Рассказ Корни

Владимир Флеккель
                Корни…

     Вы когда-нибудь держали в руках собачью родословную? Занимательный документ, сообщающий вам сведения о родственниках этих замечательных созданий вплоть до четвертого колена. Можно получить сведения и более глубокие. Движение по ветвям генеалогического дерева собаки целиком и полностью зависит только от вашей усидчивости и работоспособности.
     А как глубоко можно продвинуться по дереву собственной семьи? Уверяю, что, скорее всего, ваши усилия остановятся на уровне бабушки и дедушки. Редко, кому удается сделать шаг - другой дальше, они просто счастливчики!
     В катаклизмах социальных потрясений, чумных, оспенных и гриппозных морах, средневековых пожарах и регулярных войнах, сотрясавших континенты с регулярностью, достойной лучшего применения, исчезали с лица земли люди, селения, города, страны. Чего уж тут скорбеть о документах и церковных книгах. Революционные вожди и предводители государственных переворотов вообще считали, что историю с этого счастливого момента следует писать с чистого листа, и все, что тому предшествовало, не имело никакой ценности. О какой памяти могла идти речь в такой вакханалии, кто сохранял родословные простых людей, когда в пламени исторических событий сгорали летописи держав и империй. Господи, да самим бы уцелеть! Спасибо и на том, что помним бабушек и дедушек.
     С моими предками дело обстоит не лучше. О пращурах даже не слышал ничего, мало чего знаю и о бабушках, а вот о дедушках кое-что мне рассказывали родители, и память это бережно сохранила. Почему я решил написать об этом? Наверное, потому, что считаю правильным посадить первый саженец этого необходимого каждому из нас дерева. Быть может, когда-нибудь моя дочь или внук добавят туда что-нибудь, и оно слегка разрастется. Ведь больших усилий для этого не требуется. Всего-то рассказать ребенку, кем была его бабушка, и чем был славен пращур.
     Родители моей мамы большую часть жизни прожили в Астрахани, имели свой дом, в котором вырастили пятерых детей: четырех девочек и мальчика. Родить и поставить на ноги такое количество детей – это уже дорого стоит. В «проклятое царское время» женщины не были задействованы наравне с мужчинами в непосильном труде на строительстве дорог или железнодорожных путей и, если позволял семейный бюджет, основное свое время посвящали дому, хозяйству, семье. Искать, какие лавры были бабушкой завоеваны на поприще общественно-полезного труда, не имело никакого смысла. Вырастить здоровыми, обиходить, обучить, поставить на ноги и выпустить в большой свет всех своих питомцев,- что может быть более значимым и полезным для общества.
     Будучи маленьким, я со всеми своими тетками и дядькой был знаком. Хорошо запомнил то, что у всех теток были очень красивые лица, просто красавицы. Их мама, моя бабушка Маша, была человек крутой и решительный. Своих детей она пыталась держать в строгости. Насколько это ей удавалось, сейчас сказать не могу, но, судя по тому, как быстро сестры поняли силу своего обаяния, бабушкины усилия должным коэффициентом полезного действия не обладали. Быть может, тщетность таких попыток и привела к тому, что всю оставшуюся жизнь она потратила на то, чтобы постоянно сталкивать своих детей лбами. Вероятно, она справедливо считала, что в боях скорее куются и закаляются необходимые для жизни черты характера.
     Не знаю, но факт остается фактом, и сколько себя помню, мои тетки, и мама в том числе, постоянно находились в состоянии перманентной войны, заключая и перезаключая сепаратный мир одна с другой, в зависимости от того, на каком фронте в этот момент происходили особенно активные боевые действия. Бабушка зорко следила, в какую сторону склоняется чаша весов, и периодически подливала масло в огонь сражений, не давая им затихать. Будучи уже в годах, она периодически жила то у одной дочери, то у другой. Естественно, что штаб главнокомандующего на этот период перемещался в этот дом.
     Моя мама была самой младшей в семье, следовательно, и самой любимой. Правда, это не мешало бабушке и ее вовлекать в семейные битвы. Именно в нашей семье провела свои последние годы бабушка. Вместе с ней я оставался в Москве в военное лихолетье, когда мои родители ушли на фронт, и с ней мы встречали счастливый день Победы.
     Мамин отец, мой дедушка Володя, в честь которого и я получил свое имя, всю свою жизнь проработал на Астраханских рыболовных промыслах, достигнув высокого звания: мастер-уборщик рыбы. Когда я первый раз это услышал, то решил, что мой дед возглавлял бригаду уборщиков помещений, где после выгрузки и разделки рыбы было очень грязно. Но оказалось, что это не совсем так, вернее, совсем не так. Звание «мастер-уборщик рыбы» присваивалось только очень опытному человеку в рыбном деле. Он встречал рыболовецкие ватаги на причале, осматривал улов и распоряжался, куда что направить: в засолку, копчение, мелкую разделку, продажу местным предпринимателям, на экспорт. А самое главное, только он распоряжался технологическим процессом приготовления всех видов осетровой икры. Применяя современную терминологию, дедушка Володя был главным технологом промысла.
     Своих внуков он очень любил и по-своему, в отличие от строгой бабушки, баловал. Мой двоюродный брат Витя, старше меня на добрый десяток лет, помнит и лицо деда Володи и руки, усаживающие его на колени и дающие пробовать свежеприготовленную икру.
   - Ну-ка давай решим, готова ли. Пробуй!
     Брат брал в рот немного икры и закрывал, как дедушка, глаза:
   - Готова, готова, давай кушать!
   - Нет, не дошла,- смеясь, говорил дед,- не усолела, должна полежать еще в тузлуке пару часов.
     Я не помню ни лица дедушки Володи, ни его рук. Ничего не помню. Но пусть останется хоть то, что сохранила память других людей. Человек он был тихий, спокойный и покладистый. Бабушка Маша веревки из него вила, постоянно помыкала и прикрикивала. Думается, такая «благожелательная» домашняя обстановка не могла не сказаться на продолжительности жизни моего деда. Не будучи еще старым человеком, он тихо скончался от сердечного приступа.
     Я же, перечитывая сейчас эти строки, испытываю не то, чтобы стыд, а какую-то неловкость за то, что о хорошем человеке не нашлось, что рассказать, более одного абзаца. Но честное слово, я больше ничего не знаю, людей, что-то помнящих, уже нет, а выдумывать не хочу.
     С родителями моего отца тоже не все гладко. Свою бабушку Басю я не помню совершенно, знаю только, что это была маленькая тихая женщина, вырастившая четырех детей и всю жизнь занимавшаяся домашним хозяйством. Последнее у них было довольно обширное: большой дом, подворье с подсобными помещениями и жестяная мастерская, где с утра до ночи мой дед Борис тюкал молоточком по металлу.
     Была у бабушки святая святых – большой подвал в доме, где хранились стратегические продовольственные товары, закупаемые впрок. Именно такой подвал я представлял, когда в старинной кулинарной книге однажды прочитал: «Если к вам нежданно нагрянули гости, не теряйтесь, пошлите Феклу в подпол, и пусть она принесет оттуда копченый окорок, тушку осетра…». О размерах этого помещения можно судить по тому, как однажды отец, получив от деда три рубля, помчался на базар и договорился с возницей, что тот привезет к дому и перегрузит в подвал воз (!) арбузов.
     Все хозяйские заботы были на плечах бабушки, и она щедро делилась ими со своими детьми, попадавшими под руку. Из всех поручений отец больше всего любил покупать свежий хлеб. Он был по-настоящему свежий, так как отец бежал к пекарне и ждал, когда оттуда выедет хлебный фургон, развозящий продукцию по лавкам, садился на запятки повозки и всю дорогу наслаждался непередаваемо вкусным ароматом только что испеченного хлеба. Надо ли говорить, кому первому доставалась горбушка от принесенного в дом чуда.
     Мастерская деда Бориса, представлявшая собой обыкновенный каменный сарай, не приносила ему какого-то невероятного богатства, но регулярно обеспечивала всю семью куском хлеба. Учитывая географическое расположение ее, высокую степень умения хозяина и постоянную обеспеченность заказами, можно с уверенностью предположить, что иногда на этот хлеб толстым слоем намазывалась черная икра. Среди горожан дед пользовался репутацией добросовестного жестянщика, на слово и работу которого можно было положиться.
     Это были времена, когда посуду при ее порче или износе, не выбрасывали, а несли в ремонт, и дед возвращал к жизни прохудившиеся чайники, погнутые жестяные тазы, подтекающие самовары. Работой в той или иной мере он был обеспечен всегда, и будущее ему рисовалось относительно стабильным.
     О качестве его работы долго могли судить жильцы большой коммунальной квартиры в Царском Селе под Ленинградом, когда для меня, новорожденного, дед собственноручно сделал ванночку для купания и повесил на стену коридора. Сделана она была каким-то особым методом обработки металла, когда детали не спаивают между собой, а очень хитро закручивают, не позволяя, таким образом, воде просачиваться наружу. Это произведение искусства долго служило мне верой и правдой и сгинуло вместе со стариками в блокадном Ленинграде.
     Мастерская деда располагалась рядом с мастерскими таких же, как он мастеровых: шорников, столяров, часовщиков. Все жили в приблизительно одинаковом достатке, зависящем от обеспеченности заказами, высокого профессионализма и желания работать. Зависти к производственным успехам других ни у кого не было, по крайней мере, до поры, до времени. Конечно, в городе были еще жестянщики, но жили они и работали в других районах и «на мозоли» друг другу не наступали.
     Особую статью дедушкиного дохода составляло изготовление круглых, различного размера банок для осетровой икры. Даже сейчас очень редко я встречаю такие, емкостью один - два килограмма, на прилавках очень дорогих магазинов. Он заготовлял их впрок, в период, когда не был загружен работой, зная, что спрос на них будет обязательно во время путины. Однажды, шутя, сделал целую серию банок одна другой меньше, которые, как Матрешки, вставлялись одна в другую. От двух килограммов до нескольких граммов. Для чего? А кто его знает, может, пригодятся когда-нибудь. Как в воду смотрел.
     Качественный скачок в благополучии дедушкиной семьи в лучшую сторону произошел тогда, когда часть астраханских рыбных промыслов взяли в концессию германские предприниматели. Когда они прибыли в Астрахань, к ним в гостиницу пришел дед и спросил, в чем они собираются пускать в продажу икорку у себя в фатерлянде. Быть может, вот эти баночки им подойдут, и положил на стол тот самый комплект. Немцы, среди которых было несколько мастеровых людей, понимающих толк в качественной продукции, были в полном восторге. В конце концов, в контракт был включен специальный пункт, оговаривающий тару для икры и астраханского залома – только дедушкины банки и никой другой! Эта концессия продолжала действовать какое-то время и после революции, когда все летело кувырком, а залом и икорка, аккуратно упакованные в дедушкины банки, регулярно уходили в далекие страны, откуда также регулярно поступали денежки.
     Учитывая возросшие объемы производства, дед привлек к труду мужскую часть семьи полностью. Ребята и раньше работали в мастерской, по два – три часа в день, особенно в периоды заготовок банок, но дедушка этим не злоупотреблял, считал более важным делом – получение детьми образования. От обязательно труда мальчики освобождались только на экзаменационный период. Образование образованием, считал дед Борис, а специальность в руках никому никогда не была в обузу.
     Но всему хорошему неизбежно приходит конец. Промыслы были национализированы, все договоры признаны недействительными, и началось то, что длится почти до сегодняшнего дня – воровство, бездумное истребление рыбы, браконьерство немыслимых масштабов. Казалось бы, что и благополучие семьи деда должно было рухнуть. Ан, нет!
     Во времена расцвета немецкой концессии, дедушке несколько раз приходилось приезжать в Берлин, где он, в свободное время осматривая достопримечательности, обратил внимание на жестяную вращающуюся балеринку, выставленную на витрине одного из магазинов. Он купил ее, принес в отель, разобрал на части и вынул из нее механическое сердце – заводящееся ключиком обычное пружинное устройство. В его голове уже рисовалось дальнейшее новое направление жестяного бизнеса. На следующий день он закупил партию таких пружинных моторчиков и укатил в Астрахань.
     Дома вместе со своими сыновьями, тоже искавшими себе применение в то страшное время, разработали различные варианты заводных детских игрушек из жести. Это были мотоциклисты с колясками, автомашины, балерины, куклы, двигающие ручками и ножками, конные экипажи, берущие препятствия всадники и тому подобное. В обстановке абсолютного товарного голода, при полном отсутствии детских игрушек, продукция дедушкиной мастерской вызвала целый бум в астраханских детских кругах. Детишки в домах ревели в голос, требуя немедленно купить такой же мотоцикл, что они видели в соседнем доме. И никакие объяснения родителей о временных финансовых затруднениях, в расчет не принимались. В конечном итоге мотоцикл, конечно, покупался. Дед, понимавший в какое время все это происходит, условия оплаты принимал в соответствии с положением покупателя. Наверняка, больших капиталов он не нажил, но производство не остановилось, как у многих других, а даже процветало, если можно так выразиться. Ведь прохудившиеся чайники, гнутые тазы и текущие самовары продолжали поступать в ремонт. Новой продукцией в то время торговля не баловала.
     Но время шло, и следовало искать новые пути расширения производства. Рассчитывать на постоянный спрос механической продукции в небольшом городе не приходилось. Страна вступала в период НЭПа, нужны были новые смелые шаги. И они были сделаны.
     Я сейчас не могу точно утверждать, кому первому в этой семье пришла в голову мысль изготавливать «жемчуг». Знал ли кто-то об этой уникальной технологии, получилось это эмпирически или пришли к результату после длительной целенаправленной кропотливой работы, утверждать не берусь. Известно мне лишь одно – после продолжительного кипячения в отваре чешуи рыбы чехонь стеклянные прозрачные шарики превращались в «жемчуг», как свинец в руках талантливого алхимика превращался в золото. Только то золото продать было невозможно, а вот этот «жемчуг» запросто. 
     Единственной проблемой в этом деле было недостаточно стойкое окрашивание, при длительном и энергичном трении жемчужное покрытие исчезало, оголяя наготу голого стекла. Но, как говорится, «Голь на выдумки хитра», и после энергичных экспериментов с примитивными препаратами бытовой химии, был достигнут желаемый результат.
     Отец, как самый младший, самый любимый, самый бестолковый и хуже всех учившийся, снаряжался в Москву и Питер к скупщикам с двумя чемоданами «жемчуга». Там бусы нанизывались на серебряную цепочку и укладывались на бархат красивого футляра. Подпись, рекламирующая товар, гласила: «Бусы. Искусственный жемчуг. Серебро». Все честно. Кто скажет, что жемчуг не искусственный, а цепь не серебряная? Цена была очень доступная.
     В данном случае коммерческий успех достигался, как вы сами понимаете, не столько за счет качества продукции, сколько за счет количества. Последние сомнения у покупателя исчезали при фразе продавца: «Рекомендую, милейший. Фабричная работа». Эти слова оказывали такое же магическое действие, какое сегодня оказывают: «Рекомендую, уважаемый. Ручная работа».
     В результате революции, классовой борьбы, гражданской войны, экономических потрясений, эмиграции за рубеж жителей верхних этажей дореволюционной России и других, не менее весомых причин, людей, хорошо разбирающихся в драгоценных металлах и камнях, в то время было не очень много. Большая масса людей, не имеющая никакого образования, но обладающая хорошими революционными анализами, волею Случая и Судьбы, оказавшиеся на самом верху, тоже хотели приобщиться к прекрасному, украсить себя и своих близких недоступными ранее вещами. Именно такой категории «знатоков изящного» предназначалась дедушкина продукция.
     Обратно в Астрахань, мой отец возвращался с двумя чемоданами денег. Учитывая не очень сложный и трудоемкий процесс изготовления «драгоценных» камней и неуменьшающийся спрос на них в сердце нашей Родины, можно было предположить, что наши жестянщики будут сидеть в теплой ванне долго. Но получилось иначе.
     Все братья в один голос объявили своему отцу, что надо думать о будущем, и пока есть деньги, надо ехать получать высшее образование. Другого, более благоприятного момента может не быть. Дедушка думал не долго и согласился с ними, оговорив для себя одно условие. Этим условием был мой отец, который особой тяги к знаниям не испытывал, поэтому обязан был оставаться и продолжать производить «драгоценности». На том и порешили. Братья разъехались, прекрасно учились, получили образование и в Астрахань больше не вернулись.
     Дедушка с младшим сыном все это время продолжал обеспечивать материальное благополучие семьи, финансово поддерживая и тех ее членов, кто грыз гранит науки далеко от дома. К этому времени мой отец тоже поумнел и понял, что, если не учиться дальше, то навсегда придется остаться работать в этом сарае. А время требовало от молодых знаний. Долгого объяснения с дедом не потребовалось, отец почти моментально получил благословение и укатил в Ленинград на подготовительный курс Военно - Медицинской Академии.
     И он поступил, и начал учиться, но через несколько месяцев был вызван в отдел кадров, обвинен в укрывательстве факта своего нетрудового происхождения и тотчас был отчислен.
     Ларчик открывался просто. Астраханские соседи дедушки, завидуя его постоянному материальному благополучию, которое не смогли нарушить ни время, ни революция, ни войны, ни экономические кризисы, сообщили, куда следует, что в их здоровую трудовую семью затесался обыкновенный мироед, свое богатство наживший на использовании в течение многих лет наемного труда. И не просто наемного, а детского наемного. Тотчас властями были приняты адекватные меры, в результате чего мастерскую закрыли. Никто ни в чем не разбирался, никого не интересовал тот факт, что это были собственные дети мастера, осваивающие специальность и помогавшие своему отцу. Был сигнал, на который оперативно прореагировали. Точка. Вопрос закрыт.
     Печальная весточка от младшего сына из Ленинграда пришла как раз в то время, когда дедушка раздумывал, как жить дальше. Теперь, после получения письма от моего отца, сомнений в последующих шагах у деда не оставалось. Он собрался в Москву к Всесоюзному Старосте – Калинину Михаилу Ивановичу.
     А в это время, чтобы заработать себе на хлеб насущный, мой отец устроился подсобным рабочим на какую-то ленинградскую кондитерскую фабрику. Обязанности не были сложными, но их было много: целый день разгружать прибывавшее на заводской двор сырье и подавать его в цеха, выносить оттуда готовую продукцию и грузить на транспорт, периодически убирать в цехе, мыть и готовить к следующей операции котлы по мере их освобождения. Поскольку последние были достаточно глубокие и вымыть их, стоя рядом на земле, не представлялось возможным, приходилось взбираться на бортики и оттуда обрабатывать стенки.
     Во время одного такого мытья, отец оступился, сделал какое-то нелепое движение, пытаясь удержаться на бортике, и свободно сидевший на голой ноге рабочий ботинок улетел прямо в соседний котел с готовой начинкой для конфет «Рот Фронт». Туда же, в конечном итоге, рухнул и мой отец после тщетных попыток удержать равновесие. Счастье, что начинка уже достаточно остыла, и в цехе уже никого не было – уборка производилась по окончанию смены. Кое-как выбравшись из котла и смахнув обратно налипшую на него сладкую начинку, отец отправился отмываться в душ. Весь этот вечер он названивал своим знакомым и, как бы невзначай, в разговоре рекомендовал им временно не покупать конфеты «Рот Фронт», объясняя это некоторыми сбоями в технологическом процессе. Будущее для отца рисовалось малоинтересным, но сладким.
     Тем временем дедушка Борис приехал в Москву и, как ни странно, был принят Калининым. Он степенно подошел к столу и положил на него свои руки ладонями вверх:
   - Скажи, Михаил Иванович, могут быть такие руки у мироеда?
     Уверен, что нет нужды описывать ладони человека, много десятилетий работавшего с металлом.
   - Нет, это руки рабочего человека.
   - А вот в Астрахани считают иначе, разорили дело, которое кормило всю мою семью, но, самое главное, выгнали младшего сына Сашку из Питерской медицинской академии, куда он поступил самостоятельно, за то, что он сын мироеда.
     Калинин молча взял паспорт деда, куда-то позвонил и приказал:
 - Разыщите в городе Флеккеля Александра Борисовича и сегодня же восстановите в Военно - Медицинской Академии,- положил трубку и повернулся к деду,- Извините. Уверен, что все теперь будет в порядке. Можете спокойно возвращаться в Астрахань. Я туда позвоню тоже.
     Дедушка вернулся домой и лишь только для того, чтобы показать окружающим, кто есть кто, вновь открыл мастерскую. Много заказов принимать он не мог, да, честно говоря, их и не было. Шли тридцатые годы, и промышленность чего-чего, а жестяные тазы и чайники выпускать научилась. Но каждое утро дедушка приходил на работу, и из его мастерской почти целый день были слышны удары молоточка по металлу.
     К тому времени, когда здоровье совершенно не стало позволять ему заниматься любимым делом, приехал мой отец и забрал стариков к себе в Царское Село (Пушкин) под Ленинград. В его квартире они остались доживать свой век, в ней же приняли и смерть. Дедушка Борис и бабушка Бася, следовавшая за своим мужем, как нитка за иголкой, погибли от голода в блокадном Ленинграде в 1942 году и, очень хочется думать, что похоронены где-то в братской могиле.
     Прах моих родителей покоится с прахом моей второй бабушки Маши в Москве в Донском монастыре. Там же есть еще одно пустое местечко. Два месяца назад, будучи в Москве, я навещал их, разговаривал, положил свежие цветы.