Отойти от прелести человеческого языка, собирая смыслы вечного и личного – вот современная задача Василия Ширяева. Есть тело, прекращение деятельности этого тела, также смысл бытия и жажда обретения этого смысла. Вопреки отчуждению от идейных связей духа с соборностью, в творческих проявлениях Василия заметна приветливость, демократичность, генная заинтересованность в личности сотворца – собеседника при обсуждении вечных истин. Часто желая объять необъятное - в попытках анализа поэзии, сталкивается с непреодолимыми трудностями перехода от двойных смыслов банальностей к гениальным знаковым ходам. Проблема смерти и образ утопленника, кажущиеся мистически организованными, дают осмысление любого творчества как попытки заглянуть в глубины подсознания. Ведь голос молодого критика литературы отодвигает на второй план законы природы в том значении нового текста и тех открытий, которые в повседневной жизни сойдут за безумие и чудо.
В большей степени Василия беспокоит отсутствие налаженных связей в плане достижения поэтами высот свободы духа. Кто в тайне занят делами примирения души с реальностью, прекрасно осознает хрупкость творческого начала и неспособность оценивать себя адекватно социальной ситуации. Ведь нужны императив логической необходимости, постоянство трезвой мысли, отточенное искусство обоснованно спорить и давать оценки.
Должен ли мыслящий человек, насыщаясь языковыми образами, отторгать из себя привычные вещи в обмен на гениальное? Отравляя мир ужасом тоски, пытаться нащупать реальность в отражении страха, мистики, памяти болевых ощущений? Когда нет альтернативы, чтобы оказаться понятым обществом в лице молодых представителей, есть смысл уйти от творческих кризисов и проблем в пучину наслаждений. Но всегда найдется повод докопаться до смысла жизненных надежд, обойти преграды умственной работе в виде нитей лишнего и бесполезного. В далёком от ощущения власти над языком понимании простирается спектр исканий Василия. Считая важным для себя внешние атрибуты творческого человека, он знает и понимает всю ложь бытового отношения к литературе, не подаёт вида, что устал от графоманства и дилетантизма. Много из написанного Василием отдаёт (наполнено) живым чувством преданности языку, смыслу выражения идей свободной формы жизни. Кажущиеся противоречия смысловой нагрузки Пурги и Ответа за Маканина погружают любого думающего человека в бездну душевных несчастий, своего рода короткого пути к безумию. Относиться к этому с юмором можно, но это приведёт к более тяжелым последствиям. Ведь сумерки сознания страшны оторванностью от тела Доброты, пронизанности талантом, света какой-либо религии.
Нельзя не отметить и внешний облик Василия. То ли аспирант-физик Новосибирского университета, то ли филолог – лингвист Сорбонны или Стэнфорда. По заметным различиям в видимых действиях заметна озабоченность скользкой дорогой духовных исканий, тревога за нелепые российские писательские откровения. Что уж, нет объяснения логическим парадоксам гениев, ясно, как день, безразличие народа к изящной словесности. Могут временами достигать пиков старания литераторов дружить с мнением большинства, видения будущих манипуляций с сознанием, грехи совершенства и преобладания.
Меняется направление тайны времени, появляются новые критерии мысли, только остаются прежними механизмы выражения языковой сущности. Чем дальше простирается язык странных последователей постмодернизма, тем легче в постижении глубины осмысления жизни, тем ближе насыщение и удовлетворение языковых функций. А всё это можно найти в загадочно гениальном и необременительном творчестве Василия Ширяева.