Черный шелк

Черный шелк
Барсуков Кирилл
Все герои вымышлены,
 всякое совпадение имен и прочего – случайно.
*
Девушка сидела в автобусе, прислонившись головой к окну, глядя на туман, покрывающий все и вся за стеклом. Автобус мчался по дороге, пронзая туман, как стрела. Но туман не сдавался, он лишь проносился по поверхности автобуса и сзади него соединялся, воедино становясь не проницаемым, для лучей фар, которые били во все стороны.
В автобусе было полно  народу, располагающейся в нем и сидя, и стоя, и только место рядом с девушкой пустовало. Но не долго. Парень, стоявший рядом и пристально смотревший на неё, набрался решимости, сделал шаг, и сел рядом. Он смотрел на нее, не отводя глаз. Её голова, оторвавшись взглядом от окна, повернулась, направив взгляд перед собой.  С боков лицо было закрыто черными шелком волос. Его глаза пытались раздвинуть шторы, но безрезультатно.
Туман рассеялся. Открыв для обозрения мокрую дорогу, по которой колеса автобуса месили тесто, снега и грязи. Сквозь облака пробивалось солнце, а на деревьях набухали почки, наполняясь соком жизни.
*
Сквер наполнялся  свежестью от лопавшихся почек деревьев. «Жизнь». Серый, подтаявший снег был украшен черными пятнами грязи. «Жизнь». Капли воды, отсоединяющиеся от снега, собирались вместе и текли ручьями по асфальту, пролетая вдоль льдистых образований снега. «Жизнь». На мокрых лавочках восседал народ, исключительно молодежь. «Жизнь». Кошки надрывали свое горло. «Жизнь».
На одной из лавочек, забравшись ногами на сиденья, сидела девушка лет девятнадцати. В голове у нее кружилась одна навязчивая мысль: «Жизнь. На, что похожа жизнь. Автобус. Сосуд или же что-то другое?
Все мы пассажиры одного большого автобуса, едущие куда-то в одно место. Едим мы все вместе, но каждый отдельно. Погруженные в себя, как в сосуд заполненный дымом, порой он нам приятен, и мы глотаем его как свежий воздух содержащий кислород, не обходимый для всего живого, а парой он нам противен как запах чего-то тухлого, и мы пытаемся выбраться, хватаясь за толстые, липкие стенки сосуда, смазанные собственным страхом и отчаяньем перед сложившейся ситуацией.  И остается лишь одно привыкнуть, почувствовать среди гнили аромат блаженства, и сладостный привкус дыма, наполненный предвкушением чего-то возвышенного и в тоже время безразлично – беспечного. Дым, заставляющий тебя забыть, на время, обо всем, что когда-то волновало. И ты получаешь удовольствие только оттого, что ты существуешь. А автобус едет, куда неизвестно, но все ждут конечной станции. Дорога длинная, долгая и разнообразна красками жизни. Кто-то не выдерживает и сходит раньше намеченного срока. Некоторые объединяются в группы и продолжают путь  вместе. Проходит незначительное время. Группа распадается по той или иной причине, и каждый её член, делает остановку. Те же, кто умнее объединяются в пары и так же парой выходят из автобуса. Автобус продолжает свой путь, делая частые остановки, из-за чего поездка еще длиннее. Иногда бывают остановки так называемого приобретения, когда в автобус заходят новые пассажиры. Они присоединяются, выбирая тот или иной вид общения.
Никто не знает когда будет конечная станция  и тем более кто до нее доедет, но все уверены, что это произойдет не скоро».
Она сидела, и пальцы рук перебирали нити на кончиках шарфа. Напротив, сидел парень. Бывший одноклассник. Они улыбнулись друг другу, и она погрузилась в свои раздумья. Он же продолжал сидеть. Его бордовые ботинки постукивали по серому снегу, поднимая и опуская острые носы. Черные брюки сливались с кожаной курткой.
Мысли текли, то маслянистой жидкостью, медленно переходя из одного в другое, то бурлящим потоком неожиданно набрасываясь волной на волну.
«Жизнь. Автобус, едущий неизвестно куда, или же сосуд, из которого не выбраться.… Нет уж  лучше автобус. Я выбираю неизвестность… Одиночество не по мне… Сито для просеивания муки?... Нет автобус… Что-то лицо парня знакомо.… А, вспомнила.… Значит автобус…»
Взгляд оторвался от шарфа и полетел к парню, который уже гладил кошку, усевшуюся рядом с ним на лавочке. Глаза его поглядывали на девушку.
Теперь она сидела и смотрела на него. Темно русые ветви, мокрого дерева, пропитанного влажностью растаявшего снега, спускались вниз. Слегка покрывая светлое, весеннее небо. Слабое, но нетерпеливо дарящее свое тепло солнце, сияющее внутри неба, растапливало снег. Выводя, местами, наружу легкий румянец.
Его ноги зашевелились и направили его  к ней, подавшись сиянию её голубых глаз. Добравшись до неё, он сел рядом, так же как и она, и посмотрел на неё. Длинные, черные, как шелк волосы девушки, с боков закрывали лицо. Волосы спускались на плечи, незаметно переходя в черную куртку. Разделяющей чертой был белый шарф, весящий на шеи, и завязанный узлом, переходя в длинные белые плети, напоминающие молочную реку посреди поля черных роз. В двух местах поле переходило в заросли ярко-розовых деревьев. Это была кофта, на половину закрывающая запястье. Некоторые из тонких пальцев, носили на себе серебреные кольца, сжимающие холодным металлом теплую кожу. Ниже черного поля располагалось небо, ярко-голубой окраски, в виде джинсов, на которых в нескольких местах располагались белые перьевые облака - потертости. Коричневая земля – сапоги большей частью уходила в небо.
Она сидела и не двигалась. Согнутые пальцы рук сомкнулись в замок, лишь только большие пальцы постукивали по своим братьям, отбивая средний ритм жизни.
Его губы зашевелились, ударяя по шелковой стене, тишиной. Он говорил какие-то слова, используя жестикуляцию, и на уголках губ появлялось сияние солнца. Она же сидела и смотрела вдаль погруженная в свою прозрачность и размышляла, что делать дальше. Рука пролетела по черной поверхности куртки, от чего она повернула голову и легкая улыбка прикрыла ее губы. Говорение прекратилось, и он встретил ее синий взгляд. Создавшаяся внешняя тишина прервалась через не которое время музыкой вырывающейся из правого наушника, которое она достала из своего уха. «Лишь несколько слов могут убить, но если веришь, в любовь стоит еще жить» - доносились слова песни «Три полоски» группы «Animal Джаz». И общая улыбка закрыла их губы. Улыбка переросла в общий смех, и её рука опустилась на его колено: «Привет» - выпалила она сквозь смех.
Разговор завязался и пошел по восходящей линии. Теперь же ладонь его руки нежно согревала её руку, а пальцы поглаживали серебро колец.
«Помнится мне, в школе, в начальных классах мы дружили с ним. Не скажу, что любовь была, но что-то вроде симпатии  было. Дружить стали не с первого класса, а где-то со второго и то не сначала. За одной партой вместе не сидели да же в последующие годы, да и вообще на протяжении всей учебы в школе в месте не сидели, ну в смысле за партой на уроках. Да же не знаю почему. В первом классе изредка ходили вместе домой, мы жили в соседних дворах, и то с родителями. Почему начали дружить да же и не знаю. Вроде бы ни чего сверхъестественного не произошло. Да и не влюбились мы вдруг друга, нет, конечно, симпатия была но не более того. Просто тонкая, не видимая нить связывала нас, и  мы начали, где-то в середине второго класса чаще разговаривать друг с другом, чаще ходить вместе домой. Ну, мы да же не целовались. Ой, а долго мы дружили? Нет. Где-то в девятом классе связь между нами стала таить, гаснуть, растворяться и в итоге замерзла и разбилась, уйдя в некуда. Мы да же не пытались исправить что-то. Просто взяли и разошлись кто куда, оставаясь в одном классе. А все из-за чего? Я влюбилась в другого парня, он в другую девушку и все дружба стала затухать. А когда всё было хорошо в наших дружеских отношениях, мы не хотели их менять, ставить на другую колею. Закончилась школа и наши пути разошлись окончательно, хотя мы живем в соседних дворах. А может быть, стоило изменить? Не знаю».
Они сидели и говорили, его рука все так же лежала на её руке, она пыталась проанализировать свои ощущения: «Рука – тепло. Ноги – холодно. Внутри – пусто. Да же остатков прошлой симпатии не осталось. Полнейшая пустота». Рука вырвалась из объятий и поправила шарф. «Холодно, как же холодно от этой пустоты. Хочется свернуться комком и прижаться к теплому, домашнему камину  надев предварительно теплые шерстяные носки и вязаную кофту, больших размеров, что бы утопать в ней всем телом». Кисти рук непроизвольно залезли в длинные рукава розовой кофты. «Неужели не одного положительного чувства. Нет так нельзя. Надо подождать, действуя для достижения цели». Она взяла его под руку и прижалась плечом. «Тепло и больше ни чего».
Разговор продолжался, ручьи текли, кошки надрывали горло, солнце катилось по небосклону, периодически прикрываясь облаками. Тепло разрасталось, отстраняя холод. «Действовать, не ждать». Она вскочила на лавочку, потянув его за собой. Спрыгнув вниз, направилась куда-то, не убирая своей руки из теплого гнезда.
Гнездо разорвалось, и он остановился:
- Нет. Пойдем в другое место?
- Куда?
- Сейчас сама увидишь – сказал он, положив свои руки ей на плечи и повернув ее назад.
На море стоял штиль, а на берегу лежал песок, перемешанный с камнями в пропорции один к ста. В некоторых местах поодаль от волн, накатывавшихся на берег, стояли скалистые возвышения. Чайки сидели на камнях, поглядывая на шумящие волны моря.
Они шли осторожно, но все, же птицы взлетали, вверх создавая крикливый гам, некоторые из них улетали к морю, другие, же возвращались на свои места.
- Куда ты меня ведешь?
- В наше секретное место. Разве ты не помнишь?
- Смутно – сказала она, прикрыв рот замком ладоней.
- Не волнуйся, сейчас ты все вспомнишь.
Они свернули и пошли вдоль берега, не касаясь морской пены, которая стремилась опутать их ноги с помощью волн штилевого моря, но не доставала. Остановившись возле скалистой возвышенности, он сказал: «Вот», и начал взбираться на более большие камни, нежели те, которые им приходилось топтать до того. Оттуда он подал ей руку и помог взобраться. Пройдя по направлению к морю по неровной поверхности, состоящей из каменных глыб и повернувшись, они увидели в скале пещеро-образную дыру размером чуть меньше роста среднего человека. Зайдя внутрь, уселись на корточки рядом друг с другом и начали рассматривать местные достопримечательности, состоящие из надписей наскальной живописи, вроде «Здесь был Вася».
- Помнишь, будучи еще в школе мы часто бывали здесь. Смотрели на море. Разговаривали. И опять смотрели на море. Помнишь?
- Да – сказала она, медленно покачивая головой и не решительно перебирая нити шарфа. «Я не помню - появилась мысль в голове – ни чего не помню».
Он что-то говорил, а она всё так же кивала головой, уставившись на бескрайне пугающее море, вызывающее у нее скребущий холод в области солнечного сплетения. Маленькая замкнутость создавала уют в супротив бескрайним просторам. Он замолчал и его взгляд встал параллельно её взгляду, и рука улеглась на её колене.
- Захватывающе, не правда ли Юль? – сказал он, а после посмотрел на неё.
- Да, Кость. Да – прошептала она, оставив руки у рта и не отрывая взгляда от моря.
Мимо проносились чайки.
В коридоре зажегся свет, осветив кошку, сидящую на стуле возле комода. Он закрыл дверь и помог ей снять куртку. Раздавшийся писк заставил кошку спрыгнуть со стула и направиться в темную комнату, где её серость потонула.  «Почему я не помню» - постоянно проносилась мысль у нее в голове – «Почему? Может я ни чего не чувствовала к нему и поэтому в памяти ни чего не осталось. Ну, нет. Я же помню, что была, кокая-то, симпатия. Ну, хоть чуточку, была. Или нет. Так, ладно, не будем циклиться на прошлом, вспоминая того, что не вернешь. Да и вообще есть что возвращать, точнее говоря, было ли? Надо жить сегодняшним, заботясь о будущем. Что у нас есть? Внутренняя пустота, не понятный скрежет и … капелька тепла. Так. Хорошо, наконец, хоть, что-то приятное. Тепло к чему?»
- Проходи в зал – послышался ей его голос – я сейчас.
- Хорошо.
- Свет помнишь, где включать?
- Да – сказала она. – «Кажется».
Она подошла к темной комнате и направила левую руку, в ту же сторону, к стене в ожидании нащупать выключатель. Рука опустилась чуть ниже плеча. Щелчок. Свет. «Здесь особо ни чего не изменилось. Я помню. Я здесь была. Слава Богу, я не потеряла память». Напротив входа располагалось большое окно, с дверью на застекленный балкон, уставленный всякой мелочью и увешанный сохнущим бельем в большей мере постельным. В левом углу, от окна, располагался телевизор, установленный на специальный столик, в нутрии которого был магнитофон и DVD проигрыватель. Дальше по левую сторону стояла стенка, со стеклянными дверцами, показывающая всё свое богатство, состоящее в большинстве из хрустальной посуды и книг. Стенка заканчивалась у закрытой двери в другую комнату. У стены между входом и закрытой дверью приютился маленький шкафчик, набитый, как она помнила вещами. По правую сторону от окна, у этой же стены, находился сложенный стол, использующийся исключительно на праздниках. От угла и дальше располагались в ряд два кресла и диван, который был разложен, но не застелен постельным бельем. Исходя из её воспоминаний, он так стоял, чуть ли не всегда. Практически у входа возвеличился компьютерный стол, конечно с компьютером. «Вот его здесь как раз и не было. Он стоял в другой комнате». Она вошла в комнату, осматривая всё вокруг и села на диван.
- Ты есть будешь? – послышался его голос.
- Нет, спасибо. Я только чай буду.
- Ну, как хочешь.
«Ой, ну и глупая я. Забилась в себя и сижу там, анализирую себя из нутрии, ни разу не выглянув наружу. А ведь, он-то меня любит, раз помнит такие вещи, которые я забыла. Ну, я и нахалка, думаю только о себе. Он меня любит, а что мешает мне его полюбить? Ничего».
Он зашел в комнату, сел рядом с ней и поставил возле неё столик, на, котором было две кружки чая, с ложками внутри, сахар, клубничное варенье, и кусочки хлеба. Столик был похож на те, которые показывают в фильмах, исключительно про любовь, когда он или она, приносит своей возлюбленной или возлюбленному завтрак в постель.
Она смотрела на свое отражение в стеклянных дверцах шкафа и не двигалась.
 -Юль… – сказал Костя, положив свою руку ей на плечё – очнись.
Она повернула голову и посмотрела на него.
- Помнится, ты любила чай с тремя ложками сахара. Сейчас вкусы не изменились? – спросил он.
- Нет – сказала она и на её лице взошла улыбка.
- Положить? – спросил он, взяв в руку ложку, и улыбаясь Юле в ответ, показывал ею на сахар.
Она кивнула головой и продолжила смотреть на него. Он же положив сахар в чай, засунул туда же ложку и начал мешать. Её рука потянувшись, почувствовала вначале его руку, а потом теплый метал ложки, и продолжила мешать. Поджав к себе свои ноги, она положила варенье на кусок хлеба и начала размазывать одно по-другому. Он же сел вглубь дивана. Они ели, пили и говорили, вспоминая всё, что с ними было и, рассказывая всё то, что с ними происходило, когда они были порознь.
В их разговор вмешалась серая кошка, которая залезла на диван со стороны окна и, подойдя к бутерброду, лежавшему на столике, начала слизывать варенье.
- Маркиза перестань! – крикнул он, глядя на кошку, и та с не охотой отвернулась от бутерброда и улеглась.
- Это Маркиза?! – удивлено спросила она – та самая Маркиза, которая появилась у вас, когда я последний раз была здесь? Она еще была меленьким котенком.
- Да – сказал он, и потрепал шерсть на голове, умывающейся кошки.
- Ну, надо же! – она начала гладить кошку.
- Сейчас я тебе кое-что покажу – сказал он, положив руки на её колени, после чего встал и направился к сложенному столу. Из промежутка между столом и креслом он что-то достал и, спрятав в руках, прижал к груди и направился к ней. Кошка, уставшая от ласк, убежала на кухню. Он вернулся на место и протянул в руках, котенка. Она взяла его в свои бледно-нежные руки и улыбнулась. Через не которое время, примерно 5-10 секунд, улыбка поменялась на радостный смех. Котенок был черный, передние лапки до загиба, были белые, на задних лапках чуть выше загиба красовались белые браслеты. А на макушке головы был ирокез, тот, что носят панки.
- Ни чего себе! – выпалила она.
Котенка она взяла за маленькое туловище и начала подносить его к себе, целуя его в мордочку. Она тискала его, обнимала, целовала, прижимала к себе. А он сидел сзади и смотрел на неё. Его голова оказалась возле её плеча и глаза смотрели на маленького котенка. Руки обняли её за талию и принялись ласкать ее живот. Губы коснулись щеки. Руки, в которых находился котенок, остановились возле груди. Левая рука опустила горлышко кофты, для того, что бы губы коснулись шеи. Его руки начали приподнимать кофту вверх, её же руки начали опускаться вниз пока не оказались на диване, оставив там котенка, и тут же поднялись вверх. Котенок запищал, оставшись в одиночестве. Кофточка взлетела, вверх оголив черную майку с короткими рукавами. Его губы продолжали целовать ее, опускаясь вниз по позвоночнику. На писк одинокого котенка прибежала Маркиза и, взявши его за шкурку в зубы, унесла обратно в промежуток между столом и креслом. Его руки, оказавшись под майкой, гладили её тело. Она же сидела не подвижно, но все же не сжимаясь от страха. Руки замерли на бледной коже. Губы оторвались от края черной майки, а взгляд не отрывался от черных прядей волос.
*
Молодой человек, сидящий в автобусе, встал и вышел на остановке, девушка, сидящая с ним, осталась на месте.
*
Тишина обволакивала комнату. Темнота, исходящая из выключенного телевизора наполняла комнату. В кресле сидела, сжавшись, девушка, в руках она держала горячую кружку кофе. Темноту пронзал слабый свет белой свечи, стоящей возле неё на журнальном столике в маленьком подсвечнике. В голове кружилось: «Не то.… Не так.… Стремится.… Действовать… Запачканное мусором сито для муки… Я да же когда готовлю, не пересаливаю…». Слабый поток воздуха, выходящий из её рта, потушил свечу и в темноте поплыли потоки дыма.
*
Сиденье в автобусе пустовало недолго в него сел молодой человек чуть постарше. Он смотрел на её волосы, и нога, коснувшись её ноги, замерла. Оба они почувствовали тепло. Автобус ехал, не останавливаясь, мимо проносились деревья с сочной зеленью на кронах. Кое-где мелькали лужицы как остатки памяти прошедшей грозы. Жизнь кипела.
*
Солнце полило по синевато-зеленной поверхности морской воды, отражая свое тепло в игристых отблесках набегающих волн. На расстелённом, на камнях покрывале лежала она. Большие темные очки закрывали ее и без того закрытые глаза. Волосы разлеглись, рядом уходя своими кончиками на поверхность диких камней. Её бледно-алая кожа получала порцию солнечных лучей. Пальцы правой руки держали открытую книгу пьес Островского. Поблизости лежала сумочка. Под закрытыми веками хаотично двигались глаза, и видели сон: «Сидя в замкнутом круге, она видела море, переливающееся радужными пятнами. Так же она чувствовала тепло присутствия некоего объекта, находящегося рядом, но к великому  сожалению не видела его, из-за чего её поглощала тоска. Она попыталась встать, но до конца осуществить задуманное не получилось. Пришлось довольствоваться согнутым состоянием из-за тесноты круга. Прибывая в таком положении, она вытянула перед собой руки и как человек, потерявший только что зрение начала искать источник тепла, присутствие которого она чувствовала. Она не решительно ступала по поверхности круга, и ощущала лишь  колкость и каменный холод его поверхности, задевая его своим телом. Тепло не уходило. Источник был не найден. Смерившись с отрицательным результатом поисков, она повернулась к морю и уставилась своими глазами, не опуская рук. Послышались крики чаек. Оторвав, через какое-то время, глаза от моря она заметила на своих руках перья, которые колыхались под действием невидимо, откуда взятого ветра. Сзади кто-то толкнул, и она начала падать вниз. Тепло присутствия исчезло. Её руки беспорядочно махали, пытаясь поднять её, но безрезультатно. В нутрии зарождался истерический крик желавший вырваться наружу. Падение продолжалось до тех пор, пока крик не превратился в тепло, видимо под действием, которого руки, махавшие беспорядочно наполнялись силой и подняли ее вверх. Она летела и чувствовала легкость наполняющую её. Рядом появились люди кружащие вокруг неё. К ней подлетел молодой человек, и она почувствовала телом жгучее тепло».
Её разбудил лай собаки стоящей возле неё. Собака потрясла своей мокрой шерстью, и убежала к своему хозяину.
Она приподнялась, отряхнулась от холодных капель упавших на неё с собачьей шерсти. Кожа горела от солнца. Она достала из сумочки крем для загара, который так же был от ожогов и, выдавив не большое количество содержимого себе в руку, начала аккуратно наносить на кожу, совершая поглаживающие движения. Закончив процедуру, она закрыла бутылочку с кремом и положила её в сумку, туда же отправилась книга, которую она предварительно закрыла. После чего она села, упершись руками назад и слегка запрокинув голову начала смотреть на небо сквозь солнечные очки. Глаза постепенно закрылись.
- О чём думаете? – послышался мужской голос возле левого уха.
Она открыла глаза и посмотрела на него сквозь темные очки. Он сидел на корточках, прикрываясь улыбкой. Короткие лучи яркого солнца не доходили до сочно зеленых листьев скрывающих где-то в глубине себя синеватые отблески неба.
- Я не думаю, от этого только худо делается. А вы… - сказала она и приспустила очки на кончик носа – … о чём думаете?
- Я? – очки вернулись на место. Он сел на камни возле неё. – Я думал, как с вами познакомится – сказал он, постукивая камешком по его собратьям.
- Ну и что? Придумали как? – улыбка потянулась вверх уголками её рта.
- Нет. Не придумал – сказал он, глядя на неё, и протянул руку – Дима.
- Юля. Очень приятно – руки соединились – «Ну и что дальше?»
- Давай искупаемся? А то ты сгоришь.
«Уже на ты?»
- Давай, вставай – его рука пролетела по её колену, и он встал, направившись к морю.
- Ну, идем же! – крикнул он ей, стоя по щиколотку в воде.
Она сняла очки и направилась к нему.
«С тех самых пор встречи наши повторялись неоднократно. Начинались с пляжа и плавно перетекали на улицы города, где мы бродили до позднего вечера. Несмотря на жару, стоящую круглое лето, прогулки нас не утомляли, наоборот, они стремительно мчались по  дороге времени, и чувство неизбежного финала накрывало нас своим покрывалом. Ночи же проходили не так стремительно как дни, они просто мучительно тянулись как старая жевательная резинка, которую жуешь долгое время и вкус ушел, и жестче стала, и остается только выплюнуть, что, в общем, то я и делала, засыпая. Наступает новый день и, не взирая, на погоду, иду на пляж – там он – и снова его вижу, разговариваю с ним. Сказать по правде в нашей компании больше говорю я, он же зачастую молчит. Это не значит, что он теряет дар речи при каждом видении меня, просто его закрытый характер проявлялся в его немногословности. После пляжа события повторяются, те же прогулки, те же улицы, те же ощущения надежности и спокойствия. В каждодневных повторениях нет ничего отталкивающего и приедаемого. Они воспринимаются как будние дни, как будто, так и надо и иначе не возможно. В нем для себя я нашла защищенность. Чувство упоительного счастья отсутствовало. Не было того бескрайне  расплывающегося  и возвышающего над просторами земного мира, чувства, которое показывают в фильмах и пишут в любовных романах, а быть может я не те фильмы смотрю и книги не те читаю. Но как бы там, ни было при всей успокоенности, во время его пребывания со мной, меня мучает некая внутренняя не успокоенность, начинающаяся с момента нашего прощания и заканчивающиеся в миг нашей встречи. Помимо всего этого в нашу компанию периодически входят его друзья или я вхожу в их компанию. При всей приветливости их него отношения ко мне, меня чертовски, внутренне угнетает их присутствие. Не могу объяснить точно, но при них у меня возникает внутреннее жжение и отторжение всякого рода контакта с ними. В летнюю погоду помимо постоянной жары, а вернее из-за неё, возникают стремительные порывы ветра, влекущие за собой громы, молнии и дожди. И парой не знаешь, чем тебя в этот раз порадует небо, либо попугает периодическими взрывами, либо прольет на тебя несколько литров прохлады. В зависимости от обстоятельств предвещающих то или иное событие. Тебя может обрадовать и то и другое и третье, которое незамедлительно добавит свою порцию счастья, а бывает иначе».
Сегодня ветер начал разыгрываться еще с полудня, когда большая компания, включающая в себя Юлю и Диму, прибывала на пляже, играя в волейбол, предварительно поделившись на команды. Она была в его команде, ее длинные черные волосы были собраны в косу. Ветер дул с небольшой силой, но под конец игры уже гонял песчинки по пляжу, что и послужило завершению матча, из-за мешающих игре песчинок. Решение о предстоящих действиях было принято единогласно и быстро, без особых сопротивлений со стороны членов компании. В этот момент она, прислонившись спиной к его груди, прибывала в его объятиях. Её рука поглаживала его руки, скрещенные на ее груди и в миг принятия окончательного решения по поводу дальнейших планов, ее рука опустилась вниз. Решение было таким: все в ночной клуб.
Желание не быть здесь, угасло. На образовавшейся пустоте захотелось вырастить светлое растение дарующие счастье, что она и начала делать, вступив в круг танцующей толпы. Громкая электронная музыка отбивала ритм ускоренной жизни. В темном помещении, именуемом – танцполом, толпились люди. Белый свет учащено мигал, выхватывая кадры ускользающей жизни. Помимо него били, сменяя друг друга, огни синего, красного, желтого цвета, окрашивая стоящий здесь дым, чей запах бил в нос, но на него было наплевать. Помимо этого в помещении стояла духота, в отличие от улицы, где дул ветер, начавшийся еще с полудня, а сейчас достигший ураганной силы, к ветру присоединились молния и гром. Лишь дождя не наблюдалось. Их компания влилась к танцующим и растворилась в них. Она танцевала, наслаждаясь каждым движением своего тела, поддаваясь ритму музыки. Каждый стоящий рядом присоединялся к ее движениям, и она улыбалась ему в ответ, а иногда даже смеялась, закатываясь смехом которого не было слышно из-за громкой музыки. Её волосы, собранные в пучок обнажали шею. Он, так же танцевал в этой толпе, не замечая её и наслаждаясь каждым движением, соединяющимся воедино, с движением находящихся здесь девушек. Они перемещались по танцполу, не замечая друг друга и забыв о пребывание здесь каждого из них.  До тех пор пока в её взгляд, в порыве веселья, не влетел кадр, выхваченный белым светом, танцующего Димы, в этот момент она затормозила свои движения и пыталась найти его до тех пор, пока не остановилась окончательно. Улыбка слетела с губ. «Ну и что я остановилась?». Взгляд не отрывался от него. «Вот он танцует с другой и что дальше, они же танцуют быстрый танец, и даже не обнимаются. Ведь я сама только что так же танцевала?» Нарастающее внутри жжение заполняло собой все тело. «Ну почему я ревную? Почему во мне только ревность и ни чего больше? Нельзя так» - подумала она и со злобой вынула из пучка волос заколку, бросив ее на пол, и сняла резинку, поступив с ней так же. Стараясь, не думать об этом и заглушить жжение она, закрыв глаза начала быстро двигаться, заходя за пределы ритма звучавшей музыки. Через некоторое время движения тела соединились с ритмом музыки.
Он подошел сзади, когда она танцевала, стараясь избавиться от глупых мыслей и чувств. Его рука протянулась к её волосам, разбросанным ей во время танца, и убрала, с боку оголив шею. Она замерла в испуге, но быстро поняла, что это он, но музыка уже меняется на медленную и приходиться танцевать под неё. Его губы касаются кожи ее шеи. Руки, схватившие ее за плечи, скользят по ее рукам, в то время как она поднимает их. Их вытянутые в стороны руки соединяются в кистях, её голова опрокидывается назад на его левое плечё, он же кладет свою голову на её правое плече повернув лицом к шеи, в этом положении они продолжают медленно танцевать. Сделав круг танца, он обнимает её своими и её руками. Она же поворачивается к нему лицом и продолжает танцевать на незначительном расстоянии от него, держась за руки. Он отпускает одну ее руку и обнимает за талию. Она отпускает другую его руку и уходит, назад вырываясь из его слабого объятья. Танцуя отдельно, друг от друга они все равно находятся, рядом вцепившись взглядами. Он протягивает к ней руки, на что она улыбается и не подает не одного ответного знака, в конечном итоге руки оказываются распростертыми и она, сняв с себя улыбку, бросается к нему в объятья и крепко прижимается к нему, утопая лицом в нём. Они медленно движутся под музыку и ему больше не остается, как заботливо провести правой рукой по волосам и нежно обнять за талию. В нем она ощущает защищенность, пытается избавиться от внутренних болей. «Горячий нож режет плоть из нутрии». Сильнее сжимает его тело и с большим ускорением утопает в нем. «Нет, я не могу этого выносить! А может все дело в нем? Да, в нем». Руки ослабевают объятия и стремятся в промежуток, образовавшийся между их грудей, вследствие ее отстранения. Оказавшись там, ее руки, согнутые в локтях, отталкивают его от неё.  Он, не сопротивляясь, разъединяет свои руки, и они опять находятся порознь. Танец остановлен, им уже не до него. В ее безмятежном лице, направленном на него, скрыт взгляд испуганного ребенка не знающего, что выбрать и уже сам этот выбор приводит ее в шок, делает растерянной.  Стоящий перед ней выбор наводит больше страху, нежели вопросы, требующие решения. Желание быть вместе борется внутри неё с пониманием того, что надо расстаться, что вместе не возможно, рука не решительно протягивается к нему и резко прислоняется к щеке, дабы насладиться, оставить его в своей памяти. Рука начинает, иступлено гладить его слегка не бритую щеку. «Прощай». Он ловит ее руку своей и, не отрывая ее от себя, целует в запястье. «Прощай» - говорит она про себя и вырывает руку. «Прощай» - опять говорит она, проводя пальцами по его лицу, от то лба  к губам, задевая каждую клеточку его кожи, он же целует ее пальцы, когда те касаются губ. Он поглаживает ее спину, проводя по ней руками и наслаждаясь каждым изгибом. «Прощай» - повторяет она много раз, прислоняясь своим лицо к его лицу, закрыв глаза. Он поднимает руки, запуская их в ее черные волосы, и там поглаживает палицами кожу головы. Желая поцеловать ее, он поворачивает ее голову и тянется губами к ее губам. Почувствовав его желание, она преграждает путь руками, и он целует ее ладонь. «Прощай» - говорит она бесповоротно и сжимает его губы рукой, после чего отстраняется, в то время как он прибывает в замешательстве. Музыка уже сменилась обратно на быструю, а они даже  и не заметили. Она отходит, назад смотря на него стоящего в помешательстве. Взгляд отрывается от него, потерявшись в людях танцующих между ними. Она продолжает танцевать под быструю музыку, улыбаясь всем без исключения. Он же, постояв недолго в одиночестве, замечает остальных друзей, танцующих здесь и присоединяется к ним.
По ночному городу, в котором до сих пор носится ветер сопровождаемый молнией и громом, толпа, состоящая из шести человек, решила, выйдя из клуба, отправится по домам, благо все живут практически рядом. Они бегут вдоль дороги, подгоняемые ветром, и шумят, стараясь перекричать этот самый ветер. Состояние эйфории охватывает каждого, как только вспышки молний освещают улицу, и раскаты грома проносятся вслед за этим, сотрясая звуковой волной воздух и без того замученный ветром. Только эта эйфория выражается у каждого по-разному, в зависимости от тех чувств, что смешиваются с ней. Каждый издаваемый выкрик, того или иного субъекта толпы, несет в себе зачатки, радости, безмятежности, одиночества, счастья, пустоты и восторга от проведенного времени. Ее черные волосы развиваются от ветра, раскидываясь в разные стороны. Желание остановить весь этот хаос, творящийся на голове, заставляет ее прижимать руками волосы, так чтобы они не закрывали собой лицо. Она уже начала проклинать себя за то, что в порыве гнева или безумия, она еще точно не поняла из-за чего именно, выбросила резинку, как вдруг ветер затих. Все обрадованные этим событием дружно закричали и завизжали. Она же шла ускоренным шагом, вдоль дороги, стремясь поскорее попасть, домой, до которого еще идти и идти. Слабо освещенную улицу, от изредка горящих фонарей, продолжали пронзать вспышки молний, за которыми так же следовали раскаты грома.
После очередного грома, в создавшейся тишине, пошел дождь. Крупные капли упали на раскаленный асфальт и её кожу. Народ, от неожиданно обрушившегося на него потока, побежал по дороге, домой, с желанием поскорей спрятаться  от прохладного ливня. Она, которая минуту назад мечтала быстрее оказаться дома, остановилась и, закрыв глаза, подняла лицо к небу. Капли падали на лицо, разбиваясь на мелкие брызги. Она стояла, наслаждаясь сиюминутной прохладой. От мокрого лба исходило, еле уловимое, в лучах слабых фонарей, испарение. И сделав глубокий вздох, она почувствовала запах прибитой пыли. Группа людей спряталась под, находившимся рядом навесом, что бы пережить ливень, в условиях, которого было затруднительно бежать домой. Дима кричал Юле, стоя под навесом и зовя её в их компанию, где было сухо и относительно тепло. Она же, не замечая его криков, стояла, открыв глаза, и смотрела, как капли в стремительно потоке падают вниз.
- Юля! Иди сюда! – кричал он, когда она раскинула в разные стороны, желая, чтобы дождь укутал все её тело, собой.
Не выдержав её молчаливых ответов и пустых ожиданий, он направился к ней, на ходу снимая с себя спортивную куртку.
- Юль пошли, простынешь – сказал он, накидывая на неё свою куртку. Не желая принимать от него, сей подарок, она отодвинулась в сторону, предварительно оттолкнув его руки, и закрыла глаза, чтобы сильнее сосредоточится на дожде – Перестань дурачиться, пошли – произнес он, пытаясь обнять её и повести за собой. Так у него и получилось.
Расстояние до навеса сокращалось с той же скоростью, с которой сжимались её глаза. Не выдержав боли, она вырвалась из его объятий и помчалась по дороге в непонятную сторону от дома.
Не удержав её, он выкрикнул ей в след: «Куда ты!». И помчался за ней. Капли дождя, с неимоверной силой били иглами по лицу, от несущего их ветра. Она бежала, сворачивая в не понятные дворы, изредка освещаемые молнией, не замечая луж ноги, несли её. И слышались приближающиеся крики: «Постой!»
В одном из дворов, освещенном маленьким подъездным фонарем, он поймал её и прижал к себе.
- Куда ты бежала? Что случилось? Почему ты это делаешь? – задавал он вопросы, на которые у неё не было ответа. Пытаясь выбраться из его плена, её руки скользили по его мокрой груди. Она не могла и даже не пыталась найти ответа, от чего начала истошно смеяться ему в лицо. Он же пытался укрыть её от дождя, до ниток промокшей курткой. Из его рта вместе с паром, вырывались слова, пытающиеся её успокоить.
- Ну, перестань. Все хорошо. Что бы ни случилось, я тебе обещаю, этого не повторится. Ну, перестань. Успокойся. Ну, прошу тебя. Мне не по себе от твоего смеха – говорил он, а она продолжала смеяться и вырываться – Я обещаю тебе, все будет хорошо. Пошли домой. Юль, здесь темно и холодно, пошли отсюда, отогреешься, и все наладится. Да что с тобой происходит? – прижал он её к себе со всей силой. После чего, она пронзительно засмеялась ему в ухо. Он закрыл своей ладонью её рот, через несколько секунд, она укусила его руку и смех продолжился.
 - Ты издеваешься надо мной! – крикнул он, ей в смеющееся лицо – Сумасшедшая! – пробурчал он себе под нос, отворачиваясь и потирая руку, от чего она замолчала и в создавшейся тишине, под аккомпанемент дождя, вспышка молнии осветила её серьезное лицо и мокрые, черные волосы по которым спускались потоки дождя.
Она смотрела на него. Он смотрел на неё. У него так много слов, которые надо сказать, но не может из-за неожиданного молчания. Она стоит, не шелохнувшись,  прибывая в напряжении до глубины души. Он стоит, не двигаясь, не зная, что от неё ожидать. И только дождь идет между ними густой пеленой. Ударяя собой по всему, что стоит на его пути, пытаясь пробиться, выжить. Так же она, проносится сквозь пелену и, обнимая Диму, целует его лицо. В момент раската грома её губы прижимаются к его. А он стоит в растерянности.
*
Он сидел рядом с ней и пытался рассмотреть её лицо сквозь черные волосы. Она все так и не повернулась, не посмотрела на него, и он вышел на остановке, не дождавшись её взгляда. Место освободилось.
*
Из крана потекла вода, наполняя собой ванную. Она сняла одежду и залезла внутрь. Теплая вода коснулась замершей кожи. Звук воды наполнял ее голову, вытесняя из неё мысли. Внутри был холод и страх. Страх от создавшейся пустоты, от себя, от непонимания всего, что происходит. Она легла на бок, прижав к себе ноги. Вода медленно поднималась вверх по ее коже. Часть тела, окутанная водой, прибывала в тепле. Другая же, свободная часть, заполнялась холодом всего теля, который спасался от тепла воды. Она лежала медленно дыша. Лишь когда вода дошла до носа, она слегка пошевелилась, повернув голову носом к верху. Свободный от воды глаз открылся и стал наблюдать за водной гладью набирающую высоту. Холод тела концентрировался все в меньших и меньших участках тела, продолжая спасаться от неминуемой гибели. Когда этот холод заполнил собой лишь незначительные островки сухой кожи, расположенные на плече и бедре, в этот момент она заткнула нос рукой и погрузилась целиком в воду. На теле не осталось ни следа холода. Но он возник внутри ее тела, там, где был страх. Устав сдерживать дыхание, она выпустила воздух в виде пузырей и вынырнула из воды. После чего выключила льющуюся воду.
В создавшейся тишине, на месте, где был шум воды, образовалась пустота. Возникло одно, простое желание – избавиться от этих мучений. И она приступила к умыванию. Из флакона, на ладонь, вытекла вязкая жидкость. Руки приступили к массированию головы, и в волосах образовалась пена. В голове возникали нескончаемые вопросы: «Зачем? Почему?» И только изредка не понятные ответы: «Я не способна. У меня не получается. Но надо продолжать, надо пробовать, стараться. Но зачем, ведь все равно пусто, все равно одна только ревность. Холодная, мерзкая ревность. Нет, так нельзя. Надо стремиться. И вообще не любя себя нельзя любить других. Так что соберись и выброси эти глупости из головы» - говорила она сама себе. И голова опустилась в воду, смывая пену с волос. Намыленная губка в ее руках, очищала кожу от грязи, скопившейся за день. «Ну почему? Почему я не способна? Что мне мешает? Да нет! Я сама себе мешаю. Закрываюсь в своей раковине, как дурра. Действительно сумасшедшая. И это противное, мерзкое ощущение тошноты, переполняющее меня до всё покрывающей рвоты». Тело окунулось в воду, оставив на ее поверхности пену, которая начала постепенно растворяться. Она сидела в ванне, сложив ноги под собой. «Я больше не могу! Я устала!» Впитавшийся в нее через кожу летний дождь, начал выходить в виде слез, смешиваясь с водой в ванне. От чего она закричала, во всю силу, что могла, переходя на ор. Но так что в тишину ванной комнаты, из открытого рта вырвался только воздух. Зато внутри все клокотало. Голова нырнула в воду лицом вниз, не затыкая носа. Что, в общем-то, не особо помогло. Голова вынырнула, раскидывая с волос брызги. После чего она улеглась в ванне, оставляя на лице искривленное выражение с открытым ртом и нескончаемым летним дождем.
*
Автобус мчался по дороге луж. Сверху на него сыпались листья с деревьев стоящих вдоль его пути. Она сидела одна, по-прежнему уставившись в окно, за которым моросит дождь. В лужах  отражались облака, плывущие по небу. На пустое сиденье, возле нее, сел человек. Его глаза, как и глаза прежних ее сопроводителей, были направлены на ее волосы, закрывающие лицо.
*
Стояло лето. Бабье лето.
За тесным столиком, в ресторане, под звуки скрипки, сидит она. Свет слегка приглушен. Она одна, за столиком, но не в ресторане. Столик накрыт на одну персону. «Я не знаю что такое любовь. Видимо потому что её во мне нет. Есть ревность, суматоха, желание что-то почувствовать, испробовать. А еще я запуталась в себе. И это меня больше пугает. Не знаю с чего начать. Вспоминается стих Марины Цветаевой «… не знаю с чего начать Тем, чем и кончу Моя любовь к вам…». Тут-то все ясно. Тут просто ситуация другая иная. Не говорю, что проще, просто другая. Ждать, искать, или уйти от всего, лечь в поле на берегу шумной реки и слушая её переливы, отбросить всё и не о чем не думать. Ведь ожидание то же изматывает и посильнее поиска. А откуда я взяла, что у меня получится не думать до окончания времен, ну хотя бы моих времен? Может это мне принесет большее мучение? Нет, надо искать, нарываться, пробовать. Как раньше. Стоп. А разве я раньше искала? Нет. Они меня сами находили. А дальше? А дальше я понимала, что не люблю и уходила. С чего это я взяла, что не люблю? С того, что внутри холодно и пусто! Это не повод так думать. Я да же не пыталась полюбить. Ни чего не делала и просто замыкалась в своем пессимизме. Все я решила точно – надо пробовать, ведь обидней ничего  ни делать». Она оглядела своими голубыми глазами здешнюю публику. За тремя столиками сидели влюбленные пары, это было понятно по их виду и по свечам, что горели на середине их столиков, плавно подрагивая огоньками. Справа от неё сидел седовласый мужчина изредка смотрящий на неё. Он сидел за столиком чуть большего размера, чем её, и было ощущение, что он кого-то ждет, но стол был накрыт на одну персону. Слева, повернувшись назад, она увидела молодого человека с густыми черными волосами. Он сидел, с головою погрузившись в меню. Так же здесь был обслуживающий персонал: изредка появляющиеся официанты и официантки, и бармен делающий коктейли за барнной стойкой. «Да. Выбор не велик». Официанты, официантки и седовласый мужчина отпадали сразу, каждый по своей причине. Остался бармен и молодой человек. Лицо последнего скрывалось за меню. «И что, я подойду и скажу можно с вами познакомиться. Он отложит меню в сторону, посмотрит на меня, скажет, можно, я увижу его лицо и скажу, что передумала». Она смотрела  на него и в голове летала мысль: «Вставай и иди, знакомься». «Во всем самое трудное это первые шаги, а дальше всё пойдет легче. Главное помнить, что начало положено и все последующее это не первое. Но я, ни разу первая не знакомилась особенно в ресторане».
- Будете, что-то заказывать? – послышался женский голос.
Она повернулась и увидела перед собой приветливо улыбающуюся официантку.
- Извините, я еще не выбрала – и рука сама потянулась за меню.
- Ни чего страшного. Когда будете готовы, позовите. Приятного вам вечера.
- Спасибо – сказала она и официантка ушла.
Закрыв меню, она повернулась обратно к парню, который в свою очередь проделал то же самое, и его открытое лицо смотрело на неё. «Вставай и подходи к нему». Но из этого вышла лишь легкая неестественная улыбка. И он отвернулся от неё. «Ну, вот я упустила свой шанс». Парень встал из-за стола. К нему подошла девушка, он обнял её и поцеловал. После чего он посадил её за столик и позвал официантку. Юля долго смотрела на них, не отводя взгляда. «Теперь хоть проблема выбора не стоит». Она отвернулась и начала смотреть на бармена. Он стоял и мешал коктейли, подавая их на подносы подходящих официантов. «Надо сесть за барнную стойку попросить что-нибудь выпить и разговориться с ним. Слово за слово и мы познакомимся, подружимся». Подошел официант и бармен поставил ему открытую бутылку вина и фужер. «Ну, вот кто-то сейчас будет пить, а я себе ничего не выбрала». И она взяла меню.
- Извините – послышался мужской голос, это был официант, он ставил фужер и бутылку вина ей на стол – это вино заказал для вас мужчина, сидящий  за тем столиком – и он показал на седовласого мужчину, который сейчас смотрел на неё. Она, слегка улыбаясь, кивнула ему головой. Официант налив в фужер вина, поставил бутылку и ушел. Она взяла фужер, в котором подрагивала красная жидкость и сделала глоток. Терпковато–сладостный привкус, оказавшийся во рту, через мгновение разлился по её нутру. В голове пролетела мысль, и она встала из-за стола, держа в руке фужер.
Она села напротив него.
- Вино вкусное, спасибо вам за него. И вы знаете, я хочу, что бы вы его попробовали – с этими словами она протянула ему фужер. Он сделал глоток и вернул ей бокал, глядя в её  голубые глаза. Она же смотрела в его лицо и видела, как туман собрался в кронах некогда темных деревьев. Солнце алого заката освещает собой синие небо теплых осенних дней. По-которому изредка проплывали серые облака.
- Как вам?
- Действительно вкусное. И я рад, что оно вам понравилось – сказал он, слегка  хрипловатым голосом – я боялся, что вы не примите мой подарок.
- Напрасно. А почему вы его сделали? Ну, этот подарок?
- Я увидел ваш взгляд. Вы с такой грустью во все всматривались, что я решил тем самым поднять вам настроение.
- Но вы ведь меня не знаете и не можете знать, что у меня в нутрии.
- Да. Но я сделал предположение. Мне так показалось. Я ошибся?
- Да – сказала она, покручивая в руке фужер и не отрывая глаз с его лица.
- Извините, я не хотел вас этим обидеть. Чем я могу искупить вину?
- Не стоит. Вы меня не обидели. Скажите вы, наверное, кого-то ждете? Я занимаю место? – спросила она приподнимаясь.
- Нет, что вы, сидите – сказал он, то же встав с места – я никого не жду.
Она осталась сидеть, поставив фужер на стол.
- А почему вы сидите здесь один. Где ваша жена? – спросила она, показывая на обручальное кольцо.
- Я решил отметить здесь что-то вроде годовщины. А жена моя… умерла – сказал он, сжав кулак правой руки и опустив её под стол – уже три года назад – он смотрел ей в глаза, которые потупились после сказанного.
Наступило молчание.
- Надеюсь, вы не будите возрождать на мое предложение составить мне компанию за ужином?
- Нет.
Он позвал официантку и заказал поесть, так же попросил принести с её столика бутылку вина и вещи.
- Вот мы сидим, разговариваем и да же не знаем друг друга. Хочется исправить это недоразумение. Петр Алексеевич – сказал он, протянув ей руку – можно просто Петр или Петя.
- Юля – руки соприкоснулись над столом. Он приподнялся и поцеловал её руку. – Но я буду звать вас Петр Алексеевич.
- Как вам угодно. Юля…
Теплый осенний день перешел в ночь. Их лица щекотала осенняя паутина, а они неспешно прогуливались по тротуару.
- Вы не боитесь идти со мной? – спросил он, поглядывая на неё.
- Странно, но нет – ответила она, глядя на свои ноги, перемещающиеся в ночи – Я испытывала страх при первом шаге, когда вы угостили меня вином. Тогда я, судорожно дрожа, решила подсесть к вам. А теперь? Теперь, мне спокойно и можно сказать уютно.
- Знаете, я был поражен вашей решительностью в тот миг, когда вы подсели  ко мне, я даже испугался, не зная, что от вас ждать. Я думал, вы выльете на меня тот бокал вина, что держали в руке. Знаете, хотя я и был женат, и любил свою жену, как я думал, но детей у нас не было. А сейчас я иду с вами, и мне кажется, что я знаком с тобой, Юля, долгое время. Это так странно.
- Мне хочется кое-что сказать вам. Но я не знаю как… с чего начать. Я всю жизнь жила без отца, он бросил мою мать, когда узнал, что она беременна, поэтому я ни когда не видела его, да и не хотела видеть. Нет, я не держала, и не держу на него злобы, вовсе нет. Просто не было желания увидеть. И я не знаю, что значит иметь отца. Но  с вами мне хорошо.
Они не спеша шли по шуршащей дороге листвы, и разговоры продолжались в не принужденной форме. Воздух пронзал солоноватый привкус, несущийся на ветру моря.
- Можно ли вернуть любовь? – спросила она, оборвав тем самым начавшийся прежде разговор.
- Она всегда с нами, она в нас и мы её ни когда не теряем. Она ни куда не уходит, мы просто забываем про неё, бросаем её из своего внимания и из-за этого она обижается на нас и прячется в потаенных местах души, а когда мы якобы пытаемся её вернуть или найти, то она скрывается от нас за масками ревности, желания собственности, желания иметь, обладать и в результате не находим, то чего по истине желаем, от чего начинаем нервничать, возмущаться, злится, проклинать как себя, так и других. От этих чувств, любовь внутри нас становится маленькой и начинает плакать, вызывая у нас колющее чувство.
- И что же тогда делать?
- Не знаю. Возможно, верить в себя и свою любовь? Любовь кормится верой. И нужно не забывать об этом, а предоставлять пищу.
Прогулка закончилась их возвращением на прежнее место, к ресторану. Они сели в его машину и поехали. Она уставшая от долгого дня и опьяненная вечером, улеглась комочком на заднем сиденье. Теплота коротких осенних дней закончилась, и наступили дожди. Всю теплоту они потратили на прогулки, в которых она, не переставая, задавала вопросы, а он покорно, как мог, отвечал. В дни дождей кардинальных изменений не наблюдалось, они всё так же продолжали быть вместе, находились темы для разговора, всё было по-прежнему, только в его теплой, уютной квартире и дожди за окном. «Я не знаю. Всё хорошо. Как-то чрезвычайно хорошо, что, аж не по себе становится. Я чувствую к нему привязанность, и так же чувствую ответную привязанность с его стороны. Хотя привязанность как-то пугающе звучит, лучшее слово симпатия, оно мягче и тоньше. А привязанность сжимает рамки, вызывая страх за себя. За окном дожди, а мне тепло, правда, тепло, рядом с ним».
«Моя жизнь продолжала течь обычным ходом, с одним лишь исключением, в ней появился уголок надежды на лучшее, пристанище в которое я уходила с головой. С ним мне было спокойно и тепло, хотя мне до сих пор закрадываются в голову мысли, что это тепло исходило исключительно от осенних дней, которые быстро, без остатка раздаривают свое тепло. Но все же это ошибочно. В наших отношениях нет ни чего не постыдного в связи с разницей в возрасте. Вечерние встречи – разговоры на разные темы. Зачастую вечер затягивался до ночи и мы ехали к нему домой, как в первый раз. Там разговор или продолжался, или же заканчивался во сне. Большее удовольствие приносили молчаливые разговоры. Когда  оба мы заканчивали говорить и принимались за разные дела, на первый взгляд совершенно не соприкасаясь друг с другом, будь-то читка книги, которых у него было огромное количество, просмотр телевизора, уборка или просто молчаливо сидение в кресле, в этот момент, в этом молчании происходил удивительный, неповторимый диалог. Он не подается объяснению. Но я попробую. В миг, когда обоюдная тишина приносит не раздражение, не неловкость, а умиротворение, гармонию и счастье. В его доме, для  меня, чувствовалась защищенность и комфорт. Но как всегда есть маленькая, но портящая общую идиллию. Хотя возможно это всего лишь мои очередные бредни. Одна часть интерьера его дома раздражала меня, с каждым днем пребывания у него, с неистовой силой. Огромнее количество фотографий его умершей жены вызывало во мне неимоверный гнев, который я всячески сдерживала в себе. Все стены были увешены ими, от чего я, первоначально, испытывала страх, ощущала дискомфорт, а после сама не знаю почему, возможно от того, что он был всегда рядом и тем самым отвлекал меня от мыслей о его жене, тем более он ни разу не заговорил со мной о ней, ну так вот после дискомфорт исчез, преобразившись в свою противоположность – комфорт, а вот со страхом произошло иное, он превратился в гнев, мне просто надоело бояться. Бояться призраков его прошлой жизни. Мне хватало страху от собственных фантомов, с которыми я не могу справиться, по этому я решила побороть чужих, не мешающих моему существованию. При всем выше сказанном я задавала себе постоянный вопрос: «А люблю ли я его?», ответ приходил моментально жестким и решительным  - «да», а после этого крика – тишина. Она обволакивает собой все твои части тела, в плотную прислоняясь к коже, от чего на той возникают постоянные раздражения, элементарные, мельчайшие доставляют неимоверный диссонанс в каждой клеточки твоего организма, души. И всё от какой то тишины. Я прихожу к мнению, что эта тишина не плод внешнего мира окружающего меня, а сущность моих внутренних дуновений из чего исходят все мои чувства, внешние действия и я в целом.»
Сегодня в небе стояла серая пелена тишины, наполняя собой предвкушением тайн и загадок. В воздухе летал запах мокрой листвы, пытаясь проникнуть в окна домов. Она провела весь этот день у него, в месте с ним. Оставшись вечером прошлого дня у него, она не ушла домой утром, а осталась у него.
«Я ни когда не любила его!» Пронеслось в осенних ударах дождя. Мокрые крыши домов упираются в серое небо, которое смачивает своей усталостью все в округе. Город прибывает в продолжительном сне, идущем покуда не закончится дождь. Размеренные серые краски легли ровным слоем на поверхность городского небосвода, и отражаются в лужах дорог. Запах мокрой земли смешался с листвой, которая отжила свое и прибывает у ног своих прародителей. Мокрые чайки изредка взмывают в небо; на просторы морей в поисках еды. Ветер у моря с большей силой играет с водой, вспенивая ее, и выбрасывая на поверхность берега. Эти дни тянутся значительно дольше, не взирая на то, что она не одна, а в обществе интересного во всех отношениях мужчины. Много дней провели они в доме, всё время друг с другом. А сейчас она решила прогуляться, не взирая на не погоду, и он поддался её прихоти, как всегда это происходит, не пытаясь отговорить ее возможностью промокнуть, замерзнуть и как следствие – простудится. Он поддался ее прихоти, будто сам того желал, вообразив это своей личной идеей. Понимая всю вредность данной погоды, они взяли по зонту: он – черный, классический, мужской, с коричневой, загнутой ручкой; она – женско-осенний с воспоминаниями о прошедшем лете в зеленоватом оттенке зонта. По сравнению с летним, этот дождь был долгий, мелкий и холодный, от попаданий которого на кожу, возникала россыпь мурашек. От чего она решила спрятать высунутую руку обратно под зонт. Они шли молчаливой не спешной походкой под аккомпанемент идущего дождя и изредка проезжающих машин по мокрой дороге. Она думала, что следует убежать, бросить зонт и умчаться далеко отсюда, что бы он устремился за ней, крича: «Постой!», а она продолжала б бежать, не оглядываясь да же по сторонам, не то, что назад. Но возникал вопрос: «Куда?» Ответа не находилось. В голове мелькали обрывки песен все возможных жанров и настроений, а ответа не было. Их зонты двигались как одно целое, изредка соприкасаясь краями, от чего происходил удар.  «А может не стоит убегать? Пусть идет всё как есть.» Их молчаливая прогулка приближалась к берегу моря. От его дома до моря не большое расстояние, которое можно проехать на машине за двадцать минут, при хороших обстоятельствах. Но они шли, и притом медленно сами не замечая прошедшего времени. С моря подул холодный пронзающий ветер, неся на себе еще и мелкие капли дождя, от чего он становится еще невыносимее. Чаек уже не было. Они ступили на каменный берег и приостановились от сильного ветра. Черные волосы развивались на ветру. Она зажмурила свои голубые глаза и продолжила путь, он же на несколько секунд замялся, но всё же последовал за ней, от чего их зонты потеряли единую форму. Она, прикрываясь своим зонтом и щуря глаза, продолжала двигаться по берегу, против ветра. Он же подрожал ей частично и шел рядом. Она шла медленно, преодолевая каждый шаг. Но в скорее не выдержала. «Пусто!» - заорал голос внутри её мыслей, от чего она выбросила из рук зонт и обняла его, прижимаясь всем телом всем телом, пряча лицо в его груди и пытаясь спастись от холода. Он же усмехнулся и, продолжая улыбаться,  повернулся спиной к ветру. Её зонт летел на ветру, ударяясь о камни, а после скрылся в морских далях, уносясь вслед за ветром.
- Пошли домой – прошептала она.
Его библиотека восхищала её до безумства. Целая комната была переделана специально для неё, вдоль всех стен стояли книжные полки, закрытые стеклянными дверями, они упирались собой в потолок. Окон в комнате не было, то единственное, что изначально существовало, было заделано кирпичами, и на его месте водрузился шкаф. Посередине комнаты стоял роскошный деревянный стол, возле которого были расставлены стулья, всё это было цвета темного ореха, и местами с потертостями под старину. На столе располагались светильники, для удобного чтения. Но её излюбленным местом здесь было кресло, стоящее  с края комнаты, а рядом с ним стоял напольный светильник. Она любила брать перво попавшуюся книгу, садится в это кресло и начинать читать не с начала и не с конца, а там где откроет рука.
Взяв книгу обеими руками,  она села в кресло. Прислонив край книги к губам и носу, она закрыла глаза и вдыхала её слегка пыльный запах. А после открыла книгу и начала читать там, где упал её взгляд: «… Через несколько сот лет после описанных событий на берегах Каспийского моря были пойманы две черепахи, на спинах которых было что-то написано. Это были письма любящих друг друга мужчины и женщины. Черепахи всегда были вместе, и послания влюбленных на них можно было прочесть. Мужчина писал:
«Ты похожа на ту девушку, которая подолгу спала по утрам, а когда вышла замуж в соседнее село и впервые должна бала встать рано, увидела иней на полях и сказала свекрови: «В нашем селе такого не было!» Так же как и она, ты думаешь, что на свете нет любви, потому что ты никогда не просыпалась так рано, чтобы с ней встретится, хотя она каждое утро приходила во время…»
Письмо женщины было короче, всего несколько слов:
«Моя родина – тишина, моя пища – молчание. Я сижу в своем имени, как гребец в лодке. Не могу заснуть, так тебя ненавижу»…» После она посмотрела на обложку и прочла  следующее: «Милорад Павич «Хазарский словарь»».
Она сидела у окна и ни чего не видела, лишь ощущала холод через стекло, стоящий на осенней улице. Дожди давно прекратились, и серое небо побелело. Самую малость. А из-под кожи веяло теплом. Она все, так же как и предыдущие дни осени, прибывала в тепле его дома, всю осень, начиная с их знакомства, она была здесь и чувствовала себя как дома, хотя истинный дом она позабыла.  Она прислонила руку ладонью к стеклу, тепло под кожей вступило в борьбу с холодом стекла и обжигало кожу руки.
«Я не ощущаю любви, ни только от другого субъекта, направленную на меня как на объект своей любви, но я так же не ощущаю ее в себе, не ощущаю ее волн идущих от меня к другим людям, которые располагаются в окружении меня, и это самое печальное в моем существовании. Я не испытываю любви к ближним своим, а так же не питаю привязанности к дальним. Что такое любовь? Я не могу ответить на этот вопрос, ибо не сталкивалась с ней. Я даже не имею права задавать  этот вопрос. Не имея любви - ты ничто. Верно, сказано. Во мне есть желчь, вырывающаяся в беспочвенной агрессии и ревности к любым людям, с которыми я даже не знакома, меня с ними ни чего не связывает. Это всё так тонко, не уловимо уметь мыслить, чувствовать. Чувствовать доброту к людям - этому надо учиться, учиться  всю жизнь и если тебе повезет, то ты придешь к истиной цели. Проявить сострадание – это, в наше время, не померенный труд, сочувствие к другому не к себе, а к ближнему, рядом находящемуся человеку это мучительно, как будто перешагиваешь через свое прогнившее тело, перешагнуть очень боязно и мучительно, хочется развернуться и уйти на за, где ни кто тебе не будет мешать, от этого всего ты замыкаешься в себе и начинаешь вести жизнь отшельника. Но как только тебе дается шанс провести время в компании, то ты как волчица смотришь в лес и оскаливаешься на прохожих в надежде защитить свое дитя – то, что ты создала своим малым существованием. Здесь все связано,  скомкано в плотный клубок – потяни за одно, пойдет другое. Если же чего-то нет, все остальное теряет свою значимость, растворяется в пустоте. Нет. Так нельзя!» Она ударила своим кулачком по оконному стеклу, и тот задребезжал.
Он заглянул в комнату и улыбающийся произнес:
- Юль, пойдем ужинать. Всё готово.
Она повернулась к нему и, не убирая руки со стекла, кивнула в ответ.
На столе был накрыт ужин, располагающий к приятной душевной обстановки. Накрытая белая скатерть задавала торжественную основу вечеру. Она уселась за стол, продолжая  прибывать в своих размышлениях. Портрет Светланы Алексеевны висевший на одной из стен столовой имел особенность смотреть за всеми обитателями данного места, где бы они не находились. Бутылка красного вина разлита по фужерам и ужин начался. Она вкушала терпкий аромат вина и любовалась его янтарно-красным тонном на стенках широкого фужера.
- Петр Алексеевич, фужеры вина напоминают собой широкие, красные озера. Для чего они такие бескрайние? – он посмотрел на нее, делающую глоток, тем самым, выдержав паузу.
- Красное вино имеет смесь двоякого вкуса. Оно сочетает в себе как и приятный, сладостные аромат, так и горечь, без нее ни куда. Одно подчеркивает другое, выдвигая себя на первый план, этим вино и славится. Но так как мы в вине, как и во всем другом, любим сладость, как проявление всего лучшего на земле, то мы даем ему возможность настояться на воздухе. Красное вино должно надышаться, это как рождение ребенка, начинающего кричать после первого вздоха. Ты можешь увидеть, как плачет вино, внимательно присмотревшись к стенкам фужера. Небольшие дорожки, стекающие в океан. – Она оторвалась от еды и начала на свету рассматривать фужер, закрыв один глаз, а после всё выпила до последней капли. Он снова разлил вино. – Чем дольше он будет соприкасаться с кислородом – дышать, тем насыщенней получается вкус вина, из-за этого бутылку вина не закрывают пробкой после открытия, и еще принято как бы размешивать вино в фужере…
- А белое вино так же соединяется с кислородом?
- Нет. Белое наоборот приятно своей горчинкой, поэтому ему противопоказано соединение с кислородом и его разливают по узким фужерам.
Вино было выпито.
После ужина  он сидел на диване почитывая газету, а она лежала, рядом положив свою голову ему на колени. В зале играла музыка Шопена. Легкая юбка, черного цвета, расходилась от талии в колокольно-образной форме, спускалась до колен, ноги покрывали чулки телесного цвета, слегка поблескивая в электрическом свете. На верхнюю часть тела была одета облагающая черная кофта с длинными рукавами и средним декольте. Она села, поджав ноги под себя. «Не хорошо…» неслись мысли у неё в голове. Кровь накипала, заставляя сердце стучать сильнее, от чего в ушах гудело. Она глядела в окно и много раз  сглатывала, стараясь, избавится от гула. Взгляд не отрывался от окна.
- Ты мне очень дорог – вдруг произнесла она.
- Ты мне тоже – сказал он, продолжая читать газету. Она встала и подошла к окну. Проводя пальцем по стеклу, собрала капельки воды, возникшие от разницы температур, а после мокрым пальцем коснулась своей шеи. Открыла форточку. С улицы повело прохладой, и крик чаек залетел в комнату. Он продолжал сидеть, делая вид читающего человека, поглядывая из-за края газеты на её действия. Она же закрыв глаза, впитывала в себя осенний запах промокших листьев и чувствовала кожей легкий ветерок. Не задумываясь, она коснулась, ладонью правой руки, стекла и провела ею по поверхности. Раздался скрип. Рука стала мокрой и холодной.
Шопен, Ноктюрн номер 21. Мелодично укачивающие и дребезжащие нотки фортепьяно, куда-то далеко уносили слушателя. Создавая тревогу только где-то в потаенных глубинах нутра.
Подойдя к нему сзади, она провела мокрой рукой по его лицу, останавливаясь на каждых выступах. С губ рука последовала в право по шершавой щетине. И прощупывая кончиками пальцев, его губы.
- Юля – проговорил он, но тут же её рука снова закрыла ему рот.
- Ни чего не говори. Прошу тебя – сказала она.
Она обошла его, убрала из рук его, газету в сторону и села ему на колени. Схватив его голову руками, она поцеловала его и прижалась грудью к его груди. Он же схватил ее за лопатки. Мелодичная музыка Шопена сливалась с криками чаек за окном, гул в ее ушах прошел. Продолжая целовать его, ее руки спустились ему на грудь, а после заскользили дальше вниз. Он схватил ее за плечи и отстранил от себя.
- Нет Юль, не надо – сказал он, глядя ей в голубые глаза – Не стоит.
Она, глядя на него, улыбнулась уголками губ и понимающе закивала головой. Села рядом с ним. Музыка прекратила играть, лишь крик чаек доносился до них. «Извини» - повторялось у неё в голове, и она покачивала головой, продолжая улыбаться. Она медленно встала, и как ни в чем не бывало, пошла, закрывать окно, разглаживая, поправляя и собирая в пучок свои волосы. Он же пошел менять диск. Закрыв окно, она, спросила его, будет ли он кофе, на что он ответил положительно.  Через некоторое время, после того как она отправилась на кухню, раздался звук закрывающейся двери.
Выйдя на улицу и не заметив тумана, что сгустился по всем улицам, она захотела побежать и побежала, не видя, что у нее встает перед глазами, лишь изредка разбирая, что попадает под ноги. Бежала она не долго, а, остановившись,  тяжело дышала. Отдышавшись, она посмотрела вокруг себя и ни чего не увидела кроме  густого, нависшего тумана и, испугавшись от незнания, где находится, присела на корточки, испачкав край юбки, и закрыв лицо руками. Раздался шум капающей воды, но дождя не было и она хоть, и хотела плакать, все же сдерживала себя. За нее плакали деревья, на которых скапливалась вода от густого тумана. Вода падала с мокрых потемневших веток прямо на облетевшую листву, создавая шорох. Ей стало холодно. Послышался его голос с криком «Юля!», от чего она даже не пошевелилась. Вскоре, отыскав ее с помощью фонарика, он подошел к ней и обнял ее.
-- Эх, ты, глупенькая – проговорил он добродушным голосом.
- Вы любили свою жену? – спросила она, уткнувшись ему в грудь.
- Раньше, когда она была жива, я думал и считал, что люблю ее. Хотя она частенько упрекала меня в обратном. Постоянно кричала мне, что я не люблю ее. Я же удивлялся на это... Сердился. Всячески пытался доказать ей свою любовь, переубедить ее в ложных выводах. Но ни чего из этого не выходило, она настаивала на своем. Ни чего не хочу сказать о ней плохого, но она… изменяла мне, а я не ревновал ее и прощал ей все измены. Что удивительно, я ни разу  не изменил ей, даже в отместку из злобы. Нет, я не хочу сказать, что я такой святой, вовсе нет, я очень часто помышлял об этом, несколько раз даже был близок к этому, но что-то  меня останавливало на начальных этапах, сам не могу понять, что, возможно моя не решительность или что-то в этом роде. А в мыслях я конечно изменял ей и очень часто, исключительно на почве злости. Но не более того. Что в принципе не говорит в пользу моего оправдания перед ней. Я и не хочу оправдываться не перед ней, не перед тобой. Тем более, сейчас, когда много воды утекло. Потом уже выяснилось, что у нее рак мозга от чего и были все эти утверждения и поступки.  Но она всё так же, не переставая, продолжала вбивать в мою голову, в мое сознание мысль, что я не люблю ее. На что в последствии в связи с обстоятельствами я старался не обращать внимания, хотя это было трудно. Я заботился о ней по мере возможностей. Перед смертью она попросила меня нагнуться перед ней, что я и сделал. После она поцеловала меня в нос и, улыбнувшись, тихо произнесла: «А ты меня не любишь», глаза ее в этот момент сверкали, а у меня в ответ вырвалась такая же глупая улыбка и ни чего больше, ни слова, ни звука, ни мысли. И тут же резко лицо ее скривилось, так что ее было не узнать, а глаза потеряли жизнь и вместе с тем отблеск разума. Через несколько минут она умерла. Во время похорон, а так же и после них меня не покидала мысль: «Как так, что я не люблю ее?»Я не мог этого понять и не хотел понимать утишая себя в обратном. Что удивительно, ни разу до ее смерти мне не приходила мысль, что она не любит меня. Её любовь ко мне была неоспорима. После ее смерти я злился на нее, что не доставляло мне удовольствия, а даже выбивало из колеи, я не мог ни чего делать, ни о чем думать кроме этого, я даже проклинал её, ненавидел, после ненавидел себя, за то, что ненавижу ее. А потом в один момент – устал, напился, плюнул и согласился с ней, что не люблю ее. С этим согласием в мою душу пришло спокойствие, я простил ее, покаялся перед ней, то есть перед ее могилой. И все. Хотя… Хотя еще через некоторое время, а точнее через два года после ее смерти, сидя бессонную ночь в тишине своей квартиры я отчетливо понял, что люблю ее, точнее сказать, в этот момент я полюбил ее. Как бы это странно не звучало, но это так. Помнишь в тот день, когда мы с тобой познакомились, я сказал, что у меня некая годовщина? В тот день исполнился год, как я ее полюбил. Ты, возможно, задаешься вопросом, почему я тебе все это рассказал? Я не знаю. Но мне кажется, тебе это поможет. Я вижу, что ты всеми силами пытаешься полюбить: «Ты всегда любишь». И еще, ты должна полюбить себя, это в первую очередь.
Она прислонилась ухом к его груди и слышала сердцебиение, которое не лгало, вторя словам.
- Любя ее – продолжал он, это не значить, что я не люблю тебя. Вовсе нет. Люблю. Как дочь, которой у меня ни когда не было и вряд ли будет.
- Я тоже тебя люблю – сказала она, прижавшись к нему крепче – Папа….
Они стояли в тумане, а деревья так же плакали.
На следующий день, белые хлопья первого снега легли на остатки зеленой травы.
*
Она ехала в автобусе. Колеса прижимали к земле хлопья снега. Сиденье рядом с ней пустовало. Окна автобуса покрылись инеем, в них она видела свое отраженье: голубое небо глаз было наполнено солнечным светом, белый снег отражал этот свет, ослепляя проходящих, черные крылья ночной птицы периодически закрывали собой небо, выводя на небосклон яркую луну, чей свет поигрывал на снегу. Поверх ночного неба расположились изящные, тонкие ветви дерева, черного цвета, они дугообразно склонялись над ним. Так же на снегу было пролито алое вино, чей вкус одурманивал всех. Она улыбнулась своему отражению и достала из сумки половинку очищенного от кожуры апельсина. В начале она аккуратно, при помощи своих ногтей, снимала тонкую пленку кожицы апельсина, освобождая на поверхность сочную мякоть, а после аккуратно съедала ее.
«Думаю еще рано выходить из автобуса, буду ехать до конечной станции. Это лучше чем сидеть в бутылке».