Все у них было, у Ерохиных. И квартира была, и собака, и машина, и детей две штуки разного полу... Даже любовь была у них - раньше.
Когда Женька Ерохин маму с папой знакомил со своей невестой, те переглянулись и только плечами пожали: охохонюшки... ничего хорошего не выйдет из этой затеи. Маленькая какая-то, взгляд такой... непонятный взгляд - то ли боится она их, то ли презирает...Папа даже что-то такое сказал Женьке в том смысле, что женишься, мол, прокляну, но как-то несерьезно сказал, как-то мимоходом, и Женька, естественно, на эти слова внимания не обратил.
Ларискины родители тоже не в восторге были от намечавшегося зятя, но слегка уже круглившийся животик дочери красноречиво намекал, что не до жиру как бы... что уж как есть - и хорошо... что, возможно, оно и ничего.
Свадьба была отличная. Родители с обеих сторон расстарались - очень хотелось заткнуть за пояс своих новых родственников, поэтому свадьбу гуляли в неимоверно крутой по тем временам "России", гостей было больше сотни, стол ломился от дефицитных деликатесов. Невеста была очаровательна и невинна в своем белом, с ручной вышивкой серебром, платье, жених - высок и статен, вместе они смотрелись отменно, и, когда они выходили в туалет и шли со своего второго этажа, где был снят отдельный зал, через зал общий, их неизменно сопровождали аплодисментами отдыхающие тут же иностранцы... И даже погода была в этот день замечательная: и солнышко, и дождик небольшой... как бы и поплакала природа и посмеялась, обещая молодым интересную и разнообразную жизнь.
Дома поставили цветы во все имеющиеся ведра и стали жить.
Когда разбирали подарки, Лариска обнаружила среди всяких коробок, коробочек и свертков одну и замерла над ней: сама коробка была темно-темно-синяя, без всякого рисунка, а когда снимали крышку, внутри обнаруживался белоснежный шелк, в котором утопала, царственно и презрительно, королевского, синего с золотом, цвета чашка... и блюдце при ней. Складки белого шелка вызывали смутные ассоциации с богатым гробом, но выглядели роскошно, чашка, подаренная неизвестно кем, покорила Лариску навсегда и стала "символом" ее новой, замужней жизни. Лариска никому не разрешала из нее пить, а сама пила только из нее...
Дочка родилась в мае, и Лариска сразу окунулась в материнство с головой, несмотря на юный свой, практически детский еще, возраст.
Муж Женька то играл в хорошего семьянина, мужа и отца, то сбивался с этой роли и начинал вытворять черт знает что (что, впрочем, совершенно было по возрасту, 22 года, пацан совсем): то вдруг врал, что едет на научную конференцию, а сам с другом срывался в Прибалтику и там, по пьяни и по куражу, попадал в милицию, об этом приходила бумага в институт, Женьку пытались исключить из комсомола, но папа Лариски что-то как-то устроил, и его только отчитали на бюро... то уходил к живущей недалеко бабушка Лариски за яйцами - и пропадал на три дня, а потом являлся виноватый и с пакетом битых яиц в кармане... То просто исчезал куда-то, и Лариска обзванивала друзей, плакала, выгоняла его из дому, а потом привыкла как-то и уже спокойно ложилась спать, когда он не приходил ночевать...
Лариску все жалели и утешали: ничего, годам к тридцати перебесится, успокоится, перестанет взбрыкивать... Лариска ждала - сначала тридцати, потом тридцати пяти... В тридцать пять родила сына, дочка была уже совсем большая, а сыночек, малипусечка, тутусечка, зайчик и крохотулечка, стал светом в окне и единственной отрадой в жизни: Женька пил уже не просыхая, запои могли длиться неделями... работал, да, всегда работал, до такого, чтоб на работу не пойти, не доходило, но пил страшно... Пьяный, становился недобрым и агрессивным, матерился, бросался злыми, ужасными словами - и ее, Лариску, и дочку не щадил... дочка не терпела, отвечала, хлопала дверью, кричала Лариске: "Да сколько же ты этого скота терпеть собираешься?!! Ждешь, пока он нас убивать начнет?!!"
Лариска не знала, чего она ждет... жили и жила... Думала иногда: когда же все пошло не так? Где они с Женькой ошиблись, где свернули не туда? Или изначально не нужно им было... вместе? Пыталась завести роман на стороне - не получилось, почему - и сама не понимала, вроде и мужик подходящий был, и смотрел на нее исключительно влюбленным глазами, и хотелось вроде чего-то - другого, не такого, как с Женькой... а что с Женькой - с Женькой уже ничего и не было...Но - не смогла, не получилось...
Сидела вечерами на кухне, пила чай из своей синей чашки, курила... Женька либо спал тяжелым сном в спальне, либо где-то со своими товарищами по несчастью отсутствовал... и все больше Лариске нравилось вот это - когда он отсутствовал... и сына был спокойней, и дочка не истерила, и сама Лариска могла тихонечко сидеть себе, глядя в книжку или в телевизор, и гладить, не замечая того сама, синюю королевскую чашку, полинявшую, выцветшую, потерявшую блеск и "гламурность"...
Однажды Женька пришел трезвый и мрачный. Молча собрал вещи, зашел на кухню и, глядя куда-то поверх Ларискиной головы, сообщил, что зашился, что пить он бросает, но одновременно с этим бросает и ее, Лариску, ибо она в его новую жизнь никак не вписывается... квартиру оставляет, на детей будет перечислять ежемесячно столько-то тысяч, дочка, если захочет с ним общаться, пусть ему позвонит, а сына будет забирать на выходные...
Лариска только спросила: " Один будешь жить?"
И по его угрюмому молчанию поняла, что нет, не один...
Он ушел, а она сидела и прислушивалась к себе, к своим внутренним ощущениям, ожидая, что вот сейчас проснется в ней обида, ущемленное женское достоинство, ревность, наконец - что ж это, пьяного столько лет на себе тащила, а трезвый другой достался! Ничего. Ничего не было внутри сначала, пустота и вакуум, аж звенит. А потом волной стало нарастать ощущение свободы, как будто плотину прорвало, как будто сняли с нее, Лариски, тяжеленную могильную плиту, которая мешала дышать, и чувствовала Лариска, как расправляются ее легкие для первого после большого перерыва полного вздоха...
+++
Лариска не видела Женьку долго - год... да нет, больше... два года точно... он звонил от подъезда, она одевала сына, спускала его на лифте к машине... Женька из машины не выходил, открывал дверь, перегнувшись через переднее сиденье, сын запрыгивал в салон... Только макушку знакомую и видела Лариска, все еще густые, уже всерьез траченные сединой волосы... Отмечала новую куртку, очки другие... Женька Лариске кивал, не глядя в ее сторону, машина уезжала.
Сын рассказывал об отцовском житье-бытье не много - да Лариска и не спрашивала. Развод дети пережили совершенно безболезненно, дочь даже радовалась, тосковала только собака - вот угораздило же их завести собаку! Старый, полуглухой пудель долго не мог сообразить, что произошло, шел по старой памяти вечером к двери, ложился на коврик-ждал... не мог смириться, не верил... Лариска все ждала тоже, когда Женька спросит о собаке - ведь вместе же покупали и спорили, помнится, до хрипоты, с кем он, пудель, спать будет, на чьей стороне... и Женька кричал: "Я за него сто долларов отдал, это моя собака!", а Лариска отвечала, что это ее мысль была - собаку купить, а значит - и собака ее, Ларискина... Теперь вот присаживалась перед Джеком на корточки и уговаривала его: "Джекуля, миленький, ну не жди, не рви ты душу себе и мне, идем спать..." Двенадцатилетний пудель вздыхал, отворачивался, хмурился, но потом нехотя вставал и шел за Лариской... А Женька так ни разу и не спросил.
Деньги Женька перечислял исправно, так что жить Лариске стало даже легче - можно было даже делать всякие незапланированные покупки... То игрушку сыну, то шапочку дочери...
Когда однажды Лариска зашла по дороге домой в магазин посуды (нужно было купить ковшик), она вовсе не собиралась покупать ничего, кроме пресловутого ковшика. Дочка потом спросила: "Мам, а зачем ты чашку-то эту купила - у нас же чашек полно!" Лариска не знала, что ответить: сказала просто, что захотелось...
Чашка была хороша: большая, удобная, внутри - желтого, медового цвета, сверху - красная... не фарфоровая - керамическая, устойчивая, практичная, не чашка - танк практически... Чай в ней долго не остывал и пах как-то особенно вкусно.
Теперь Лариска пила чай только из нее.
Когда Женька вдруг поднялся вместе с сыном в квартиру, она не была готова совсем... волосы растрепанные, ненакрашенная, из-под короткого халата торчать не побритые ноги...Женька окинул ее взглядом таким - не любила она этот взгляд... спросил: "Чаем-то хоть напоишь бывшего мужа?"
Лариска засуетилась, радуясь, что в холодильнике его любимые котлеты с пюре, быстренько настругала салатик... снова прислушивалась к себе - екнет? не екнет? Женька ел, сначала молчал, потом сказал: "Вкусно ты готовишь, мать... я уж и забыл, когда так ел...". Потом поговорили о дочке, та поступила в институт и загуляла окончательно, Лариска ее и дома-то не каждый день видела, Женька качал головой, говорил "ну как же так, ведь так и по кривой дорожке может же пойти", а Лариска махала в ответ рукой: "А, ничего, справимся... она хорошая девочка!"
Потом поговорили о родителях, о сыне...
Потом - о том, что лето скоро, надо бы вывезти сына на море, паспорт нужно оформлять... еще о чем-то поговорили... что надо бы ремонт, да руки не доходят... что машину новую Женька собрался покупать...
Лариска достала чашки, из шкафчика - зефир и конфеты, порезала лимон...
Налила чай, села, отхлебнула из чашки - и поймала странный, как будто испуганный, как будто ошарашенный взгляд мужа.
" У тебя новая чашка..." - Женька не спросил, он просто констатировал факт...
И в этот момент Лариска все поняла. И засмеялась. Потому что у нее действительно была новая чашка. И жизнь у нее теперь была другая - новая. И ей в этой новой жизни было хорошо. И она поняла, что Женька это понял... и ей стало даже чуточку приятно, что его это так задело...
"Ага! - весело кивнула она головой... - Купила не так давно. Красивая, правда?"
Проводив Женьку и уложив сына спать, Лариска стала убирать со стола и мыть посуду. Ненадолго зависла над новой чашкой, постояла, устремив взгляд в себя, потом поставила ее в сушку.
Там же, в сушке, стояла и старая, синяя... тускло поблескивала истертым своим, умирающим золотом.
Лариска достала ее, долго гладила выпуклый глянцевый бок... Потом отнесла ее в стенку, в большую комнату, и поставила на видном месте - реликвия же, жалко будет, если разобьется...
Засыпая, подумала: "Джекуля, жалко, не дожил... обрадовался бы, наверно... впрочем, может, и хорошо, что не дожил..."
Спала Лариска спокойно и без всяких дурацких снов...