Дубинки Штокман хватился сразу же после обеда. Налетел на нас, орёт, брызжет слюной, весь побагровел от злости. Не ожидал он от нас такой откровенной и смелой дерзости.
Кулак его по очереди «приласкал» каждого. Мне, одному из первых, достался огромный «фонарь» под глазом. Мы, сбившись в тесный кружок, утирали кровавые сопли, когда он снова налетел на нас.
Не знаю, по какой догадке, схватил он меня за шиворот, подвёл к горевшей уже куче хвороста и усадил на низкий пень у самого костра. Рядом с пнём в землю ранее был забит кем-то высокий кол и немец, перехватив мои руки по ту сторону кола, связал их верёвкой. Сам сел в стороне, со злорадной улыбкой наблюдая за мной и ребятами.
Выходит, что он «приковал» меня рядом с разгорающимся костром с целью то ли напугать, то ли сломить мою строптивость. Скорее всего это была старая месть, задуманная им ещё во время работ на дороге. Я это хорошо понимал. Злость отчаяния, злость ненависти закипела в моей груди.
- «Ну, что ж ! Посмотрим, кто кого! Пощады просить не буду и слёз моих ты не увидишь! Хоть сожги меня живьём !» - думал я в это время. А за спиной уже вовсю горел валежник. Спину припекало, но страха не было. В глазах ребят видел я испуг и сочувствие, но сознавал, что помочь мне они ничем не могут.
Потянуло запахом горелой ткани. Затрещали волосы на затылке. Левый бок ватника охватило пламенем. Штокман ехидно улыбался. Ещё немного и не вынесу пытки, потеряю сознание.
Немец не выдержал первым. Он сорвался с места и дико заорал на меня. - Хабе дих Вег ! ( Убирайся вон! ) - Вег ! Вег ! Цурюк ! – ( Прочь ! Прочь ! Назад !) Потом налетел на ребят и, указывая им на меня, снова прокричал :
- Вег, демит русиш швайн ! – (Уберите прочь эту русскую свинью !)
Схватив, кто за что, ребята выдернули меня из гудевшего пламени, бросили на землю и загасили ватник. Когда лицо обрызгали водой, я очнулся.Лежу, очухиваюсь. Ребята возмущённо галдят и с нескрываемой злостью посматривают на немца. Он лихорадочно затягивается сигаретой, сидя в стороне.
Три дня мне дали поболеть, а потом сам Штокман пришёл и выгнал на работу. Мать со слезами упрашивала его оставить больного дома, но он и слушать не стал. Даже прикрикнул на мать, выговаривая ей за что-то по-немецки.
Друзья встретили меня восторженно, стали расспрашивать, как себя чувствую, да немец быстро расставил нас по местам и заставил работать.
Обожженный бок болел и ребята, оберегая меня, поручали менее трудную работу. Потом рассказали, что назавтра же Штокман вырезал себе из молодого дубка настоящую дубину и особенно усердствовал, после всего случившегося. В шутку изредка попрекали, что зря, мол, сжёг я резиновую дубинку: она хоть немного была помягче. Немец косился на меня, покрикивал, но дубинкой пока не трогал, всё присматривался.
До наступления зимы продолжались работы по вырубке леса. Вести о партизанском движении всё чаще доходили до нас. Спокойствие и для наших конвоиров кончилось. Всё чаще замечали мы боязливые, настороженные их взгляды в сторону густого подлеска. Штокман тоже опасливо оглядывался по сторонам, прислушивался к нашим разговорам в обеденный перерыв. Иногда безо всякой причины резко оборачивался назад, в нашу сторону, строго вглядывался в наши лица, пытаясь что-то в них прочесть.
Мы догадывались, что они попросту боялись. Боялись не только партизан, но и нас, сорванцов. А было из-за чего. Однажды Миша тайком, даже от нас, принёс с собой горсть поржавевших патронов и незаметно подбросил их в кучу хвороста. Когда во время работы началась стрельба, немцы, ошалев от страха, открыли огонь из всего оружия по лесному массиву.
Разобравшись, что в разгоревшемся хворосте рвались патроны, они остервенело трясли нас, выворачивали все карманы, но ничего не найдя, немного успокоились. Хорошо ещё, что хворост поджёг сам Штокман. Потом, разворошив кострище, они нашли разорванные, ржавые гильзы и решили, что это случайно, оставшиеся от войны, боеприпасы.
Попозже Миша признался нам о своей проделке и мы хвалили его за находчивость. Горячие наши головы начали придумывать разные способы, как похлеще насолить немцам. Но здраво поразмыслив, пришли к выводу, что ещё не готовы к таким действиям. Тогда я понял, что нам нужен опытный советчит, хороший человек, товарищ, которому бы мы доверяли.
Выбор пал на деда Семёна. Из всех, оставшихся в рабочем посёлке мужчин, он всегда понимал нас. И однажды поговорил с ним о наших задумках, планах, спрашивая совета, поморщи.
Дед одобрил наш порыв к действию, но предостерёг от непродуманных, опрометчивых поступков. Посмеялся над тем, как мы напугали немцев, заметив, что больше таких проделок там допускать нельзя. Мы можем сами пострадать и погубить своих родных. Тем более, что после того случая, охрана постоянно за нами следила, а Штокман уже многое понимал по-русски.
Мы договорились, что по важным вопросам наша пятёрка всегда будет советоваться с ним. Дед расспросил меня, как идут работы на нашем участке, как нас охраняют, когда приезжают машины с пленными и охраной за брёвнами. Обо всём я с подробностями описал ему.
Каково же было наше удивление, когда через неделю в самом начале рабочего дня, началось что-то невообразимое. Пришли три тяжёлые машины с пленными и охраной. Только началась погрузка, как раздался взрыв, ружейная и автоматная стрельба. Через минуту всё прекратилось, машины, не загруженные ни одним бревном, быстро уехали в сторону шоссе.
Мы и опомниться не успели, как на мотоцикле примчались трое солдат зондер команды с пулемётом. Только сейчас заметили, что нет с нами нашего Штокмана. Он лежал почти у самой дороги без движения. Позже выяснилось, что он ранен, убиты взрывом гранаты оба немца- пулемётчика, исчезли в неизвестном направлении три машины и двенадцать военнопленных.
Работы в тот день были прекращены. Всех работающих на этом участке по одному заводили к коменданту и допрашивали. Но что мы могли сказать, когда вслед за взрывом все мы попадали на землю, прикрывая голову руками, и лежали так, пока не прекратилась стрельба.
Несколько дней бронетранспортёр и две машины с автоматчиками прочёсывали всю округу, но партизанский след простыл. В пятнадцати километрах от совхоза были обнаружены брошенными три немецкие машины. Дальше начинались леса знаменитого 104 -го участка.
Этот случай нашёл горячий отклик в наших сердцах. Обсуждая вместе происшедшее, мы пришли к выводу, что нужно готовиться к сопротивлению, но как и с чего начать, единого мнения не было. Нужна была помощь старших товарищей.
Ноябрь 2007 г.