В конце июля в совхозе уже обосновался немецкий гарнизон - полсотни горластых, нахальных громил - так называемая зондер - команда во главе зондер фюрером полковником Конрадом. С первых же дней немцы начали внедрять свои порядки. Согнав людей на широкий двор, Конрад через переводчика вдалбливал нам правила поведения, азы «немецкой культуры» и требования немецкого командования, состоящих их десятка пунктов:
- за хранение оружия и радиоприёмников - расстрел;
- за укрывательство и пособничество коммунистов - расстрел;
- за убийство немецкого солдата - смертная казнь через повешение;
- за воровство военного имущества и саботаж - повешение;
-за невыход на работу - публичное наказание плетью;
и ещё несколько видов наказаний за различные нарушения.
Основное же требование к населению сводилось к одному: Арбайтен! Арбайтен! Арбайтен! Все мы должны работать, работать и работать ! Всё трудоспособное население посёлка - дети с 8 -9 лет и до глубоких стариков - должно каждое утро приходить на площадь и получать наряд на работу у распорядителя.
Мужчин в совхозе почти не осталось. Человек пятнадцать пожилых, больных и инвалидов, да несколько древних старцев. И нельзя обойтись без упоминания о некоторых, сыгравших в нашей дальнейшей жизни и судьбе значительную роль.
Это дед Семён Эсмантович – страстный охотник и рыбак, хороший плотник и столяр, любимец детворы. Вторым был Николай Смирнов - кузнец. Моложавый, крепкий мужчина, хороший специалист.
Когда – то в молодости он повредил правый глаз и «награждён» был бельмом.
Каждое утро, почти с восходом солнца, немецкие солдаты выгоняли нас на работу, дубася прикладами в дверь, ругаясь и крича: - Нах Арбат ! Шнель ! Шнель ! - На работу ! Быстрей ! Быстрей!
Малолетки пололи сорняки на огородах и в полях с овощами. Дети постарше собирали камни на полях. Повозка с кузовом, запряжённая парой волов и ведомая одним из подростков, двигалась по середине участка, а дети справа и слева от неё шли, собирали камни и бросали их в кузов.
Мальчишки и девчонки 13 –15 лет, да женщины были основной рабочей силой. И нас, более сорока человек, сразу же бросили на ремонт грунтовой дороги от совхоза до Минского шоссе. Этот участок, протяжённостью более двух километров, был настолько разбит немецкими машинами, что в низких местах, после дождей, превратился в настоящие топи.
Разбив всю группу на пятёрки, под неусыпным наблюдением вооруженной охраны, заставили нас рыть кюветы по обе стороны дороги. Определили дневную норму каждому: два погонных метра в длину, полтора - в ширину и один метр глубиной.
Немцы шаблоном вымеряли каждый метр этой канавы и с руганью, но чаще с побоями, заставляли исправлять малейшие огрехи в работе.
Первому досталось мне отведать дубинки за то, что огрызнулся на требование немца доделать работу, а на руках моих полопались кровавые мозоли и было больно даже держать черенок лопаты.
Почва в низине глинистая, вязкая, её лопатой не поддеть и не поднять, да и силёнок у тринадцатилетнего пацана было ещё маловато.
В первые дни норму не смог выполнить никто. Вечером понуро шли мы домой, украшенные синяками и шишками. Огнём горели руки, ломило спину, и всё тело, налитое свинцовой тяжестью, просило отдыха. Но утром снова грохот прикладов, выкрики солдат с требование выходить на работу. Молча, с тупым безразличием , как стадо, брели мы на свои участки. А там снова вязкая глина, ноющие, израненные руки, ругань и удары дубинок по спинам.
Особенно изощрялся длинный, сухопарый верзила Штокман со своей резиновой дубинкой. Он всегда с каким-то наслаждением, смеясь, лупил нас ею. Его, по -видимому, забавляло то, как мы, собравшись в комок и, по – кроличьи закрыв глаза, принимали эти «подарки». Но когда однажды с явным вызовом я зло выкрикнул ему в лицо после сильного удара по спине:
- Бей ещё ! Чего стоишь, улыбаешься ? - Он выругался и отошёл от меня , сверкнув волчьим взглядом .
Я понял, что нажил себе смертельного врага. Потом дня не проходило, чтобы он не нашёл повода поиздеваться надо мной, хотя и другим ребятам доставалось не меньше.
Больше месяца трудились мы на дороге. Втянулись все и дорога пошла в горку, где почва была значительно суше и работалось легче.
Все камни, что собирали малыши, привозили сюда и засыпали ими низкие, сырые места. Дорога уже хорошо обозначилась, радовала своим видом, но отношение немцев к работающим, как к рабам, угнетало и вызывало озлобление не только у нас, мальчишек, но и всего населения.
Конец августа и весь сентябрь наша пятёрка работала на овощном поле. Управляя лошадьми, перевозили мы на пароконных повозках с кузовами разные овощи к овинам и амбарам, оттуда на машинах немцы увозили их в Бобруйск на гарнизонные склады. Без побоев не обходилось ни одного дня.
Съесть морковку и то надо было тайком, прячась от надсмотрщиков. Эти звери, заметив только, со злой бранью хлестали нас чем попало.
Не столько боль, сколько унижение и беззащитность вызывали у нас слёзы горечи и обиды.
В начале осени появились первые слухи о действиях наших партизан за Березиной и в лесах 104- го километра - так назывался этот большой лесной массив. Немцы лихорадочно начали расчищать от леса и кустарника участки вдоль дорог на ширину 150- 200 метров. Все мужчины, т. е. мы, подростки были тотчас переброшены на эти работы. Дорогу заканчивали женщины.
И «повезло» же нам ! Снова над нашей пятёркой стоял надсмотрщиком верзила Штокман со своей резиновой дубинкой. Лес вырубали почти под корень. Ровные, строевые стволы деревьев распиливали на стандартные брёвна. Сучья собирали в кучи и тут же их поджигали.
Нестроевой лес распиливали на двухметровые поленья и складывали в штабеля. Из таких поленьев по указке немцев сооружали укрытия для охраны. Одно по центру для пулемётчиков и ещё несколько - по всей длине участка, где шла работа по вырубке деревьев. Нас каждый день охраняли не менее восьми солдат с фельдфебелем. Два пулемётчика в центре и 5-6 солдат по периметру. Брёвна почти ежедневно вывозили на машинах с охраной пленные. Нам подходить туда, к машинам, строжайше запрещалось.
Обед для немцев в термосах регулярно в час дня привозили на мотоцикле два солдата и разносили по точкам. Штокман в это момент кричал:
- Миттаг ! Алес эссен ! - ( Обед ! Всем кушать !) И сам, устроившись возле костра за поленницей дров, полчаса обедал и курил.
Мы тоже обедали, если можно было назвать обедом пару картофелин с огурцом или луком. Только иногда у кого-либо появлялась краюшка хлеба из муки с отрубями, молотой коры берёзы, да кореньев разных трав. Так все мы жили и питались в ту пору.
В октябре, было уже довольно холодно. Часто выпадал снег, а ночные заморозки были злыми не менее, чем зимой. В один из таких морозных дней, выбрав момент, я стащил у Штокмана его дубинку и бросил в горящий костёр, не предполагая даже, чем это обернётся для меня и всей пятёрки.
Ноябрь 2007 г.