Ночь мягко расстилалась по прожаренной летним зноем земле. Обволакивала волшебной негой затейливые улочки провинциального городка, улыбчивый дом на Московской, скамейку в парке и четверых молодых людей, оседлавших ее…
Они знали друг друга с детства. Жили по соседству, вместе ходили в детский сад, в школу, получив аттестат, поступили в один и тот же университет. Знали друг друга вдоль и поперек. Казалось, что знали. Сегодня решили это проверить. Решили устроить вечер откровений. Вечер исповеди.
Чтобы развязались языки – запаслись спиртным…
Сначала просто пили, шутили, пускали сигарету по кругу. За 15 лет дружбы они тысячу раз говорили о самых сокровенных вещах. Говорили откровенно, выкладывая душу на ладони, не стесняясь и не боясь быть не понятым. Сегодня что-то мешало. Наверное, обычно откровенность была естественной, она лилась просто и доверчиво. Сегодня же они собрались — на вечер исповеди.
- Я так не могу! – Лена отхлебнула из бутылки и откинулась на скамейку. – Никогда не думала, что выпустить из души все мысли и чувства, открыть все шлюзы – это так сложно…
- Ага… - Таня уже была пьяна, обычно алкоголь жутко веселил ее. Обычно, но не сегодня. – Блин, нелегко однакось…
- Да ладно, други, мы ж могучая четверка! – Димка, как всегда, балагурил. Только глаза выдавали его волнение: обычно серые, как предрассветное небо, в такие минуты они становились ярко-синими. – Мы знаем каждую бородавку друг дружки, не думаю, что сегодня из наших шкафов посыпятся скелеты.
- А давайте… - Вовка открыл новую бутылку. – Давайте минут 15 подумаем, соберемся духом и на раз-два-три начнем исповедоваться. Одновременно. И не так страшно. Только чур: останавливается один – останавливаются все. Договорились?
15 минут молчали.
Лена смотрела куда-то в сторону. Таня нервно курила. Димка жевал травинку. Почему-то покраснел. Вовка держал в руке бутылку. Рука дрожала – это был непривычно для циничного, нахального Вовчика. Лена взглянула на часы: пора…
«Не знаю, с чего начать… Мне 20 лет… Из них 15 мы вместе. Ничего удивительного, что вы для меня дороже, чем кто-либо на свете… Я люблю вас. Вы понимаете меня лучше, чем мои родители. Кончено, вы не идеальны. Но вы мне дороги, и поэтому прощаю все ваши пакости. Все, кроме одной…» - «Я хочу без вступлений. Танечка, я тебя люблю. Люблю больше жизни. Давно люблю, с самого первого дня нашего знакомства. Помню его в деталях. Впервые увидел тебя на качелях во дворе. Ты показалась мне девочкой-ангелом из маминых сказок. Белое кружевное платьице, пушистые золотистые волосы и большие синие глаза…» - «Ой, так страшно… Вроде бы мы близки до невозможности и между нами не может быть тайн… У меня есть… Может, мелочь, но мне стыдно жить с мыслью, что я – свинья…» - «Эту мелочь вы наверняка забыли… Мы тогда учились в 11 классе… Был почти такой же вечер, как сегодня. Мы сидели на скамейке. Может быть, даже на этой самой скамейке. Курили. Тогда еще украдкой, боясь, что застукают родители. Я всегда знала, за что вы меня любите. За то, что я бесшабашная, веселая, остроумная, смелая и не даю вам скучать… Ага… А в тот вечер у меня было дико плохое настроение. Вообще дохляк. Пришла из школы пораньше и случайно услышала ссору родителей. Они страшно кричали и не заметили, как я стояла в дверях. Папа – мой добрый, милый папа, мой кумир – называл маму последней ****ью, мама стояла у стола, плакала и рвала в клочья наши семейные фотографии. Заметила в ее руках свою любимую – я часто украдкой целовала эту фотку: на ней мы втроем, под радугой… Через секунду фотография валялась на полу… вернее, не она, а то, что от нее осталось – мелкие-мелкие клочья…» - «Мне было 4 года, но я в ту же минуту понял, что это то, что у взрослых зовется любовью, это то, во имя чего в сказках происходят чудеса… Для тебя я всегда есть и буду другом. С школьных лет ты рассказываешь мне о своих мальчиках. Одно время я даже носил записки Женечке из 7 «В». Прости меня, Таня, ни одну твою записку я ему не передал. Я заходил в подъезд и рвал их в клочья. Когда ты обижалась на каменное сердце Женечки, я молча стоял рядом. Мне было стыдно, но я тебя любил…» - «Ленуль, помнишь историю с дневником? Была большая перемена… Тебя, как назло, в классе не было. Девчонки поставили Верку на шухере и стали читать твой дневник. Я была с ними. Сердцем понимала, что мне следовало бы вырвать тетрадь, ударить эту суку Тимофееву… Но, во-первых, я никогда не умела драться… И … помнишь Максима из 9 «А»? Вы еще дружили с ним тогда… Так вот, я была жутко влюблена в этого красавчика и злилась, что он выбрал тебя, а не меня. Наверное, всё-таки есть доля правда в выражении, что женская дружба – это когда завидуют молча…» - «В слезах я выбежала во двор. Спряталась за гаражами, выплакала всё и пошла к вам. Мне не нужно было ничего особенного, кроме щепотки понимания, поддержки и просто-напросто теплого взгляда: «Ты это, держись!» Вы же… вы привыкли видеть меня никогда не унывающей Ленкой… А маски в нашей жизни – это я почувствовала именно тогда – понятие железобетонное… Наверное, я сама виновата. Мне так нравилось быть остроумной. Я знала, что вы ждете от меня новых приколов, и старалась соответствовать выбранной однажды роли… В тот день вы не заметили моих слез, вы тормошили меня… Я чувствовала себя клоуном на городской площади… Больным клоуном…» - «Как всегда, больше половины мыслей я не смогу выразить, но попытаюсь… Пользуясь моментом исповедальной откровенности, хочу сказать тебе, Танюша, что… Вовка тебя любит. Я как-то заговорил с ним об этом, Вовчик, естественно, всё отрицал и что-то наплел мне о братско-сестринских отношениях. Но епти я не слепой! Я дурак… потому что люблю тебя, Ленка…» - «Я на вас обиделась, жутко обиделась. Но промолчала… На следующий день собрала вещи и сбежала в другой город, к бабушке. Расставаться с вами не хотелось, но я не могла жить в доме растоптанных воспоминаний и растерзанных фотографий… У бабушки было хорошо… Она всячески баловала меня, только всё время удивлялась тому, что я в свои 15 лет так редко улыбаюсь… Однажды в дверь позвонили…» - «Я и сейчас тебя люблю. Знаю то, что влюбленному парню знать не следует: то, что у тебя никогда не загорают ноги и поэтому ты никогда не носишь коротких юбок, знаю, что ты храпишь во сне (однажды ты поссорилась с родителями и пришла ночевать ко мне) … Но всё равно ты была и есть для меня девушкой из сказки…» - «На пороге стояли вы… В эту минуту я поняла, что вы – мои самые близкие люди. А та обида… Она еще долго мучила меня. Пока я не поняла собственную ограниченность: ну что стоило мне не играть в стойкого солдатика, а просто посмотреть вам в глаза и попросить о помощи?..» - «Я тебе всегда завидовала. Любила до безумия. И завидовала. Ты такая яркая, талантливая, веселая, ни один парень не может пройти мимо тебя. Тогда зависть пересилила любовь и дружбу… Я, как последняя тварь, смеялась с девчонками над твоим дневником. Хотя там ничего смешного не было: ты всегда мыслила взрослее и полнее, чем мы. Я предала тебя…» - «Помнишь, однажды, в классе 9-ом, я попробовал тебе признаться в своих чувствах… Мда, не придумаешь более дурацкого диалога: «Я люблю тебя, Лена…» - «А я-то тебя как люблю, только учебник всё-таки верни…» Ты привыкла видеть во мне кого угодно – друга, брата, собутыльника, защитника – но не парня. Я знаю тебя как облупленную. Видел тебя больной, злой, голой, психованной… Ты прекрасна, Лена… Наверное, солнце нашей дружбы слишком яркое и большое, что ослепляет… затмевает любовь…» - «Простите меня…» - «Я люблю тебя. Прости, Танечка…» - «Прости меня, Леночка…» - «Прости…»
Над скамейкой повисла стеклянная тишина. Кто-то попробовал захихикать, но неуклюжий смех, как дым. растворился в ночной мгле. «Круто мы…» - потянулась к бутылке Лена. Помолчали. «Ты сказал…или мне послышалось? – вдруг спросила Таня, усиленно рассматривая свои кеды. Вовка молчал и растерянно улыбался. Димка шарил по карманам в поисках сигарет. «По домам?» - Лена, боясь столкнуться с кем-либо глазами, встала со скамейки. «По домам…» - говорить что-нибудь еще сегодня явно было лишним… «Всё-таки исповедь – не наш жанр…» - Вовка, видимо, пришел в себя и наконец-то обрел способность шутить… «Зато попробовали…»