* * *
Неужели Михайло Сергеевич Омбыш
К юбилею не сделает автопортрет?
И душа, на ветру трепеща, как оборвыш,
Завернется в обрывки вчерашних газет,
Где по-прежнему травит кремлевского горца,
И про козни масонов толкует бомонд,
И бродяга в лохмотьях грызет, что придется,
Лоскутом целлофана закрыв горизонт.
А над ним, разорвав тяготения узы,
В окровавленных шкурах взлетят с тополей
Незаконные дети Горгоны Медузы,
Но художник не смотрит на них, как Персей.
Из обломков вещей и огрызков пейзажа
На холсте он убежище строит душе,
Только слово «душа» выговаривать даже
Разучились свидетели века уже.
И художник ученого тоньше и глубже
Выражает бездомной души красоту. ..
Свежевыпавший снег узнает себя в луже,
Под замком до весны в ледяном паспарту.
Сбросит Бог новостей площадные изданья –
И завязнут в сугробах квадриги аллей.
А душа – невозможный предмет созерцанья,
Как ее, не убив, представляет дисплей?
Для субъектов во власти зеленого змея
Честь и совесть – не доблесть души, а изъян.
С головой Иоанна танцуй, Саломея,
И свободой от Бога смущай россиян!
Почему ж не Аидом, а пьяной Валгаллой
Человеку грозит пенсионный экстрим,
Будто честно неправде служил шестипалой
И кормил ее трепетным сердцем своим?
Обнаружив себя сквозь морщины на коже,
Ноет сердце в груди, как ансамбль цыган,
Но всегда будет тьмы низких истин дороже
Возвышающий нас над собою обман.
Кто поверит, что гений, гонимый корыстью,
С музой линий и красок встречался на «ты»,
И признанья добился щетинистой кистью,
Беспощадные краски втирая в холсты?
Нет, никто, если ям не страшась и колдобин,
Отбиваясь в дороге от хищных зверей,
Он от щедрости духа не будет способен
Постигать себя так же, как Дориан Грей.
Сорок лет королем, сторонившимся пешек,
Штурмовал горизонт, не приемля корысть,
И не понял: искусства каленый орешек,
Хоть до смерти трудись – все равно не разгрызть.