Ахаю, что не хватает времени, что оно бесцельно уходит. Поахаю, поахаю, а потом включаю компьютер и начинаю тупо раскладывать пасьянс за пасьянсом. Часа два при желании можно потратить. А то и больше. Ладно, подождем, когда глаза заболят. Ну, вот – заболели. Можно прекратить. Машину ведь все равно не обманешь и не переиграешь – больше, чем тебе положено, не выиграть, как ни старайся, хоть на изнанку вывернись. Очень похоже на жизнь – у всех примерно одинаковая мера счастья. Ни больше, ни меньше. Хотя вот мера несчастья не одинакова. Почему так?
«Миф о бессмертии души – уловка психотерапевта» Вот, если бы у меня хватило мастерства придумать рифму к слову «психотерапевта», можно было бы написать стихотворение в жанре философской лирики. С другой стороны строчка, как ни крути, тянет на поэтическую формулу. Пусть кто-нибудь из собратьев кинет в меня камень. Со стороны третьей, скептической, не слишком ли много я заглядываюсь на тот, непонятный мне свет? Можно подумать, здесь я уже все переделал, и тело мое не требует своего, а стало, как у ангела – бесполым?
Нет что ни говори, пора входить в стандартные программы, находить игры, кликнуть на «Солитер». Мерзкое какое-то название – то ли драгоценный камень, то ли глист. Ладно, сыгранем две партийки. Сыгранули – одну проиграл, другую – выиграл. Минут десять угробил благополучно. Наверное, минут этих у меня – навалом.
Господи, я еще сюжета прошу! Какой мне нужен еще сюжет – сидит убийца за компьютером, время убивает. Да это не просто убийца, а маньяк какой-то серийный: убил десяток-другой минут, и удовольствие получил, почти оргазм.
А стишок-то пишется, рифы подводные обходятся. Вот интересно, два похожих слова: рифы и рифмы. Рифмы-то они и есть рифы, пока не найдешь подходящую. А нашел – она уже бамбуковый плот, переносящий нас через эти рифы в спасительную лагуну смысла или в открытое море поиска.
А стишок-то? А вот он ( еще не дописанный)
Чья гениальная уловка
Миф о бессмертии души?
Она нам позволяет ловко
Понять, что можно поспешить
Из мира, полного печали,
Где нам достанутся едва ли
От счастья вечного ключи.
Зато на том, хорошем свете
Мы будем счастливы, как дети
Без всяких видимых причин.
И еще одна мысль возникает. Не моя даже, подслушанная где-то:
Чем не была б мошна набита,
Мы у разбитого корыта
Кончаем дни свои, друзья.
И изменить, увы нельзя
Нам непреложного закона,
И ненасытного дракона
Не накормить, не усыпить,
Ни жертвою не ублажить.
Ах, все понятно: пора лезть в стандартные программы. «Солитер» уже ждет меня, поводя из стороны в сторону похотливой уродливой головкой. Сразимся что ли? Увеличим процент удачи? Тем более, что после Боратынского и Тютчева сказать что-нибудь трудно. А есть ведь еще и Гёте, и еще с пяток-другой имен, приблизиться к которым тебе не суждено.
Но так или иначе, вечные вопросы волнуют и тебя, раскладывателя пасьянсов и повторителя чужих мыслей. За неимением своих. Забавная опечатка – я напечатал сначала сових. Совихи – это тетеньки-совы. Почему сова символ мудрости – я не понимаю. Выглядит, во всяком случае, довольно глупо. Лупает своими круглыми слепыми глазищами, и все. А что у нее в голове – кто же знает?! Никто. Это тоже миф, такой же, как бессмертие души, только почти бесполезный.
Все-таки текст, который вы сейчас смотрите, напоминает разорванный шизофренический бред. Этакое лоскутное одеяло с дырками, через которые лезут всякие тараканьи мысли. Может, хоть эти тараканы принадлежат только мне и вполне оригинальны? Как же, надейся!
Под мухами я понимаю минуты. Вот их-то я и убиваю. А выражение опять не моё – это я у Гриши Гладкова в визитке прочитал. Помните Гришину пластилиновую ворону?
Ах, шутки в стороны, тем более, когда они не очень смешные, шутки эти. Сколько времени в сутки человек может быть на пике своего интеллекта, своих чувств, своих страстей, наконец? Сколько? Минуту, час, несколько часов? Куда деть себя, когда этот пик пройден? Как не сойти с ума, как расслабиться таким образом, чтобы через какое-то время снова быть способным взлететь на новую вершину? Пить что ли? Уж лучше – пасьянсы, ей Богу.
Вот я стою на большой сцене, с отличными микрофонами. Передо мной зал – послушный, податливый. И смеется и грустит – сопереживает мне. И я их за это люблю, и я готов им служить всем, чем могу.
А вот я в петушинской электричке, да, да, той самой, о которой Веня Ерофеев в своей бессмертной поэме сказал – я же в ней, проклятой, вонючей, домой езжу. А кругом не народ никакой, а пьяные злобные рожи. Разве их язык – русский? У них свой, звероподобный. И не жаль мне их, а я их ненавижу. То есть, нет, теоретически, конечно, жаль. Но это – теоретически. А практически – не жалко, они сами себя такими делают. Я, по крайней мере, этому своей жизнью не способствую.
И я вот думаю: я сорок лет лечил их и им помогал. Может быть, теперь я уже заслужил право относиться к ним так, как они того заслуживают? Любовь и ненависть. Это один народ – там, на концерте и здесь, в электричке? Или два разных? Этот вопрос почище вопроса о бессмертии души.
Впрочем, стоит ли на это расходовать себя? Не поможешь ни им, ни себе. Кто сказал, что у всех людей должны быть одинаковые жизненные ценности? Разве ты счастливее их? Или несчастнее? Так какое же право ты тайно проповедуешь или пытаешься проповедовать что-то свое. Разве ты уверен в своей правоте? А ведь их жизнь пройдет точно так же, как твоя. Единственное, что ты можешь сделать, это попытаться найти единомышленников. Или хотя бы одного. Этого достаточно.
Правда, в основе единомыслия лежит все же мысль. Хотя бы одна. Есть у меня эта одна мысль? А если есть, в чем она состоит? И насколько важна для самого моего существования? То есть что будет со мной, если ее не думать? И можно ли это – не думать? Это от меня зависит или нет?
Ну, уж точно это не мысль о бессмертии души – об этом думать не надо, в это можно только верить или не верить. Только!
Мысль о своем предназначении? Да, но не как особи, а как художника. Если я художник, а я в это все же верю, то почему с таким трудом пробиваюсь к Тексту? Да, я знаю, что самое главное для меня – это Язык – звуки, слова., фразы. Ведь они выражают оттенки чувств и, даже, наверное, мысли. О последнем говорю с осторожностью.
`Нет, нет, пора передохнуть. Ко мне, мои пасьянсы! Закутаю своего солитера в косынку! Что там у меня в статистике? Я сегодня победитель или побежденный? Увы, он меня победил. Ну, и ладно.
Так вот, о Тексте. Ведь их столько уже написано! Но это не должно останавливать. Пока длится жизнь человеческого духа хотя бы в одной-единственной единице, будет нужно думать о том, зачем Жизнь – и писать об этом. А вдруг потом народиться еще одна единица и прочтет. И подумает, что она не одинока. Бессмертие души – в ее непрерывности во времени и пространстве.
Любезный мой Евгений Абрамович Боратынский! Не для меня ли ты писал «Читателя найду в потомках я»? Для меня, для меня – и вот я жадно перечитываю и понимаю и сочувствую, и хочется плакать, право слово. Отзыв – вот что главное для того, кто складывает слова.
Итак, главная моя (разве только моя?) мысль – мы рождены для добра. Вернее, для того, чтобы добро творить. И этого изменить нельзя, и от этого нельзя отказаться. Жизнь не простит. Здешняя, земная, а не та, потусторонняя. Ведь мы о ней и в само деле ничего не знаем. Только верим в то, что она может быть! Верим и надеемся.
И, конечно же, мы рождены для счастья. Вернее, мы его реципиенты, восприниматели. Мы его можем ощутить. Если, конечно, постараемся. Подготовим себя к этому. Вечного, непрерывного потока счастья в природе не существует. Есть только отдельные моменты, дискретные вполне. Это как гол в футбольном мачте.
Вот он, воплощенный момент, аккумуляция усилий. Но счастье – это одна из наших вершин, обязательных для полноценного ощущения отпущенной нам Богом жизни. Впрочем, увы, так же, как и горе, несчастие. Это тоже пик, направленный острием в другую сторону. Жизнь – настоящая кардиограмма – изображение работы сердца, а вернее, души.
Вот еще мысль, думаемая непрестанно – это мысль о душе. Что она такое? Где она? Почему она? Зачем?
Вот Ровинь, средневековый, венецианский город, возникший из вод Адриатики. И она на этих узких уличках, душа твоя, сразу же внутри пробуждается и говорит: «да, да! здесь мой дом, здесь мне хорошо, в этих каменных уютных лабиринтах, в этих светящихся добром и радушием дворах-пещерах, где здоровые добрые мужчины пьют вино, весело смеются женщины и дети, где поперек улиц натянуты веревки с блоками, на которых сушится белье, где пахнет водорослями и пойманной рыбой, где большие альбатросы выпрашивают у перебирающих сети рыбаков мелкую рыбешку.
Вот здесь душе хорошо и покойно. И, кажется, это она привела сюда мои ноги, целенаправленно, а отнюдь не случайно. Кто кому служит – мое тело душе или наоборот. А разве нельзя сказать, что мы служим друг другу, что мы равны и гармонично едины. Сказать-то можно, но так бывает далеко не всегда. Зато, когда случается, так хорошо! Так спокойно! Так радостно!
Но так ведь пообщался с душой, послушал музыку ее песен под плеск волн незабываемого сентябрьского Ядрана, стихи пописал, побаловал тело свое распадающееся теплой солено – горькой морской прозрачной водой, погрелся на добром, слегка остывшем после жаркого лета солнышке, а потом сел в самолет, прилетел в холодное уже Подмосковье, включил отдохнувший от тебя комп, и опять – эти чертовы пасьянсы! Косынка – солитер – косынка – солитер…
Но, может быть, оправдываю я себя, я в это время думаю? Может быть, может быть. Может быть, и так. Дай-то Бог!
Может, не все так и плохо, и душа даст тебе силы пережить распад тела с ясностью в мыслях и с глубокой благодарностью Творцу за то, что дал пожить на этом разноцветном, наполненным тончайшими запахами, утонченными формами, свете, научил удивляться и радоваться, радоваться и удивляться. А пасьянсы – что ж, в конце – концов, их тоже кто-то придумал.
Михаил Кукулевич, сентябрь 2003