Благодарности: Благодарю Нефрита и Зойсайта за предоставленные идеи!
На сколько себя помню, со мной всегда был брат. То раздражающий и мешающий, то необходимый и такой родной. Но всегда был рядом. И всегда он неосознанно определял мой стимул к жизни. Ведь, как и водится, старший брат всегда казался мне лучшим, во всем опережающим меня – и все у него лучше получалось, и самые лакомые кусочки он получал, и характером вышел напористей, да и вообще, кудрявее меня. Сколько помню, всегда стремился обогнать его, не понимая того, что ничем не хуже. Много я глупостей совершил на почве такой ревности, ох, много. Вечно мы с братом боролись за место под солнцем – за внимание, за игрушки, за лидерство, позже за девушек. И связующим нас звеном, эдаким равновесием между адом и раем, был наш младший братишка. Мы никогда не перечили ему, это была наша отдушина. Когда он подрос, мы стали брать его везде с собой, и наши вечные распри поутихли. Правда, я все равно так и не шагнул ближе, как и не сделал этого старший брат.
Я все время смотрел на братьев со стороны, из-за каких то незримых деревьев, из глубины самых мрачных теней. И тогда я понимал, что быть средним – это очень большая ответственность. Старший глуп оттого, что считает себя взрослым, а младший – от детской наивности. Быть средним – очень тяжело. Старший всегда лучше тебя, как бы ты из кожи не лез, он хоть на пару лет, но познал жизни больше, а младший – всегда любимчик в семье. Только, как мне тогда казалось, до меня нет никому дела. Я и вырос самым тихим и рассудительным из всех. Хотя вспомнить всегда есть что… Но все мои рассказы обычно начинаются со слов «когда мы помирились».
Когда мы помирились в очередной раз со старшим, помнится мне, что я убежал в огромное поле ржи, что начиналось у нашего крыльца, а заканчивалось закатом. Я знал маленький секрет его, и хотел посмотреть, чем же он так увлекателен. Брат лежал среди колосьев и смотрел на крупные звезды, которые бывают такими только в конце лета. Я прилег рядом и молча уставился на них. Звезды казались мне молчаливыми, холодными, но отчего-то хотелось спросить их о чем-то таком, глупом, например, почему мы не вечны. Сейчас, иногда, поддавшись ностальгии я думаю, что они не ответили мне только из-за того, что им не понравился мой вопрос… А тогда я лежал и ждал, когда ко мне протянется бледный луч, коснется меня, ласково и нежно. Брат лежал и улыбался, словно с ним это происходило, только я этого не видел, а глаза его сияли ярче самого ослепительного светила. Он тогда поднял руку, ткнул на небосвод вытянутым пальцем и сказал: «Смотри, брат, это Большая Медведица». Я видел ее, она действительно плыла там, в ледяном космосе, загребая колючими лапами. И мы лежали долго, пока нас не окликнул младшенький. Старший брат взял его на руки, не отводя взгляда от небесного свода, а я смотрел на них. Мальчишка егозил, шумно и весело балуясь, что попросту разбило стекло такого хорошего спокойствия и умиротворения. И я опять тогда подумал, почему он прыгнул на руки не ко мне? А на следующий день, мы снова поругались.
Когда мы помирились опять, я сидел с младшим братом. Он жег маленькие прутики в сделанном собственноручно костерке, играл с ним, а я следил, не мешая. Я знал, что огонь не тронет его, но все равно было немного боязно. Он опять что-то лепетал, показывая мне какие-то штуки – и это было действительно восхитительно! А потом пришел старший, и вырвал братишку из моих объятий. И я тогда еще подумал, почему тот не сопротивлялся? А на следующий день, мы снова поругались.
Но я не о чем не жалею. Мы ведь выросли, и это все прекратилось, да и забылось как страшный сон. Только сейчас я понял, что это все просто переросло иную стадию, на другой уровень. Я старался найти опору в других людях, как-то отдалиться от прошлого, но так получилось, что старший брат женился первым – и тут он меня обошел. Чтобы не жить с родителями, я снял отдельную квартиру, сделав трудный шаг – оставив младшего. Это было жестоко, ведь он явно плакал. Но я – лед и камень, мне было все равно. Я все также выслушивал горести старшего и с охотой встречался с младшим, перенимая их боль на себя. Не зря же меня в детстве прозвали бесстрашным, хоть это и погубило меня. Я отдалился, я глотал горький дым сигарет, пил давно прокисший чай. Я был один. Я всегда был один, даже когда меня окружали люди, знакомые лица. Я старался радоваться этому, но улыбка осталась лишь в детских грезах. Я хотел стоять плечо о плечо со старшим, чувствуя его уверенность, наше единство. Я хотел обнимать младшего, запуская пальцы в его красивые волосы. Но они ушли от меня, также как и ушел я. Я все всегда знал, о них, об их жизни, но никогда не вмешивался. Ведь они отлично поддержат друг друга сами, а третий лишний. Я убедился в этом давно. Средний – лишний. Тяжело быть центральным звеном, слишком хлопотно.
Старший как-то успокоился, хоть и остался со своей ребяческой привычкой, бросаться подушками и надкусанными яблоками, когда был нетерпелив. Младший вырос, перестал быть тем самым мальчиком, теперь в его глазах светился незаурядный ум, и зачинала мудрость. И все оставалось по-прежнему. Они иногда звонили мне, интересовались, что у меня, да как, а гуляли только вдвоем, любуясь звездами и огнями. А потом я умер…