ПРЕДИСЛОВИЕ: Все ситуации и персонажи выдуманы автором. Любые совпадения случайны.
-1-
Николай Сергеевич не опоздал.
До окончания приёмного времени начальника медсанчасти оставался ещё целый час, однако тяжёлая солидная дверь, украшенная лакированной инкрустацией, была заперта на ключ.
На робкий стук никто не отозвался, хотя какая-то жизнедеятельность в кабинете всё же имела место быть.
Слышались тихие шаги, приглушённый разговор, звяканье телефона…
Проходившая мимо молоденькая девушка в приталенном белом халатике коротко бросила:
– Он будет ещё… В конце дня всегда заглядывает. Вы уж лучше подождите.
– Спасибо! – с чувством сказал Николай Сергеевич и, проводив взглядом стройную фигурку медсестрички, вышел на больничное крыльцо. Закурил.
И начал ждать.
-2-
С этой штукой Колька мучился уже, наверное, полгода.
Однажды вечером, моясь в душе после тренировки, он с удивлением обнаружил какую-то болезненную припухлость на большом пальце правой ноги.
– А, фигня! – подумал Колька. – Это я на разминке по мячику неудачно врезал. Пройдёт.
Но – не проходило. Даже наоборот, палец болел и раздувался всё сильнее и больше. Появился гной.
Надеясь справиться с этой напастью своими силами, Колькины родители засучили рукава и взялись за дело всерьёз. В ход пошли листья столетника (что это растение называется «алоэ» Колька узнал только лет через десять), вонючая мазь Вишневского, горячие ванночки с солью и содой…
Но лучше не становилось. Становилось хуже. Палец уже с трудом помещался в любую обувь, и каждый шаг отдавался болью по всей правой ступне.
Выбора не оставалось. Путь был один – к врачу.
К хирургу.
-3-
Докуривая вторую сигарету подряд, Николай Сергеевич силился вспомнить, как вообще выглядит этот новый, недавно назначенный из Москвы начальник. Память рисовала образ крепкого мужчины лет пятидесяти с крупными чертами широкого лица, короткую стрижку ёжиком, серые внимательные глаза.
Николай Сергеевич видел этого человека лишь однажды по местному телевидению и остался доволен первым впечатлением.
Серьёзный мужик, не суетится, глазами не бегает… Есть в нём что-то такое… основательное, солидное, кряжистое. Ну, надёжное, что ли...
«Вот сейчас и поговорим», – думал Николай Сергеевич. – «Если, конечно, получится».
А поговорить было о чём.
-4-
В детскую поликлинику Колька отправился вместе с мамой. В кабинет врача они так и зашли – вдвоём.
– Ну, показывай свою рану, боец, – сказал Кольке доктор. Сурово сказал, по-военному.
Он вообще только к Кольке и обращался. Как мужчина к мужчине.
Это уже позже Колька узнал, что военврач Беляев был в войну фронтовым хирургом, а потому и манеры у него остались ещё те самые, окопно-полевые.
– Тэк-с! Тут мы имеем вросший ноготь. Это не беда. Это мы починим легко, прямо здесь, в этом самом кабинете. Но вот только уже не сегодня. Завтра. Приходи к девяти. Тут делов-то на пятнадцать минут, а домой уж потом и сам дойдёшь. Живёшь где? На Парковой? Это рядом, доберёшься, не маленький. Только приходи в такой обуви (в тапочках, что ли…), чтоб её можно было бинтом к ступне примотать, а то повязка-то ведь никуда не влезет.
Ну, до завтра, боец!
-5-
Утро следующего дня было тёплым и пасмурным. В воздухе висела мелкая водяная пыль, влажно блестели листья деревьев, по асфальтовым дорожкам слепо ползали толстые заблудившиеся червяки.
Колька шёл в поликлинику один. Маме не удалось отпроситься с работы во второй раз подряд, потому что «горел квартальный план», папа же был в командировке в Кишинёве. А это далеко. Оттуда быстро ну никак не приехать.
Колька боялся. Вчера он на свою беду увидал краем глаза за стеклянной дверцей медицинского шкафчика какие-то жуткого вида блестящие инструменты (даже пилу!) и теперь мысленно примерял их к своему пальцу. Получалось что-то страшное и кровавое.
Но Колька помнил, что он – боец. И что нужно успеть к девяти.
И он шёл. Боялся, но шёл.
-6-
– Они для тебя не понадобятся, так что плюнь на это дело, – перехватил Колькин взгляд военврач Беляев. – Вот сядь и послушай, чем мы сейчас с тобой займёмся. Ты ляжешь сюда, на кушетку, я сяду на твои ноги к тебе спиной и сделаю укол в палец. Это придётся маленько перетерпеть, это будет чуть-чуть больно, зато потом можешь ни о чём таком не переживать. Палец ничего чувствовать не будет, как будто он деревянный. Ну вот будто ты, представь, – Буратино, а папа Карло слегка что-то там ножичком подстругивает. Больно не будет. Это я тебе обещаю, а подполковник Беляев детям сроду не врал. Усёк, боец?
Колька усёк.
Он почему-то сразу поверил этому суровому неулыбчивому дядьке с могучими волосатыми руками и лучиками морщин возле серых глаз.
-7-
Слепые червяки уже попрятались в свои прохладные земляные норки, водяная пыль растворилась в воздухе, а солнышко светило и грело во всю свою июньскую мощь.
Колька шёл домой, хлопая подвязанным к ноге полукедом и, нахмурив брови, мужественным шёпотом напевал: «… след кровавы-ы-й стелется по сыро-о-й траве…»
Он представлял себя раненным солдатом, у которого военный врач прямо на поле боя, под шквальным вражеским огнём, вынул из ноги осколок фашистского снаряда.
Колька чувствовал себя героем. И ему совсем не было больно.
Ни капельки.
-8-
Толстая стеклянная дверь больничного корпуса уже закрывалась за человеком в строгом деловом костюме, когда Николай Сергеевич осознал, что это как раз тот, кто ему нужен.
Бросив недокуренную сигарету в направлении ближайшей урны, он устремился следом.
-9-
Константин Петрович Кривецкий боролся с замком двери своего кабинета. Ключ наотрез отказывался поворачиваться как в одну, так и в другую сторону. Дверь открываться не желала.
– Константин Петрович! Здравствуйте! У меня к вам короткий разговор. Сейчас как раз приёмное время… Вы разрешите? – Николай Сергеевич всеми силами старался подавить холуйско-просительные нотки, непроизвольно, под действием какого-то генетического механизма пробивающиеся в голосе.
– А… да-да, конечно… сейчас вот только… дверь… – Кривецкий вынул ключ из замочной скважины, постоял полсекунды, наклонив вперёд лобастую с залысинами голову, а потом дважды ахнул громадным кулачищем прямо по лакированной инкрустации, да так, что Николай Сергеевич чуть не присел от неожиданности. – Марина Алексеевна!!!
Послышалось цоканье каблучков, щелчок запора, и тяжёлая дверная створка мягко отворилась внутрь.
– Я тут закрылась, Константин Петрович, вас ведь нет, а они всё ходят и ходят…
– Пройдёмте в кабинет, – игнорируя слова секретарши, сказал начальник. – Присаживайтесь. – Взмах рукой в сторону высокого кожаного кресла. – Я вас внимательно слушаю.
– Тут такое дело… Я, собственно, с жалобой к вам. Неприятно всё это, да и не люблю я… Но… Вот, прочтите. Вы сами всё поймёте. Хотя если потребуется, то я, конечно, поясню…
Кривецкий взял протянутый Николаем Сергеевичем листок бумаги, достал из внутреннего кармана пиджака очки и стал читать.
-10-
«Почему он так сильно кричит, ведь ему не должно быть больно?» – лихорадочно думал Николай Сергеевич, сидя в коридоре возле двери хирурга детской поликлиники. – «Сперва же делают уколы, а потом – как у Буратино… Может, это он так от уколов-то и кричит? Или вообще только от страха? Нет, не может быть! Он бы тогда не так кричал, по-другому. Что ж я, сына своего не знаю? Ему сейчас очень, ну просто очень больно!»
Николай Сергеевич еле сдерживался, чтобы не рвануть дверь кабинета и не посмотреть, что там делают с его двенадцатилетним Толиком молодой хирург вместе с медсестрой? - «Это же обычная операция, да и лекарства сейчас эффективнее, чем тридцать пять лет тому назад… Что же происходит? Почему - так?»
Дверь открылась. Улыбающаяся медсестра средних лет вывела в коридор подпрыгивающего на одной ноге красного, всхлипывающего Толю. Всё тело ребёнка сотрясала крупная дрожь, на большом пальце правой ноги был намотан громадный тюрбан из насквозь пропитавшихся кровью бинтов.
– Посиди тут минут десять. Потом мы тебя перевяжем, – ласково сказала медсестра, посадила Толю на скамеечку рядом с Николаем Сергеевичем, и, подложив на пол под окровавленную повязку обрывок серой упаковочной бумаги, скрылась за дверью кабинета.
– Тебе, что, было больно?
– Умммм, – промычал сын. – Очень, очень больно! И сейчас… тоже…
– А укол? Делали укол? Может, это от него так, а потом – ничего, терпимо?
– Шесть кубиков нового каина… Врач сказал – куда уж ещё-то? Мол, ладно, будем оперировать всё равно… Меня держали… я кричал…
– Ну, дружок, заходи, – это появилась медсестра. – Сейчас мы тебя перевяжем.
Толик вцепился в отцовский рукав. Ему было страшно. Он не хотел туда больше, не хотел.
– Давай, сынок, иди. Надо. ТАК больно уже не будет, – Николай Сергеевич встал и, старательно контролируя громкость своего голоса, сказал медсестре: – Я хочу поговорить с врачом немедленно после перевязки.
Фраза прозвучала не очень внятно. Наверное потому, что у Николая Сергеевича дрожали губы.
Улыбка сползла с лица медсестры, сразу прибавив к её возрасту минимум лет пять.
– Доктор занят. У него пациенты.
– Только один вопрос. Это ненадолго.
– Ждите.
-11-
Врач вышел в коридор минуты через четыре. Он был чуть ли не вдвое моложе Николая Сергеевича и чувствовалось, что уже готов к неприятному разговору.
– Вы чем-то недовольны, как я понял, да?
– Да! – Николай Сергеевич перевёл дыхание. Нужно говорить внятно и по делу. Спокойней! Спокойней! – Качеством обезболивания – вот чем я недоволен! Сыну во время операции было больно, а этого можно было избежать. Я знаю... мне тоже делали… давно уже… Так – почему же? Почему!?
– Я ввёл шесть кубиков новокаина. Куда уж больше? А ничего другого у меня всё равно нет.
– Кубики – ладно! Наверное, вы их много ввели. Но результат-то, результат-то плохой! Больно же всё равно было! Ну не семнадцатый век-то сейчас… И мы ведь не на фронте. Нет у вас нужных лекарств – я понимаю. Но аптека, аптека рядом, я - в коридоре… Тоже ведь вариант… Так – почему? Зачем – так-то?
– А знаете что – если не нравится, обращайтесь-ка впредь к другому врачу. Больше мне вам нечего сказать. Хотите продолжить, давайте вести разговор в другом месте. Всё.
– Хорошо. – Николай Сергеевич понял, что любые разговоры сейчас действительно, бесполезны. – Насчёт другого места – это конечно, это обязательно. Вот только ещё одно - скажите, пожалуйста, когда нам приходить на перевязку и нужно ли что-то делать дома между перевязками?
– Я уже всё подробно объяснила ребёнку, – вступила в разговор медсестра.
– Но он же ничего не запомнит! Вы только посмотрите на него! Пожалуйста, повторите ещё раз мне. Мне повторите! Пожалуйста!
– Всё он запомнит! Хватит уже, не мешайте! У нас пациенты.
Только теперь Николай Сергеевич осознал, что вокруг много людей. Что на лавочках вдоль стен сидят дети. Маленькие и не очень. С забинтованными руками, ногами и даже головами.
И что эти дети прижимаются всё теснее и теснее к своим мамам, папам, бабушкам и дедушкам.
И что эти дети боятся. Боятся заходить в кабинет врача.
Ещё больше боятся, чем десятью минутами раньше.
-12-
– Да, случай печальный. – Константин Петрович отложил листок на край стола и слегка прихлопнул его ладонью. – Как бы там ни было, а при подобной операции больно ребёнку быть не должно. Это во время самой операции, конечно, не должно. Потом-то да, поболит. Может, хирург не подождал, слишком рано начал резать? Да… Ну ладно, тут мы разберёмся. Я поговорю, комиссия заслушает... Это я вам обещаю. Ясно, что вы же не сами придумали, зачем вам... Не первый год с людьми работаю, вы же понимаете…
- Чаще-то всего жалуются на невнимание, высокомерие, хамство. Это тоже бывает, все мы люди, нервничаем иногда…, – Кривецкий на долю секунды задумался, глядя как бы сквозь стену кабинета в направлении невидимой отсюда секретарши. – Но тут другое дело… Конечно, создадим комиссию, Вас пригласим.
– Ну а пока, – Константин Петрович встал. Встал и Николай Сергеевич. – А пока я лично приношу вам свои извинения за действия этого врача. Я его руководитель, так что моя вина тут тоже есть.
Извините нас! И передайте, пожалуйста, мои извинения вашему сыну.
-13-
На перевязки Толю водил дедушка. Врач и медсестра всё делали хорошо и аккуратно. Палец успешно заживал. И скоро Толик пошёл в школу, хотя и с двухнедельным освобождением от занятий физкультурой.
-14-
А ещё через неделю в самом конце рабочего дня у Николая Сергеевича зазвонил мобильник. Номер вызывавшего в телефонной книжке аппарата не значился.
– Алло! Это Семёнов Николай Сергеевич?
– Да. Что вам угодно?
– Вас беспокоит заведующая детской поликлиникой. Мы тут собрали комиссию по поводу вашего заявления, так вот не могли бы вы подъехать? Прямо сейчас. Мы уже начинаем…
«Отпрошусь», – решил Николай Сергеевич. – «Дело серьёзное».
– Хорошо. Через пятнадцать минут буду у вас.
– Да? – в голосе заведующей слышалось явное удивление. – Ладно… Ждём.
-15-
Комиссия состояла из трёх человек. Из трёх женщин.
Председательствовала зав. детской поликлиникой, участвовали две заведующие отделениями. По предложению председателя пригласили и хирурга. Про медсестру никто так и не вспомнил.
– Садись, Ва… Присаживайтесь, Валерий Степанович, – сказала председатель вошедшему врачу. – Ну вот теперь мы все в сборе, значит, можно приступать. Итак, мы ознакомились с жалобой Николая Сергеевича Семёнова на некачественное оказание медицинских услуг его несовершеннолетнему сыну хирургом нашей поликлиники Викентьевым Валерием …э…э.. Степановичем.
Также в распоряжении комиссии имеются объяснительные, предоставленные хирургом и медсестрой. Есть ли у комиссии вопросы к заявителю?
Вопросы к заявителю были.
-16-
Как ни странно, но почти все эти вопросы сводились к тому, как Николай Сергеевич вёл себя возле хирургического кабинета.
Каким тоном и с какой громкостью он говорил с врачом и медсестрой, угрожал ли, употреблял ли нецензурные выражения…
Отвечая, Николай Сергеевич практически дословно воспроизвёл весь тогдашний разговор. Это было нетрудно, тот день врезался ему в память в самых мельчайших деталях.
– Спасибо, уважаемый Николай Сергеевич, – начала подводить итог заведующая поликлиникой. – Вы очень подробно ответили на все вопросы комиссии. Я полагаю, что…
– Одну секундочку, – перебил председателя удивлённый Николай Сергеевич. – Вы упомянули про объяснительные хирурга и медсестры, имеющиеся в распоряжении комиссии. Я просил бы ознакомить с их содержанием и меня тоже. А то знаете, как-то это… ну, однобоко получается, что ли…
– Вот как? Конечно, если вам любопытно… Отчего же нет… Ладно, зачитаем...
-17-
Да, это действительно было любопытно.
Николай Сергеевич узнал, что он:
- устроил непотребный скандал в коридоре детской поликлиники, перепугав своими дикими нецензурными воплями всех детей от новорождённых до подростков, а также и их родителей;
- угрожал врачу, медсестре, а также всему персоналу лечебного учреждения физической расправой и жалобами вплоть до администрации президента;
- обозвал куском обёрточной бумаги дорогущий медицинский гигроскопический пакет, подложенный под ногу его сына;
- наотрез отказался от вежливого предложения врача пройти в кабинет и уже там спокойно и детально обсудить любые медицинские аспекты произведённой операции.
А ещё, как оказалось, Николаю Сергеевичу были даны самые подробнейшие рекомендации по послеоперационному уходу за сыном, однако ничего этого он слушать не захотел и с криком: «Я всё это и сам лучше вас, коновалов, знаю!», утащил ревущего ребёнка прочь из поликлиники.
Ну и, понятное дело, хирург однозначно утверждал, что анестезия при операции была произведена качественно, в полном объёме и что никаких избыточно болезненных ощущений ребёнок не испытывал.
-18-
- Я надеюсь,что вы в этом деле разберётесь, - сказал Николай Сергеевич. – Странно, конечно, узнавать о себе такие вещи, которых не то, что не было, а даже и быть не могло, ну да ладно, на то вы и комиссия… Взвесите всё, оцените… Мне вот только одно не понятно – неужели не жалко? Ведь можно же было сделать как надо? Ведь можно… Так, чтоб без страданий, без боли… Ребёнок же, ну... Маленький ещё… мальчик… Что же это тогда – усталость, перегруженность, маленькая зарплата, это – причины? Если так, то, значит, - ничего? Все всё поймём, покачаем головами… Посочувствуем даже, да? Мол - бывает. С кем не бывает… Эх!
Николаю Сергеевичу не хватало воздуха, хотя окно кабинета было приоткрыто, и голубая казённая занавеска колыхалась на сквозняке, как приспущенный флаг.
- Ладно, чего уж там… Пойду я… Всего вам доброго!
Николай Сергеевич грустно махнул рукой и направился к двери.
Его никто не задерживал.
-19-
В почтовом ящике лежали квитанции на оплату коммунальных услуг, позавчерашняя городская газета и невзрачный почтовый конверт с синим штампом городской медсанчасти.
На официальном бланке было напечатано всего несколько строк:
"Уважаемый Н.С. Семёнов!
На основании Вашего заявления специально созданной комиссией выявлены факты недостаточного проведения анестезии во время оперативного вмешательства Вашему сыну.
Врачу Викентьеву В.С. объявлено замечание.
Подпись: Начальник медсанчасти К.П. Кривецкий."
-20-
– Таня! Тань! – позвал жену Николай Сергеевич. – Тут из больницы письмо пришло. Иди, почитай. Я – уже... Да, слушай, а где у нас валидол лежит, ты не помнишь? Сердце что-то прихватило…
Господи, ну почему же так больно!
***
30.06.2009г. СБ