Весной у меня заболел голеностопный сустав левой ноги. Мне наложили гипс и я ходил, то на костылях, то с палочкой, которую мне сделал бригадир слесарей. Но о своих болячках я написал в отдельной главе. Осенью я попал в больницу и вышел оттуда только через год осенью 1962 года. В больнице мне сообщали, что Михайлов интересовался моим здоровьем, и дал указание держать меня на больничном, столько, сколько потребуется (по КЗОТ меня через 3 месяца должны были перевести на инвалидность и уволить с завода).
Однажды после выписки из больницы, прогуливаясь с палочкой около своего дома, я увидел Михайлова. Он осматривал спуск к реке, который проходил мимо нашего дома. Это была широкая лестница с клумбами и скульптурными группами. Мы издали поздоровались, но он подошел ко мне, поинтересовался моим самочувствием и попросил подумать над его предложением перейти на работу механиком в ЦЗЛ (центральную заводскую лабораторию), т.к. наверное, после болезни мне будет трудно бегать по огромному цеху. Я, не откладывая, дал согласие. ЦЗЛ размещалось в новом четырехэтажном здании напротив заводоуправления.
Когда я пришел в цех, первым на меня набросился Ильин. Он уже знал о том, что я дал согласие Михайлову перейти в ЦЗЛ. “Ты нас спросил? Ты думаешь, мы тебя отпустим из цеха? Мы что не найдем подходящую для тебя работу в цехе?” Я пытался ему возражать, но он и слушать не хотел. От всех моих доводов отмахивался. И даже то, что мне неудобно отступать после того, как я уже дал согласие Михайлову, даже слушать не хотел. “Мы тебя из цеха не отпустим!”. И повел меня к начальнику цеха. У Мишулина сидел главный технолог завода Андрианов Федор Федорович. Со словами: “Ну, вот привел!” Ильин ввел меня в кабинет. Мишулин поинтересовался моим здоровьем и сказал, что решили не отпускать меня из цеха, а назначить на должность начальника технологического бюро. В это время исполняла обязанности начальника бюро Марченко - жена начальника технического отдела завода. Я сказал, что я ремонтник и никогда не занимался технологией. На что они ответили, что вот теперь и будешь ей заниматься, а Андрианов сказал, что с Михайловым он переговорит сам. Я понял, что моей судьбой они занимались давно и мне ничего не оставалось, как согласиться с ними. Мне было неловко, что я должен занять место исполнявшей обязанности начальника бюро Марченко. 12 октября 1962 года я вышел на работу в должности начальника технологического бюро.
Никогда не предполагал, что такая разнообразная номенклатура изделий в прессовом цехе. Для меня все прутки были “на одно лицо”. Оказывается, цех осваивал 20-25 наименований новых профилей ежемесячно. Как правило, днем в цехе выпускали уже освоенную продукцию, а вечером начиналось испытание и доработка инструмента для изготовления новых профилей. Я спускался к прессу, на котором намечалось испытание. Часто в цех приходил Андрианов. Кто-нибудь из слесарей, увидев меня стоящим около пресса, приносили мне стул. Когда приходил Андрианов я просил, чтобы ему тоже принесли стул. Андрианов - красивый седой мужчина. Ему в то время было за 50. Когда мы с ним впервые уселись около пресса, он с удивлением отметил, что никогда не думал, что наблюдать за работой можно сидя. Ему это понравилось. А когда мы еще и стол поставили, на котором можно было разложить чертежи, инструмент и внимательно рассматривать и измерять образцы от только что полученного профиля, он пришел в восторг.
Но мое занятие технологией длилось недолго. Не прошло и месяца, как на каком-то из заводских совещаний по нашему корпусу, мне нужно было высказать свою точку зрения. Я ее высказал, добавив, что смотрю на это дело глазами ремонтника. Тарануха одобрительно крякнул, поддержав меня, а сидевший рядом со мной Марченко похлопал меня по плечу и сказал, что не получается из меня технолога (он был заинтересован, чтобы я освободил место для его жены). После совещания Тарануха сказал, что у него ко мне конфиденциальный разговор и предложил мне перейти к нему в отдел начальником конструкторского бюро, а все вопросы с Андриановым, Мишулиным и Михайловым он берет на себя. Я дал согласие, т.к. меня тяготила работа в техбюро, и 21 ноября я уже переведен в ОГМ.
Работать с Таранухой было интересно. У него была очень хорошая зрительная память. Однажды он заставил свою секретаршу Анечку (ей тогда было около 40, но мне она казалась уже пожилой женщиной) искать какой-то документ 1943 года, утверждая, что он напечатан на голубой бумаге. И точно, когда мы наконец нашли это письмо, оно было на голубой бумаге. Но он постоянно тренировал свою память. Статьи из Правил Государственной Инспекции Котлонадзор (ГИК) он заучивал наизусть. И на каком-нибудь совещании или в разговоре с кем-то любил вставить фразу: “Но Вы ведь знаете, о чем говорит статья 154 Правил Котлонадзора!”. Оппонент, как правило, замолкал, а я, вернувшись к себе, проверял, правильно ли он указал номер статьи и убеждался в том, что Тарануха был прав. Когда мы решали какой-нибудь вопрос связанный с Правилами ГИК, Тарануха заходил ко мне брал “Правила”, внимательно перечитывал статью, просил меня прочитать ее вслух, обсуждал со мной, правильно ли мы толкуем эту статью и уходил к себе. Через минуту он просил меня зайти к нему с “Правилами” и обсуждение повторялось. Так могло повторяться несколько раз. Иногда он мог неожиданно спросить меня, о чем говорит какая-либо статья. Я понимал, что он экзаменует не меня, а проверяет себя, но, тем не менее, и я Правила знал “назубок”.
Он любил работать с черновиками документов и, когда я ему принес на подпись начисто переписанный, согласованный со всеми график отпусков сотрудников КБ на 1963 год. Он долго смотрел на него и сказал, чтобы я еще раз внимательно с ним поработал и тогда принес ему. Я еще раз сверил график, переписал его начисто и показал. Ему он опять не понравился: сказал, что я мало над ним работал. Это меня разозлило. Я стал черкать в этом графике, переставлять даты отпусков, и вернулся к первому варианту. В таком перетертом и перечерканном виде, я положил график ему на стол. “Вот теперь видно, что Вы хорошо поработали!”, и подписал этот черновик, не вникая в детали. Постепенно я привыкал к стилю его работы. Одно дело общаться с ним, работая в цехе, другое дело работать, находясь в его непосредственном подчинении.
Однажды надо было просверлить отверстия в стенке траверсы уралмашевского ковочного пресса усилием 6000 тонн в цехе №6. Тарануха дал мне задание подготовить проект организации работ (ПОР) с расчетом выполнения этих работ за сутки. Я обратился за советом в цех №4 к Николаю Лукичу, слесарю с которым раньше работал. В 4-ом цехе был радиально сверлильный станок, который можно было использовать для выполнения этой работы. Мы вместе с Шимко прошли в 6 цех. Внимательно изучили обстановку и приняли решение, как эту работу можно выполнить за одну смену. Я подготовил ПОР, но когда я показал его Таранухе и сказал, что мы всё это обсудили с Шимко. Тарануха назвал всё это авантюрой и велел писать ПОР по ранее принятому варианту. Убедить его, что это не авантюра мне не удалось. Пришлось писать график работ на сутки. На следующее утро мне позвонил Шимко и спросил, был ли я в 6-ом цехе. «Если не был сходи и посмотри на пресс. Можешь взять с собой Тарануху». Я предложил Афанасию Степановичу пройти и еще раз посмотреть на пресс, но когда мы пришли туда, отверстия в траверсе уже были выполнены, и никаких следов работы не было видно. Шимко вместе с Николаем Лукичом ночью выполнили эту работу. Афанасий Степанович ничего не сказал и вернулся к себе.
продолжение:http://www.proza.ru/2009/08/30/347