Если присмотреться… Если на самом деле копнуть по-настоящему глубоко, то окажется, что на все про все имеем одну проблему … Ну, может быть две. Во-первых – бездуховность. Во-вторых, наличие духовных потребностей. Этакий парадокс. Диалектика, блин. Причем, что интересно, обе проблемы прекрасно коррелируются друг с другом, сиречь никакого антагонизма между ними нет. Узость кругозора, подкрепленная широтой океана чтива, направленного на расширение этого самого кругозора, прекрасно определяет наши духовные потребности. Как гласит народная мудрость: бытие определяет сознание. Было б что определять…
После прочтения очередного опуса с названием а-ля «Костыль для одноглазого», поневоле задумаешься, что весь комплекс духовных устремлений сводится к элементарным. Ну, скажем, дать по морде рыженькому из «Иванушек»… Или, трахнуть черненькую из группы… какая разница из какой группы. Такие вот потребности. В духовной сфере. И поскольку реализация всех этих «дать по морде» и «трахнуть» несколько трудоемкий процесс, мы и наблюдаем, как растет и неумолимо ширится воплощение этаких потаенных желаний в виде литературных произведений. Так сказать, рука к перу, перо к бумаге…Напрягшийся спинной мозг, активизировав два основных инстинкта – самосохранения и продолжения рода – в полном соответствии с духовными потребностями, шлет шифровки мозгу головному. Рождается литературное произведение, в котором есть и про «дать по морде», и про «трахнуть»… Если бы, скажем, кошки в процессе эволюции научились писать, они тоже бы писали про это. Поскольку два основных инстинкта есть и у кошек тоже…
И вот уже суровый главный редактор читает твою рукопись, начинающуюся со слов: «Князь осушил полный кафтан крепкого пенистого каравая и сказал…» И, в принципе, уже не важно, что сказал князь, кому сказал и как он вообще смог говорить после полного-то кафтана крепкого каравая… Важно другое – украсит ли сие произведение отливающие жирным глянцем страницы журнала, борющегося за звание модного. Вряд ли, конечно. Скорее суровый главный редактор будет извиняющимся тоном (ну, чтоб не травмировать тонкую творческую натуру автора) произносить набившие оскомину аксиомы . Дескать, не наш формат. Вы, конечно, автор талантливый, но над этой вещью надо бы еще поработать, дотянуть, так сказать. Ваше произведение, милостивый государь, это штучка посильнее, чем «Фауст» Гете, но наш читатель еще не готов… И так далее, и тому подобное. Вместо того, чтобы попросту сказать: «Дружище, ты такую х (бип) ню написал!» Так нет. Надо как-то помягче. Покорректнее. Именно здесь начинается политика. Причем политика настолько внутренняя, что даже попахивает она как-то не очень приятно. Кстати, само слово «политика» во французском языке, например, связано со словом «вежливость» и дословно значит – «устранение шероховатостей» (Полировка, кстати, тоже оттуда). Вот и занимается пресловутый суровый главный редактор не своим делом, а политикой, то бишь устранением шероховатостей. А утешенный и никем не посланный автор-графоман будет обивать пороги многочисленных редакций, с энергией, право достойной лучшего применения, пытаясь втюхать все эти «все смешалось в доме у Обломовых», «Сьерра в переводе с мексиканского значит «пила», «в комнате была горничная, которую он выгнал из которой», « из лесу завоняло дымом…» и так до бесконечности…
Они большие трудяги, эти графоманы. Откуда только берутся. Если принять, что графоман с точки зрения литературы – это ноль, то общее их, графоманов, количество наводит на грустную мысль о размножении делением. А ведь даже младшим школьникам известно, что делить на ноль – дурацкая затея. Нельзя этого делать. Их становится все больше и больше. Так может, ежели мы занялись уже «устранением шероховатостей», так не мелким наждаком их устранять, а топором, например, хотя бывают случаи, когда и топор – не помощник… Когда невесть откуда свалившийся насквозь графоманский опус надо все же привести в чувство и разместить в номере… Бывает такое. Карточные долги, чьи-нибудь.
И тогда начинает работать механизм редактуры. На полную мощность. Матерящийся, плюющийся, но работающий. Умеющий отливать пули из совершенно не подходящего для этого материала. То, что вы прочтете в итоге, не будет иметь практически ничего общего с изначальным текстом. И тем ценнее то, что получилось на выходе. Увы, настоящая цена меда известна только пчелам. Так и трудятся пчелы-редакторы не покладая рук, вселяя в нас некую уверенность в том, что все же безграмотность не пройдет. Но, так сказать, пассаран… Не может не радовать, что где-то там, на культурном пограничье стоит на страже он – человек с лицензией на отстрел графоманов. Не может не радовать. И все же не радует…
Их, ведь, редакторов, к нам тоже не из созвездия Тельца, со звезды Альдебаран, поставляют. Наши они. Здешние. А потому каждый из них в той же мере подвержен влиянию этой самой бездуховности, с одной стороны. А с другой стороны, духовные потребности у них тоже соответствующие. А ежели учесть, что им не больше всех надо, что не каждый из них рыжий и что за такую зарплату мало ничего не делать, надо еще чуть-чуть вредить… Понимаешь вдруг, что призрак повальной безграмотности уже бродит в наших палестинах. Мало того, он становится все четче очерченным, все более осязаемым. И потому – более страшным.
Буквы складываются в слова. Слова в предложения. Казалось бы, что проще… Вот уже , кажется, и словам просторно и мыслям тесно… И все равно – на выходе имеем рассказ, достойный в лучшем случае пера шестиклассника-прогульщика. Этакий страшный сон редактора. А может и не это самое страшное. Самое страшное то, что пока всякой масти редакторы корректно мямлят про «ненашформат», подобные опусы находят своего читателя. Пипл, так сказать, хавает. Пипл пишет отзывы: «афтор жжот» и «пеши исчо». Пишет так не потому, что плохо учился в школе, а потому, что так писать модно. Гламурно. Или готично, что в данном случае – одно и то же. Пипл любит, когда про «дать по морде». Пипл тащится, когда про «трахаться». И чтоб хеппи энд. В смысле, чтоб наши победили. Сиречь всем «ихним» дали по морде и всех перетрахали.
В самом конце музыки находится тишина. В самом конце живописи – черный квадрат. В конце литературы… Кто знает, возможно, звукоподражания. Как написал один автор «Листья падали с характерным звуком: Бац, бац…». А может это еще не финал? Хотелось бы надеяться. Может просто сменить политику корректности на , скажем, политику нулевой толерантности по отношению к графоманам. Увы, как оказалось, ничего хорошего корректность и вежливость не приносят. Давайте менять политику, а то хлебать нам не перехлебать пресловутый пенистый каравай. Причем полным кафтаном.