- Дедушка Иэ! Как хорошо, что ты пришел! А Тэлиай говорила, что ты опять отправился странствовать!
Огаэ бросился к старому белогорцу и внезапно замер, густо покраснев.
- Простите, ло-Иэ! Я забыл… Благословите, ло-Иэ!
- Всесветлый да просветит тебя, сынок, - улыбнулся Иэ и погладил его по голове, благословляя. Он будто не заметил грубого нарушения мальчиком всех правил приличия.
- Учитель Миоци отпустил тебя поиграть в саду?
- Да, он разрешил. Учитель Миоци очень ждал тебя, дедушка Иэ, - румянец смущения понемногу стал сползать со щек мальчика и он опять назвал белогорца так, как тот разрешал называть себя, когда не слышали другие,- Он подумал, что вы опять в странствиях, и очень огорчился.
- Огорчился?
- Да, дедушка Иэ. Он последние дни очень печальный и даже перестал спрашивать меня ежедневный урок.
- Но ты, конечно, готовишь уроки каждый день?- в бороде старика затеплилась улыбка.
- Да – я уже начал читать тот свиток, что мне оставил отец.
Здесь Огаэ на мгновение смолк и закусил нижнюю губу. Иэ ласково приобнял его за плечи. Мальчик спрятал лицо в его поношенный плащ и всхлипнул. Они остановились под старым дубом, где обычно Миоци проводил свои занятия с учениками. В отличие от своего повзрослевшего воспитанника, Иэ не бранил мальчика за слезы и Огаэ смог наплакаться вволю, уткнувшись ему в грудь.
Белогорец опустился на поваленный ствол дерева и усадил Огаэ к себе на колени.
- Эта рана еще долго будет болеть, сынок, - промолвил он, целуя его в темно русые жесткие вихры. – Еще долго, пока Великий Табунщик ее не исцелит.
- Великий Табунщик? Учитель Миоци не рассказывал мне про него, но я часто слышу, как его имя называют рабы и Тэлиай… и мкэн Сашиа. Кто это, дедушка Иэ?
Иэ заколебался, пожевал свои седые усы, потом, собравшись с духом, сказал, словно пересилив себя:
- Ты еще мал, чтобы знать о Великом Табунщике. Я все расскажу тебе, как обещал твоему отцу…потом.
- Мой отец тоже знал о Великом Табунщике? Мкэ ло-Иэ! Я уже намного вырос! Мкэн Сашиа ставит зарубки на косяке двери – я вырос уже вот настолько!- он широко расставил указательный и большой пальцы. - Дедушка!- умоляюще заговорил он.
- Вырос, говоришь? – сказал Иэ, лаская его.
- Я прочитал почти половину свитка, - продолжал Огаэ. – Там тоже написаны какие-то непонятные вещи, но я все равно могу прочесть, хотя многое не понимаю.
- Непонятные вещи? – переспросил оживленно Иэ. – Какие?
- Я не помню точно – я тоже хотел у вас спросить. Что значит – «воссиять»?
- Воссиять?
- Да, там сказано – «воссиял из мертвых».
- Где это написано? – почти строго спросил Иэ.
- В свитке, который оставил мне отец, дедушка Иэ, - испуганно ответил Огаэ.
Иэ помолчал, посмотрел на послеполуденное небо, на мощные кроны деревьев, потом обратился к мальчику:
- Значит, он решил, что ты уже подрос. Что же… Ты знаешь, кто сотворил землю и все, что на ней, и звезды, и солнце, и луну?
- Да, мкэ ло-Иэ. Его зовут великий Уснувший, - Огаэ поднял руку к небу.- И даже его имя нельзя произносить часто. Он – величайший из всех богов и Начало всему. Он сотворил весь мир и человека, а потом оставил все и погрузился в сон.
- Ты хорошо выучил то, чему тебя научил Аирэи…то есть ли-шо-Миоци. Но я должен тебе сказать, что не Великий Уснувший уснул, а люди сами словно уснули и поэтому не чувствуют его.
- Как же так? Ведь так много людей ждет его пробуждения! Бродячие эзэты не спят и будят его, и белогорцы непрестанно умоляют его, чтобы он восстал. Неужели они не услышали бы, если бы он проснулся?
- Сынок, когда человек спит, он не может знать, есть ли рядом с ним его отец или мать, брат или сестра. А если этот сон непробудный, то близкие напрасно стараются добудиться своего любимого.
- Я видел похожее, дедушка Иэ! Недавно на конских состязаниях разбился наездник. Его мать плакала над ним и жрецы-врачи из храма Фериана говорили, что сердце его бьется, и он еще жив, но он словно спал, хотя глаза его были открыты, и он никого не узнавал. Мкэ ли-Игэа говорил, что это из-за того, что от удара копыта поврежден мозг. А потом этот человек умер.
Огаэ смотрел широко распахнутыми серыми глазами в глаза белогорца.
- Ты и вправду смышленый мальчик… Люди тоже, словно тот всадник, упали оземь со взбесившегося коня и зовут в бреду Великого Уснувшего. Он отвечает им, и голос его полон любви и великой жалости, но они не слышат и не узнают его.
- Они все умрут? Как тот всадник?- в ужасе переспросил Огаэ.
- Сынок, все мы поэтому и умираем, как тот наездник, каждый в свой час, а не живем вечно.
- А потом – после того, как люди умирают, они попадают в ладью Шу-эна, он увозит их за горизонт, где не виден берег живых, и они обо всем забывают? Так ли-шо-Миоци говорит. А как же Великий Уснувший? Он же видит, что люди не нарочно его не слышат, они просто… просто упали и расшиблись, как тот наездник, - взволнованно заговорил Огаэ.- Дедушка Иэ, может быть, великий Уснувший придумает, что можно сделать? Когда-нибудь? Может быть, еще можно вылечить людей? Мкэ ли-Игэа говорил, что если бы за ним послали скорее, то он бы смог помочь этому человеку. Может быть, Великий Уснувший тоже найдет какого-нибудь хорошего врача…вроде ли-Игэа?
Иэ молча привлек его к себе, и, когда Огаэ решился посмотреть ему в лицо, он с удивлением увидел, что из глаз старого белогорца текут слезы.
- Огаэ, - наконец вымолвил он, - дитя мое! Ты прав. Великий Уснувший не мог оставить так просто умирать людей, которых он «создал своею рукой», как поется в древнем гимне. Но во всем мире не нашлось врачей, которые могли бы помочь людям услышать его, все они были также бессильны, как жрецы храма Фериана, стоявшие вокруг того несчастного наездника. Они только могли сказать, что сердце пока еще бьется. Тогда Великий Уснувший сам пришел исцелить людей…
- А потом он воссиял, да? Из мертвых? А почему – из мертвых? Он же не мог умереть, он – Бог, из которого все берет начало?
- Мальчик мой, чтобы люди могли услышать его, он спустился к ним и стал как человек среди людей. Степняки услышали о нем и назвали его по-своему – «Великий Табунщик», а имя, которым называют его аэольские карисутэ, из страха не произносится.
- Значит, он тоже странствует по дорогам, как ты и скоро придет к нам? А почему люди ничего не говорят об этом?
- Он жил среди людей, учил и творил чудеса. Но многие люди не верили ему и все равно не слушали и не хотели слышать его, и смеялись над ним. Они не узнали в нем того, кого они считали тем спящим богом, сотворившим все. Они возненавидели его и убили. И он умер.
- И он тоже умер?!
В воздухе разлилась, зависая, пронзительная и надрывная трель невидимой в листве птицы.
- Дитя, он умер, как человек, тяжело и мучительно, но он не мог остаться мертвым. И он воссиял, и он снова жив, он вернулся из смерти. Он здесь, он с нами, он все слышит и знает, он говорит к сердцу человека и отвечает ему. Он уже никогда больше не заснет смертным сном.
- Мне ты таких историй не рассказывал, учитель Иэ! – внезапно раздался голос Миоци.
Эзэт вздрогнул и обернулся, а мальчик быстро спрыгнул с его колен. Молодой белогорец незаметно подошел к ним во время разговора и стоял, прислонившись к стройному красноватому стволу сосны, слушая.
- Ты никогда не спрашивал меня о таких вещах, - ответил Иэ ему.
Они запоздало обменялись приветствиями, и Миоци велел ученику идти и передать Тэлиай, чтобы она накрывала стол для гостя.
- Ты слышал, что я рассказывал младшему Ллоиэ?- спросил старик, и в его голосе угадывалось волнение – то ли радостное, то ли тревожное.
- Да, я с интересом слушал. Что это за легенда? Из диких краев за рекой, где кочевые племена покланяются своему Табунщику? Я бы не стал забивать голову ребенку такой ерундой. Ты же сам учил меня не собирать разные россказни, кочующие из одного храма в другой. Что это за смесь рассказов о Табунщике, оживающем каждую весну Фериане и Великом Уснувшем?
- Не брани меня, Аирэи, - кротко отозвался Иэ. – Я и впрямь кажусь тебе стариком, теряющим рассудок.
Миоци спохватился.
- Прости, учитель Иэ! Ты сам знаешь, когда, что и кому рассказывать.
- Увы, нет. Я должен был рассказать тебе эту историю раньше. Оказалось, что сейчас уже поздно.
- Ты любишь говорить загадками. Хорошо, у меня тоже есть загадка для тебя: как ты думаешь, если Нилшоцэа сделают наместником всей Аэолы и правителем Тэана, он оставит совет жрецов Иокамм по-прежнему править или разгонит его?
Иэ невесело засмеялся.
- Это не загадка. Когда он возвращается?
- Его ждут со дня на день. Он обещал упразднить раздельное поклонение Всесветлому и Темноогненному, Шу-эну и Уурту. На алтарях того, кого в Белых горах называют знамением Великого Уснувшего, будет дымиться конская кровь и гореть черный огонь вместо ароматного ладана и светлого пламени. Люди будут кланяться Шу-эну Всесветлому только после того, как воздадут хвалу его властелину и хозяину – Уурту. Какой позор! Белые горы молчат…
- Не удивительно – там многие склонны дать первенство Уурту.
- Но там же так много шу-эновцев! Почему они не поддержат народ Аэолы?
- Они не поддержали его и при битве у Ли-Тиоэй. Зарэо справедливо воскликнул тогда, в хижине матери Лаоэй, о лучниках из Белых Гор. Отряды белогорцев не выступили на нашей стороне, и наблюдали, чья возьмет. Они не стали биться против алтарей Уурта, не так дорог им был и алтарь Шуэна. Деньги из Фроуэро делают свое дело медленно, но верно. Тогдашний великий шу-тиик всех белых гор, ли-шо-Олээ, лицемерно обещал мне прислать подмогу – и никого не прислал.
- Тебе? Сам ли-шо-Олээ? Так ты был одним из аэольских воевод при Ли-Тиоэй?!
- Нет – я был моложе тебя, и не мог быть воеводой, разумеется. Я был при главном воеводе аэольцев. Конечно, у меня были люди под началом. Да, мы рассчитывали на обещанную Олээ помощь, но она не пришла, и наш фланг был сметен, как трава. Непобедимый строй фроуэрцев еще никому не удавалось разорвать!
- Как же ты попал в Горы?
- Это еще одна, долгая и неинтересная история. Для нее не время теперь…Коротко, я был ранен при Ли-Тиоэй, но спасся, и у меня началась новая жизнь, в которой потом появился ты. А теперь ты уже совсем вырос и называешь мои рассказы баснями.
Иэ испытующе посмотрел на Миоци. Тот не отвел глаз и спросил:
-Ты хочешь сказать, что считаешь этот противоречивый рассказ заслуживающим того, чтобы его пересказывать? Рассказ о том, как Великий Уснувший, величайший из существ, который создал миры, пошел искать ничтожных людишек, которых он создал, и позволил им себя убить, а потом воссиял? Даже Фериана убивает его старший брат, тоже бог, правнук верховного бога, а не люди. А Великий Уснувший пошел на такое унижение, стал бессильным, отдал себя в грязные руки грязных людей? Это об этом ты мне постеснялся сказать у той речки? Понимаю теперь, почему! – Миоци был удивлен и раздражен.
- У той речки… Ты спросил у меня, правда ли то, что она повторяет приветствие карисутэ.
- «Он воссиял»? Так это – то запрещенное учение, о котором все бояться говорить?! – в голосе белогорца прозвучало неприкрытое презрение и разочарование. Он рассмеялся, коротко и сухо.
- Это же совершенно безобидная, бессвязная история для неученых простаков и глупых женщин, непонимающих, что Творцу миров нет до них дела, так он неописуемо велик. Если их разум бессилен коснуться этой тайны, то таков их удел до самой ладьи Шу-эна. И за это их преследовали? С ними спорили в горах? Снисходили к спору с ними?
- А твоего дядю, брата твоей матери, затравили собаками именно за это учение, - негромко добавил Иэ.
- Это какая-то ошибка, он не мог в это верить! Он был из благородного рода Ллоиэ!
Постой, так и Огаэ-старший верил в это?.. Горе, видимо, совсем помрачило его разум.
Иэ сумрачно молчал.
- Ты обиделся, учитель Иэ?
- Нет, сынок, я должен обижаться на себя. Но вернемся к Нилшоцэа, - продолжил он совсем другим, ровным и невозмутимым тоном, и из сломленного старика снова стал знакомым Миоци странником-белогорцем. – Расскажи-ка мне подробнее, что думают и что говорят в Иокамме жрецы Всесветлого и Фериана.