Нынче ночью вернулся из недельной поездки в Ташкент и, черт возьми, знаю, что какое-то время буду жестоко хандрить, как это было уже много-много раз. Удивительное дело: я никогда не жил в этом городе больше месяца, никогда не считал его родным, поскольку вырос в Ферганской долине, родившись в Нижнем Тагиле. Но всякий раз гонит меня туда предвкушение щемящих сердце чувств, приятно щемящих, и отдающих затем приличной болью, как только самолет отрывается от раскаленного бетона взлетной полосы, увозя меня в Москву...
Всё было бы понятно (во всяком случае для меня), если бы я ехал в Ташкент только для того, чтобы глотнуть знакомый с детства воздух. С него всё начинается - недвижимого и обжигающего, пока не ступишь в тень платанов и не сделаешь несколько глубоких вдохов и выдохов. Его чрезвычайная сухость, возможно, всё же предопределяет какие-то движения в виде марева над полурасплавленным асфальтом и клочками выгоревшей травы. Потому что, пусть и с некоторым оттенком автомобильных выбросов, воздух буквально цветет ароматами Востока - чуть прибитой поливом пылью в соседнем дворике, разогретыми розами, в тени которых благоухает базилик и неизвестные мне растения, дымком то ли над шашлыком, то ли над самсой или пловом... А еще, пусть невнятно, но очень узнаваемо в воздухе угадываются звуки, к которым ухо очень избирательно. Оно отсеивает шум и суету современного города и фиксирует не столько даже речь, сколько характерные для этой речи нюансы и интонации. Вдох и выдох - и по Ташкенту теперь можно идти с нежной внутренней улыбкой, посматривая по сторонам, что-то отмечая и по ходу ругая только себя самого.
Мне приходилось бывать в разных городах и странах Востока. Это я к тому, что поклонившись могиле отца на маленьком ташкентском кладбище, примкнувшем к мечети, посидел затем с мамой и братьями здесь же, в тени абрикосов, и почти согласился с местным смотрителем, когда в разговоре о житье-бытье, он заметил: "Петух везде поет одинаково". Так-то оно так, однако если во множестве восточных городов, которые я видел, и есть что-то общее, не считая безусловной самобытности каждого, Ташкент ни с чем не спутаешь. Это очень упорядоченная, многонациональная, светская и одновременно экзотическая обитель с прочным балансом черного и белого, доброго и худого, богатого и бедного, разумного и бездумного - во всяком случае с точки зрения стороннего наблюдателя. И тут не стоит торопиться с выводами по части того, что упомянутыми балансами проникнута, в сущности, любая общность людей, ибо это далеко не так. Потому что есть еще полутона и оттенки, есть чаши весов, склоняющиеся то в одну, то в другую сторону, есть четко обозначенные контрасты и полюса, что, в любом случае, равновесием не назовешь. А Ташкент - это другое. Это действительно общность прочных балансов, рождающих по крайней мере какое-то спокойствие на душе.
И вот я иду по Ташкенту, улыбаясь всему, что меня окружает - вывескам и плакатам на кириллице и латинице, на узбекском и на русском. Улыбаюсь гаишникам, притаившимся с радаром на Буюк Иппак Йулы. Улыбаюсь смешному прейскуранту на кладбище, согласно которому захоронение бухарских евреев, принявших мусульманство, в десять раз дороже захоронения простого мусульманина. Улыбаюсь поголовно неработающим банкоматам, хотя ташкентцам теперь зарплату переводят на карточку. Улыбаюсь таможеннику, обыскавшему меня с ног до головы в аэропорту и очень заинтересовавшемуся моей пачкой сигарет "Кент": "Можно взять одну сигарету?"...
И, кажется, слышу знакомую с детства мелодию образца 1956 года:
"Ташкент, Та-а-ашкент,
Любимый город мой.
Ташкент, Та-а-ашкент,
Прекрасный и родной..."
Я еще вернусь к тебе, Ташкент! Но уже с массой всего своего переосмысленного теперь уже груза, связанного с тобой. Потому что я очень тебя люблю:)