Самыми хорошими праздниками советской поры для меня были Новый год, День победы, Седьмое ноября и Первомай.
С Новым Годом всем все понятно. Для советской детворы наилюбимейший праздник. Тут и елка разряженная, подарки серьезные, каникулы двухнедельные и Дед Мороз. А еще обильное застолье до утра. В каникулы мультики по телевизору показывают. Во дворе хоккей, коньки и снежные крепости.
День победы и Первомай – всегда выходные. Почти сливающиеся. Ветераны на Театральной площади, мощные военные парады, салюты. И весна. Ласковое солнечное тепло, еще сырая после зимы дача. А иногда и гроза с теплым дождем.
Седьмое ноября для мальчишек тоже хорошо. Каникулы, парад, салют.
Но был еще один праздник. Совершенно уже неофициальный. Но очень яркий и для многих желанный - Пасха.
Пасху я ждал всегда задолго. Не из-за религиозной подоплеки. К религии до сих пор спокоен. Все дело в том, что в Пасху вся семья собиралась на Ваганьковском кладбище. Многих из родни я видел только там. Раз в год.
Много позже я узнал, что вроде бы по церковным канонам ходить в Пасху на кладбище не очень то и желательно. Но вот как-то замаскировался праздник в эпоху гонений на веру. После недобрых двадцатых, тридцатых и сороковых годов многие на крестный ход в церковь идти боялись, а вот на кладбище как бы и ничего. Предков умерших помянуть никому еще не запрещалось. И валил народ с утра густыми толпами к кладбищам.
Станции метро 1905 года в шестидесятых годах еще не было. Народ доезжал до Ваганькова наземным транспортом, или ехал на метро до Краснопресненской.
На выходе из метро давка. Кто выходит, кто обнимается и здоровается, кто ждет в стороне еще не подъехавшую родню.
Позади метро – трамвайный круг. Тут тоже толпы людей, гвалт, беспрерывные трамвайные звонки. Отсюда трамваи ползут как раз в сторону Ваганькова. Но сесть в переполненный вагон трамвая дело рисковое. Задавят и затопчут.
Вал народный движется от метро пешком. По дороге раскинули небольшие столики мелкие продавцы, которых тут не увидишь в обычный день. Какие-то странные люди в телагрейках продают и со столиков и с рук разную мелочевку. Игрушки, бумажные цветы, леденцы и петушки на палочке. Почему то в Пасху такой стихийный торг разрешают.
Дети выпрашивали у родителей сладости.
Мне тоже покупали какую-нибудь белиберду. Гуделку, свисток, обезьянку из глины с пружинными ножками. Обезьянка на резиночке, и ею интересно играть дергая красное тельце мартышки вверх-вниз. К середине пути от нее обычно отваливалась нижняя половина. Отваливалась от частых ударов о землю. Понятно, что мама об этом предупреждала заранее и не разрешала долбить обезьянку об асфальт. Получив по заднице за небережное отношение к вещам, и осознав всю справедливость наказания, продолжаю идти и смотреть сквозь слезы по сторонам. Слезы быстро высыхают, обида улетучивается. Невозможно грустить в эпицентре праздника.
Чем ближе к кладбищу, тем плотнее толпа. На подступах к воротам разложены венки, искусственные цветы и прочая полезная атрибутика.
Протискиваемся в ворота. Тянемся в толпе мимо церкви. Тут много старушек, молящихся на церковные кресты и изображения святых на наружных стенах.
Пока идти легко. Дорожки асфальтированы. За тем местом, где сейчас колумбарий, дорожки грунтовые. В плохую погоду их совершенно размывает, и народ облазит большие лужи, цепляясь за ограды соседних могил.
Ближе к сороковым участкам толпа постепенно редеет. Все расползаются по своим участкам. Мама, как всегда, начинает путаться в поворотах. Дорожки в стороне маленькие, больше похожие на тропинки. В четыре, пять, шесть лет я маме не помощник. Лет в восемь я уже хорошо знаю дорогу и веду маму в правильном направлении.
Почти у всех могил посетители. Выгребают прошлогоднюю листву и мусор. Все это сносят к большим кучам у главных аллей.
Метров за пятьдесят видим своих. Тут уже собрались тетя Аня, тетя Маша, тетя Шура, дядя Юра, родственники дяди Вани и вся моя двоюродная и троюродная мелочь. Участочек маленький, всем поместиться трудно. Кто-то сидит меж могил, остальные стоят вокруг. Могилки уже расчищены от листвы и украшены цветами. Похристосовались троекратно с подошедшими. Все поминают бабушку Марию и дядю Ваню.
Бабушка умерла задолго до моего рождения. Дядю Ваню я хорошо помню. Он в войну был танкистом. Потерял в боях 43-го года руку. После войны работал бухгалтером. Много рассказывал мне о танках. Наших БТ и тридцатичетверках, английских "матильдах". На небольшом обелиске дядя Ваня изображен молодым в танкистской форме.
У всех присутствующих мужичков отличное настроение, жены их по поводу выпивки не одергивают, а даже наоборот, все подносят и подносят. Рюмочка за рюмочкой. В ход идет водочка, коньячок и крепленые вина.
А закуски! Такого порой не увидишь и на Новый Год! Тут и бутерброды с икрой, красной и белой рыбкой и сырокопченой колбасой. С сыром и окороком. Женщины соревнуются в приготовленных куличах и раскрашенных яйцах. Хвалят друг друга. Хвалят детей. Мне говорят, что я за год очень подрос. Так говорят всем детям и каждый год, но мне все равно очень приятно.
Когда мой возраст перевалил за семь лет, тем для разговоров и комплиментов прибаловилось. Теперь спрашивают про оценки и тоже хвалят.
Работа по облагораживанию могил не прекращается. Детей отправляют в новую ходку – отнести мусор. На обратной дороге набрать воды. В шестидесятых воду набирали из проходящего вдоль Белорусской железной дороги ручья. Позже сделали ржавый водопровод вдоль всех крупных аллей.
Дети возвращаются из похода веселыми и перепачканными. Рассказывают о смешных фамилиях, которые видели на могилах. Родители никого не ругают, хотя в обычные дни за такие запачканные одежды каждому бы непременно влетело.
Наедаюсь вкуснейшими бутербродами и салатами из стеклянных банок. Обколачиваю с двоюродными братьями и сестрами десятки раскрашенных яиц. Есть их уже нет никаких сил. Родня крошит яички на могилы. А тут еще лимонадик. Выпиваю наверное целую бутылку. Несколько раз получаю сильнейшую газированную отдачу в нос. Выступают слезы. Но сколько же счастья!
Взрослые ведут свои разговоры. Что у кого нового. Про родных, которые не смогли подъехать, про общих знакомых. Лелечка вышла замуж. А муж Ольги Петровны умер. Двоюродный брат Мишка шепотом мне поясняет, что умер в бане. Выпив сильно. Опять возвращаются в разговорах к умершим. Поминают.
Потом прибирают могилы и выступают в обратный путь.
Еще много времени уходит, чтобы выйти к главной аллее. Мужички уже бредут пьяненькие и громко рассказывают о каких то своих проблемах на работе и в быту. У кого мастер подлец, у кого начальница ворюга. У кого сын совсем от рук отбился.
На главной аллее разделяемся. Кто-то уходит к метро, кто-то идет к другой родне. Мы идем обычным маршрутом. Сначала к братским могилам, погибших в Великую Отечественную. Тут тоже кладем на каждую могилку по яичку. К концу дня могилы выглядят очень пестро. На них порой сотни яиц самых разных оттенков. Кладем и цветочки.
Потом идем к могиле Есенина. Обязательно кладем цветы и слушаем, как пьяненькие мужики с чувством читают стихи.
На выходе с кладбища иногда заходим в церковь. Дядя Юра обычно шепотом рассказывает мне сюжеты, изображенные на стенах и иконах. Стоящие вокруг бабульки одобрительно кивают. Молодежи в церкви мало.
После церкви выходим с обратной стороны прямо к могилам Столерова и Инги Артамоновой. Взрослые обсуждают трагедию молодой погибшей спортсменки. Каждый год слушаю эту историю с сочувствием и жалостью. Тетя Аня говорит, что если пройти чуть левее к ограде, то можно увидеть могилу Соньки Золотой Ручки. Сколько потом не ходил, но могилу так и не нашел.
На выходе с кладбища ноги плохо слушаются всех. И старых и молодых. И пьяных и трезвых. Все с трудом тянутся к метро. Старичков иногда удается посадить на трамвай.
В метро я обычно засыпаю. На нашей станции мама меня будит, и мы вместе тянемся к дому. Душу греют полные сумки гостинцев, которые отгрузила нам родня. Я знаю, что всяких вкусных угощений хватит еще на неделю.
Дома отец нас радостно встречает. Он никогда не ходит на кладбище. Мама утверждает, что из-за лени. И еще из-за того, что не сильно любит мамину родню. Но прикрывается тем, что коммунист. Впрочем, и папа тут же получает свою порцию деликатесов и крашенных яиц.
Сегодня Ваганьково намного чище и цивилизованнее, чем 30-40 лет назад. Дорожки пошире и лучше заасфальтированы, вода аккуратно подается в специальных местах, мусор увозится ежедневно.
Обелиск Сергею Есенину сменили. На мой взгляд новый гораздо лучше старого.
Кроме Есенина теперь можно посетить и могилы Высоцкого, Даля и Миронова. Вдоль главной аллеи могилы великих спортсменов, артистов, политиков и генералов.
Могилы братьев Квантаришвили закрыли памятники Столерову и Артамоновой.
Многие из моей родни, кто ежегодно в Пасху ходил сюда навещать могилы, теперь и сами покоятся здесь. Но теперь в Пасху к ним приходит намного меньше народу. Почему? Я не знаю.