Остров

Михаил Беленкин
Сэр Роберт Осборн, губернатор Острова, как обычно спустился к завтраку. На нем был безукоризненный сюртук. Из рукавов выступали крахмальные манжеты белоснежной рубашки. Галстук был повязан несколько свободно, чтобы не доставлять неудобств во время еды.
 У стола его ждал сэр Уильям, лохматый колли, с которым сэр Роберт недавно завершил ежедневный моцион по дорожкам элегантного французского парка с безупречными газонами, фантастическими цветниками, причудливо подстриженными пирамидальными деревьями и журчащими фонтанами, украшенными античными статуями.
    Обычный ритуал легкого английского завтрака с неизменным bacon and eggs был нетороплив и торжественен. Старый Джозеф, управляющий губернаторским домом, всегда лично прислуживал ему за столом и при этом зорко следил за двумя слугами-даяками, привычно и легко скользившими по старому паркету. Хрустальная и серебряная посуда, привезенная из фамильного имения в графстве Девоншир, придавала трапезе торжественный и праздничный вид. Как полагалось в имении Осборн, эта посуда предназначалась исключительно для ежедневного применения. Согласно традиции каждый день следовало проживать достойно и каждая деталь быта в резиденции губернатора обставлялась богато, солидно, но без лишенной вкуса вычурности.
На изящном антикварном столике из бука лежала почта, которая прибыла утром с Борнео. Чтение свежих газет тоже относилось к приятным ежедневным ритуалам губернатора.
Сэр Роберт уже дошел до сообщения на четвертой странице «Таймса» о подробностях официального приема, данном Ее Величеством австрийскому кайзеру в замке Виндзор, когда в дверях почтительно замаячила долговязая фигура Джеймса Хоупа, секретаря губернатора — верный знак, что пора приступать к служебным делам. Впрочем, это было отнюдь не обременительно, поскольку дела на Острове шли великолепно.
Город, занимающий всю южную половину Острова, начинался портом и цитаделью. Широкая улица, застроенная красивыми трехэтажными домами, вела оттуда к центральной площади с обширным рынком, зданием администрации, церковью и полицейским управлением. Резиденция губернатора примыкала к цитадели, и ее окна выходили на океан. С севера сразу за городом начинались джунгли, изобилующими экзотическими животными и растениями, которые полвека лет назад произвели столь сильное впечатление на сэра Чарльза Роберта Дарвина. На Острове не было нищеты и преступности. Населявшие его даяки были сплошь ревностными христианами и давно уж забыли свои дикие обычаи охоты за черепами.

К обеду губернатор ждал местного священника отца Джеймса, примаса англиканского прихода. Стол в парадной столовой был по обыкновению накрыт с изысканным вкусом. Сверкало серебро. Таинственно светился хрусталь. Высокие бокалы горделиво стояли рядом с тонкими, почти прозрачными тарелками из саксонского фарфора. Крахмальные салфетки, сложенные в замысловатые пирамиды, радовали глаз снежной белизной. Кроме самого управляющего в зале суетилось три лакея.
  Преподобный отец Джеймс, невысокий круглолицый мужчина лет пятидесяти  с глубокими залысинами, неспешной походкой вошел в столовую. Сегодня он как обычно читал проповедь в церкви, и лицо его было овеяно тихой благодатью и смирением. В глазах его светился живой и острый ум, и беседы со святым отцом всегда доставляли радость сэру Роберту и вызывали у него живейший интерес.
   После второго бокала драгоценного вина речь по традиции зашла о сегодняшней проповеди отца Джеймса.
— Наверняка вы опять затронули свою излюбленную тему, — с улыбкой заметил сэр Роберт, сделав глоток из бокала. — Жизнь земная и жизнь вечная. Праведность, грех и искупление. Я уверен, что все наши беды происходят от того, что в жизни важен только миг — счастливый или несчастный. Он скоротечен и эфемерен. Его нельзя ни повторить, ни прочувствовать. И лишь надежда на то, что вскоре удастся ощутить его снова и снова, делает жизнь прекрасной и осмысленной. Но если разобраться — эта надежда столь же быстро проходит. И когда мы понимаем, что миг любви, победы, великого достижения более не повторится, наступает та истинная пустота и безысходность, которая лишает нас вкуса к жизни.
— Но жизнь состоит не только из наслаждений, страстей и безумств, — возразил священник. Вы забываете о каждодневной духовной работе и самосовершенствовании, которые доступны человеку на протяжении долгих лет. Этот труд наполняет вас радостями маленьких ежедневных подвигов и открытий, которые и есть путь к истинному счастью. И не забудьте о неприятностях, несчастиях и горестях. Они даны нам, дабы мы ценили те драгоценные периоды, когда они обходят нас стороной. Разве вы не цените каждой день спокойной жизни, когда вы любимы, когда красивы, умны и здоровы ваши дети, когда вы состоятельны и уважаемы. Разве вы не понимаете, как легко все это можно потерять?
— Отсутствие бед, — заметил сэр Роберт, — это, конечно, счастье, но счастье очень условное. Если все, чем я владею, может завтра исчезнуть, то душу мою охватывают тревога и страх, которые быстро убивают ощущение счастья. Поэтому, я никогда не видел людей истинно счастливых. Если человек счастлив, его жизнь быстро превращается в ад из-за предчувствия утрат, а потерять он может слишком много. Другое дело здесь, на Острове, где сам воздух будто наполнен покоем и уверенностью в завтрашнем дне.
— Это справедливо, — ответил отец Джеймс. — Но для вас это особенно важно, потому что вам есть что терять. У вас красавица жена и трое прекрасных детей. — Тут преподобный отец хитро прищурился и с улыбкой погрозил губернатору пальцем. — О вашем страстном романе с очаровательной Летицией, по-моему, знает все население Острова, но никто, включая вашу жену, вас не осуждает. Однако, любое счастье когда-нибудь да кончится. Ведь есть еще неизбежная старость. Женская красота блекнет, мужская сила слабеет. Приходят немощь и болезни. Дети вырастают и уходят. Вы теряете их, вы перестаете их понимать. Вам остается только доживать свой век, а это ужасно. И спасает нас лишь то, что и острота наших чувств с годами ослабевает и к старости нами овладевают безразличие и тупая покорность.
— С этим я не могу не согласиться, — сказал сэр Роберт, поднимая бокал. — Так выпьем же за Остров, где мы еще долго не будем знать этих бед.
— Полностью присоединяюсь, — сказал священник с улыбкой.

Яства из океанской рыбы и омаров вместе с тонким вином еще нежно ласкали желудок священника, когда, покинув роскошную резиденцию губернатора, он вышел в прохладу и благоухание сада. Смеркалось. Огромные причудливые цветы с пьянящим ароматом, которых он никогда не видел в Британии, уже закрыли свои яркие чаши. Решительной походкой отец Джеймс направился к океану. Миновав цитадель и порт, он подошел к причалу. Он особенно любил дыхание океана в этот закатный час, когда шум волн и легкий ветер навевали удивительно умиротворяющее настроение. Густой туман начинал сгущаться над горизонтом. Священник задумчиво слушал океан и ждал, чтобы густые клубы тумана заполнили все пространство над поверхностью воды. Когда белая пелена одела всю его фигуру, он неожиданно шагнул в эту молочную белизну. Надвинув широкополую шляпу глубже, священник быстрым шагом устремился вперед. Океан, Остров, цитадель — все исчезло в тумане. Он бодро шел в никуда, окруженный белым безмолвием.
    Он знал, что Остров уже давно стал совсем другим. Его прибрежную часть уже много лет занимают высокие зеркальные здания пятизвездочных отелей, а город, цитадель и резиденция губернатора находятся во власти пестрой толпы туристов. Катера, яхты, которые каждый час курсируют до Борнео, привозят и увозят новые ватаги шумных и суетливых отдыхающих. Он знал также, что сэр Роберт Осборн, его жена, дети, внуки и правнуки давно уже упокоились — кто в семейном склепе в Девоншире, а кто на кладбище Хайгейт в Лондоне. Потомок страстной любви сэра Роберта и Летиции Демиани стал знаменитым кутюрье, главой известного дома моды. Но главное — он хорошо понимал, что обречен снова и снова обедать с сэром Робертом и говорить с ним о вечности. Рай сэра Осборна, его семьи, любовницы, собаки, секретаря, старого дворецкого и прислуги обеспечивался незыблемостью и постоянством Острова и заведенной раз и навсегда хронологией событий. Они в счастливом неведении думают, что живут, а на самом деле им даровано то самое вечное и неизменное, но мертвое счастье, которое невозможно ни разрушить, ни поколебать.
Вскоре стремительно шагающая фигура отца Джеймса целиком растворилась в тумане.