- Тебе холодно? – спросил Игэа, быстро ощупав ладони и стопы Каэрэ.- Почему ты никогда не пожалуешься, ничего не попросишь?
Он набросил на него толстое шерстяное покрывало, пахнущее овчиной. Каэрэ медленно завернулся в него, и приятное тепло начало окутывать его тело.
- Я посижу с тобой, - продолжил Игэа, - а ты постараешься уснуть.
- Я… я боюсь спать, - не сразу, тихо сказал Каэрэ. – Эти сны…
Он сдавленно, безнадежно застонал.
- Не бойся, - мягко сказал Игэа, касаясь его лба своими длинными прохладными пальцами. – Я разбужу тебя, как только заподозрю, что тебе снова снится… то самое. Я буду рядом.
Каэрэ отрешенно посмотрел на него покрасневшими от бессонницы глазами.
Игэа вздохнул.
Окна и двери веранды, где поселила своего гостя семья врача, были распахнуты настежь, и полуденный жар разливался в воздухе. Слышно было, как лениво шелестят деревья, а вдалеке плещется река. Все погружалось в молчание и какую-то особую летнюю истому.
- Может быть, выпьешь снотворный отвар?
- Нет, Игэа – от него мне еще хуже. Тогда мне совсем не вырваться из снов в явь.
Игэа расположился с письменным прибором и пергаментом недалеко от Каэрэ, на циновке, подогнув под себя ноги, как сидят писцы или степняки из кочевий, и, обмакивая трость в тушь, начал сосредоточенно и уверенно копировать какие-то записи из потертого свитка. Он работал очень быстро и аккуратно, и Каэрэ, повернув голову, смотрел, как безупречные знаки ложатся на чистый лист. Это зрелище его несколько успокаивало, словно он получал подтверждение тому, что где-то продолжает течь жизнь по своим законам, хотя в нем самом от нее оставалось лишь какое-то жалкое подобие.
- Не спишь? – укорил его Игэа, оторвавшись от своего занятия. – Тогда ты и не поправишься, если спать не будешь.
- Игэа, я никогда не поправлюсь, и ты это знаешь.
- О! Я это слышу от тебя каждый день, а тем временем твои раны почти зажили. Ты тоже утверждал, что у тебя нет сил их заживить, просил, чтобы тебя оставили в покое, что тебе не нужно ни солнца, ни ванн, не перевязок…
- Игэа, но ты ведь сам не веришь в то, что я смогу снова стать таким, каким был, - немного раздраженно произнес Каэрэ.
- Я не думал, что ты выживешь, после того, как ты увидел черное солнце. А ты выжил.
- Черное солнце! – Каэрэ закрыл лицо руками и громко застонал, почти вскрикнул, словно от невыносимого, болезненного ужаса этого давнего видения, терзающего его.
- Прости, прости – я не знал, что это настолько для тебя больно! – поспешно и смущенно проговорил Игэа.
- Невыносимо… Отчего это случилось со мной?- не то спросил, не то выдохнул Каэрэ.
Игэа промолчал, отложил пергамент и трость.
- Ты знаешь грамоту? – неожиданно спросил он.
- Да… то есть свою, не вашу, конечно, - растерянно ответил Каэрэ.
- У вас за морем тоже есть книги? Это очень интересно, - сказал Игэа. – А ты долго учился грамоте? Где?
- В универ…- начал было Каэрэ, но понял, что это ничего не объяснит его собеседнику. – Я, как бы это объяснить, учился… долго учился. До двадцати трех лет.
- Надо же! Совсем, как мы с Аирэи! Так ты, наверное, сдал все экзамены на старшего писца?
- Ну да… что-то вроде этого, - неуверенно произнес Каэрэ, не совсем уверенный в том, что степень магистра в точности соответствует экзамену на должность старшего писца. Как все это было теперь далеко и до смешного неправдоподобно!
- Я сразу так и понял, что ты – образованный человек, хотя и не из наших краев. Здесь не любят чужаков, - снова вздохнул Игэа. – Считают, что если ты плохо говоришь на их языке, то ты глупее, чем они. Надо мной все время смеялись из-за моего акцента в школе, в Белых горах, в храме Фериана, когда я учился у их врачей, даже в тюрьме – и то смеялись!
- В тюрьме? – переспросил Каэрэ. – Так ты и в тюрьму ходишь к своим больным?
Игэа искренне рассмеялся.
- Нет, это я не к больным!
И более серьезно добавил:
- Это меня арестовывали. Из-за Уурта.
Каэрэ зашевелился под своим теплым покрывалом и неловко повернулся на бок, лицом к своему собеседнику.
- Ты тоже не поклонился Уурту?
- Ну, к счастью, я не обязан ему поклоняться - я считаюсь служителем Фериана. Если бы я не поклонился Уурту, я бы с тобой сейчас не разговаривал. Я всего лишь сказал в неподходящем обществе, что не помню точно, какие обряды положены в праздники Уурта, потому что не привык праздновать их. Не успело сесть солнце, как сюда за мной приехали сокуны.
- Сокуны?
- Да, это храмовые воины, он носят черные плащи с вышитым красным кругом на спинах, ты мог их видеть много раз. Гвардия Темноогненного, так их называют.
На мгновение губы Игэа дернулись, скривившись в подобие гримасы омерзения.
- Помню таких, - ответил Каэрэ, приподнимаясь на локте. – А в какой тюрьме ты был?
- В той же, что и ты – она одна в Тэ-ане… пока, - добавил врач после паузы.- Ну и вонь же там! До сих пор не могу забыть!
Он передернул плечами.
- Да, запах отвратительный… и воды не дают напиться. Ты долго там пробыл?
- Четыре дня. Мне этого хватило на всю жизнь. Было очень страшно, даже порой дыхание перехватывало от ужаса.
- Да, - перебил его Каэрэ неожиданно возбужденно, - да!
И он вдруг начал взахлеб впервые рассказывать обо всем, что было с ним в подземелье – о своих страхах, страданиях и остром одиночестве, которое обступило и сдавило его с тех пор. Игэа молча слушал его, изредка кивая головой, с печалью и пониманием в своих умных синих глазах. Каэрэ в какой-то момент своего рассказа схватил его за руки и запнулся на полуслове, ощутив странный холод его неживой, будто глиняной, правой кисти.
Щеки Игэа мгновенно покрылись алыми пятнами, затем снова быстро побледнели. Он резко затянул правую руку своим широким кожаным поясом, долго не мог его застегнуть.
- Я не сделал тебе больно?- спросил Каэрэ испуганно.
- Глупости. Она не болит. Она вообще ничего не чувствует, - пробормотал Игэа, все еще возясь с поясом.
- Ты был ранен?
- Нет… Если бы! Это не боевое ранение, а подарок Уурта к моему двенадцатому дню рождения.
В его глазах появился след давнего неизбывного страдания.
Игэа отшвырнул пояс в сторону, встал, начал молча ходить по веранде быстрыми, резкими шагами. Потом, немного успокоившись, он снова сел рядом с Каэрэ.
Они долго молчали. Наконец, Каэрэ спросил осторожно:
- Они тебя… тоже пытали? Там, в тюрьме?
- Нет, друг, нет. Не успели. Мне показывали, как это они делают. К своему стыду, я падал в обморок, как дева Шу-эна. Они такого не ожидали от белогорца, - горько добавил он и продолжал: - Потом, когда они обещали, что будут на моих глазах мучить Аэй и Лэлу, я плохо помню, что со мной было. Кажется, я валялся в ногах у них, рыдал и умолял не делать этого. Нилшоцэа смеялся и отталкивал меня…
Игэа подавил какой-то странный звук в горле и отвернулся.
Каэрэ почувствовал острую жалость к своему собеседнику, и, не зная, правильно ли он поступает, молча обнял его. Тот не удивился и крепко и коротко обнял его в ответ. Они снова помолчали.
- Выпьешь? – наконец, спросил Игэа, доставая откуда-то из-за сундука оплетенный сосуд с вином. – За то, что мы выбрались из этого подземелья.
Каэрэ кивнул.
Вино было горьким и крепким. Игэа только теперь заметил, что пролил тушь на свою рубаху и горестно воскликнул:
- Ну вот, опять расходы! Совсем ничего не получу за этот свиток! – и вдруг рассмеялся.
- А что за свиток ты переписываешь? – спросил осмелевший от вина Каэрэ.
- Гимны Фериану. Из его храма. Взялся вот… подработать. Пролил дорогую тушь.
Он раздосадовано отхлебнул глоток настойки.
- А тебе разве не хватает того, что тебе платят за лечение?- снова спросил Каэрэ, чувствуя, что стремительно пьянеет.
- Раньше хватало, мы хорошо сводили концы с концами. А теперь налоги на не принадлежащую храму Уурта землю огромные. Кругом уже все скуплено за бесценок ууртовцами. Помнишь мальчика Огаэ, ученика Миоци? У них было имение в двух днях пути отсюда, и его отобрали за долги, Огаэ-старшему, его покойному отцу, пришлось батрачить. У него, правда, оставался дорогой свиток, и поэтому мальчика взяли в школу при храме… правда, он там тоже батрачил, а не учился. Миоци его взял к себе. Хороший, смышленый мальчишка.
- Хороший мальчишка, - согласился Каэрэ.
- За мое имение налог – сорок лэ, а я за свиток собирался получить десять, теперь, получу не более пяти – тушь придется покупать за свой счет…
- А хозяйство, рабы?
- Одни убытки! Рабы? Они бестолковые все, и лентяи к тому же, мы едва-едва их можем прокормить. Если бы не Аэй, я бы с ними никогда не справился. Мы выращиваем травы – продаем храму Фериана, за бесценок, но что же делать… и бальзамы я готовлю, мази – их тоже хорошо берут. Этим и держимся. А рабы – это те, от которых их хозяева отказались, потому что они были больны. Подарили их мне, если выживут. Я бы дал им вольную хоть сегодня – они не хотят. Будут рыдать, чтобы я их не выгонял. Зарэо как-то мне деньги предлагал в долг – я отказался. Теперь жалею. Скоро платить налог, а мы еле наскребли тридцать лэ.
Игэа расстегнул ворот рубахи.
- У вас еще такие траты на меня, - проговорил Каэрэ. Это давно его мучило.- А еще и в тот раз… Я поправлюсь и отработаю.
- Поправишься?! Ты же не собирался этого делать? – совсем развеселился Игэа, и, шутя, добавил: - Хорошо, будешь управляющим, если хочешь!
- Какой из меня управляющий!
- Из меня тоже никакой. Не говори глупостей – я же это не к тому. Да, собственно, какие на тебя траты! Не ешь почти ничего…- он продолжил:- Их, рабов, заставить работать почти невозможно. Они начинают жаловаться, что труд для них непосилен. Чем я снисходительнее к ним, тем больше они меня обводят вокруг пальца. Они же понимают, что я им зубы не буду одним ударом выбивать, как этот ваш Уэлэ.
- Уэлэ? А, вспомнил, - Каэрэ осушил свою чашу.
- Кстати – твой друг-степняк бежал из имения. На том гнедом коне, с белой гривой и звездой на лбу. Его так и не поймали.
- Циэ? На моем коне? – лицо Каэрэ просияло.- Что же ты раньше не говорил?
- Забыл. Это хороший конь, с Соиэнау. Как он у тебя оказался?
- Мне дала его старушка, ее имя было Лаоэй, из хижины у моря. Я был у нее несколько недель. А когда Циэ бежал?
- В ночь Уурта.
- В ту самую, когда меня…
- Да. Когда тебя должны были принести в жертву.
- Я не помню ничего, что было после того, как Миоци запретил палачу ослепить меня.
- Миоци был поражен твоим мужеством – он не говорил тебе?
- Мужеством? – растерялся Каэрэ.
- Ладно уж! Ты вел себя в тюрьме не так, как я, хоть и не воспитывался в Белых горах. В тебе издали видно благородную кровь. Рабы так себя не ведут.
- Я и не раб!- воскликнул Каэрэ, ощупывая золотую серьгу в левом ухе.
- Я был уверен в этом с самого начала. Но послушай, - быстро сказал Игэа, точно что-то вспомнив, - Аирэи… то есть Миоци, говорил, что ты прошел какое-то странное посвящение. Что ты якобы служишь Великому Уснувшему. Тому, Кто все сотворил?
- Миоци очень много понимает. Как же – он мой хозяин! – язвительно заметил Каэрэ.
- Миоци спас меня от тюрьмы и суда Иокамма.
- И тебя он спас? Все кругом ему обязаны…
Игэа решил не развивать разговор об однокашнике.
- Но ты – не карисутэ?
- Нет. Я не знаю даже, что это за вера.
- А какая у тебя вера?
Каэрэ отставил пустую чашу, потом тихо сказал:
- Уже никакой. Бога, в которого я верил – нет.