Как казак со Змеем Горынычем подружился
Случилось это в лето невесть какое, в селе незнамом, в Земле Русской. А, может и в прусской или французской. Сама не видала, только слух по народу стелется белой метелицей, льется дождичком, ветерком веется.
А было так. Налетел на деревеньку малую черной тучей Змей Горыныч. Откель взялся – не узнавали. Но давно тут такой напасти не знали! Чего хотел гад - не сказал, только баб да девок напугал, мужиков по полю разогнал, кур огнем опалил, коров в реке потопил. Накуролесил – и в кусты! Только хвост, да выхлопные газы народ и разглядел. Словом, полный беспредел!
В ту пору мимо казак шел. А почему шел, а не ехал, то есть пер пехом – никто не знает, а станичник в ответ только крестится, вздыхает, да слезу вытирает! Известное дело, у казаков конь – как брат младшой, с рук вскормлен, вспоен! Без него воин – не воин, а так – одно название! Но наш казак, видно, горе, как щи – половником хлебал, потому пешим да седым стал. Грудь – в крестах, голова не в кустах, а на плечах покуда держится, фуражкой набекрень прибита. Идет – шпорами позвякивает, лампасами да медалями посверкивает, на ходу шашкой помахивает.
Смотрит казак по сторонам – мать честная! Что такое? Деревня, словно вымерла. В кустах куры-гриль догорают, из реки рога торчат! А людей вокруг – никого! Одни собаки по дворам зубами от страха клацают, да кошки шерсть на заборах дыбят. Ну, наш воин не лыком шит - с чертями воевал, банницу самогоном парил, Дракулу чуть не отравил, на басурман безоружным ходил. Рай, и тот – перебаламутил! Терять ему нечего! А честь казацкая справедливости требует. И по полной мере!
Вынул станичник шашку, и давай размахивать:
- А ну, выходи, супостат, на бой честный!
А в ответ – тишина. Молчит село. И Змей Горыныч не откликается. Нет его, как и не было.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Только к вечеру народ из укромных мест выползать стал. Уж, кто где прятался – про то до сих пор неведомо. Скажи кому по секрету, и в другой раз тебя там же и найдут! Дураков нету! Да, казаку без надобности схроны селянские. Ему погромщика подавай – суд вершить!
Рассказали мужики да бабы про налет Горынычев, про разоренные хозяйства. Вскипело в груди сердце воинское, зачесалась рука, шашечка запела – крови змеиной потребовала!
Долго гадал казак, в какой стороне поганца искать. Кого ни спрашивал – либо не видели куда подался, либо от страха сказать не могут. Не сразу, но нашелся один дед ста пятидесяти лет, которому на свете жить надоело. Про таких в народе говорят: «Старость не в радость! И смерть не берет, и пришибить некому!» Перекрестился старина, да и ткнул костылем на восток: туда, мол, ступай, там вражина наш последний раз хвостом мотнул. Поклонился станичник деду в пояс, фуражку поправил, усы разгладил, и пошел вперед – солнцу спину казать, звездам да луне подмигивать.
День шел, два шел, ненавистью подгоняемый, - нет Горыныча! Хотя по всему видать, что пролетал он тут. Деревья, то вповалку, словно пьяные, лежат – хвостом змеиным поломанные, то штопором завиваются – от потоков турбулентных.
На третий день вечером вышел казак к озеру дивному, камышами да ивами поросшему. Красота – не налюбуешься! Вода такая чистая и прозрачная, что на дне каждую песчинку видать. Рыб в ней – видимо-невидимо: и золотые, и серебряные, и медные, а красноперых - больше всех! А на поверхности – лебеди плавают, кувшинки да лилии глаз радуют. У станичника с сердца камень свалился. Сколь шел – дышать от злости на Горыныча не мог. А тут – душа размякла. Захотелось прилечь на бережке, да поспать чуток. Но тут в брюхе заурчало, под ложечкой засосало. Правильно! Кто не выспался, не кормлен, не поен – уже не воин! Доведись с утра поганца крылатого встретить – не то, что голову супостату срубить – на ногах устоять не сможешь!
Устроил станичник привал – в одиночку на берегу лагерем встал. Костер запалил, водицы испил, из карасей да плотвы ухи наварил. Варево прихлебывает – на звезды любуется. Откуда ни возьмись – набежала на небо туча. Пригляделся к ней казак – и за шашку! Потому как не облачко то, не косяк гусей, не клин журавлиный, а Горыныч пожаловал! Собственной поганой персоной!
Встал казак в полный рост:
- Выходи, вражина, на бой честный! Давно моя шашка твоей крови ждет! Не летать тебе больше над селами, не пугать мужиков да баб, не сиротить цыплят да телят, не губить дубравы да березняки!
Не слышит гад! Высоко летит, неровно. А вонь от него такая, словно, змей над станичником куражится!
Обиделся казак. Шашкой машет, матерится без зазрения совести, а достать не может! Сколько они так друг над другом изгалялись – неведомо. Казак, как человек бывалый, первым опомнился. Плюнул, шашку в ножны убрал, фуражку под голову кинул, и завалился спать. Тактический прием, значит, применил – решил гада измором взять. Вот полетает часок-другой, а тогда, притомившегося его хоть голыми руками бери!
Ни свет, ни заря проснулся станичник от грома и земли колыхания. Спросонья не понял, что к чему. А как только глазоньки продрал, - видит на другом берегу картину дивную! Змей Горыныч, аки лебедь белый шеи изогнув, воду тремя языками шершавыми лакает без удержу. Из ноздрей огнем попыхивает – пар над озером поднимает. А сам, как есть, с морд бледен! То ли болен, то ли устал. Ну, казак выяснять не стал, а из формы тючок смастерил, шашку в зубы схватил и пустился вплавь – справедливость вершить!
Еле доплыл. Вода – кипяток! Рыба кверху брюхом плавает, лягушки на берег попрыгали, лебеди над озером с перепугу в журавлиный клин выстраиваться начали...
Как ангел мести встал на берегу казак с шашкой наперевес – грозный, голый, но в фуражке и в лебединых перьях на плечах. Хотел станичник Горыныча снова на бой вызвать, уже и рот открыл – клич боевой кинуть, да задохнулся. Таким знакомым ароматом от супостата повеяло!
- Да, ты пьян, гад ползучий! – только и вымолвил казак, падая на траву. Сам он по части выпивки – не промах, но не ведрами же самогон хлебать! От такого перегара не то, что человек, - слон африканский на ногах не устоит, хоть у него их не две, а четыре.
- Не п-л-зущ-щий, а л-т-ущ-щий! – дохнула на поднимающегося казака правая голова. – Ош-б-чка выш-шла!
Казачина аж задохнулся от... возмущения:
- Да ты, нехристь, никак самогон портвейном запивал?!
- Ик! – тенором ответила левая голова. – Конь-я-к-ом! – и тихонько подула на казака... для дегустации.
- Ром-мом! – басом поправила правая.
- Ма-льч-ки, не с-сорь-тсь, - дискантом попросила средняя. – Мы п-пил-ли ш-шамп-панск-е! Тс-с-с! – И фамильярно подмигнула казаку.
У того аж фуражка на затылок от изумления съехала. Это что же за коктейль, гад трехголовый намешал? Чистый ерш! Дело скверное – как ни верти, а пока змей не опохмелится, драться с ним – грех! Не по-православному как-то получается! А, как известно, клин клином выгоняют, а похмелье тем же зельем поправляют! И какие у кого предложения?
Ну, наш казак – не лыком шит, не веревкой подпоясан! Смекнул станичник, что без хитрости да наглости это дело не решить. Пора кабак искать – всенепременно! И хоть в кармане только вошь на аркане, крылатого гада с зеленым змием свести надо! Взнуздал он Горыныча, сам верхом охлюпкой поехал. И полетели они – опохмеляться.
Про то, как казак с Горынычем кабак искали да вино добывали – рассказывать не стану! Про то – другая сказка будет, так как заведением тем, не абы кто, а черт отставной владел! Говорят после того, как станичник его уму-разуму поучил, нечистый поседел и заикаться стал... Но пакостить людям перестал!
Кто похмельем мучился – поймет, а остальным и знать не надобно. Но только, как начали они лечить Горыныча, так остановиться долго не могли. А за время, что этот гад реабилитационный курс проходил, он еще несколько сел под горячую руку разорил. Уж что с ним казачина только не делал, чтоб протрезвить да бошки срубить – ничего не помогало. Не скоро, но смекнул станичник, что дело – нечисто. А в заграничных походах чего он только не нахватался. В том числе в психоанализе поднаторел, да сны по Фрейду толковать обучился. Потому за вин распитием выведал отчего супостат крылатый лакает без просыху. Непросто это оказалось. Уж, если у человека одноголового раздвоение личности может приключиться, то со сколькими же индивидуумами трехголовый супостат жил? Пока казак со всеми перебеседовал – утомился! Оказалось, душа у Горыныча – нежная, любви просит. А невесту у него злой Тугарин увел... Как услыхал о том казак – вскипел у него в груди гнев. Это какой же иноземный гад нашему отечественному подножку ставит? Али не девятнадцатый век на дворе, али не начистили мы французам рыла?! Вынул шашку из ножен – айда оккупанта крушить! Горыныч не дал. Вишь, по своей воле подколодная его иностранца выбрала. Любовь промеж ними – аж терпежу нет. Плюнул казак в досаде. Известное дело – с мужиком завсегда договориться можно, а бабе поперек слова не скажи – бит будешь. И шашка не поможет – не супротив же бабы её применять! Тут лаской большего добьешься.
Ну, до Тугарина казак все-таки добрался. Как ни верти, а с ним за границу наша гражданка ушла. Не обидел бы жених иноземный! А что там у них было – не видела, но знаю точно. Только вам не скажу! Станичник наш – человек не холостой! Дойдет слава до жены – мало не покажется ни мне, ни ему!
Но сначала пришлось казаку Горыныча трудотерапией лечить. Пристроил его станичник к кузнецу в ученики. Уж попыхтел на наковальню супостат крылатый! А кузнец его молотом уму-разуму да делу учил...
С казаком Змей Горыныч побратался – уж больно по нраву ему станичник пришелся. Да и казак худого уже не помнил. Сами посудите, ежели каждому собутыльнику голову рубить, это ж уголовщина какая-то получается! Простил служивый змея. Друзьями стали - не разлей-вода: и в бою, и в строю, и на попойке – вместе. Особенно полюбил гад крылатый песни казацкие петь на три голоса, а станичник ему бэк-вокалом вторить. Вдвоем со змеем они не одного злодея наказали!
Селяне да крестьяне казаку в пояс поклонились за то, что от напасти избавил. Он благодарность принял, сколько прилично было погостил – и в путь. Казаки – они, ведь, на одном месте сидеть не приучены. А характер у них – порох. Казацкому роду, как известно, нет переводу. Пьют ведрами, да на ногах держатся! Похотливы, как коты мартовские, но честь казацкую блюдут! И до всего-то им дело есть!..
Как казак коня у ведьм отбил
Про тяжелую казачью долю песен сложено немало. И ни одной без друга милого – коня густогривого, да шашки вострой не обходится. Потому как конь для казака – что брат младшой, а шашка – как жена любимая! И моя сказка о том же...
Бежал казак из плена турецкого. Через горы балканские, через леса карпатские, через поля хохляцкие. И встал на пути его лес – от земли до небес. Как ни верти, а мимо – не пройти! Казак плюнул, в ус дунул – и ломанул напролом через бурелом. По пути лешего встретил, водяного промеж глаз отметил... Уж сколько он по чаще плутал, про то никто не знал. Может сутки, может двое! Да, нам дело какое? Все мытарства станичника перечислять – конца сказки не видать!
Ночью темною безлунною-беззвездною вышел казачина на поляну. Видит – костры горят и вокруг них тени людские мельтешат. Шагнул он, было на опушку, да что-то в груди екнуло. Остановился. Ночь-то необычная была – та самая в которую ведьмы на шабаш выходят! Пригляделся к теням повнимательнее. Сами белые, а сквозь них и огонь, и лес видать. Костерки, словно живые, бегают и в звезду еврейскую складываются. Нашему-то служивому – сам черт не брат! Коли встретит – либо по пятаку отметит, либо хвост на колбасу пустит. Однако, в этот раз без разведки в бой не полез.
Спрятался станичник за ельник, сидит наблюдает бездельник. Вывели три тени на опушку коня вороного с золотой звездой во лбу, с гривой серебром струящейся. У казака от восторга сердце замерло – никогда такого красавца не видал! Следом за скакуном выползла на поляну еще одна тень – хромая да кривая на левый бок. Из-под капюшона локон седой выбивается да нос морщинистый торчит. А в руках - тесак. Ну, чистая ведьма!
Завели беднягу вороного в середину поганной звезды, ноги спутали. И ведьма старая рядом встала, что-то под нос забормотала. Заржал конь, заплакал, как дитя малое. Вскинулся казак - неужели при нем душу безвинную сгубят? Не бывать тому! И рванулся вперед... Да скрежет зубовный за спиной остановил. Оглянулся – мать честная! Это кто ж такой будет? Только по медведю-то и опознал, что цыган. Глазами угольными блестит, зубами, как пес цепной скрипит. Тоже не нравится, что коня обижают!
Казак с цыганом по лошадиной линии не иначе родней друг другу доводятся. Одного перегляда хватило, чтобы к общему мнению прийти. Цыган сразу что делать смекнул. Медведю что-то на ухо шепнул, да под зад коленкой подтолкнул. Мишка в рев, и на опушку – ловить главную старушку. Ну, пока косолапый тени по поляне гонял, казак с тылу и подобрался. Где ужом, где вьюном, а цыган при нем. Встал промеж костров, да путы коню перерезал без лишних слов. Тут цыган верхом скакнул, под ребра сапогами коняке пнул. Взвился пленник до небес и за кромкой леса исчез. А народец неведомый, аки бес, к казаку за пояснениями полез. Ну, станичник шашкой-то поиграл – уважение оказал. Тени руки к нему когтистые тянули, шипели по-змеиному, гоготали по-утиному. А подобраться не могли – крест нательный, да шашка острая не давали.
Долго казак отмахивался. Чувствует – силы на исходе. Да тут на его счастье петухи запели – оказалось деревня рядом была. Тени и растаяли, как не бывало их. Рухнул казак на месте без сил. Тут бы ему и конец, да бог не попустил. Цыган его, вишь, облапошить хотел – коня забрать и втридорога продать. Да вороной супротив выступил. Ученый он стал – осторожничать начал. Прискакал чудо-конь, казаку шею подставил, на спину себе заползти заставил. К людям станичника привез, сам при нем остался – в благодарность. Но казак, как в себя пришел, коня волшебного на волю отпустил - не захотел людей обкрадывать. Скакуны такие раз в тысячу лет всему миру на радость рождаются! Про них сказки да песни складывают. Цыган-то протестовать пытался, да шашки казацкой испугался! Перебеседовал с ним все-таки казачина по-свойски!
Как сил поднабрался, так в путь дальний станичник подался. Пока до дому дошагал – не одну пару сапог стоптал да тьму врагов погибели предал. Правда, и добрых людей немало на пути его бывало...
А может, еще и не дошел он до своей станицы? Выгляни-ка в окошко – не по твоей ли улице идет?
Как астраханский казак донскому атаману помог
Когда кампании балканской конец пришел, многие вояки на родину возвращаться стали. И казаки к дому, как птицы перелетные, потянулись – на Кубань, на Дон, на Урал и далее... Кто верхом, кто пешком. Кто быстро, а кто и медленно. Вот и наш казак в путь пустился – в родную астраханскую землю. Хоть и шел дорогою прямою, да сворачивать часто приходилось – если кто на помощь звал. Припозднился. Почитай пол-России прошел. И так вышло, что привела его дорога к славному городу Новочеркасску, где в ту пору атаман донских казаков жил. А как его звали – не скажу, чтоб не позорить понапрасну. Всем он хорош был. Басурман рубал лихо, водку пил правильно – со вкусом и в меру. Стариков слушал, молодежь привечал. В церковь справно ходил – поклоны бил, но и матюкался от души. Вот только до баб был не дюже охочь. Причина на то была веская – жена законная. Ну, чистая вражина! Красива да сварлива. Умна да стервозна.
Соберет, бывало, атаман однокашников – за жизнь погуторить. Жена в горницу по одной половице павою хаживает – то штоф поставит, то кушаний добавит: пирогов, грибов, солений-варений. Все, казалось бы, как у людей! Ан, нет! Слово за слово, да и начнет атаман друзьям на жизнь жаловаться. Бородачи утешают: «Ты – хозяин Дона, хозяин дома!» Вот это они зря! Как про дом кто заговорил – жди неприятностей. Жена атаманова, как тигра лютая, в горницу врывалась, да уполовником поигрывать начинала:
- Кто в доме хозяин-то? Покажись!
Терапия безотказная – протрезвляет лучше воды колодезной! Атаман со-товарищи от супружницы, как от шрапнели, под стол нырял. И оттуда только голос подать осмеливался робко:
- Уж, и пошутить нельзя, Санюшка?
Виданное ли дело, чтобы атамана жена при друзьях детства уполовником охаживала? Срамота! Но, ведь, было же!
Вот в такой день, когда атаман с однокашниками за жизнь беседовал, наш казак в Новочеркасске-то и объявился. Как человек военный, прежде, чем на постой определиться, должен он был при штабе отметиться да атаману лично показаться. Ну, от штаба его писарчуки турнули – одет не по форме: околыш на фуражке не того цвету, лампасы помяты, сапоги не гуталином, а ваксой начищены. Бюрократы, словом! Дело к вечеру – делать нечего! Отправился станичник атамана искать.
Уже в сумеречную пору подошел он к куреню, да через тын перемахнул. Видит через окно чудное действо – казачка атамана с дружками под прицелом держит – уполовником по бородам да лысинам примеряется. Честь мужскую позорит, злыдня!
Шашку наш казак вынимать не стал – голыми руками справился. Не ждан в окно влез, матюкнулся аки бес. Баба – она баба и есть. При своих – дьяволица, при посторонних – ангелица. Застеснялась – сдалась без бою!
От устатку и для укрепления нервов атаман с казаком мало ли не на брудершафт штоф водки за спасение выпил. Разговорились, покорешились. И по доброте душевной предложил казак с атаманшей сеанс психоанализа провести. Ну, атаман не больно силен в науках был – разрешил. Если бы он только знал что его ждет – взашей бы нашего героя гнал!
Великая вещь – психоанализ честный, да целитель неместный. Выяснил-таки казачина в чем была бабья кручина. Видишь ли, не хочет она быть просто атамановой женой и ходить у «энтого супостата под пятой». Значит, мужу – почет, а бабе – домашний гнет, да на кухне работа! Шиш! Ей тоже славы охота! В общем атаманша о воинской доблести мечтала – на войну просилась, да муж не пустил. Оттого в доме миру и не стало.
Станичник в уме что-то прикинул, да и выпросил у атамана бумагу – разрешение на нетрадиционное психологическое лечение. По тому листку на всем Дону казаку свобода действий предписывалась. А уж о чем он потом с атаманшей говорил, только утром муж и узнал. За голову хватался, пить с астраханцами зарекался. Да, поздно метаться!
Ни свет ни заря на главной площади Новочеркасска вырос казачий строй. Старики от досады крякнули – во фрунт вытягиваться не умеют, ружья не тем концом держат. А куды ж они шашки-то нацепляли! Тьфу ты! Одно слово – бабы!
Откуда наш казак столько эмансипэ в Новочеркасске набрал – не знаю. Но почитай все бабы под ружье встали! И вдовицы, и молодицы, а мужних жен – не считано. Иные с брюхом, иные – с дитями за спиной! И все рвутся в бой! А на правом фланге – Лександра атаманова красуется.
Ох, и много бы можно было сказок сложить про то, как казак баб военному искусству обучал! Бумаги бы не хватило! Потому томить не буду – кратко расскажу.
Станичник наш думал казачек запугать. Для того и стороевой их обучал, и лозу рубить заставлял. Не сдаются! И все им мало! Маршировать научились, как гвардейцы. Мужики уже на казака недобро поглядывать стали. Это как же так получается, что казачата за бабьим, а не за мужским строем пристраиваться начали? Любушки их лозу рубят вкривь и вкось, но справляются. Зато дома – полное разорение. Бабам – некогда. У них, вишь ли, строевая, огневая, да конная подготовка! Дети либо плачут, либо на головах у отцов скачут!
Собрались мужики – пошли жаловаться атаману. Тот нашего казака за усы – хвать!
- Мать, - говорит, - твою, перемать, ты что ж это, гад, делаешь?! Я со своей курвой и так не справляюсь, когда у ней уполовник в руках! А ты ей – шашку даешь?!! Ты, случайно, не шпион заграничный?
Ну, наш станичник побожился, что ничего худого не замышлял. Обещал все исправить. А на следующий день по всему Новочеркасску мат-перемат да гогот мужской стоял. Казак баб... джигитовке обучать начал! Думал – засмущаются и сдадутся. Не захотят ноги заголять да прически трепать кувырками на коне. Куда там! Бабы быстро смекнули что к чему – и домой. Почитай по всему городу мужикам ультиматум поставили:
- А ну, скидавай портки!
Ну, кто-то не так понял – обниматься полез. И словил за то симпатию на пол-лица. Другие посообразительнее оказались и попытались задами уйти. Ага! Вдовицы отловили и до кальсон раздели. Охальники и зубоскалы сами заголились, да еще с любушек своих обещание требовали на честь жеребцов не покушаться и за что не надо руками не хвататься, когда под брюхом проползать будут. Срамота! В иных куренях вообще трагедия разыгралась. Оно и понятно! Одно дело, когда штаны жена снимает, а куда податься, если на тебя маманя с дочей покушаются? Конфузия полная! На всех баб портков не хватит!
А что у атамана творилось никто не знает. Да тихо там было! Нешто, у него портков запасных не нашлось бы? А и не нашлось бы, так все равно бы промолчал. Не оповещать же общественность о том, что атаман – голь перекатная! Форс же держать надо!
Поглядеть на то, как станичник баб акробатике на коне учить будет, много народа сбежалось. И пошло зубоскальство. И, впрямь, было над чем посмеяться! На конную подготовку да джигитовку явились бабы в мужских штанах. На ком – мешком висят, а на ком и лопаются. Ясно дело – не со своего плеча вещь! Видок – курам на смех! Но и зрители нарядились не лучше. Мужикам любопытно было поглядеть, как жены казаковать будут. А запасные штаны не у всех имелись. Вот и пришли кто в чем. Кто в юбках на манер турецких шаровар подвязанных, кто в мешке с дырами для ног. И все кальсонами сверкают! Ну, бабам палец в рот не клади – в лицах изобразили акт изъятия обмундирования! Каждая в мужа или соседа пальцем тычет и комментарии отпускает. Слово за слово – вся площадь от хохота плачет.
Полдня ушло у казака на то, чтобы брюхатых баб «комиссовать по ранению». Ни в жисть бы не справился, если бы мужья да мамани не помогли. Вожжами да хворостинами своих дочек да жен законных по домам разогнали. А с остальными пошла потеха. Хоть казачки на коне с измальства езду знавали, да под ним в таких позах еще не бывали. Смущаются, но лезут! Ну, что с ними делать? Атаман уже грозился станичника под арест отдать, да постеснялся. Это царь слово может дать, да назад взять. А ему честь казачья не позволяет.
Словом, снова бабы верх взяли. Со всех сторон коней облазили, шапки на полном скаку поднимать научились. Наш станичник уже и не рад был, что взялся их обучать. Мало того, что мороки с ними – полны карманы, так еще по улице пройти нельзя – мужики о своих любушках спрашивают, ревнуют. Бить пытались, да бабы не дали. За честь своего командира стеною встали. Ребятня, видать, с дедовых слов его «юбочником» да «бабьим есаулом» дразнить начала.
Думал-думал станичник, как мужскую честь отстоять, да гарнизон свой проучить. И надумал, наконец. Объявил утром, что учения закончены – пора командиров определять, да смотр устраивать. А там, если атаман увидит, что бабы настоящими воинами стали, будет организована специальная бабья сотня. Казачки обрадовались! На руках качать станичника начали. Но он, конечно, вырвался. И строго так объявил:
- Желающие командовать сотней – записывайтесь в очередь. Буду в есаулы посвящать.
Ну, бабы все и записались! Почему-то никто и не спросил с какого переполоха сотней не сотник, а есаул командовать будет. Бабы они бабы и есть!
С раннего утра начался отбор в есаулы. А по казачьим обычаям для этого надобно стопку водки с сабли выпить, а после на коне проехать. Чтобы снова конфуза какого не получилось, станичник задачу бабам усложнил – чарку выбрал побольше и самого норовистого коня у атамана лично выпросил.
Мать честная! Что там было, когда казачки водку пили да на коня после этого лезли! Они ж с перепугу не ели сутки. А стопка мало ли не со штоф размером получилась! Какая из баб сразу свалится, какая чуть погодя. Ну, нашлось несколько, что на коня все-таки вскарабкалось. И все одно – попадали. Лександра атаманова даже проехала несколько шагов, но конь её-таки сбросил. Не любят лошади баб-то пьяных!
А казаки, что на представление поглядеть пришли, казачек поначалу до дому тащили, ну а потом уже в штабеля в центре площади складировали. Хохоту было! Мужики утром вдоволь отыгрались за все оскорбления. Бабы, как в себя приходить начали – до дому плелись. А там мужья уже наготове сидели. Охальники! Кто супружницу со скалкой в руках встречал да нежно посылал «откель пришла», а кто и на руках в дом вносил и притворственно-покорно рассолу подавал. А кто и рассказывал в подробностях куды она глазоньки закатила и кому на шею вчера вешалась. Бабам стыдно, но и молчать они не могут. За уполовники похватались, да много ли навоюешь, если голова по швам трещит! Обезоружили!
К вечеру казак баб собрал на площади, дозорных выставил, чтобы зрителей не пускали. И объявил о создании секретной казачьей сотни. Задачу бабам поставил особую – затаиться в засаде и при первом появлении врага бить его нещадно подручными средствами. Они, понятное дело, вопросами закидали – почему оружие применять нельзя, да кто командовать ими будет. Ну, станичник обстоятельно и обсказал все. Если сотня секретная, значит, никто о ней знать не должен – даже мужья. А, если они оружие при себе оставят – никакой тайны не получится. Кто-нибудь расспрашивать начнет – они и проболтаются. А командовать ими будет лично атаман донской, потому как среди баб ни одной достойной этого поста не нашлось. Не понравилось это казачкам, да за то время что станичник их воинскому делу обучал, дисциплину запомнили крепко. Потому пороптали немного, но открыто возмущаться не стали. Лександра только недовольна осталась. Остальные-то бабы от атамана далеко, а она – в непосредственной близости. Да казак ей особое задание стратегическое поставил по секрету от других баб, но так, чтобы те слышали – лично за честь и тело атамана отвечать назначил. Она сразу смекнула, что по всему ей среди баб главной быть придется. Понравился такой оборот!
Атаман на следующий день на жену нарадоваться не мог – ласковая да заботливая, слова худого не скажет, друзей его привечает. И о том, что в доме она хозяйка – ни гу-гу. Излечил бабу станичник. За то в подарок атаман ему шашку именную серебром и золотом отделанную подарил. Она и до сей поры у внуков казака хранится. Сам-то он больше свою – в бою проверенную холил и лелеял. А атаманов подарок, хоть и красив, да не по чести. Негоже простому казаку ей щеголять. Да, и расскажи кому за что дарена – на смех поднимут. Того и гляди уже в родной станице «бабьим есаулом» кликать начнут. До смерти от позора не отмоешься! И невдомек ему было, что «лечением» Лександры он великую услугу России оказал!
Иноземцы до сих пор ищут причины, почему мы во всех войнах побеждаем. И никак не найдут. То на зиму холодную кивают, то на большие территории, то на непроходимую глупость... А того и не знают, что у нас есть особое воинское подразделение специального назначения – бабы! Им, как стройбатовцам, оружие не положено иметь. Да и не нужно – одними уполовниками с любым супостатом управятся. Да, вы Лександру вспомните, которая у пятнадцати казаков с атаманом во главе капитуляцию принимала!..