Досужие мысли

Рамиз Асланов
Как бы поздно я не ложился, просыпаюсь  в 6-00. Плюс-минус 10 минут.
Это просто удивительно, как мой организм не желает мириться с тунеядским режимом, который я пытаюсь навязать ему с безвольным упрямством.
Я поворачиваюсь на другой бок и снова закрываю глаза, тщась вызвать из иллюзорного мира Морфея некий неопределенно-манящий образ, улыбнувшийся мне ярко-пунцовыми губами.
Мне это никогда не удается. Я быстро снова впадаю в сон, как в дурной обморок, но снится мне нечто тягостное и уродливое, от чего я просыпаюсь часам к одиннадцати с рвотным комком в горле.

В комнате сырой сумрак, предательски вползший за ночь из открытой форточки. Идет дождь - догадываюсь я. И верно - проходя в ванную, замечаю в квадрате оконной рамы кухни сюрреалистическую композицию в ртутно-серебристых тонах, которая пишется дождем на мутных стеклах. Даже темная зелень далеких тополей, служащая фоном  мерзкой картине, не добавляет радости и смысла этим художествам.

Раньше мне помогала музыка. Я врубал громкость до предела - и пронзительные аккорды начинали вбивать в тело железные шипы, взбадривая меня, как застоявшуюся лошадь - жесткий скребок. Я даже иногда дергался в ритм, изображая нечто вроде гимнастики. Теперь и музыка не помогает.
Не помогает и горячая бурда, которую я вливаю в себя мелкими глотками, морщась от отвращения. Это не кофе. Если это кофе, то я ненавижу кофе.
Лишь выкуренная подряд вторая сигарета  кое-как разгоняет мозги до рабочего состояния - и я начинаю себя осознавать отделенным от этого скользкого серого света за окном и этой шершавой, свалявшейся влажными клочьями, тишины.

Как чувствует себя человек, которому некуда спешить? Отнюдь не беззаботно, если на кредитной карте осталась сумма, которую можно выгрести за одну операцию, а новых поступлений не ожидается.
Но не это меня угнетает, вернее - не только это.
Мне скучно!
Мне скучна жизнь. Это все равно как жить с вечным гриппом - не чувствуя вкуса пищи,  запаха вещей, радости движения, не находя в себе интереса к окружающим.
Я болен скукой.
У меня такое чувство, что все самое важное и интересное, что должно было случиться в моей жизни, уже случилось.
Я проживаю день за днем без ожиданий, без надежд, без опасений и тревог.
Я застрахован равнодушием от побед и неудач, триумфов и катастроф.
Я все меньше живу реальной жизнью и все больше - наблюдениями и раздумьями о ней. Так ученый-книжник размышляет о природе тепла и света, вместо того, чтобы выйти на лужайку и погреться под солнышком.

Но самое отвратительное - пытаться записывать свои мысли и ощущения.
Желание точности возбуждает чувства надуманными страстями, расцвечивает воображаемое ярчайшими красками, наполняет ароматом бумажные цветы фантазии. Сердце стучит сильнее, мышцы напрягаются - и вот оно поймано - мимолетное чувство, наколото, как бабочка, на иголку слова и втиснуто в страницу меж другими словами, чтобы сразу перестать трепетать!..

Да, самые счастливые люди на свете это актеры, а самые несчастные - писатели.
Писатель оживляет фантазию, чтобы тут же умертвить, а актер, оживив, выпускает ее на волю.
Именно поэтому само писательство - процесс столь же чувственный, сколь и болезненный.
 И в конце всегда остается сомнение - смог ли ты достаточно точно препарировать свои чувства, чтобы они когда-нибудь, возможно, вновь ожили для других? Или открывшееся тебе на мгновение чудо так и умрет неразгаданным из-за твоего косноязычия?

Но есть общая беда у всех, кто слишком часто возбуждает свою фантазию - они быстро теряют вкус к жизни, перестают реагировать на реальные краски и звуки.
Наверное, есть все же некий предел способности сохранять удивление, как есть он у наших способностей сохранять остроту зрения, слуха и силу мышц, - некий психологический разрыв, за которым начинается регресс.
Чем больше мы фантазируем, тем меньше в нас тяга  к реальности.
Чем больше думаем о чувствах, тем меньше в них страсти.

Я слишком много думаю. Я думаю постоянно.
Пусть эти мысли глупы, никчемны, пусть они не представляют никакой ценности даже для меня самого, но они меня мучают, мучают своей неотвязностью, своим нескончаемым беспорядком.
О, если бы они хоть раз выстроились в некую сакраментальную фразу, которую я бы мог выбить в своем сердце вечным девизом и с тем успокоиться и перестать думать!
Но в том-то и дело, что все мои мысли достойны лишь того, чтобы их, написав, зачеркнуть, чтобы записать тут же новую мысль и вновь зачеркнуть - и так до бесконечности.
А ведь каждая из них стоит мне усилий!
Каждая из них, в момент обретения, кажется мне самой важной. Я над ней тружусь, я придаю ей подобающую форму, цвет и звучание.

Моя жизнь - мертвые слова, цветы в гербарии, бабочки и птичьи перышки.
Нет любви - есть лишь любование коллекционера.
Нет страсти - есть лишь мучительные сомнения.
Нет озарений - лишь спорадические судороги разума в попытке поймать неуловимое.

Или разум здесь не причем?..

Когда я стою на балконе, вцепившись руками в ограждение, когда разгоняю машину, когда целую женщину…

Хочется уйти во что-то или в кого-то.
Хочется раствориться светом в тумане.
Перестать быть.

Если бы я верил в смерть. Если бы я знал, что она открывает некие двери…
Но смерть…
Смерть это так неопределенно, настолько бесформенно, столь ничтожно!
Смерть - это глупо, наконец.
А если и этого недостаточно - не эстетично.

Я ничуть не дорожу своими чувствами и мыслями - они никчемны, они истрепаны, от них тянет чихать, как от прошлогодней пыли.
Но мое тело - я все еще люблю его. Оно все еще способно чувствовать. Оно самоотверженно отзывается на боль, голод, жару и красоту. В нем столько силы, столько совершенства, что только в нем я и нахожу утешение, когда мой разум в очередной раз обламывается и крошится пылью в попытках пронзить непробиваемость косной жизни.
И вот представить свое совершенное тело куском разлагающейся плоти я просто не могу! Вывороченное наизнанку мясо, раздробленные кости, слипшиеся кишки, распухший слизистый язык…
Бррр!..
Одно то, что сам я не смогу созерцать это, уже утешает.
Но моя фантазия…

Но о чем я?..
Ах, да - я люблю свое тело!
Не подумайте только, что я счастливый обладатель совершенного мужского боди. У меня  образцово заурядное тело - не очень молодое, не очень крепкое, и я даже не могу назвать его стройным из-за его (моей) неисправимой сутулости…
…………………………………………………………………………….
…………………………………………………………………………….

Так о чем я все же пытаюсь говорить? О скуке, которая меня преследует неотвязной тенью последние годы? О смерти и о жизни, которые для меня одинаково нереальны? Об одиночестве? О тайнах письма и еще более загадочных причинах, которые нас побуждают делать орфографические ошибки в поисках безупречной истины?..
Бог знает.
Я просто точу перья. И даже не знаю - пригодятся ли они мне когда-нибудь, или же единственный смысл всей этой мучительно-томительной процедуры в убивании неистребимого времени?
Смысл жизни - в чем он?!!
Жить ради…

Никогда не понимал этого «ради». Разве есть что-либо ценнее самой жизни, чтобы ею можно было ради чего-то жертвовать?
Или так думают только неисправимые эгоисты и циники вроде меня?
Я живу не «ради». Я просто ЖИВУ. Как могу. Как получается. Как начертано судьбой и как угодно небесам, сказал бы я, если бы верил в эту чертову судьбу и если бы мог доверять этим чертовым небесам.
Может быть, от того мне и грустно-скучно?
Но ведь какая-то прелесть даже в этой грустно-скучной жизни все же есть.

А возможно, я просто счастливый человек, которому так мало надо, чтобы чувствовать себя живым - без любимых, без уважаемых, без просто симпатичных?

Я ничего не жду от жизни, и когда она мне - вдруг - что-то подает, как нищему, я доволен, я - довольствуюсь, и - главное - не чувствую при этом никакого унижения.
Это не от недостатка самоуважения и заниженной личностной самооценки.
Это, если хотите, моя философия жизни: не требуй ничего, кроме необходимого, и ничего не отдавай, без чего тебе не обойтись.

Я рад тому, что еще умею радоваться.
Я рад тому, что иной раз могу и поплакать над своим одиночеством - тихо, украдкой, не разделяя эту горькую радость ни с кем.

Вот - прожит еще один день. Ничего не случилось, кроме этих строк.
А что эти строки?
Досужие мысли, наспех начерканные на подвернувшемся клочке бумаге.
Сегодня этот клочок бумаги, спасший мой вечер от оглушительного одиночества, дорог мне: я над ним все еще копошусь, что-то дописываю, что-то зачеркивая, на что-то надеясь, быть может - на последнее откровение, на то, что, наконец-то, нечто снизойдет на меня, осенит, увенчает мои усилия неким феерическим нимбом - пронзительной всеразрешающей фразой, но при этом уже понимаю - напрасно, не дождусь, выскреб до донышка все, что скопилось в душе и в мозгах, и, надо признать, скопил я в этот раз не много.

Завтра эта бумажка ляжет поверху толстой стопки других бумажек - и я буду в последующие дни, иной раз, чертя по квартире одинокие круги, бросать на нее косые взгляды сомнения, возможно даже - возьму в руки и несколько раз придирчиво перечитаю - и вновь уберу подальше, разочарованный.
А через неделю я про нее начисто забуду.
Через неделю, или через месяц, или бог знает когда - когда я вновь нетерпеливо присяду к столу, когда упрусь упрямым взглядом в невинную белизну бумаги, когда закурю, когда оглохну и ослепну и обращусь внутрь себя…

Вот здесь и поставим точку.
Именно точку, а не многоточие.
 Потому что я всегда начинаю сначала: не люблю оглядываться, и не люблю обещать