…Вечером здесь всегда много народу. То ли оттого, что магазинчик этот умудрился вылупиться в донельзя милом местечке: на пересечении двух говорливых улиц; в окружении студенческих общаг; в десяти шагах от остановки. То ли оттого, что продавщицы здесь не скупились на улыбки, то ли оттого, что колбасы были вкуснее – чёрт его знает, но иногда здесь пахло настоящими советскими очередями…
Я зашла сюда за вечерней порцией кефира. Переступила невысокий порог и наткнулась на пронзительный взгляд нестерпимо черных, ярких глаз. Они в упор смотрели на меня. Улыбались. Поежившись под их рентгеновским сиянием, осторожно обошла молодого человека, застывшего у витрины с сырами.
…Он ждал меня на улице. Глаза у него блеск, подумала я, попытавшись соорудить нечто подобие улыбки. При мёртвом настроении это, оказывается, страшнейшая пытка.
Погулять? О, спасибо, но не сегодня. Завтра? Почему бы и нет? Зовут как? Ольга. Да-да, такое вот редкое, старинное русское имя. Номер телефона? Конечно-конечно. О, да, мне тоже очень приятно познакомиться.
На прощание – ладонь лодочкой и щедрая порция солнечной улыбки. До завтра…
Утром об этой встрече я уже не помнила: новый день легкомысленно вымел из памяти черные глаза и чужую улыбку.
В семь – телефонный звонок. На удивление легко вру: о, да, я помню, о, да, уже выхожу.
Пять минут на потертые джинсы и секондхендовскую куртку. Бегом на остановку. В троллейбусе загадываю: если Черные глаза встретят меня с цветами, знакомству будет продолжение; если без – чао, бомбина, он меня больше не увидит.
Черный зонт в руке, дипломат. Цветами не пахнет. Улыбаюсь своим троллейбусным мыслям.
Блин, а как его зовут? Давид. Можно Фадей. Можно Федя. Он не русский? Нет, приехал из Сирии. Третий год в России, работает стоматологом в частной клинике. Замечательно, я терпеть не могу стоматологов. Куда пойдем? М-м-м, я только что после работы, пришлось сегодня задержаться. Кивок на вещи. Неудобно гулять с ними. Неподалеку живут его друзья. Давай сходим к ним, оставим вещи, потом продолжим прогулку. Отказываюсь: я подожду вас здесь. Полчаса? Хорошо, давайте прогуляемся до ваших друзей. Это далеко? 20 минут пешком. Прилично.
Центральные улицы заканчиваются. Мы сворачиваем к невзрачным засыпушкам. Слева тянется глубокий овраг. В сторонке лес – прозрачный, бездушный, молчаливый. Я боюсь. Но не показываю вида.
Покосившийся дом на краю оврага. Пришли.
Я подожду вас здесь, Давид. Федя. Фадей.
От неживой, немой улочки, угрюмого дома, мрачного оврага тянет холодом, бросает в легкую дрожь. Мне страшно.
Давид обиженно поджимает губы, исчезает за высокими воротами.
Я отхожу подальше от зловеще притихшего дома. Трусишка. Дурочка. Дура.
Тишину рвет злобный лай. Огромная черная псина бежит прямо на меня. Скалит зубы. По пожухшей траве из бездонной пасти тянется вязкая слюна. Я замираю. Я не дышу. Я смертельно боюсь собак. Зажмуриваю глаза. Мамочка!..
Молодой человек с неприлично буйными кудрями спасает меня от клыкастого чудовища… Откуда он взялся, этот кучерявый Бэтман?.. Берет за руку. Как маленькую. Ведет к дому. Тому самому, от которого я пыталась сбежать. Мило улыбается. Чувствую себя марионеткой: всё происходит против моей воли. Это глупо. Я этого не хочу. Я дрожу – розовая пасть псины совсем рядом, и я невольно жмусь к незнакомцу.
Через мгновение тяжелая калитка захлопывается за мной. Мне страшно, но я пытаюсь спрятать свою дрожь глубоко-глубоко. Все хорошо…
Давид знакомит меня со своими друзьями.
Костя – бармен, тот самый Бэтман. Тысяча слов в минуту. Цыганские глаза, буйные кудри, маленькие усики над полной губой, полустертая татуировка на правом плече.
Валера (гомик?) - щупленький, жеманный, жидкие волосы на яйцевидной голове. Нос кривой. В белоснежной рубашке: «я так симпатичнее». От его приторно сладкого голоса туманится в голове. Валера – руководитель местного скаутского движения. Бедные скауты.
Игорь – неприметный молодой человек. Самая подходящая, на мой взгляд, кандидатура для спецагента: через пять минут после встречи его внешность стирается из памяти – серые глаза, серые волосы, серые губы, серый голос.
Парни курят у кособокого сарая, улыбаются мне.
Давид куда-то уходит. Иду его искать. На кухне, готовит ужин. Давай поедим, я прекрасно готовлю. Потом пойдем гулять. Хорошо, киваю, только быстрее, пожалуйста.
К воротам подъезжает такси. За Костей. Он бежит на кухню. Обнимает Давида: приеду поздно, оставьте что-нибудь пожевать. Меня целует в щечку. Я ему нравлюсь. Как ни странно, это не радует. Мда, целоваться с малознакомыми парнями я всё-таки не люблю.
Ты остаешься на ночь, неожиданно оборачивается в дверях Костя. Это предложение или приказ? Надеюсь, шутка. Но Костя серьезен. Ты остаешься у нас. Давид тоже этого хочет, просто он скромный, потому и молчит, стесняется. Завтра я отвезу тебя домой. Спасибо, отказываюсь я, не могу, не хочу, меня ждут дома. В цыганских глазах неожиданно вспыхивает злость: нет, останешься. Я упряма: нет! Давид молча колдует у плиты.
Когда уходит Костя, странно смотрит на меня: оставайся, я на самом деле хочу этого.
Нет, ты поужинаешь и проводишь меня до остановки, я не останусь.
Молчит.
На кухню заходит Валера. Он недавно приехал с какого-то международного симпозиума скаутов. Смакуя каждую мелочь, рассказывает о девушке-итальяночке. Он переспал с ней. Далее следует рассказ о француженке, которая влюбилась в него, как кошка, и пыталась, чуть ли не силой, увезти его с собой в Париж. Я внимательно слушаю, киваю, но - ни на грамм - не верю. Уж очень похож на гея. Неужели в Европе мода на таких «недомужчин»?
Когда Валера предлагает мне переночевать у них, я вздрагиваю и в который раз отказываюсь. Что им надо от меня? Родная, гладит меня по голове гомик Валера, зачем вам уезжать на ночь глядя. Скидываю с себя невесомую руку: спасибо, но я не хочу оставаться. Голос у Валеры как патока: ну зачем, попарим вас в баньке, спать уложим… Мне страшно, но я всё еще храбро стою на своем.
Давид смотрит на меня – в черных глазах муть и – желание. Чувствую, его бесит мое упрямство, но он пока держит себя в руках. Садится рядом со мной. Гладит по спине, по волосам, по щеке. Я боюсь его, но улыбаюсь и отодвигаюсь: не надо, Давид. Он ласкает меня нежной улыбкой, я не вижу ее, заворожено смотрю в его злые, жесткие глаза. Неожиданно понимаю, что влипла. Что он страшный человек. Давид. Федя. Фадей. Он чувствует мое напряжение, его рука опять на моей щеке, обводит губы, рисует непонятные узоры на моей шее. Мне неприятны эти ласки. Я говорю ему об этом. Давид улыбается, возвращается к булькающей кастрюле.
За окном темнеет. Я собираюсь домой. Если он не хочет провожать меня, не надо, я сама дойду. Оставайся, стоит на своем Давид. Это не просьба, чувствую сердцем. Меня бьет дрожь, я его боюсь, но не уступаю: нет, нет, нет.
Неожиданно Давид соглашается: хорошо, только поужинаем. Передо мной ставят тарелку с рисом, от которого жутко пахнет «Роллтоном», маринованные ананасы. Я не могу есть, я боюсь. Давид обижается, отодвигает тарелку. Пойдём.
На улице берёт меня за руку. Мне не нравится так идти. Правда? Да. Он отпускает мою руку, я поспешно сую ее в карман. Жаль, у тебя такая теплая, нежная рука.
Знаешь, ты очень красивая? Знаю.
Он обнимает меня за плечи. Я отодвигаюсь – не хочу. Давид не отпускает меня, неожиданно поворачивает к себе и начинает целовать. У него неприятные, жесткие губы. Его руки ищут мою грудь, больно сжимают. Меня тошнит, я отталкиваю его. Мы знакомы шесть часов. И я его ненавижу.
Давид больше не пристает ко мне. Некоторое время мы идем молча. Ты странная девушка. Обычная. У тебя есть парень? Я вспоминаю рыжего Сержа. Мы расстались два месяца назад.
В троллейбусе в этот час народу мало. Мы садимся рядом, Давид по-хозяйски кладет руку на моё колено. Я вздрагиваю, тупо смотрю на нее. Рука изящная, красивая с длинными, тонкими пальцами. На указательном – причудливое кольцо. Давид гладит мою ногу. Я молчу. Еще две остановки. Две остановки…
Тебе хорошо со мной? Рассеянно киваю в ответ. Проклятая интеллигентность. Не представляю, как можно сказать человеку, что меня тошнит от него, что ненавижу его. Встретимся завтра? Да-да, тороплюсь согласиться, если получится. Хотя знаю: это никогда не произойдет.
Давид опять гладит меня по голове. Треплет по щеке, целует руку. Ты мне нравишься. Пытается обнять, но на своей территории я чувствую себя смелее – уворачиваюсь от его липких объятий. Улыбаюсь, прощаюсь, ныряю в спасительный зев подъезда. На бегу здороваюсь с бабушкой Нюрой. Новый ухажер, подмигивает старушка. Да-да, бормочу в ответ.
Захлопываю дверь, скидываю с себя одежду. Бегу под душ. Смывать поцелуи Давида, неприличные его объятия, свой страх… Серебряные струи прохладной воды успокаивают: всё хорошо, я дома, дома, дома… Черный овраг, Давид – это сон, это кошмар…
После душа с чашкой черного кофе сажусь у окна. Во дворе ни души… Молча смотрю, как в тишине тает последний вечер лета… В объятиях фонаря танцует ветер. Когда-нибудь я нарисую его танец белой акварелью на золотом листе. Или вплету в волшебную музыку. К сожалению, я не рисую и композитор из меня никудышный.
Звонит телефон. Давид. С минуты молча смотрю на дисплей. Алло. Почему заставила ждать, почему сразу не взяла трубку? Злится… С какой стати, интересно? Я была в душе. О, я многое дал бы, чтобы разделить его с тобой. Молчу – секс по телефону не мой профиль. Мне приятно слышать твой голос. Да, Давид, мне тоже. Я просто хотел пожелать тебе сладких снов. Спасибо, тебе тоже доброй ночи. Завтра встретимся? Не знаю, как получится. Спокойной ночи, милая. Да-да, спокойной…
Голос Давида растворяется в ночной тишине. Облегченно вздыхаю. Терпеть не могу стоматологов. Завтра я забуду Давида. Хорошо, что человеку дано это право – захлопывать дверь памяти. Главное – сделать это вовремя…