Предвижу всё: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
А.С. Пушкин.
1.Вредное дыхание улицы
Такого пекла не помнили старожилы и не упоминали летописи. Солнце безжалостно жгло город, стиснутый кольцом горящих торфяников. Москва река обмелела, акведуки и Патриаршие пруды высохли, а на дне фонтана «Дружба народов» свили гнездо гадюки.
Огнепоклонники славили пришествие Перуна и раздавали спички глупым детям и городским сумасшедшим. Они спалили Кадашевские бани и пили на пепелище огненную воду, а их дамы танцевали топлесс горячее аргентинское танго.
Власти не хотели гореть на работе и скрылись в прохладном тумане Альбиона. Брошенные обыватели задыхались в дыму пожарищ. В посадской слободе женщины показывали трусы за марлевую повязку, а за противогаз отдавались без резинки.
Газировка, мороженное и пожарные услуги каждый день дорожали. Водоносы озолотились, а брандмейстеры скупали дворянские титулы, футбольные клубы и виллы в Лигурии.
Измождённые жарой горожане молили Илью-пророка о дожде. Зевса и Вишну призывали реже, а вот Адоная поминали многие. Справив Минху, они прикладывались к крану и выпивали целые водохранилища.
Моша и Гоша тоже пили воду, не внимая счётчику. Весь день они прохлажда-лись в атласных халатах на съёмной хате, а вечером надевали лохмотья и шли в народ. С собой приятели брали старую газету и полпачки дешёвой Моршанской махорки, а душистые папиросы «Империал» оставляли в номере.
В поисках любителей домино они бродили по старым арбатским дворикам, вслушиваясь в цокот копыт, лязг трамваев и грохот отбойных молотков, крушащих мостовые. В музыке города друзьяы пытались уловить характерный стук костяшек. Сквозь смех гулящих компаний, матерную брань буянов и пронзительные вопли матерей, скликающих детей восвояси, они упорно шли на крик:
– Рыба! Мыло! Дуся, Дуся, я дуплюся!
Выйдя на игру, искатели приключений подсаживались к столу тихой сапой. Втираясь в доверие к нижним слоям общества, они угощали их доброй жменей махры и клочком «Литературной газеты» под редакцией Дельвига. Скрутив козьи ножки, партнеры закуривали, рассуждая о широте русской души, кознях иноземцев и погоды:
– Вчера Ляля Чалая с подвала дала стоя на чердаке четверым. Почав дело в самое пекло и почти даром, она кончила только после полуночи.
– Тю! Во добрая душа! А дядько Сэмко с Канзаса сбежал от Доры Гейлс к Элли Волкович. Он посулил ей гроши после дождичка в четверг, а ирокезы кажут, что засуха продлится до Ярилиного заговенья.
– Экий шахраi!
После такого патриотического суржика, доминошники принимали их за своих и в игру на победителя.
Хитрецы били козла на одну руку, а ногой тайно выстукивали под столом информацию. Они исподволь повышали ставки и обирали пьяных пролетариев с пенсионерами до «пусто-пусто». Со временем мудрый народ начинал понимать, что «Рыба» постоянно идёт на пользу иудеев и они всегда в выигрыше. Но, кроме эмпирики, никаких доказательств их шахер-махера не было, и аборигены стали просто разбегаться при появлении семитов.
Утратив клиентов, прирождённые игроки перешли на русское бинго. В лото масть девушки преклонного возраста. Моша нафабрил усы помелом и надел парадный китель с наградами, а Гоша – сюртук с бобровым воротником и щегольскую шляпу набекрень. Роскошный фетр украшали фазаньи перья, рубиновый георгин и значки с тоталитарной символикой.
Сладкая парочка от души надушила подмышки тройным одеколоном и принялась фланировать перед дамами эдаким кандибобером. Тронутые увяданием красотки были очарованы и приняли сильный пол с распростёртыми объятиями. Но вскоре чуткие девичьи сердца заметили, что если один новичок достает из мешка бочонок и кричит номера или:
– «Барабанные палочки», «Бычий глаз», «Собачьи уши», – то другой тотчас закрывает карточки и срывает Джек-пот.
Тертые старухи сговорились и лишили бедных евреев права вынимать и озвучивать бочонки.
Интеллигенты молча проглотили дискриминацию, но игра перестала клеиться. Тогда товарищи удалились по-английски, выразив-таки протест антисемиткам. Они негласно экспроприировали старинный японский веер, пахнущий палисандром, початую пачку сигарет «Фемина» и батистовый платочек с приторным запахом мускуса.
Кенты сбыли конфискат на Хитровом рынке и вернулись в дешёвый доходный дом Изи Черкизона. Накренившись, он царил на задворках, словно башня в Пизе.
В меблированных апартаментах стояли три венских стула братьев Тонет, колченогий стол и канапе вишнёвого дерева в стиле Людовика XV. Его бархатная обивка была засижена мухами и описана человеками, но настоящих мужчин это не смущало. Присев тет-а-тет, они курнули кальян и стали думать и соображать.
Потерпев фиаско в лото и домино, напарники вспомнили о картишках. Благо, оба умели читать масти и легко строили фишки по старшинству. Моша ещё безусым корнетом резался в «Фараона», а Гоги с младых ногтей катал в «Акульку» купчих третьей гильдии. Но что годилось однополчанам на Кавказе и толстухам на Сорочинской ярмарке в мегаполисе считалось зазорным. Город-герой слезам не верил и подкидным дуракам тоже.
Мозговой штурм длился всю ночь, прерываясь на бесконечные перекуры и чайные церемонии. В итоге кореша решили добыть первоначальный капитал – преферансом. Дело стало за корифеем, который обучил бы их тайнам умственной игры в долг. Они долго перебирали знакомых асов, пока не вспомнили за одного щелкопёра абиссинских кровей.
2. Один в поле мака не воин
Пишущий мавр слыл знатным банкометом и кичился высоким происхождением от Абрама и Сары. Но общество полагало, что его прабабушка, Сара, была внебрачная дочь поручика Ржевского, а у пращура Абрама Ганнибала вообще не та программа. Поговаривали, что в афророссиянине есть даже лифляндские корни фон Шёбергов.
Моша и Гоша недолюбливали эфиопа, считая его скрытным декабристом и форменным рогоносцем, а супругу поэта – мессалиной. Но выбора не было. Прифрантившись, подельники спрятали кальян под канапе и поспешили в гости без звонка.
Поэт жил на Большой Никитской, напротив лавки гробовщика, и частенько показывал ему из окна кукиш. За ним присматривала няня и обворожительная жена, действующая на мужчин как-то особенно. Несмотря на косой глаз, она была красавица, каких редко встретишь не только в России, но и в Европе.
Местные разночинцы и заезжие офицеры любили там собираться. Кроткая нравом Натали не гоняла пьяниц и картёжников, а прислуживающая в салоне, Арина подавала лакомый глинтвейн. Выпив на славу, гости рассказывали скабрёзные байки и лорнировали хозяйку. Когда кто-то тяпал лишку и начинал раздевать её глазами, пылкая абиссинская натура подскакивала и требовала сатисфакции. После полуночи самые стойкие переходили в игровую залу и расписывали пульку-другую.
Ходоки купили походу «Бургундского» для бумагомараки, «Шабли» для Натали и шоколадку «Эйнемъ» для няни. Она открыла дверь и глянула на незваных гостей, как на татарина. Арина смотрела так на дворника Галима, когда возвращалась домой с занятыми покупками руками. Чёрт нерусский этим пользовался и всегда заигрывал, щипая её и шлёпая по срамным местам.
Визитёры вежливо побонжурились, поднесли презенты и попросили аудиенции. Няня смягчилась и, доложив, провела их в залу. Хозяин поблагодарил за дары, а гости принесли пардоны за беспокойство. Скрывая хромоту Моша вышел вперёд, бряцая цацками. Он вытянулся во фрунт и обратился к Поэту с челобитной:
– Сил больше нет, брат Пушкин, биться с чумазыми на улицах. В их играх правила, что дышло: куда повернут – туда и вышло. Они всю дорогу перехаживают, матерятся и сморкаются не в платок, а прям оземь! И что ты прикажешь делать дворянину во втором колене? Тем более, что боевого офицера выпихнули в отставку по ранению.
Да-с, пришлось пороху понюхать на отрогах Казбека. Не раз ходил в ночной дозор по тылам врагапо тылам врага. Был ранен, однако выжил. А баталия та вышла из-за одной дивной эмансипе. Чтобы затащить её на пикник, напел ей, что лучше гор могут быть только горы:
– Мадам, у нас в предгорье цветы волшебный дух источают, а птички о любви поют. Я захвачу шампань со льдом, посуду от Кузнецова и фрукты с рынка. Отдохнём по взрослому: мама не горюй!
Она поверила и согласилась за золотое колечко, которые абреки торгует по алтыну серебра. Утром мы отправились на пленэр и, отыскав среди чинар чудную лужайку, накрыли поляну. Рядом хрустальный ручеёк журчит, а вокруг травка шелестит и цикады стрекочут. Манифик! Солнышко пригревает, лаванда благоухает и только подстилка, верблюжьей шерсти, колется.
После лямур-тужур приспичило мне, экскюзэ-муа, по малой нужде. Иду себе, горный воздух вдыхаю и вдруг вижу лужок. Весь сочным маком зарос, будто его знамя парижских коммунаров накрыло. Собрал я мешок вершков и возложил букет к стопам фемины. Да и давай скорей с гор спускаться к благам цивилизации.
Девушка с мешком в авангарде, а я её тылы прикрываю и любуюсь их грациозным движением по военно-грузинской дороге. Красотка горной козой скачет и поёт на радости:
– Жила-была пастушка,
Стада свои пасла,
Варила сыр овечий,
Для Царского села.
Но а ля гер ком а ля гер! Напоролись мы на хозяина маковой делянки. Девица первой заметила засаду и за меня юркнула. Я геройски заслонил женщину и был сражён вражеской пулей. Низкая серна тотчас дезертировала, ускакав со всем урожаем в Колхидскую низменность. Эх, кабы наперёд знать, что под столь аппетитным турнюром скрывается вероломная профурсетка!
На звук выстрела прилетел разъезд кирасиров в белых лосинах. Пики торчат, палаши блестят, а на медных шлемах чёрный плюмаж гордо реет.
Богатыри дружно бросились в атаку и, не раздумывая, порубали злого чечена. Трофеи они мигом поделили по совести: кому – бурку, кому – пищаль, а кому и шашку чернёную с гравировкой. Герои и про меня не забыли и подложили мне под голову папаху от горца. На кураже они поехали воевать далее, пообещав прислать фельдшера. На скаку красавцы-усачи затянули басами полковой гимн, а горное эхо им подпевало:
– Вперед, драгуны! Ведь мы велики,
А наша доблесть — стальная твердь!
На каждой сабле, на каждой пике
Несём мы славу, несём мы смерть!
Ночью с гор сошли совсем дикие звери и обглодали останки супостата. Утром прибыл обоз из двух телег и меня отвезли в лазарет. Старый полковой лекарь дал мне спирта и достал пулю-дуру из левой ягодицы.
Теперь, как ни зайду в любое учреждение, так жопой и чую, как меня сзади пнуть желают. И на дам с цветами более без слёз смотреть не могу. А если вижу лицо кавказской национальности, то сразу кажется, будто это мой кровник угрожающие рожи мне корчит. Руки так и чешутся его зарезать.
Но, пардон, отвлёкся. Так пособи же бедным горемыкам, брат Пушкин. Обучи премудростям преферанса, а уж мы век твою доброту не забудем. Мы за ценой не постоим и поднесём тебе турецкий кальян чёрного дерева. Диковинный раритет ручной работы весь усыпан драгоценными каменьями. Так уж не откажи, же ву при. Ты же – Наше Всё! Натаскай нас хотя бы до уровня уездных салонов.
3. Поэт, муталимы и преф по пятницам
Поэт вспомнил, что кожаный чубук на его чилиме давно прохудился и погрустнел. Драгоценный фимиам дуром расползался по анфиладам и улетучивался почём зря. Попав под дым, домочадцы начинали глупо улыбаться, тупить и уничтожать все съестные припасы. Добрый Гений не желал вреда их здоровью и согласился:
– Быть посему, Господа. А что за частушки про пастушку пела смазливая воровка?
– С душком-с, – отвечал отставной поручик, – сам Барков перевёл с французского народного.
– Экий пострел наш Иван Семёнович! Поди, слупил с Академии пару «катенек» за перевод с галльского… А мне одни Мицкевичи, да Адамовичи достаются по пятаку за строку. Несправедливо-с… А начало баллады занимательное… Интересно, что дальше случилось в той сыроварне при Царском селе… Люблю я всё деревенское: и сказки, и песни, и шанежки с тюрей.
Моша понял, что деятельный и любопытный Пушкин не отстанет, пока не добьётся своего. Он сел за рояль и, ударив по клавишам, как по зубам, весело запел:
– Жила-была пастушка,
Стада свои пасла,
Варила сыр овечий,
Для Царского села.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Как услышит соловья,
Так даёт всем, почём зря.
Однажды Королевич
С визитом к ней пришёл,
Она без чувств упала
И задрала подол.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Оголилась, как свинья,
Соблазняя кобеля.
Принц понял, что девица
Не носит панталон,
И почесав макитру,
Сам прыгнул из кальсон.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Значит, вымылась не зря
После горцев и коня.
И с той поры пастушка
В фаворе Короля,
Его балует, свиту
И творог для Кремля.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
При дворе любовь крутя,
Расцвела, как персик, фря.
Пастухи её как вспомнят,
Сразу яйки теребят,
А потом овечек скромных,
При баранах прям долбят.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
На любовный пыл глядя,
Овны вышли из себя.
Блеют грозно: «мээ», да «бээ»,
Бьют копытом по земле,
Выражая своё «фэ»
За рога на их на челе.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Не прошло ещё и дня
Весть дошла до Короля.
Он козлов своих любил,
За шашлык превозносил,
Чабанов чуть не убил,
Отнял бурки, осудил.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля!
Стало стадо, словно тля,
Размножаться среди дня.
Сюзерен простил ковбоев,
Выдал каждому дыру
И придворные помои
Подарил на корм скоту.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Славят все козлы Царя,
Бубенцами в такт звеня.
А продвинутой пастушке,
В Сент-Рублэ купили дом,
В будуаре там игрушки,
И рекой Шабли со льдом.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля,
Кто сторонник Короля,
Приходи, мошной тряся.
Лихая мелодия захватила супругов с первых аккордов. Квартерон подхватил Натали и они пустились в пляс, сметая стулья. Бесстыдница так высоко задирала ноги, что между кружев платья и туфелькой то и дело мелькал белый щёлк чулок а ля Помпадур.
Довольный эффектом, Моша продолжил подлизываться и спросил за перо. Каллиграфическим почерком он записал в семейный альбом балладу вместе с нотами. Высунув кончик языка, поручик украсил заглавные буквицы вензелями, а поля красивыми рисунками. Наверху он изобразил облака с пухленьким Амуром, а внизу целующихся влюблённых и овна, подглядывающего за ними из кустов. Купидон с хитрыми глазками и сладострастной улыбкой напоминал юного Государя-Императора. Пастушка походила на Натали, Принц – на самого Мошу, а чёрный злобный баран с рогами был вылитый Пушкин.
Поэт не заметил сходства. Поблагодарив, он сделал широкий жест в сторону игровой залы:
– Прошу, за ломберный столик, Господа.
Гений хоть и предпочитал штос префу, но всё же преподал бурсакам мастер-класс в «Сочинку». Потому как «Классику», «Ростов», а тем паче «Ленинградку» с бомбами они совсем не догоняли.
И понеслось. Каждую пятницу клевреты подкупали Натали шампанским, няню – сладостями и терзали Шурика до утра. Играли они по маленькой и то и дело делали ляпы, от которых хозяин приходил в бешенство и хватался за канделябр. Пытаясь отделаться от тупых муталимов, он кричал домочадцам:
– Всё! Баста! Атанде! Более этих евреев на порог не пускать! «Бордо» приносят балованное, играют по копеечке, а сжирают всё подчистую! В ватерклозете весь Калькуттский коленкор перевели. Тоже мне – эстеты! Не могут свой жирный эпидрон «Северной пчелой» подтереть.
Зато шкребки горазды тырить! А ведь их на века сработали на Путиловском слесаря-вольтерьянцы. Ксюша из красильного цеха, тоже придерживающаяся левых взглядов, вынесла с завода железный криминал в панталонах. Проходя сквозь лютую ВОХРу, она и глазом не моргнула, несмотря на измену мочевого пузыря. В пивной подле проходной отважная барышня втюхала ещё сырые канцтовары Кюхле. А уж Вильгельм Карлович их высушил, сложил в ларчик и преподнес мне на день Ангела.
Когда не пишется, вдохновляюсь свободолюбивым духом шкребок. А эти жиды их жменями тащат. Гевалт полный! Гнать их взашей! Да я лучше за ночь оду накатаю, чем с ними за гроши возиться. Что я, негр что ли?
Прекрасная половина Пушкинского дома не внимала душевным мукам Поэта. Встав на сторону иудеев единым фронтом, они всячески лоббировали пятничные игры. Под натиском коррумпированных домочадцев Гений сдавался и продолжал мороку. В ожидание обещанного кальяна, он повышал ставки. Но с каждой новой партией его выигрыш уменьшался.
Время летело, как трехлетка на гандикапе. В одно субботнее утро Поэт с ужасом обнаружил, что еле-еле ушёл в нулях. После бессонной ночи он не мог порадовать жену ресторацией, а Аринку даже сосулькой. Ошарашенный Пушкин опешил.
4. Прозрение
В следующую пятницу Александр Сергеевич манкировал глинтвейн и играл, как Виртуозы Москвы под палкой Спивакова. Он рисковал, понтировал и даже вистовал без хода. Но отмстить «пёрышникам» не получалось. К полуночи пуля все ещё была нулевая.
Поэт заметил, что распасы на его руке всегда оборачиваются катастрофой, а все дилетантские ошибки партнёров приносят им прибыль. Ещё он обратил внимание на их постоянные покашливания, почёсывания и высказывания. Стоило одному, как бы невзначай, выдать присказку:
– Хода нет – ходи с бубён, не то будешь надерён, – как другой тут же кидал пику. А если один напевал:
– И пошёл я в пику, а не в черву! – то другой сразу шлёпал с трефы.
Гений понял, что они семафорят друг другу секретными словами и тайными знаками. Остервенев от этакой низости, он, сломя голову, бросился на мазуриков с мизером и двумя дырками. За своё безрассудство Любимец Муз был тотчас наказан. Он попал на паровоз и проигрался в пух и прах. Такого казуса с ним не случалось со времён лицея.
Не желая отпускать жульё с бабками, Пушкин крикнул им вслед:
– Господа! А не угодно ли сыграть партию в нардишки на посошок?
Расчет оказался верным. Проходимцы остановились в прихожей и зашушукались. Как заядлые игроки, они оба понимали, что грех профукать возникшее везение. Гога кидал кости слабо, хотя и был по отцу лицом кавказской национальности. Его батя, мегрельский еврей Нико Василико, пропал перед его рождением и не передал наследнику мастерство бросания зар. Моша же перенял старинную игру у горных персов и слыл профи перед Гоги.
Мошенники вернулись и Моша отчеканил:
– Играем в «Короткие» – до трёх очков, и по полтине за шашку. Поэт понял класс партнёра и кивнул, промолчав за «Длинные нарды» и «Накгаммон». Быстро расставляя тривиальный «Триктрак», он приговаривал сакраментальное:
– Давно не брал я в руки шашек!
Гений по уму отдал две партии, а на третьей предложил поднять ставки втрое. Моша с жадностью согласился, будучи уверен, что сегодня – его день.
Отбросив гуманизм, Светоч незаметно выудил козявку и с её помощью метнул «Ду-шеш» пять раз подряд. Закончив игру двумя «Марсами», он отбил весь карточный проигрыш и даже немного выиграл няне на семечки.
После ухода гостей Александр Сергеевич не удержался и воскликнул:
– Ай да Пушкин, ай да сукин сын!
Однако паршивый осадок остался. За обедом Поэт поделился новостями с близкими. Шокированная Натали поперхнулась бланманже. Аринушка подала сельтерскую и, похлопывая её по спине, резонно подметила:
– Ну что ты от них хочешь, душенька! Они же Христа распяли, а уж Наше Всё им и подавно по барабану.
Узнав о коварстве евреев, красавица поправила буклю и с той поры стала смотреть на них косо.
Поэт хотел было утром стреляться с обидчиками по очереди. Но немного подумав, сообразил, что лучше не ждать утра и не ставить их в очередь, а ночью зарезать во сне сразу обоих. Поразмыслив ещё, он решил, что ещё лучше будет их просто отдубасить тростью, но потом вновь передумал, поняв, что бильярдным кием из эбенового дерева будет самое наилучшее.
В отличие от темпераментного мавра, мудрая няня не порола горячку, а рассуждала здраво:
– Ты, Сашенька, свистни в помощь Крылова. На пару с ним вы мигом разденете гадких катал до исподнего.
Гений вскипел и воскликнул:
– И слышать о нём хочу! Ванька всю живность ненавидит и рассказывает ехидные гадости о наших меньших братьев, а людей одними баснями кормит. Он каждую ночь по клубам пьянствует, где о его обжорстве, лени и неряшестве легенды слагают.
Но Арина Родионовна страстно настаивала:
– Напрасно ерепенишься, касатик. Большой Иван хоть и бузотер отпетый, но не карбонарий какой. У него в голове реально одни бубны, зато в карты режется с великим трудолюбием. Заигравшись, может по три ночи кряду не спать. А уж его азарту и темпераменту все ваганты и кадеты завидуют. Ныне такую страсть даже у гимназистов и лицеистов не сыщешь.
Большого Ивана и на пару разденете гадких катал.
Гений вскипел и страстно воскликнул:
– И слышать о нём хочу! Ванька всю живность ненавидит и рассказывает о наших меньших братьев ехидные гадости, а людей одними баснями кормит. Он каждую ночь по клубам пьянствует и о его обжорстве, лени и неряшестве легенды слагают.
Но Арина Родионовна настаивала:
– Напрасно ерепенишься, касатик. Иван хоть и бузотер отпетый, но не карбонарий какой. У него в голове реально одни бубны, но зато в карты режется с великим азартом и трудолюбием. Заигравшись, может по три ночи кряду не спать. А уж его темпераменту даже ваганты и кадеты завидуют. Ныне такую страсть ни у гимназистов, ни у лицеистов не сыщешь.
Ещё Ванюша в обхождении с дамским полом фасон понимает. А что по балам чудит, так его дело молодое. Гулять – не устать! Но он всегда при себе пару свиных кишок держит для безопасности. Наш чин не терпит овчин и никогда не душиться дешёвым огуречным лосьоном. Да и одевается он не как хохлома, а благородно, по моде, хотя дома у него мышь в комоде. И нет такого казуса, за решение которого не взялся бы этот пролаза.
Гений криво усмехнулся, а на подмогу Арине приспела Натали:
– Не капризничайте Александр Сергеевич. Няня никогда вам худого не посоветует. Иван Андреевич, как никто, суть игры понимает. Он даже самого князя Голицына катал в Классику.
Комильфо натурально остроумен и пишет вполне сносные либретки к опереткам, хотя и слаб в орфографии. И правда то, что он никогда не душится китайским контрафактом, а исключительно Кёльнской водой. Ещё Ванечка всегда авантажен, одет с иглы и напомажен. Он и комплимант умеет сказать к месту и по-итальянски забавно воркует. А главное душка шарман, как волшебно, играет на скрипке, да и на подъём лёгок. А всякий вздор про него выдумывает от зависти гадкий Шурка Бенкендорф и сливает через своё третье отделение.
Добрый Гений почесал бакенбарды и по традиции уступил дамам. Няня кликнула дворового мальчика и послала его за баснописцем.
5. Конь Троянский
Большой Иван прилетел мухой. Несмотря на тучность, он всегда летал и никогда не тащился. Может за это, а может за любовь к Крыльям сэра Пола его подозревали в крылатости.
Все великосветские дамы второго эшелона считали Ивана своим «обожэ». На балах они выражали ему приязнь верхушкой веера, а на дамских посиделках умоляли раздеться и показать задницу в перьях. Он был постоянным участником всех девичников, как чувственный декламатор срамных виршей Сафо, но никогда не опускался до стриптиза. Ваня всегда отшучивался баснями о дресс-коде и не снимал фрак даже в бане с сенными девкам.
Гостя угостили дивным глинтвейном и рассказали о проделках Пушкинских учеников. Он возмутился:
– Вот так кунштюк! Ай да сукины дети Израилевы! Только они могут сделать из Солнца русской поэзии лоха для катки. Нашли, бесстыжие бестии, кому ковы строить!
Хозяин предложил Ивану поучаствовать в воспитание семитов на равных долях. Тот согласился и, в свою очередь, обратился с просьбой:
– Пуркуа па! Я хоть и предпочитаю пуле – клабор или уж дэ-берц на худой конец, но соглашусь раз в пополаме. Только и ты, брат Пушкин, пособи мне! Подкинь, силь ву пле, сюжетец с моралитэ о зверях али насекомых. А уж я тебя век не забуду! Тут с Ферганы должны знатные шишки подогнать, а сучок Смирдин бабки без басен не даёт. А где их взять, когда я уже всего Эзопа и Лафонтена перевёл. Ты ж – Наше Всё! Не откажи уж, же ву при.
Добрый Гений кивнул и сделку обмыли «Вдовой Клико». Затем Поэт рассказал несколько бородатых анекдотов из скотской жизни фауны. Завсегдатай ночных клубов и великосветских тусовок хохотал до слёз. Особо над печальной историей голосистой Цикады. Французские Кузнецы сняли её на ночь, а сами пользовали целое лето и не заплатили. Усмотрев в повадках заграничных козявок сходство с нашими мурашами, толстяк взял эту историю на вооружение.
На радости он исполнил арию «Мадам Вандербилт» из аглицкой оперы «Бэндонзеран». Натали хлопала в ладоши и кричала:
– Белиссимо!– а Поэт даже подпевал:
– Хоп-хей-хоп.
Орфей посвятил свой романс очаровательной хозяйке и, страстно лобызая её ручки, полез было на плечико. Мавр нахмурился. Иван сделал вид, что валяет Ваньку и скорчил такую обезьянью рожицу, что все рассмеялись.
Мужчины пропустили ещё чан глинтвейна и условились о тайных знаках в игре. Отлакировав выпивку кувшинчиком пунша, они раздавили на посошок штофик Бордо и простились до пятницы.
Александр Сергеевич послал к аферистам нарочного с ультиматумом: «Более без обещанного кальяна играть не сяду, и менее чем по червонцу за вист тоже».
Скрипя зубами, те согласились и прибыли с подарком в условленное время.
Моша светился и ликовал, собираясь сорвать банк и оставить Пушкина без порток и без имения. Он уже предвкушал, как Натали приползёт к нему на коленях, проситься на дачный сезон. По доброте душевной, он, конечно, пустит, но сначала велит ей доказать, так ли она хороша в любви, как про неё сказывают. Отставник алчно потирал руки, не обращая внимания на ноющий к непогоде шрам.
Обрусевший мегрел, напротив, был в печали. Вопреки кавказским обычаям, он переживал утрату турецкого кальяна, выточенного неизвестным мастером. Моша-то подарил антиквариат без его согласия, и обещание не удалось замылить. А ведь Гоги купил его на Малой Арнаутской на свои кровные и долго обкуривал сырое дерево, изживая в нём влагу. К тому же, он совершенно не высыпался.
Накануне ему приснились карты и стол с зеленым сукном, заваленный кипами ассигнаций и грудами червонцев. Вокруг неподвижно сидели игроки похожие на злых старых гномов. Тусклый свет абажура окрашивал их сосредоточенные лица в бурый цвет.
Гоша решительно ставил карту за картой и непрерывно выигрывал. Он загребал к себе деньги и золото, когда внезапно повеяло холодом. К столу, будто на коньках, проскользнула высохшая старуха в чёрном балахоне. Она походила на столетнюю княгиню Голицыну, но с более острыми чертами лица. Её дряблая кожа была покрыта глубокими бороздами, а тонкие надменные губы прикрывали редкие усики.
Фурия уселась напротив и, обведя зал мертвым немигающим взглядом, начала игру. Она постоянно выигрывала, но внешне оставалась совершенно невозмутимой. Гоги проиграл весь выигрыш, а потом и все свои деньги. Затем ушли золотые запонки и фамильные часы Буре с гравировкой и серебряной цепочкой. Побледнев, Мегрел достал трясущимися руками закладную на дом. Он бросил её на кон, понимая, что если и сейчас проиграет, ему останется только застрелиться.
Старая ведьма окаменела и впилась в него чёрными пуговицами глаз. Игрока пробила дрожь. Мегера медленно открыла тройку, семерку и туз, и мерзко захохотала.
Червовая тройка расцвела пышной орхидеей и начала источать сладковато-гнилостный запах. Семерка пик выросла в гигантские готические ворота, заперев пространство, а туз треф превратился в громадного мохнатого паука. Он прыгнул с карты на китель и, проворно перебирая лапками, устремился к его лицу.
Гога проснулся от укуса. В комнате, озарённой бледным светом Луны, стоял дурманящий запах грандифлора. Настенные часы пробили без четверти три. Больше бедняга не смог заснуть. Он расчесывал щеку и ворочался до утра, вспоминая кошмарное видение снова и снова.
6. Сюркуп
Принимая подарок, Пушкин понял, что чёрное дерево чилима – чистая липа, как и его возраст. Гений не стал скандалить. Буркнув мерси, он передал новодел жене:
– Же ву при, мон амии, снеси в курительную комнату.
Натали по дороге узнала драгоценные каменья на вещице. Точно такие же она купила себе прошлым летом на водах в Карловых-Варах. Там они назывались чешской бижутерией и продавались по алтыну за фунт. Гончарова украсила ею панталоны, которые они с белошвейкой обрезали наполовину. Бомонд был очарован иностранным композитом и мини. Он хотел любоваться им беспрестанно, но она берегла эти трусики для особо торжественных случаев.
Натали поймала себя на мысли, что косо смотрит дарёному коню в зубы и смутилась. Вспыхнув, она раскинула веер и затрепетала японским шёлком, как колибри крылышками.
Тем временем игроки расселись. Условившись писать стольник, они разыграли сдачу и начали игру. Только Поэт остался без взятки на своём «Обязоне», как дверь приоткрылась. Шёпотом Арины Родионовны щель спросила:
– Александр Сергеевич, к вам Иван Андреевич просится. Пускать, али как?
Гений был не в духе, забыв, что первый ремиз – золото. Он молча кивнув и вышел из-за стола. Навстречу, сметая няню, влетел Иван. Лучезарно улыбаясь, он ринулся обнимать и лобызать Поэта:
– Ну, здравствуй, брат Пушкин! Сто лет не виделись! Рад тебя лицезреть в добром здравии, душа моя. Скрывать не стану, скучал я по твоёму хлебосольному дому. Да зайти всё недосуг, то дела, то делишки. А у тебя, гляжу, мальчишник? С каких сторон поналетало ворон?
Родионовна восстановила равновесие и ответила за хозяина:
– Тут тебе ворон нет, все люди честные, – и тихо добавила, строя глазки в сторону гостей:
– Воры известные.
Пришелец парировал:
– Гости несчитанные, кафтаны общипанные, на выдумки богаты, а носы горбаты.
Бедовая Аринка кокетливо прыснула. Принимая от гостя зонт и цилиндр, она продолжила шутейную перепалку:
– Гляди налёт на свой полёт! Давай хвастай, чёрт коноплястый, только бабушку не схрястай. Небось, твои разживные – по дыре в кармане. А мы уж разберём, кто кум, кто картёжник, а кто ночной подорожник. Тогда и решим с кем по грибы, а с кем и по ягодки. Чай у нашего хвоста нет поста!
Иван расплылся понимающей улыбкой и продолжил балагурить:
– Шалишь, кума, не с той ноги в пляс пошла. Я деньгу держу в темноте, а девок в тесноте. У Крылов обычай таков: поцеловал куму, да и губы в суму.
Пользуясь, что у прислуги заняты руки, он шлёпнул её пышное и видавшее виды седалище. Няня попыталась сдать сдачу, но срамник проворно отпрянул. Ручка зонтика зависла в воздухе, не дотянув пяди до гульфика. А толстяк уже мял и тискал гостей:
– Ба! Да это милейший Моша и друг Гоги! Какие люди в Голливуде! Как на Патриаршем пруде. Вот радость-то! Счастлив вас лицезреть на свободе. Экая вам лафа привалила, в таком доме пульку расписываете. Миль пардон, что помешал. Смотрю, вы ещё и первый круг не сыграли. Прошу покорно принять в игру, четвёртым по средней горке. Мечтаю молодость вспомнить. Сто лет не брал я в руки стирки!
– Полноте, мон амии, присаживайся,– учтиво пригласило Духовное Начало Поэта, а его лукавая сущность добавила, чтобы позлить эфиопа неприличной иностранной буквой:
– Фекаль-вопрос!
Евреи разом нахохлились, но повода отказать не было. Тревожно переглянувшись, они кивнули через губу. Огромное тело Ивана грузно плюхнулось промеж гостей и раздвинула их на почтенное расстояние.
Игра возобновилась и пошла своим чередом. Давя на психику, баснодел тараторил без умолку, поучая:
– Фишки ближе к орденам! Кури больше – партнер дуреет. Плачь сильней, карта слезу любит. Преф не покер – не думай больше часа.
Ещё он постоянно журил пасующих, иронизировал над игроками и лукаво жалел подсевших:
– Зассало стекляшкой бриться? Ты только в баньке так не скажи, а то шайками закидают. С тётей Полей так играть будешь, а у нас за такое бьют канделябром. У картишек нет братишек. Ошибки случаются – фишки не стеклянные. Карта – не лошадь, к утру повезёт.
Время от времени толстяк комментировал игру известными перлами:
– Туз – он и в Африке – туз. Полковник был большая сволочь и пасовал при трёх тузах. На девятерной вистуют только поп с попадьёй, штабс-капитан и ваганты: поп – от жадности, попадья – от глупости, офицер – от храбрости, а студенты – от бедности.
Гогоча в одиночестве, он подавал к вербальным словам такие же знаки: Иван чесал, то правой рукой левую бакенбарду, то левой правую, то левой левую, то наоборот. Вдобавок он беспрестанно причёсывался, сморкался и курил, пуская дым строго по сторонам света.
Благодаря этому, Гений знал прикуп и мог жить в Сочи, не работая. Остальные карты тоже были ему известны, и игра напоминала черносотенский погром. Вдобавок напарникам везло, и фишка пёрла к ним, как классицизм из Пера Лагерквиста. Саня и Ваня быстро закрылись и стали оказывать Гоше и Моше американскую помощь. Через каждую сдачу, они устраивали распасы, напоминающие гостям то Сталинград, то Фолькленды, то Дебальцево.
На рассвете бойня закончилась. Пулю подсчитали, и недобрая половина игроков прослезилась. Моша и Гоша вывернули все карманы, но денег расплатиться всё равно не хватало.
За окном тучи крыли небо мглою. Вдали сверкнула молния, и послышались раскатистые удары грома. К Белокаменной медленно, но верно приближалась буря.
7. Равнодушие
Дождь, посланный вредным западом, захватил город надолго. Иван Андреевич взял зонтик за ручку, а Мошу за шкирку и поволок его к нотариусу. По дороге хромой бил себя в грудь и сквозь ливень взывал к народу:
– Товарищи! Караул! Гляньте, как среди бела дня обращаются с заслуженным инвалидом войны! Я ж за вас кровь проливал на Кавказе! Ранения имею от злых чечен и награды от высших чинов.
Иван не лез в карман за ответом, а доставал слова прямо из сырого воздуха:
– Знаем мы, как ты кровь проливал и как на армейском складе подъедался. Видали, как ты новенькие тульские оселки менял своим чеченским друзьям на чачу. Так может скажешь людям сколько юных корнет пало от вражьих клинков, заточенных на твоих камнях?
Известно и как ты награды себе добыл, споив слепого и безрукого ветерана на Тишинском рынке. Знаем и то, что хромоног ты не с войны, а с манежа юнкерской школы, где отнимал цукер у старых и больных лошадей. Были бы те кобылы построптивей, то лягнули бы тебя копытом не в мягкое место, а в причинное. Скажи ещё, что ты столбовой дворянин, чтоб народ тебя тут же на столбе и повесил.
Прохожие бегло косились на несладкую парочку и прятали глаза. Огромная фигура Ивана не сулила им ни сиюминутной выгоды, ни ничего хорошего в будущем. Не желая получить от него по микиткам, молчаливое большинство отворачивалось и сторонились.
Рассекая потоки дождя, люди в подмоченной одежде брели дальше. Кто строить проклятый царизм, а кто просто по своим делам. Но у каждого на дне души теплилась надежда дожить до великой революции, или хоть до какого-нибудь захудаленького бунта.
В нотариальной конторе на родовое имение Моши Юльевича составили закладную. Подписание бумаг на предъявителя повлияло на проигравшего оздоровительно. Он понял, что не судьба ему балдеть в Болдино и тарханиться в Тарханах и переменился к лучшему.
Сбрив пейсы, Моша заменял в имени букву "О" на "И" и взял фамилию Честного Рифмача Томаса. Подобно кельту он принялся писать стихи и вскоре стал модным автором, а со временем и классиком.
Другой должник забыл о святости карточного долга. Он принялся молить о прощении и сваливать все свои пороки на трудное детство:
– Прости, дорогой, Александр Сергеевич! Я не виноватый! Это всё тлетворная среда наделала. В ребячестве забрёл я как-то на Сорочинскую ярмарку и был пленён купчихами с хуторов близ Диканьки. Ухмыляясь, они силой затащили юнца под самый тёмный прилавок. Там порочные великовозрастные толстухи опоили меня горилкой и заразили игроманией. С той поры, как увижу дородную тётку бальзаковского возраста, так сразу дрожь охватывает. Нехорошие мысли без спросу в голову лезут, а ноги сами так и несут в ближайшее казино.
Пустив слезу, Гоги рассказал свой пророческий сон со старухой и запахом орхидеи. Пушкин пожалел болезного, а его кошмар с тремя картами решил зарифмовать. Он сразу понял, что из таких пиковых страстей выйдет недурной мюзикл, если за ноты возьмется кто-нибудь из могучей голубой кучки.
Мегрел согнулся буквой Зю пред Светочем и пообещал:
– Мамой клянусь никогда более не катать обывателей в азартные игры. Зуб даю, что с понедельника начну новую жизнь честного беллетриста. Утром вместо кофе с коньяком и кальяна – зарядка и Боржоми, и никаких дам на ночь до женитьбы. Кстати, неплохое название для пьески…
Добрый Гений простил и по простоте душевной не взял расписку. На радости, Гоги грохнулся ниц и принялся лизать писательские штиблеты. Поэт не терпел телячьи нежности и скомкано попрощался.
Ванька прокутил весь выигрыш за два дня и три ночи. В этом ему помогли две замужние дамы, одна вдова и три танцовщицы из Аглицкого клуба. Чувственные ноздри стриптизерш тягали заморский кокс, как нюхательный табак с Моршанской планташки.
Иваныч подстерёг подельника у парадного подъезда. Пожаловавшись на дороговизну клубных кокоток и колумбийского импорта, он стал снова клянчить свежие анекдоты о животных.
Пушкин посчитал моветоном иметь дела с толстяком до прибытия из Ферганы обещанного чуда. Он вежливо отказал, хотя и знал свежий древнегреческий анекдот, где высмеивались лебедь, рак и щука. Они тянули одеяло на себя, потому что один придурок запряг их в один воз.
Гений решил сам зарифмовать этот сюжет и, разбив его на три части, опубликовать по отдельности. Для объёма он вставил много прилагательных и назвал лебедя – Царевной, а рыбку позолотил. Стоящего раком Петушка, Поэт тоже позолотил, а чтобы он кукарекал, вставил ему в зад спицу.
Со временем этот анекдот дошёл и до Ваньки, потому что Ржевский рассказал его на одном балу пять раз:
– Господа! Однажды Лебедь раком Щуку. Гы-гы-гы!
Со слов похабного поручика выходило, что летун поимел по-собачьи не рядовую рыбку, а влиятельного хищника. Общество хихикало, но цитировать не смело, дабы не быть заподозренным в вольнодумстве.
Меж тем Ваня продолжал канючить, откручивая пуговицу на Пушкинском сюртуке. Он умолял дать ему почитать «Дарреллу» или «Киплингоф» в переводе Пришвинзона. Добрый Гений сжалился над бывшим партнёром. Сходив домой, он вынес из личной библиотеки книгу, где все герои звери и лес, Бианки. Поэт попросил Ивана обернуть её газетой и вернуть через неделю, а главное не читать её за едой и в клозете.
Баснописец кивнул, опустив глаза, и наспех простился. Зажав фолиант подмышкой, он улетучился навсегда, напевая своих любимых Крыльев: «Бип Боп, Бип Боп».
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/01/29/1614