренний спор с ним, обвинять его, что он впутал меня во всю эту историю с Joker’ом...

В октябре Аня так и не съездила в Самару за вещами. Деньги кончались, а я и без того был в долгах. Договорились, что отложим поездку до начала ноября, когда после следующего семинара, по моим надеждам, должны были появиться деньги.
Но следующий семинар тоже не состоялся... Повторная вспышка гриппа у меня... Я понял, что это не случайно. Я просто не хочу проводить семинары! Когда я думал о том, что придется это делать, – ведь это единственный источник заработка, – мне становилось противно и тошно. Я еще не понимал почему...

Весь октябрь я не чувствовал потребности в сексе с Аней. Мне было хорошо просто лежать с нею рядом, обнимать ее, гладить... Если же он и случался, то не приносил особого удовлетворения ни мне, ни ей... Однажды поздним вечером я подошел к кровати, – Аня уже лежала и читала книгу. Я присел рядом, отложил ее книгу, наклонился, поцеловал и прошептал в ушко:
- Анютка, давай я тебя вы...бу! – (Анжелика бы от таких слов просто растаяла, – но то – Анжелика...)
Недоуменный взгляд. Опять укор в глазах:
- Ты что, не мог это по-другому назвать?
Я встал. Заходил по комнате, едва сдерживая раздражение:
- Хорошо, давай займемся «вариабельными культурно артикулированными практиками, организующими тем или иным образом процессуальную эротическую сферу человеческого бытия»! Это тебе подходит? Или совершим коитус? Может быть, «займемся любовью» – вот уж что звучит действительно донельзя пошло! Праведница, блин! – я хлопнул дверью и ушел спать на диван в другую комнату...
После этого случая у меня как отрезало всякое желание близости с Аней. Я даже не мог понять, как я хотел этого раньше. И когда я представлял возможную близость с ней, мне становилось неприятно. Но я не разлюбил ее... Или – думал, что не разлюбил. Мы по-прежнему иногда засыпали обнявшись, перед сном я целовал ее глаза и губы...

Через несколько дней я впервые за много лет испытал приливы раздражения при работе с пациенткой... Это было еще одним неожиданным ударом под дых... Ведь всегда, когда я работал, я был чист и прозрачен. Никогда еще в рабочее время личные чувства не проникали в мой кабинет.
В тот же день я испытал облегчение, когда не пришла другая пациентка...
Я понял, что большой снежный ком или даже целая лавина подступила ко мне и готова раздавить. Не было уже надежды осилить ту задачу, которую жизнь предложила мне в лице Ани... Не было ни работы, ни денег, ни желания работать и хоть как-то зарабатывать деньги. Росла злость на Кирилла. Все шло прахом. А я сдавался. Сдавался, чувствуя, что полностью раздавлен какими-то смурными и холодными силами, для которых я был просто игрушкой. Не было даже намека на желание сопротивляться.
Я отменил все Магические Театры, всех пациентов, все семинары. Днем, мрачный и раздавленный, шатался по городу, забредая в дешевые пивные – на хорошие вина денег просто не было... Вечером лежал на диване, отвернувшись к стене. Понимал, как трудно приходится Ане выносить меня в таком нечеловеческом виде. Понимал, но, похоже, согласился с полным и окончательным поражением. Думать даже о ближайшем будущем не решался...
В середине ноября появились первые мысли-чувства (хотя я еще настаивал, что нам надо быть вместе, надо работать над отношениями), что было бы лучше, по крайней мере для Ани, если бы она уехала домой и не возвращалась. Ну не готов я! Провалился! Не смог! Не мужик я – дерьмо!
Я ведь все толковал о человеческом в человеке, проповедовал это, а сам оказался махровым эгоистом и полным ничтожеством... Пользовался людьми, как вещами – и Аней, в первую очередь... Вот почему мне стали отвратительны семинары, Магические Театры, пациенты – теперь каждый раз я как мордой в дерьмо окунался в собственное несоответствие. Я смел учить и лечить других, в то время как сам представлял из себя кучу отбросов...

В середине ноября я набрался решимости и отправился к Кириллу. Предупредил его, что разговор может быть коротким и предложил встретиться просто у метро «Автово», неподалеку от его дома.
- Кирилл, я понял. Главное, – это не то, что ты думаешь и каких учений придерживаешься, а то, – как ты живешь! А я живу паршиво! Меня и близко к людям подпускать нельзя! Я не помогаю им, а только пачкаю им мозги на своих долбаных семинарах!
- Струсил? Испугался неудач? Что же, в тебе и сил никаких не осталось? Просто пережди тогда. Неделю пережди, ну месяц...
- Хватит! Оставь свои советы себе! Я ждал, – уже семь лет – ждал! Если бы я не клюнул на твои идиотские «комментарии», я, возможно, не был бы сейчас таким ничтожеством!
- А кем бы ты был?
- Ну уж, по крайней мере, не твоим подопытным кроликом! Я долго терпел, но сейчас скажу это, и скажу с наслаждением: ИДЕШЬ ТЫ НА Х...Й, КИРИЛЛ!!!
Кирилл просто пожал плечами, повернулся и пошел прочь... А я долго еще стоял возле метро и плакал, не обращая внимания на прохожих, беззастенчиво рассматривающих меня...

Через несколько дней, вечером, когда я валялся на диване, вперившись взглядом в потолок, Аня села рядом, погладила мои волосы:
- Максим, я знаю, что тебе тяжело, но я так тоже больше не хочу. Видимо, мы ошиблись с самого начала...
- Мы не ошиблись. Просто я оказался тряпкой и не выдержал испытания. Прости меня, Анюта... Я и тебе жизнь испортил...
- Ерунда. Буду считать это не совсем удачным отпуском. Приеду домой – восстановлюсь на работе. А то, что произошло, – это и для меня, Максим, хороший урок... Я приняла решение – я еду домой.
У меня не было доводов, чтобы она оставалась. Что ж, вагончик жизни покатился под уклончик. Осталось только дожидаться, когда он докатится до обрыва...

Оставался еще один человек, у которого я мог одолжить денег и к которому решил обратиться только в самом крайнем случае. К нему я и пошел на следующий день. Взял пятьсот долларов, чтобы Ане хватило не только на билет, но и на пару месяцев жизни, ведь я выдернул ее, лишив всякой опоры. И себе немного оставил...

Запись в моем дневнике 25 ноября 2002 года:
«Как играет Joker – или хер знает кто – самой глубиной нашего восприятия!!!
Вчера еще мне представлялся невозможным секс с Аней (вплоть до физического неприятия) – вечером, когда я увидел, что она лежит в постели без халатика (а обычно она в последнее время ложилась в халатике), я испугался, что, возможно, она чего-то захочет на прощанье, и быстро пробравшись в кровать, сделал вид, что сразу заснул, – хотя заснуть долго еще не мог, осаждаемый противоречивыми мыслями.
Сегодня утром между нами был разговор, где, казалось бы, были расставлены все точки. Мы пришли к выводу, что окончательно расстаемся.
Вечером меня охватило предчувствие одиночества – завтра она уедет... И вдруг, в какой-то момент вечера все мое восприятие неожиданно изменилось: Анюта показалась мне привлекательной и весьма, но все уже сказано и решено...
Ночью – сильнейшее обоюдное желание и близость, – нежная, блаженная, – когда  СНИЗОШЛО (Как это бывало с Ликой). Все  перемешалось в сознании... Она очень хороша!!! И это перед расставанием...
Я-то досадовал, что даже если я смогу справиться с раздражением, воспитать в себе некое подобие нежных и дружеских чувств, заботу и так далее, то в области секса, казалось, – полный провал и ничего не поделать – это мол уже физиология (а о том, что было в начале отношений, забыл...). А тут очередная шутка Joker’a!
Бог явно дал понять, что близость с Аней не только возможна, но и очень, очень желанна...»

Все было бы намного проще, если бы мы расстались однозначно. Теперь же опять все противоречия обострились...

Когда Аня приехала из Питера в Самару, то сразу позвонила с вокзала, а потом еще из дома. Потом несколько дней я пытался дозвониться ей вечером, но не застал. Затем, почти месяц, я не решался ей позвонить, все думал, что не сейчас, – позже. И вот, наконец, настал день, когда во мне что-то переключилось, – как будто зародилась какая-то новая искра жизни, – я позвонил ей. 
В ответ – какой-то чужой, почти неузнаваемый голос:
- Я думаю, что тебе больше не нужно звонить мне...
- Я захотел тебя услышать... Что, – осталась обида?
- А я не хочу быть в категории женщин, с которыми ты остаешься друзьями. У тебя и так много друзей...
Все оборвалось внутри. Что было делать – кричать в трубку «как ты ошибаешься в этом случае»? Кричать, что я теперь другой, что я люблю ее... может быть и так... но где гарантия, что все опять не обернется тем же?..
Я предстал перед ней в конкретном своем сюжете, и бесполезно было ее разуверять какими бы то ни было словами. С ее стороны «ошибки» не было...
- Счастливо, – повесил трубку...

Я знал свой диагноз – махровый эгоизм. Но я ведь никогда не был избалован по- настоящему человеческим эгоизмом, неизвращенным и неперевернутым с ног на голову. Я не насладился, не прошел все радости эгоизма, все было лишь наполовину, левой рукой через правое ухо, все время шли борения, противоречия...
Я не вкусил настоящей бурной молодости, самолюбия... И вот – избавляться!!!
Мне еще самому любовь и сочувствие нужны, как младенцу, прежде чем я смогу дарить их другим…

Как бы там ни было, я стал заставлять себя, несмотря на жуткий депресняк, делать хоть какие-то элементарные вещи: обливался холодной водой по утрам, делал зарядку. Снова занялся йогой. Каждый день записывал сны и вел дневник. Возобновил прием пациентов и Магические Театры. Получилось опять быть прозрачным и чистым. И еще появилось какое-то едва уловимое чувство – я не решусь пока это назвать любовью, но что-то очень близкое – к тем, с кем я работал. Как никогда ранее, я стал понимать хрупкость человеческой души, окруженной непостижимыми силами. Хотелось быть бережнее и ответственней за свою работу. Быть не только прозрачным, но и любящим...

Ближе к Новому Году перечитал «Крейцерову сонату» Толстого: «У нас люди женятся, не видя в браке ничего, кроме совокупления и других приятных удовольствий и бытовых удобств... Когда, как это часто бывает, муж и жена дали внешние обязательства жить всю жизнь вместе, а со второго месяца начинают ненавидеть друг друга, втайне мечтают разойтись, но живут, - вот тогда случается тот страшный ад, от которого спиваются, стреляются, убивают себя и друг друга... » Вроде бы, – правда, и не подкопаешься, только интуитивно чувствовал я, что сам граф Толстой где-то что-то не понял, потому и возвел свои мысли в ранг обобщений на всю природу человеческую... «Облажался граф», – с этой мыслью я уснул и увидел сон. Снилось мне, что мы с моим школьным другом Левкой Игнатьевым заперты в каком-то подвале. Вокруг – канализационные трубы, воды по колено, сырость, плесень. А нам нужно приготовить уроки. Историю нужно выучить, – что-то про древний Вавилон. И как будто подвал, в котором мы находимся, – это подвал той самой Вавилонской Башни... И ключ от него у меня был, только потерял я его. И, вроде бы, знаю, что ключ найдется, когда мы урок выучим. Но вот выучить никак не удается. Что-то все время ускользает. Еще запомнилось, что на одной из труб в этом подвале сидела большая птица, – ворона или ворон, точно я не разглядел... Тут звонит будильник и, уже просыпаясь, я вдруг вспоминаю то, что мы должны были выучить во сне. Вспоминаю, что когда строилась Вавилонская Башня, Бог смешал языки и люди перестали понимать друг друга. Почему-то это воспоминание обрадовало меня, как будто я нашел разгадку смысла бытия. Я будто бы вместе с этим понял что-то такое, что разом прояснило все мое положение, все мои тяготы. Неуловимое, словами невыразимое озарение, будто узнал я, зачем Бог смешал языки и как теперь понимать друг друга. Уже просыпаясь, я увидел, как я открываю подвал и ворон вылетает оттуда на воздух... Проснулся я, и словно груз какой-то с моих плеч свалился.

Запись в моем дневнике 28 декабря 2002 года:
«Господи! Как описать это инфантильное, больное, бессильное, тягостное состояние, когда хочется укрыться, спрятаться, остановиться, перестать делать жалкие, натужные, из последних сил, усилия, стеная от боли и призывая внешние силы! И сколько времени можно провести в этом состоянии! Сколько лет потерять!
И как описать механизм того первого маленького преодоления, с которого начинается цепочка преодолений все больших и больших. И как долог путь, пока принцип волевой жизни не станет доминантным.
Спасибо, Господи, за это озарение! Как его описать? Как хотя бы намекнуть на то, что собой представляет это маленькое, но столь важное преодоление? Память стирает...
Не абстрактная тренировка воли с помощью упражнений, а преодоление своего «не хочу», своей боли, своей тоски, депрессии, безысходности... Преодоление, возможное потому, что с какого-то момента это «свое» перестает казаться более важным, чем чье-то еще! Наверное, для того чтобы осознать это, нужно было дойти до какой-то крайней точки...
В день, когда произошло это озарение, я понял, что с Аней еще далеко не все окончено...»

Это был переломный момент. Точка бифуркации. Когда любовь и Joker начали сближаться к одному руслу.

Сразу после Нового Года я провел пятидневный семинар. Провел качественно. Раздал долги...

После Рождества я поехал в один книжный магазинчик возле метро «Чернышевская», где иногда бывают весьма редкие книги. Не доходя до магазина метров сто, вдруг увидел Кирилла... Хотел было отвернуться и пройти мимо, но Кирилл уже заметил меня. Помахал мне приветственно, подошел, протянул руку... Улыбнулся:
- Здорово, Макс! Заходи-ка сегодня ко мне. Посидим, потолкуем за жизнь... Бутылочку «Ахашени» разопьем...
С души как будто еще один камень свалился.
- Я приду, Кирилл. Ты прости, что я тогда тебя так...
- Пустое... Кто прошлое помянет, тому глаз вон. Приходи к восьми...

Я пришел. Выпили по паре бокалов. Кирилл молчал. Поставил бокал на столик. Как оплеуха, вдруг, прозвучали его слова, – говорил он мягко, слегка улыбаясь, но эффект оплеухи от этого не уменьшился:
- Слушай, Макс, перестань корчить из себя святошу, переполняемого духовными борениями! Позволь себе побыть Остапом Бендером! Позволь себе дурить людей своими идиотскими семинарами и банально стричь деньги. А заодно Играть! Вот тебе сюжетец: напиши рассказик про то, как ты учился у какого-нибудь крутана в Бурятии или Средней Азии. Народ это любит. Закинь рассказик в интернет – в рассылку. Если хорошо напишешь – тебя завалят приглашениями из разных городов. Публике ведь не качество работы, а что-нибудь эдакое подавай! Ну и езжай проводить «сеансы одновременной игры» в Васюки  и другие городки. В путь! Ты ведь не наигрался еще в Бендера. Играй, странствуй, выпендривайся. Насладись этим. Вместо того, чтобы строить из себя праведника и страдать... Само по себе такое странствие – на полгода, на год, – очень полезная штука. Знаешь, как оно тебя перекует! К тому же и вещи ты делаешь действительно качественные, так что тебе только спасибо скажут. Не придется, как Бендеру, бегством спасаться.
- А не рано мне? Я представляю, что это сильно, но мне кажется, что не дорос я еще до такого, что мне здесь еще над собой работать надо...
- Врешь, брат. Помнишь, как у Достоевского в «Преступлении и наказании», когда Раскольников от сбавки наказания пытался отказаться, а Порфирий Петрович ему и говорит: «Э, батенька, как не надо сбавки? Да много ли вы жизнь знаете, - может быть Бог вас на этом и ждал! » В таком странствии ты каждый раз будешь жизнь начинать заново. А для того, чтобы с толком, – вот тебе напутствие: помнишь в одну из первых наших встреч я тебе рукописные листки показывал? Олега Бахтиярова – про деконцентрацию? Сейчас уже его книга вышла, и вот тебе из нее упражненьице... Читай:
«Деконцентрация внимания, примененная к процессу, субъективно его прекращает, превращая разворачивание во времени в одновременное существование. Время не умозрительно, не теоретически, а реально превращается в сознании в изменение пространства. Деконцентрация внимания, примененная к процессу, превращает его в калейдоскоп. Поворачивая цилиндр калейдоскопа, мы получаем совершенно новое изображение, никак не связанное с предыдущим. Последовательность калейдоскопических картинок не образует причинно-следственных цепей и не является процессом, к которому применимо понятие "целостности". Последующее никак не вытекает из предыдущего. Все происходящее, меняющееся во времени, есть либо процесс, либо калейдоскоп. В процессе каждая новая фаза (картинка) является следствием предшествующей, поэтому процесс всегда целостен. В калейдоскопе новая картинка никак не связана с прошлой. Весь объем возможного времени заключен в ней. Картинка калейдоскопа - это вечное настоящее. Принятие принципа калейдоскопа ведет к тому, что жизнь начинается сначала, без всякой связи с предыдущей фазой. Но и то, что следует за текущей конфигурацией, никак не связано с ней. Это означает готовность к любому новому развороту событий без своей ответственности за то, что предшествует ему. Применив принцип калейдоскопа к настоящему, ставшему непереносимым из-за его зависимости от прошлого, человек разрывает невротизирующую связь текущей ситуации с прошлым. Принцип калейдоскопа, примененный к жизненным ситуациям, противоположен и дополнителен принципу воли, из которого проистекает ответственность за принятые ранее решения. Но если он подчинен принципу воли, то может превратиться в эффективный инструмент принятия новых решений. Принцип калейдоскопа позволяет переопределить ситуацию. То, за что человек отвечал раньше, воспринимается теперь не как причина, приведшая к определенному результату, а как исходная данность, ничего не изменяя в самой ситуации, но изменилась позиция субъекта внутри самой ситуации. Это позволяет спокойно принимать рискованные решения без превентивных сожалений о возможных последствиях. Вы можете без опасения поехать в чужой город без денег, ибо та новая конфигурация, с которой вы столкнетесь там, может проистекать из любых других причин, например, кражи - для новой калейдоскопической конфигурации не имеет значения, какой фрагмент предыдущей ситуации ее породил. Ведь жизнь началась с самого начала. »
- Поиграйся, Макс, в такой калейдоскоп. Это и будет твоим шансом приблизиться к Joker’у настолько, чтобы в какой-то момент совпасть с ним в одном ритме. Я не предлагаю «оседлать» его, – несколько лет назад я много на себя взял, утверждая, что это возможно, – его все равно не оседлаешь, но вот совпасть в ритме – метафора точная...

Идея была действительно прикольная. Я в два дня состряпал рассказик о том, как пятнадцать лет тому назад уехал после Университета в Среднюю Азию, где встретил посвященного старца, который и передал мне за эти годы секрет Магического Театра... Поставил в интернет – в рассылку по России на три тысячи человек, помешанных на эзотерике. В течение трех недель получил из разных городов восемнадцать приглашений – провести у них семинар. До чего народ все-таки зазомбирован на разные мульки! Ведь напиши я, что Магический Театр придумал сам – вряд ли бы кто-нибудь откликнулся. А тут – просто бешеная популярность! Ну что же, – побыть Остапом Бендером – это свежая струя, сдувающая любую хандру и депрессию!

Перед поездом зашел в «Арлекино». Посидел, выпил винца. Выхожу на улицу – стоит подвыпившая девчонка лет восемнадцати. Мороз – градусов двадцать, а на ней юбка – едва трусики прикрывает.
- Привет! - это она мне.
- Здорово, коль не шутишь!
- Отдохнем?
- Да я, дружок, и еду отдыхать! А тебе – счастливо оставаться!

Меня уже ждали в Брянске, Орле, Старом Осколе, Курске, Харькове, Одессе...



















16. Постструктурная Алхимия

Тогда принял Бог человека как творение неопределенного образа и, поставив его в центре мира, сказал: "Не даем мы тебе, Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определяешь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобно обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал в себе образ, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в низкие, неразумные существа. Но можешь переродиться в великие по велению своей души, и высшие, и божественные. О высшее восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, что пожелает, и быть тем, что он хочет.
Пико делла Мирандола  «Речь о достоинстве человека»

Перед моим взором возник кафедральный собор и голубое небо. Высоко над миром на своем золотом троне сидит Бог – и из под трона на сверкающую новую крышу собора падает кусок кала и пробивает ее. Все рушится, стены собора разламываются на куски... Я почувствовал несказанное облегчение. Вместо ожидаемого проклятия на меня снизошла благодать, а с ней невыразимое блаженство, которого я никогда не знал...
Карл Густав Юнг «Воспоминания, сновидения, размышления»

В Питер я вернулся в конце августа. О, я вернулся уже совсем иным, чем был перед отъездом. Ничто так не лечит и не закаливает душу, как подобное странствие. Я был спокоен, я научился доверять жизни и смело смотреть ей в глаза. И я знал, что должно произойти еще что-то важное. Я ждал встречи с Аней и не задавался вопросом, каким образом она найдется. Просто знал, что это произойдет.

Кирилл появился в городе в начале сентября. Я давно уже заметил, что все важные события случаются со мной в августе или сентябре. Так и эти несколько бесед с Кириллом.
- Ну, Макс, пора мне, наконец, объяснить, что же с тобою происходило в последнее время. Тебе прекрасно известно, что Великое Делание имеет три стадии: «Нигредо», «Альбедо» и «Рубедо ». После знакомства с Joker’ом ты пару лет был в подготовительной стадии, когда «смешиваются разные ингредиенты». Затем Лика, своим уходом от тебя, втолкнула тебя в «Нигредо». Ты невыносимо долго, несколько лет находился в «Нигредо», – я, правда, не знаю, кто прошел бы эту стадию быстрее. Ты цеплялся за что только можно, чтобы не войти в самый центр «Нигредо» – черную, как чернота черноту . В то, самое жуткое, что субъективно переживается, как символическая смерть. Ты придумывал для себя удобненькие отношения с женщинами, сторонился любого риска. А ведь все, что тебе необходимо было сделать, – это, наконец, вступить в честные и рискованные отношения, – я не раз намекал тебе на это. Наконец, появилась Аня. И ты – хотел ты этого или нет – в эти честные, ничем не защищенные и не гарантированные отношения вступил. И – естественно,  – полный крах. Иного и быть не могло. Но при этом произошло главное – ты перестал сопротивляться. Ты позволил себе упасть на самое дно разложения. Ты сдался, ты решился упасть... В этот момент ты и прошел через эпицентр «Нигредо»... А сейчас, благодаря своему путешествию по городам и весям, – ты уже в стадии «Альбедо» – белизны. Как сказали бы Алхимики, «жизнь победила смерть, Царь воскрес, земля и вода сделались воздухом, небо и земля бракосочетались, потому что белизна указывает на союз, или брак, устойчивости и летучести... ». Теперь следующий шаг, шаг в стадию «Рубедо» – качественную «переплавку» всего ценностного сюжета. Судя по твоему виду и состоянию, ты созрел для этого шага. Только для этого необходим некий внешний агент, какое-то мощное событие...
- Я знаю, что будет таким событием. Встреча с Аней...
- Не буду спорить. Увидим. В течение месяца мы с тобой еще пару раз побеседуем и я дам тебе несколько дополнительных комментариев о структуре Делания. Только не воспринимай то, что я тебе сейчас говорю, как гарантию успеха. Ты можешь так никогда и не попасть в следующую стадию. Все зависит, как минимум, от трех факторов: от тебя самого, от Joker’а и, наконец, от случая...

Через несколько дней мы повстречались с Кириллом в метро. Я должен был отдать ему книгу Жиля Делеза «Критическая философия Канта. Бергсонизм. Спиноза».
- Очень сложная книга, Кирилл. Честно говоря, я сумел понять лишь немногое.
- Видишь ли, – любой деконструктивистский текст, в том числе и этот, – содержит простор для неограниченного множества прочтений и интерпретаций. Вот ты, например, – взял ли ты на себя ответственность за то, что прочитал?
- Что ты имеешь в виду?
- Дело в том, что любой текст, не только деконструктивистский, обладает таким свойством, что читатель прочитывает именно то, что прочитывает, а вовсе не то, что подразумевал автор.
- Ты имеешь в виду, что любое прочтение любого текста является интерпретацией читателя и может иметь весьма отдаленное отношение к тому, что вкладывал в текст автор?
- Да. Именно поэтому в постмодернизме появляется совершенно новая трактовка понятий «текст» и «автор». «На смену понятия Автора постмодернистская философия выдвигает понятие скриптора, снимающее претензии субъекта на статус производителя или хотя бы причины текста. Важнейшим выводом из этой установки является идея о порождении смысла в акте чтения, понимаемого, как активная интерпретация, дающая утверждение свободной игры мира без истины и начала. »
- Это понятно, хотя и неожиданно. Но зачем ты поднял эту тему?
- Затем, чтобы показать тебе, что, согласно выражению Ролана Барта , «присвоить тексту Автора – это значит... застопорить текст, наделить его окончательным значением, замкнуть письмо». Это значит, что все, что ты когда-либо читал, можно интерпретировать в самых разных смысловых системах координат.
- И все, что ты мне подсовывал читать за эти годы, – можно толковать «за Спартак», а можно – «за Динамо»?! Что же это получается? Я еще раз сбит с толку...
- Игра, дружище...
- А Joker? Неужели это все фикция?
- В каком-то смысле – да. Но ведь кто-то играл с тобой все это время, подставлял тебе людей, ситуации, мысли и чувства. Мы выбрали одну из систем координат, в которой Joker – важнейшая фигура...
- Мозги опять плавятся.
- Ну, а чтобы они окончательно доплавились, я поделюсь с тобой одной своей невероятной гипотезой. Как ты думаешь, что такое «Второе Пришествие»?
- Ну, это пришествие Христа... При чем тут оно?..
- Пришествие Христа – это понятно. Но вот в какой форме? Ты, видимо, как и большинство чудаков, предполагаешь, что если это произойдет, то появится некий бородатый дядька в рубище и будет вещать громовым голосом... А как тебе идея, что «Второе Пришествие» – это текст?
- Какой текст?
В принципе, любой, который обладает свойством ризоморфности .
- Я так понимаю, что он уж конечно не из тех, что тоннами выдают разного рода контактеры, ибо их тексты предельно примитивны и линейны.
- Верно. А в нелинейном тексте содержится возможность того, что читатель будет взбудоражен и выброшен из точки устойчивого равновесия. Такие тексты сейчас появляются. И самое главное, – появляются читатели, способные их воспринять. Так что, «Второе Пришествие» уже вовсю шествует по земле...
- Признайся, Кирилл, – то, что ты сейчас говоришь, – тоже Игра, тоже взгляд из какой-то системы координат?
- А что еще может быть, кроме взгляда из какой-либо системы координат? Вне координат нет и описаний... А все, что я сейчас говорил, суммируется в словах того же Жиля Делеза, – они очень помогут нам в следующий раз при развитии темы: «Но, может быть, существует более тонкая форма реальности, схватывающая законы и игры, время и вечность. В метафорической системе постмодернизма установка на отказ от идеи внешней причинности находит свое выражение также в парадигме отказа от Автора, как внешней причины текста и в отказе от идеи Отца в его традиционном психоаналитическом понимании, а именно – в качестве внешней и травмирующей причины развития психики, и, соответственно в стратегии анти-Эдипизации бессознательного (парадигма "Анти-Эдипа” в шизоанализе , основанная на положении о том, что бессознательное – изначально сирота). »

После этого разговора я не был, как случалось раньше, сбит с толку, обескуражен или обессилен. Просто появились новые ходы мышления и чувствования. Я с нетерпением ждал следующей беседы с Кириллом, где он обещал продолжить давно начатую тему о Постструктурной Алхимии . А договорились мы на воскресенье четырнадцатого сентября у Кирилла дома.

Кирилл начал без предисловий:
- Дело в том, что Алхимия, которой мы с тобой занимаемся, это вовсе не классическая Алхимия, связанная с трансмутацией металлов и полученим Философского Камня, как физического вещества красноватого цвета. Для нас это духовная дисциплина. Поэтому я и предложил первоначально термин Структурная Алхимия, где дело идет о переплавке внутренней структуры ценностных сюжетов человека. И хотя вся символика традиционной Алхимии здесь тоже подходит, нам не помогут тексты Фулканелли или Канселье, Филалета, Кунрата или Фламмеля, Альберта Великого или Василия Валентина ... К тому же я хочу для тебя приоткрыть следующий этап – переход к Постструктурной Алхимии. К сожалению, время торопит, – ты действительно близок к переходу в новый сюжет, – и я вынужден пробежать лишь по очень поверхностному слою, чтобы только познакомить тебя с тем, что начинает открываться в этой области. Но пока этого будет достаточно.
- Я так понимаю, что само название связано с тенденциями постмодернизма?
- Верно. Постмодернизм применяет операцию деконструкции ко всему массиву знаний – философии, культуре, науке. Переосмысляются все традиционные догмы, в том числе и построения метафизики и теологии. Постмодерн дерзко заявляет о проявлении некой традиции, где как бы копируется религия, но так, что она перестает быть религией. Жак Деррида заявляет об этом так: «В конечном счете список этих концепций (теологем веры в контексте различных религиозных философий) не имеет четких границ, и можно сказать, конечно, с учетом всех различий, что в определенном смысле и Кант, и Гегель, и, конечно же, Кьеркегор, и я, и даже, как это ни покажется невероятным, Хайдеггер, принадлежат к этой традиции, традиции, которая состоит в разработке недогматических аналогов догмы, в философском и метафизическом удваивании, в мышлении, которое "повторяет" возможность религии без (вне) религии. » Постмодерн приходит к совершенно новому пониманию такой категории, как Истина. Мы проделаем такое же действие применительно к мистицизму и получим парадоксальные результаты. Понятно, что невозможно сделать это методами дискурсивного мышления. Необходим принципиально другой подход. И ключ к этому подходу мы возьмем у тех же деконструктивистов. Так, Деррида полагает, что подвергнуть сомнению абсолютность разума традиционными интеллектуальными методами неосуществимо: «Бросить вызов против него можно лишь воззвав к нему, протестовать против него можно лишь в нем самом, он оставляет нам на своем собственном поле лишь возможность прибегнуть к стратегии деконструкции... Будучи способной действовать лишь внутри разума, революция против разума как только изрекает себя, сразу же приобретает ограниченную протяженность того, что на языке министерства внутренних дел называют волнениями... Стратегия деконструкции предполагает "молчаливый" умысел "говорящего субъекта", задумавшего заговор против Логоса... Разговаривая с китайцем, единственно возможным способом сделать вид, что ты владеешь китайским языком, является обратиться к нему по-китайски. Соответственно, дискутировать с Разумом на его языке можно, лишь притворяясь, что ты притворяешься; целью выступает убийство тиранического разума. Если заговорщик притворится, что он притворяется, – замысел удастся. »
- Будем притворяться, что мы притворяемся?
- Именно так. Для этого нам придется вначале рассмотреть такую штуку, как мистический опыт. Опыт мистических переживаний...
- Мне более всего близка классификация мистического опыта, которую приводит Томберг в своих «Медитациях на Таро». Может быть, ей и воспользуемся, а, Кирилл?
- Хорошая мысль. Давай воспользуемся этим текстом. Томберг выделяет три типа мистических переживаний, – Кирилл достал с полки книгу, пролистал, наконец нашел нужное место, – «Различают три типа мистического опыта: соединение с природой, соединение с трансцендентным человеческим "я" и соединение с Богом. Первый тип мистического опыта заключается в стирании различий между психической жизнью индивида и окружающей природой. Оно означает такое состояние сознания, когда исчезает граница между объектом внешнего мира и сознающим субъектом, где объект и субъект становятся одним целым. Такой тип опыта присущ не только шаманизму, но и мифологическому сознанию, равно как и пылкому желанию философов и поэтов слиться с природой. Основная черта этого опыта – опьянение и слияние с силами, чуждыми сознательному "я". Вторая форма мистического опыта – это трансцендентное, или Самость. Она состоит в отделении обычного эмпирического "я" от некоего высшего "Я", которое не зависит от вещей преходящих, принадлежащих пространству и времени. Это высшее "Я" воспринимается как бессмертное и свободное. Если мистика природы характеризуется опьянением, то характерная черта мистики Самости, напротив – прогрессирующее отрезвление, цель которого – полное трезвомыслие... Третий вид мистического опыта – это опыт Бога Живого, Бога Авраама, Исаака, Иакова в иудео-христианской Традиции, святого Августина, святого Франциска, святой Терезы в христианской Традиции, Бога Бхагават-Гиты, Рамаджуны и Чайтаньи индуистской традиции. Тут речь идет о союзе с Богом в Любви, которая подразумевает сущностное согласие при двойственности субстанций. Принципиальной чертой, характеризующей этот опыт, является синтез мистического опьянения природой и отрезвления мистикой высшего "Я". Для выражения состояния пламенного энтузиазма и глубинного мира одновременно Традиция выработала термин блаженство, или блаженное видение. Оно подразумевает различие видимого и видящего, с одной стороны, и их соединенность, или внутреннее согласие в Любви, с другой. Этот термин очень точно выражает сущность теистического мистического опыта. Встреча с Богом Лицом к Лицу в Любви. Этот опыт тем более возвышен, чем полнее различие и чем совершеннее союз. » Давай-ка, Макс, припомни, не было ли у тебя подобных переживаний?
- Были, причем всех трех видов. Правда, я не могу похвастаться их продолжительностью, устойчивостью и, что касается третьего типа, – силой...
- Расскажи поподробнее.
- Наиболее мощное переживание первого типа произошло со мной еще до нашего с тобой знакомства. Году в девяносто втором. Был майский вечер, уже довольно поздний. Я гулял по берегу Финского залива. Я не могу точно сказать, как все началось, помню, что вдруг осознал, что мир вокруг как-то изменился, стал ближе, ярче. Удивительно легким и радостным стало дыхание. Я попытался сосредоточиться на себе и вдруг почувствовал, что где-то из самого центра меня произошел «взрыв». Я взрывался во все стороны сразу, каждой частичкой уносился куда-то в бесконечность и все это длилось и длилось, без остановки. Меня наполняли безумная любовь и счастье, переживание себя каждым молодым листочком, каждым камешком, необъятным морем. Все это было внутри и все взрывалось и взрывалось в каждой своей точке. Это действительно было похоже на опьянение или безумие. Не в силах устоять на месте, я носился по берегу, обнимал деревья, читал им какие-то, тут же выдуманные стихи, кричал о своей любви. Признался в любви каким-то случайным людям, тоже забредшим на залив в столь поздний час. Такое состояние продолжалось почти всю ночь. Я жил в пансионате неподалеку, и вернувшись, обессиленный, в свою комнату, я не мог заснуть от переполняющего меня опьянения безумным счастьем, от ощущения своей соединенности с окружающим миром. Даже на следующий день это чувство оставалось, хоть и поубавило силу. Потом постепенно сошло на нет.
- Интересное переживание. Ты говорил, а я пристроился и почувствовал, что да, действительно было, – не придумываешь... Ну, а переживания второго типа?
- Переживания «чистого я» у меня возникают довольно часто, когда я практикую деконцентрацию. Только продолжительность таких переживаний небольшая – секунды, иногда минуты. Хотя изнутри эта секунда или минута кажется вечной... Абсолютная пустота, – и даже слово «пустота» тут не подходит. Никакие слова не подойдут. Ноль без палочки. Там нет вопросов и их некому и незачем задавать. Некий предел или запредельность...
- А были ли у тебя переживания третьего типа?
- Встреча с Богом Лицом к Лицу в Любви? Могу соврать, но кажется, что один раз было. Причем одновременно с Ликой. Мы вместе это пережили. Несколько мгновений. Это было в ночь перед Пасхой. По телевизору как раз показывали церковную службу. Но мы были в другой комнате. Мы только что были близки и лежали обнявшись. И тут оно случилось. У обоих разом. Мы даже разрыдались синхронно – настолько сильно нас накрыло... Оч-чень похоже на то, о чем говорит Томберг... Но длилось только несколько секунд...
- Отлично, Макс. А теперь скажи, какое из этих переживаний ты считаешь переживанием Истины?
- Все три...
- А почему?
- Да там вопросов не возникает. Абсолютно авторитетные переживания. Даже спрашивать – то это или не то – нет необходимости.
- Понятно, что там нет вопросов. И то, что внутренне они авторитетные. Но почему именно эти переживания для тебя – Истина?
- Ну, это – как возвращение домой. К своему центру, что ли...
- Но почему ты считаешь, что Истина – это дом и центр? Почему не раздвоенность, не раздрай, не состояние децентрированности, где много вопросов?
- Гм... По-моему, ты клонишь к софистике...
- Нет, ты еще не знаешь, куда я клоню. Испокон веков в мифах, ритуалах и традициях центр или основание отождествлялись с первопричиной, а та, в свою очередь, –  с Истиной. Вот что пишет по этому поводу Мирча Элиаде: «Центр есть область в высшей степени священного, область Абсолютной Реальности. Аналогично все прочие символы Абсолютной Реальности (Древо Жизни и Бессмертия, Источник Юности и др.) тоже находятся в некотором Центре. Дорога, ведущая к нему - "трудная дорога" и это подтверждается на всех уровнях реальности: извилистые проходы в Храме; паломничества в святые места (Мекку, Иерусалим и др.), полные опасностей странствия героев в поисках Золотого Руна, Золотых яблок, травы бессмертия и т.д.; блуждания в лабиринте, трудности, с которыми сталкивается тот, кто ищет путь к себе, к центру собственного существа. Путь тернист и усеян опасностями, потому что в действительности, это ритуал перехода от мирского к священному, от преходящего и иллюзорного к реальности и вечности, от смерти к жизни, от человека к божеству. Достижение Центра равносильно Посвящению, инициации; существование еще вчера мирское и иллюзорное сменяется теперь новым - реальным, длительным и действенным существованием. »
- Отлично сказано. Я полностью согласен.
- Да, но архаическое время уже прошло. Вечность, по меткому выражению Плотина, «стала времениться». Вот теперь пора вернуться к нашему давнему разговору о ценностных сюжетах. Если ты помнишь, я говорил, что совсем недавно произошло схлопывание скоростей индивидуального и общечеловеческого сюжетов. И если архаический человек жил при таких скоростях общечеловеческого сюжета, которые в расчет не брались, и даже человек прошлых десятилетий тоже жил при значительном разрыве скоростей личного и общечеловеческого сюжетов, то сейчас, при схлопывании этих скоростей, понятие Центра теряет свой смысл. Так же, как и «возвращение домой». Некуда возвращаться – «дом» с той же скоростью едет с нами. И центр всегда там, где мы.
- И что мы получаем?
- А получаем мы то, что сейчас Истина – все, что происходит! В том числе и мистические переживания, но и совсем не мистические – тоже. Все! Каждый шаг – цель. Каждый момент – Истина. Будь это хоть блаженство, хоть боль, хоть абсолютная тишина, хоть грохот рэпа , хоть переживание единения, а хоть и разобщенности. Похоже, Господу угодны и равноценны любые проявления реальности. Чем более уникальны они – тем теснее сплетены с Истиной. А мистические и трансперсональные переживания имеют место быть, над их стяжанием могут трудиться отдельные люди или группы людей, но они в той же мере искатели Истины, как и все остальные! Еще раз, как это ни парадоксально звучит: все люди сегодня живут в Истине. И нет сейчас так называемых «реализованных» людей, есть люди реализующиеся. Причем – все. Деление на искателей и обывателей закончилось году в девяносто шестом. Осталось другое деление – на тех, кто осознает, что он живет в Истине, и тех, кто пока не осознает. Вот тут-то Joker и работает, тормошит, чтобы осознали... Удивительно, но именно постмодернисты ухватили этот феномен первыми, в середине девяностых годов. Вот что пишет Делез: «Вместо понятия "картины мира", в основе которой лежат принципы системности, соподчиненности, прогресса, появляется образ лабиринта, как символа полноты и Идеи мира. В нем разветвленные коридоры. Но в отличие от лабиринта классического, на пороге которого в твою руку сразу ложится нить Ариадны, ведущая к единственному выходу (это своеобразная метафора пути познания в традиционной мысли), - здесь его нет. Как нет центра, периферии. Дорожки подобны сетке – это ризома. Она устроена так, что каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Пространство культуры, духовных форм деятельности (искусство, философия, религия, наука) – это пространство ризомы. Потенциально такая структура безгранична, хотя на самом деле она не достроена до конца. Наше освоение мира - "лабиринта" подобно путешествию по равнозначным возможностям дорожек ризомы. Так идея единства мира завершает себя в плюрализме форм, методов, принципов, направлений его освоения, который теперь не нуждается в трансцедентализме абсолютных истин... »
- Ты никому это не говорил еще? Тебя ведь эзотерики за такое прибьют. У них же «монополия и лицензия на Истину». Они не простят, что ты покусился на их исключительность. Они-то, блин, Люди Пути, а все остальные – мещане и обыватели, – то есть, низшая каста. А ты вон как лихо все повернул.
- Это их проблемы. Как и ответственность читающего за то, что он прочитал. Что же касается тех, кто считает, что у них монополия на Истину, то для них вполне уместны слова Умберто Эко : «Антихрист способен родиться из того же благочестия, из той же любви к Господу, однако чрезмерной. Из любви к истине... Бойся пророков и тех, кто расположен отдать жизнь за истину. Обычно они вместе со своей отдают жизни многих других. Иногда – еще до того, как отдать свою. А иногда – вместо того, чтобы отдать свою... Должно быть, обязанность всякого, кто любит людей, – учить смеяться над истиной, учить смеяться саму истину, так как единственная твердая истина – что надо освобождаться от нездоровой страсти к истине ». Ну, да Бог с ними... Я же попробую кратко сформулировать основной тезис Постструктурной Алхимии: это переход от центра к нелинейной сетчатой мозаике, ОТ  МАНДАЛЫ  – К  РИЗОМЕ ...






17. Прага

Недавно я видел ее во сне – единственный раз за свою долгую жизнь без нее. Ей было столько же лет, как тогда, в пору нашей общей жизни и общей молодости, но в лице ее уже была прелесть увядшей красоты. Она была худа, на ней было что-то похожее на траур. Я видел ее смутно, но с такой силой любви, радости, с такой телесной и душевной близостью, которой не испытывал ни к кому никогда.
Иван Алексеевич Бунин «Лика»

«Мир ловил меня, но не поймал» – это эпитафия на могиле русского философа Григория Сковороды . Меня мир тоже пока не поймал. Не знаю – ловил ли? Не вижу для себя никакой возможности устаканиться, прибиться к какой-то тусовке или самому создать Учение и школу. Joker не даст... Так что, карьера «бедного импровизатора» – единственное, что мне светит. Но я и рад. Не то, чтобы привык, – привыкнуть к такому невозможно, – просто нашел себя в этом. Свое место. А чего ждать в будущем – не знаю, да и загадывать не могу. Строить планы и мечтать – только Joker’а смешить. Это я тоже давно уже на опыте знаю...
Сейчас сентябрь. Позавчера Кирилл поведал мне о Постструктурной Алхимии. Интересное чувство – я как будто всегда это знал. Спокойствие накатило... И уверенность окрепла. Не успокоенность, нет, – это другое. Внутренний градус как раз очень велик.
Я пока не принимаю пациентов, не назначаю семинаров, Магических Театров. От поездок осталось еще долларов семьсот. Особо и не трачу. Я жду... Жду с каким-то мощным внутренним накалом этого самого ожидания. Такое ощущение, будто находишься в постоянном молитвенном делании.

Позавчера с Кириллом мы не закончили беседу на тезисе: «от мандалы – к ризоме»... Еще немного поговорили. Про архетип Фауста, как он описан у Томберга. Кирилл мне так прямо и сказал:
- Ты, Макс, сейчас, как никогда раньше, олицетворяешь собою архетип Фауста.
- Который, согласно Томбергу, вбирает в себя еще шесть архетипов?
- Да. Давай вспомним этот момент. Итак, вот что написано у Томберга: «Архетип Фауста является объединением таких архетипов, как Гамлет, Дон-Кихот, Дон-Жуан, Агасфер, Тиль Уленшпигель и Иов. Начнем с Агасфера, Вечного Жида и Вечного Странника. У этого архетипа две наиболее ярких особенности. Первая состоит в том, что Агасфер омолодился с помощью магии, начав новую жизнь, новую земную биографию, в которую не вмешается смерть. Это архетип начала бесконечного странствия, начала бесконечного Пути. С другой стороны, Путь этот очень и очень сложен. Нет такой душевной муки, такой боли, такой катастрофы, которая не стала бы уделом Вечного Странника. Доктор Фауст в полном объеме вмещает в себя этот архетип. » Узнаешь себя в этом?
- Близко. Я, правда, живу не две тысячи лет, а только тридцать восемь... Но было всякое, это точно...
- «Дальше мы можем обратиться к вечному архетипу испытуемого и искушаемого, который описан в Библии: архетипу Иова. Фауст - это Иов эпохи Гуманизма, то есть, начала нашего времени. Подобно Иову, он является жертвой пари, которое Мефистофель заключил с Богом. Но испытания и искушения Фауста отличаются от искушений и испытаний Иова тем, что они выражаются не в утрате состояния и несчастиях, но, напротив, в удачах и успехе. Мефистофель получил свыше власть удовлетворить все желания Фауста. Испытание сводилось к тому, чтобы узнать, сможет ли мир относительного и мимолетного удовлетворить Фауста, могут ли все земные наслаждения, все вместе и каждое в отдельности, усыпить в человеке стремление к абсолютному и вечному и сделать его полностью удовлетворенным и счастливым. Иов показал, что горести этого мира не способны вырвать Бога из человеческой души; а Фауст показал, что радости этого мира тоже в конечном итоге бессильны. » Как у тебя с этим?
- Скорее, ближе к Иову. К испытаниям. Хотя, конечно, Иов неизмеримо больше пострадал.
- Все относительно... Читаем далее: «Следующим идет архетип Дон-Кихота, архетип стремления к неслыханным подвигам. Этот архетип вводит нас в новую область фаустовских испытаний. Дон-Кихота можно увидеть, как некоего Ангела из свиты самого Люцифера. Его прекрасный, но лживый властитель вложил в сердце Кихота любовь, но скрыл от него то царство, где можно и нужно любить: Земля с ее простотой не видна гордому Ангелу в заржавленных латах. И он сокрушает мельницы – великанов, совершает неслыханные подвиги, далекие от истинной земной жизни. Испытание его, как и испытание Фауста состоит в том, чтобы пройти сквозь красивую ложь Люцифера – Мефистофеля, через видения, мечты, идеалы, вниз, к Земле, к земному здесь-сейчас через плен иллюзий и иллюзорных подвигов. Освобожденный от иллюзий, прошедший испытание – это архетип Действия, Подвига. » На мой взгляд, кое-что есть.
- Ну, разве кое-что...
- Ну а Дон Жуан? «Следующий архетип – Дон-Жуан. Подлинный архетип Дон-Жуана никак не простой развратник и соблазнитель. Он жрец бога Амура. Он священнодействует на его таинствах. Это архетип любви ради любви, Вечный Влюбленный. Он поддерживает эту энергию, как огонь, который никогда не должен погаснуть. Он осознает ценность этого огня и его миссию в мире. В вечном конфликте между разумом и любовью он занял сторону любви, а на это нужно Мужество. Фауст, подобно Дон-Жуану, видит Аниму в каждой женщине и ищет вечно женственное в мире, чтобы соединиться с Анимой. »
- Здесь полностью согласен. Мое...
- Ну а дальше, так и совсем твоя ситуация: «Дальше Гамлет – архетип экзистенциального выбора и отчаяния. Он выражает собой архетип изолированности полностью автономного сознания, вырванного как из природной, так и духовной почвы, это человек, находящийся в нулевой точке между двумя гравитационными полями – земным и небесным. Его сомнение это нечто большее, чем психологическая нерешительность, это пребывание души в промежуточной сфере между земным и небесным, откуда невозможно выйти никак, – только с помощью акта веры, выхода души за свои собственные пределы. Это акт свободной личности перед лицом молчания и земли и неба. Гамлет – архетип этого испытания, цель которого – либо акт веры, либо отчаяние и безумие. »
- Стопроцентное попадание. Узнаю себя сейчас, – как есть...
- Ну, а что ты скажешь про Тиля? «И, наконец, Тиль Уленшпигель. Это дух мятежа против любой власти, дух свободы странника, который ничем не владеет, никому не подчиняется, ничего не боится, не ждет наград и не страшится наказаний. Вместе с тем, он повергает все храмы и алтари человечества. Фауст, как и Тиль освободился от какого бы то ни было верноподданического чувства и от всякого религиозного, научного и политического авторитета и смеется над всеми моральными путами, сковывающими свободу, а также над всем тем, что привязывает его к любой системе взглядов, убеждений. »
- И снова – сто процентов...
- Ну что, доктор Фауст, – желаю тебе дальнейшей Алхимической переплавки!

На том и расстались. И вот я жду... Жду в молитвенном накале... Я знаю, что вот-вот я могу найти Аню. Телефонный звонок... Письмо... А то, вдруг, неожиданная встреча на вечерней улице Питера... Убеждение мое навязчиво, как невроз. Что-то должно произойти... Я не молюсь конкретно – я согласен с Борхесом: «Ход времени – головокружительное переплетение причин и следствий. Просить о любой, самой ничтожной милости, значит просить, чтобы стальная хватка этих силков ослабла, чтобы они порвались. Такой милости не заслужил никто... » Моя молитва абстрактна. Я ничего не прошу. Я жду... Гуляю по ночным улицам Питера... Зов Бытия... Экзистенция...

Придя домой в один из таких поздних вечеров, я обнаружил на автоответчике запись Кирилла: «Зайди ко мне завтра в восемь. Есть новость для тебя.» Напряженный пульс интуиции до самого момента встречи звучал, как восторженный гимн: «Анюта нашлась»...
Переступив порог Кирилловой квартиры, я тотчас спросил:
- Неужели есть сведения об Ане?
- Представь себе, как это ни сказочно звучит, – да!
Бешено заколотилось сердце:
- Кирилл, у тебя вино есть?
- «Кинзмараули» тебе подойдет?
- Сейчас любое подойдет.
- Ну проходи, присаживайся. Чего в прихожей-то застрял...
Кирилл налил по бокалу вина. Я уже не торопился с расспросами. Я успокоился и ждал.
- Ситуация такова, – Кирилл отхлебнул из бокала, встал, подошел к окну, – вчера вечером мне звонил мой старинный приятель. Сейчас живет в Праге. Очень крупный предприниматель. Три месяца назад женился... По всем описаниям – она...
- Замужем?
- Ну а что ты хотел после всей этой истории? Чтобы она тебя с нетерпением ждала?
- Аня... Прага... У меня голова кругом идет... Такие совпадения... Действительно, как в сказке. Как она попала в Прагу?
- Это он несколько месяцев в России был. Он же русский. А пути Господни неисповедимы...
- Ехать в Прагу? Конечно! Просто увидеться?.. А вдруг она мне поверит и уедет со мной?
- Не знаю, Макс, не знаю. Какие тут гарантии. Скорее всего, – с тобой не поедет. Уж больно ты ей подгадил. Но вдруг? Даю восемьдесят процентов против двадцати, что не уедет с тобою.
- В любом случае игра стоит свеч! Я еду!
Посидели молча. Допили по бокалу. Потом выпили еще по одному. Кирилл, вдруг, прищурился и произнес резким тоном:
- Ну ладно, – теперь хорош себя обманывать. Кого же ты любишь, на самом-то деле?
- Как кого? – встревожено ответил я, – Аню...
- Не спорю, не спорю, – помолчал немного, потом внезапно тихо-тихо, – ну а на самом-то деле, там, в самой глубине души, – кого?
Кирилл смотрел мне в глаза, не отрываясь. Он все понимал... Все понял и я, – чей образ, лишь изредка прорываясь из глубин бессознательного, вел меня к новому и новому осколочку счастья, к новой женщине, привел и к Ане? Оттуда, из этого образа поднималась энергия, преобразившая меня, научившая любить, научившая любить Аню...
Я налил еще один полный бокал вина, выпил двумя глотками, потом вертел бокал, как бы играя им...
Потом снова поднял глаза на Кирилла. Тоном ни вопросительным, ни утвердительным, – просто тихо произнес:
- Анжелику...
Да, я ясно отдал себе отчет, что именно с этой безумной женщиной пережил несколько мгновений, а может быть и часов абсолютного, предельного, окончательного счастья.
Кирилл встал из-за стола, подошел к шкафу и достал колоду Марсельского Таро. Минуту перебирал карты, наконец выбрал одну и дал мне ее. Это была Шестерка – «Возлюбленный» . 
- Что же, неужели Женщина? А я-то думал, что мой выбор по этому Аркану – путь целомудрия, бедности и послушания, – то есть Девушка...
- Женщина, Макс! И какая Женщина! «Ах, какая женщина, – мне б такую…» Великая, брат, Женщина! Великая Вавилонская Блудница. Куда там до нее твоей, – ты уж извини, – Ане, с ее елейной богобоязненностью!
Я промолчал. Я все понял.
- Прочти вот, как напутствие, – протянул мне раскрытую на одной из закладок книгу.
- «"Я пришел сообщить: вот вы и призваны". Я бешено замотал головой. "Это уже не зависит от ваших хотений". Я опять замотал головой, но без особой прыти. Он не отрывал от меня глаз, и глаза были старше любых сроков. На лицо набежала тень сострадания, точно он задним числом пожалел, что навалился всем телом на хлипкий рычаг, подвластный единому мановению пальца. "Учитесь улыбаться, Николас. Учитесь улыбаться". До меня дошло, что под словами "улыбка" мы с ним разумеем вещи прямо противоположные. Что сарказм, меланхолия, жестокость всегда сквозили в его усмешках, сквозили в них по умыслу, что для него улыбка по сути своей безжалостна, и безжалостна свобода, та свобода по законам коей мы взваливаем на себя львиную долю вины за то, кем стали. Так что улыбка вовсе не способ проявить свое отношение к миру, но средоточие жестокости мира. Жестокости для нас неизбежной, ибо жестокость эта и существование – разные имена одного и того же. »
- Ну, а теперь, Макс, судьба ждет тебя именно в Праге, – подмигнул Кирилл и с плутовской ухмылкой откинулся в кресле.
- Я знаю...
- Ну и добро. Поздно уже...
Долго ворочался я этой ночью. В голове все вертелась фраза, сказанная Митей Карамазовым: «Широк человек. Слишком даже широк... А я бы сузил! »

Визу я оформил в течение недели. Взял билет на поезд. Денег оставалось как раз на два билета назад и дня на три в Праге. Кирилл назвал улицу – Гусова улица возле Карлова моста – и номер дома. Посоветовал погулять вокруг вечером. Может быть, она пойдет одна...
Пока поезд ехал до Бреста, я читал Николая Кузанского. Вот что вычитал, в частности:
«Уточнение сочетаний в материальных предметах и точное применение известного и неизвестного настолько выше человеческого разумения, что Сократ полагал, что ничего не знает, кроме своего незнания. Если же, как утверждает глубочайший Аристотель, так обстоит дело с самыми известными в природе вещами и если мы испытываем трудности, подобно совам, пытающимся взглянуть на солнце, причем желание, заключенное в нас не является тщетным, то мы желаем знать, что ничего не знаем. Если мы полностью достигнем этой цели, то тогда достигнем и ученого незнания. Человек, объятый самым пламенным рвением, может достичь более высокого совершенства в мудрости в том лишь случае, если будет оставаться весьма ученым даже в самом незнании, составляющем его свойство, и тем станет ученее, чем лучше будет знать, что он ничего не знает... »

После таможни в Бресте, я погрузился в просоночное состояние, наполненное грезами, – подобное тому, что было, когда ехал первый раз из Самары, – даже сильнее. Два женских образа являлись ко мне совершенно отчетливо. И будто бы я даже разговаривал с ними обеими. То были Лика и Аня. Потом они засмеялись и перемешались. Во всем моем теле звенел их смех, взрывались звезды и галактики, сотканные из их смеха. Это было блаженное переживание. Я понял, почему я всегда любил на самом деле, в глубине – Лику. Я понял, почему я еду все-таки к Ане...

В Праге я первым делом рванул на Гусову улицу. Ходил возле названного Кириллом дома. Заглядывал в окна... Потом успокоился. У меня было как минимум три дня. И я отправился в Градчаны, в Собор св.Витта. Долго бродил в Соборе. Потом поднялся на балкон. Гулял возле Химер, заглядывая им в пасти. Тот самый Собор и те самые Химеры, что привиделись мне когда-то. Я забирал оттуда частичку своей души. Потом поехал в Винограды, в Костел Наисвятейшего Сердца. В нем хотелось плакать и смеяться. И оттуда забирал я что-то родное и близкое... Вечером стоял под домом на Гусовой улице. Прогулялся до Карлова моста. Анюты не было... Далеко за полночь отправился в свой отель.
Почти весь следующий день просидел в маленьком ресторанчике в «Старом месте». Вечером опять стоял возле того дома. Было поздно. Особенно ни на что не надеясь, пошел к мосту. Удивительное место – этот Карлов мост ночью. Башня. Темные статуи вдоль всего моста. Редкие фигуры прохожих... Прохладно. Ветерок пронес опавшие листья. По мосту мне навстречу шла женщина. Шла одна. Даже в шумной толпе я узнал бы ее тотчас. Мне навстречу шла... Анжелика... Вот она – шутка Joker’а, шутка Кирилла... «Учитесь улыбаться, Николас... Учитесь улыбаться... учитесь улыбаться...»
Она почти не удивилась.
- Максимка! Ты откуда здесь?
- Я за тобой приехал, Лика...
- Зачем ты приехал? У меня только-только начало что-то складываться... Ты пойми, мне тридцать четыре года и нет ни семьи, ни детей, ничего! Только-только появилось что-то, за что можно зацепиться. Он меня любит...
- А тебе ЭТО надо?!!!
- Он богат, умен, внимателен... А ты, – сумасшедший, – что ты можешь мне предложить? Что у тебя есть за душой?
- Ничего, даже денег только на два билета до Питера...
- И во что ты меня хочешь втянуть?
- Не знаю...
Взгляд, – наши глаза встретились. Встретились и утонули друг в друге, как это бывало когда-то сотни раз... Я протягиваю руку – у нее несколько невольных движений, попыток протянуть руку навстречу... Протянула... Мягкая, теплая ладонь... Заморосил дождик. Я ничего не понимаю – ответственность и желание, притяжение и страх, уходи-останься-уходи-останься – как удары пульса... только взгляд и рука... Потом вся эта пестрота пропадает и остается лишь понимание, что мы находимся в точке, за пределами обусловленности, в точке абсолютной свободы...
Рука в руке. Глаза в глаза. Здравствуй?... Прощай?... – НЕ ЗНАЮ!!!
Я явственно слышу смех. Joker смеется над нами, играет с нами, бодрит, успокаивает, насмехается, освистывает, жалеет, будит...
Внимание тенью скользнуло по нашим рукам, ее глазам, шороху листьев, и ... застыло. Это я смеялся, ... это ее глаза смеялись... Схлопнулось! Точка абсолютной неопределенности. Волшебное НЕ ЗНАЮ – вот оно! Оно, собственно, было всегда, но случилось, почему-то, только сейчас...
Листья, которые ветер несет под ногами. Фонарь. Карлов мост. Небо над Прагой...

 


Эпилог

Кто же может устоять перед Моим лицом?
(Иов 41;2)

Окно на пустынную улицу. Осень. Тихо поскрипывает, раскачиваясь, фонарь. Ночь. Я жду чего-то или кого-то... Я ловлю себя на ощущении, что так было всегда, – всегда я ждал чего-то или кого-то.
Я жду. Я знаю это совершенно отчетливо. Я не знаю – чего или кого я жду. Я не знаю, что будет, когда я дождусь... Все закончится? Или только начнется?
Если я жду, значит я хочу ждать. Улыбаюсь этому бесхитростному выводу. Ожидание чуда, которое не случится никогда. Или оно уже случилось – само ожидание и есть это чудо...
Только словами это уже не выразить... Может быть – символом?
«Средь заоблачных высот горных вершин, подернутых синеватой дымкой, на краю крутого обрыва нависшей над пропастью скалы стоит застывшая фигура. Кристальный воздух раскрывает в глубинах своих сонм утесов, долин и вечных снегов, сплетающихся в общий причудливый узор, постепенно тающий вдали и  как бы расплывающийся в блеклых тонах воздуха. Вечер; солнце еще золотит ледники вершин розовым светом, но внизу мрак уже начал сгущаться, и глубокие долины уже зияют черной бездной. Тишина царит совершенная, ни один звук, ни одно движение не нарушают безмолвие далей.
Странен вид Человека, стоящего пред пропастью. Он одет в шутовской наряд, но время заставило поблекнуть его когда-то яркие краски и обратило его в землистый, красновато-желтый саван. На голове его надет дурацкий колпак; он смотрит не на обрыв, где ему грозит неминуемая гибель, а куда-то в сторону, где ничего не видно. Он не замечает крокодила с отверстою пастью, притаившегося за обрывом, не обращает внимания на истерзанность своего платья, еще вдобавок раздираемого псом, следующим за ним по пятам. В правой руке безумного Путника красуется прочный жезл, на который он не опирается и которым даже не пользуется, чтобы отогнать собаку. Левой рукой Безумец придерживает конец палки, на которой за его плечами подвешен значительных размеров куль. У ног его лежит повергнутый во прах обелиск, но он его не замечает... »





Послесловие

Предложенный вниманию читателя текст первоначально задумывался как философское эссе о природе саморазвивающегося творческого принципа Вселенной – Joker’a. Однако, небольшое событие, происшедшее со мной в июне 2003 года, натолкнуло меня на мысль, что философские размышления можно обыграть на примере некоего художественного повествования. В результате возник сюжет, довольно типичный для «духовного искателя» нашего времени, на примере которого многие философские выкладки выглядят достаточно убедительно. И хотя диалог Максим – Кирилл  уже два-три года как звучал внутри меня, художественный сюжет книги не является моей автобиографией. Основной общий момент в моей жизни и в истории Максима – это Магический Театр, методология которого была мной «изобретена» в 1992 году (Максимом – в 1995-м), и который я до сих пор провожу почти так, как это описано в 9 главе. Некоторые другие события в той или иной мере могли происходить и со мной, и с моими друзьями и знакомыми, но в целом судьба Максима придумана, хотя очень вероятно, что основные ее вехи могут перекликаться с вехами в судьбах довольно большого слоя людей, склонных к саморефлексии.
Обилие цитат связано не только с моим желанием похвастаться эрудицией, но и с целью познакомить читателя (или напомнить ему) с богатейшим пластом знаний и опыта, накопленного общечеловеческой традицией мистицизма, метафизики и философии, а также, на идее Joker’а связать в одну нить мысли самых разных древних и современных мыслителей.
Текст был написан достаточно быстро – «на одном дыхании» (август 2003 г.). Мне удалось вложить в него и все то понимание, к которому я пришел к этому моменту, и обнаженный нерв переживания, – «ничего не оставляя на потом».
Не скрою, что почти каждый день, садясь за клавиатуру компьютера, я прослушивал песню в исполнении Сергея Чигракова («ЧИЖиК’»), которая меня вдохновляла:
«А не спеть ли мне песню о любви,
А не выдумать ли новый жанр,
Попопсовей мотив и стихи
И всю жизнь получать гонорар...»

В.Лебедько






Если у Вас появилось желание высказаться по поводу текста, это можно сделать по адресу vll@mail.ru
Узнать о семинарах и Магических Театрах, проводимых В.Лебедько можно по контактному телефону (812) 252-02-32 или по адресу vll@mail.ru
Другие тексты, книги, статьи и т.п. информацию В.Лебедько можно найти в интернете на сайте http://sannyasa.narod.ru