Ненормальная

Наталия Михайлова
Пассажиры троллейбуса застыли в удивлении. Странная сцена. Странная девочка. Поначалу мужик пьяный все что-то больной женщине выговаривал, его одернули даже, а он еще и кричать начал. И вдруг девчонка эта мелкая, откуда ни возьмись. Протиснулась между ними, вроде как женщину эту больную защитить, и мужику – в лицо:
– Ненормальный! Вы все ненормальные! Вы все грязные! Пьяные! Злые!
Старушка, сидящая рядом, охнув, закрестилась:
– Что делается-то! Господи, спаси и сохрани!
– Надя, Надюша, да что это с тобой? – полная женщина с усталым лицом пыталась пробраться к девочке, на ходу объясняя, - Соседка это моя. И что это с ней? Тихая она у нас, застенчивая. «Тихоней» прозвали.

***
Надя любила смотреть на птиц. Разные они очень, интересные. Весной на пустыре, за домом, разгуливали грачи. Важно кивали друг другу и на нее глазом косили. Не боялись ее – мала еще. Воробьишки, те сразу разлетались, а накрошишь им булки, и про страх забудут, налетят, и давай друг у друга отнимать.
А когда зимой в лес с НинМихалной  ходили, настоящих снегирей видели. Ой, какие же красивые! Как будто красные яблочки кто по снегу рассыпал. Только недолго на них посмотреть удалось. Все ребята затихли, замерли, чтобы не спугнуть, а Колька, дурак, как заорет. НинМихална ему опять замечание сделала, только он ее не боится нисколько. НинМихална говорит, что он хулиган и что их 2-ой «А» позорит.
А про Надю все говорят - «тихоня». А Колька обзывается – «ненормальная». Вот и брат Петька тоже так же говорит про нее иногда. Петька вообще-то хороший, добрый, он и на улице Надю защищает, и когда отец сильно пьяный…. Петька-то вон уже какой большой и сильный, ему четырнадцать. С кем хочешь, справится.

Вот и сегодня отец пьянющий пришел, как всегда. Прямо с порога на всех ругаться начал. Надя потихоньку закрыла дверь в комнату, понадеялась, что не зайдет к ней. Очень она боялась скандалов, ругани. Сидела и тревожно прислушивалась.
Нужно было еще задачку решить, да стих выучить. Стих выучился сразу, уж очень красивый, веселый. Про весну, про ручейки. А вот задачка никак не решалась. Надя старательно перечитала несколько раз, но решить не могла. Придется опять Петьку просить. Только уж попозже, когда кричать перестанут.
Надя прислушалась – вроде утихают понемногу. Может, спать лягут. Каждый день у них так. Как отец с работы приходит, так они с мамой пить, да ругаться начинают.

Она вдруг вспомнила, что так и не ела ничего сегодня, кроме школьного обеда. Днем-то вон что получилось, не до еды было.
После школы заглянула в холодильник – там пусто, как всегда. Мама увидела, разворчалась:
– У-у, прорвы, не прокормишь вас. Только и знаете, что по холодильнику лазать. На окне вон картошка вчерашняя оставалась.
Но в это время за рукав стал дергать Петька и утащил ее в комнату, потом зашептал:
– Надьк, не сердись, съел я ту картошку, хотел немного, да не удержался. Ты только не реви, смотри, чего я тебе дам.
И он протянул Наде небольшую шоколадку «Аленка». Точно такая шоколадка была в школьном подарке на Новый год. Вку-усная! 
Глаза у Нади округлились:
– Ой! Где ты взял?
Петька отвернулся и принялся старательно разглядывать что-то в окне.   
– Ну, где, где. Чего заладила? Купил.
– А деньги где взял? – не отставала Надя.
Петька разозлился:
– Ну, чего пристала, будешь есть или нет?
– Где ты взял деньги?
– Ох, и ненормальная ты, Надька. Последний раз спрашиваю – будешь?
– Нет, - тихо сказала Надя и отвернулась.
– Ну, точно ненормальная, - также тихо сказал Петька и бросил шоколадку на стол.
Надя сидела за письменным столом, стараясь не видеть шоколадку, смотрела в окно. Из глаз катились слезы. Петька присел рядом на корточки, повернул к себе ее лицо:
– Ну, перестань, перестань. Ну, не стану я больше, слышишь.
– Если…, - всхлипывала Надя, -  если ты будешь брать чужое, мы… мы станем похожи на них, - она мотнула головой в сторону кухни.
Петька долго молча вытирал ей слезы ладонями.
– Тихоня, - удивленно протянул он, - Все. Не буду. Обещаю. Веришь мне?
Надя прижала ладошки к щекам и во все глаза смотрела на Петьку. Он никогда не казался ей таким взрослым.
– Верю, - покивала она головой, - Верю.   

 Вот что днем-то было. Ну и подумаешь – шоколадка. Петька этим летом хочет работать пойти, обещал купить ей 100 шоколадок. Не про это думала Надя. Она вспоминала, какое взрослое лицо стало у Петьки.
– Ох, - заботливо вздохнула Надя про себя, - глаз да глаз за ним нужен.

Опять настороженно прислушалась. За дверью было тихо. Можно порисовать. Об этом Надя с самого утра мечтала, со второго урока. НинМихална на уроке рисования очень хвалила ее рисунки, особенно, где Надя снегирей нарисовала. И вдруг – никто и не ожидал – НинМихална достала из пакета красивый альбом для рисования и большущую коробку красок.
– А это тебе, Наденька, - сказала НинМихална, улыбаясь. И положила ей на парту альбом и краски.
Надя вскочила из-за парты. Почувствовала, как щеки становятся горячими, и прижала к ним ладони. Она смотрела на альбом во все глаза и не могла ничего сказать.
– Ну, что ты, Надюша, так разволновалась, - ласково сказала учительница, - Ты у нас умница, старательная. А к рисованию у тебя большие способности – так Николай Иванович сказал. Я ему рисунки твои показала. Знаешь его? Он в средних классах черчение ведет. Вот мы и решили премировать тебя за твои успехи.
– Спасибо, - неслышно прошептала Надя, продолжая прижимать ладошки к щекам. Она почему-то долго боялась прикоснуться к альбому и краскам – вдруг исчезнут.
А когда шла домой, прижимая к себе альбом, откуда-то вынырнул Колька-хулиган и заорал на весь школьный двор:
– Эй, ненормальная! Художник от слова «худо»! ПикассО!
Надя даже не посмотрела на него – пикассо какое-то придумал. Сам ненормальный! И хулиган.

Сейчас, вспомнив все это, Надя подумала: НинМихална – самая лучшая! И щедро добавила: Лучшая-прелучшая!
Первый рисунок из нового альбома она, конечно, подарит НинМихалне. Только вот что нарисовать?
Надя решительно взяла мягкий карандаш и раскрыла альбом. Конечно, у нее ведь теперь есть краски, и она нарисует голубое небо, а в небе кувыркаются голуби. Они с Петькой на прошлой неделе видели, а она и забыла. Петькин друг даже ей подержать голубя давал. Только она испугалась немного. А хвосты какие у них! Пышные, волнистые. И на лапках завитки из перышек. Один белый-белый – как лебедь, а у другого разводы коричневые. Ну, какие же красивые. Только очень постараться надо.

Как-то так получалось, что когда рисуешь, то про все остальное забывается. Само. И про вечно пьяных родителей, и про нерешенные задачки…
Она даже не думала про то, что рисует, словно начинала жить там, летала вместе с птицами, а земля внизу –  дале-е-кая, и люди маленькие. Или присядет на ветку вместе с воробышком и по сторонам настороженно поглядывает, или желтым листком на землю плавно падает, кружится на ветру, а вокруг другие листья кружатся, а деревья ветками покачивают – дирижируют. И так Наде нравится в этом хороводе кружиться, чтобы музыка и листья разноцветные. Только вот не хватало у нее уменья пока все это нарисовать. Хоть и хвалили ее рисунки НинМихална и даже Николай Иванович, Надя сама чувствовала, что не получается так, как она сама это видит.
Никогда не рисовала людей. Не хотелось – боязно как-то. Даже Петьку не хотела рисовать, даже НинМихалну.
Только один раз нарисовала. Давно. И никому не показала, порвала. Парк, деревья, цветы красивые, они с Петькой мчатся на карусели, а за оградкой стоят мама с папой, смотрят на них и улыбаются. Радостный такой рисунок получился. Только Надя почему-то всегда плакала, когда смотрела на него, и внутри больно становилось.
Петька подолгу разглядывал ее рисунки, иногда спрашивал:
– Надь, а почему это такое? Так же не бывает.
Надя пожимала плечами – она не умела объяснить, но это именно так и должно было быть, чтобы… чтобы почувствовать нужное – и как только Петька не понимает? Он удивленно качал головой – ненормальная…

Почему ненормальная? И как это – ненормальная? Все ведь люди разные. Кто тогда решает, кто нормальный, а кто ненормальный? Колька вот? Разве нормально быть хулиганом. А мама с папой? Пить водку, кричать, ругаться матерно – это нормально? Ведь соседям все слышно, ведь стыдно же как.

Надя даже рассердилась на себя немножко за такие грустные и взрослые мысли – они мешали ей рисовать. Но мысли продолжали крутиться в голове, и ей пришлось отложить кисточку.

А вот НинМихална, интересно, нормальная? Когда человек такой добрый, как она, это, наверное, нормально.
А та женщина? Надя часто видит ее возле рынка и иногда думает о ней. Говорят, что она больная. А мальчишки бегают за ней и кричат: «Ненормальная!». Она грязная, оборванная, но ведь у нее очень доброе лицо и необыкновенные глаза. Прозрачные. И как будто смотрит она не на всех, а в себя, и видит там что-то внутри себя и удивляется этому, радуется. Надя иногда подолгу ходит за ней. Ей кажется, что женщина появилась здесь случайно, из какой-то другой, очень хорошей, жизни. Она никак не научится жить здесь и от этого кажется не такой, как другие, больной.

На кухне что-то загрохотало, и дверь ее комнаты резко распахнулась. Надя вздрогнула. В проеме двери стоял, пошатываясь, отец.
– А-а сидишь тут, - пьяно улыбаясь, проговорил он, - Что же ты, доченька, отец с работы пришел, а она носа не высунет – неродная что ли?
– Уроки-то выучила? – отец шагнул к столу, - У-у, рисует она.
Надя вскочила и постаралась прикрыть рисунок.
– Ну-к, отцу-то покажи, что изображаешь, - он легко отодвинул Надю, - Голубки, ой не могу, голубки.
Отец неловко потянулся за рисунком и опрокинул стакан с водой. Темное пятно поползло по рисунку, захватывая одного за другим голубей в синем небе.
– Не трогай! – вскрикнула Надя.
– Я не трогай? Я? Да ты как с отцом!
Резким движением он смел со стола альбом и краски. Потом схватил залитый рисунок с голубями и стал рвать его, подбрасывая кусочки.
– Фью-ю, полетели голубочки, - хохотал отец, – Будем художников из себя строить, не от мира сего, да? У-у, ненормальная!

Уже смеркалось. Солнца не было видно за домами, только горячим пламенем плескались в окнах его последние лучи. Надя долго брела по улице и оказалась возле рынка. Присела на скамейку на остановке. Домой идти было страшно. Петька куда-то ушел с друзьями. Как она одна вернется? Надя не знала, что делать. Сидела и смотрела по сторонам.

Со стороны рынка шла та самая  больная женщина, о которой Надя думала сегодня.

Люди проходили мимо и лицо, почти каждого, изменялось на мгновенье. Жалость, сочувствие, насмешка. На лице молоденькой девушки – суеверный страх. Пожилой мужчина с бородкой остановился и смотрит с удивлением.
Надя подумала, что этот дяденька с бородкой вдруг увидел то, что всегда удивляло ее саму в этой женщине – оборванная и грязная она почему-то была похожа на королеву из сказки. И как будто живет она там, в своей прекрасной сказке, а, вынырнув в наш мир, – пугается.

Женщина медленно идет в толпе, присаживается на бордюр, делает какие-то неуловимые движения руками, посмеивается, бормочет. Видно, что она очень голодна и, когда ей подают еду, жадно откусывает, глотает, счастливо смеется, но тут же забывает про еду, роняет, потом начинает крошить птицам и кричит им что-то.

– Привет, Надюх! – кто-то тяжело хлопнул Надю по плечу, - Чего это ты одна тут сидишь?
Над Надей склонился дядя Сергей, их сосед. Лицо у него было красное, мутные глаза бегали, ни на чем не останавливаясь.
Пьяный, - с отвращением подумала Надя, но ответила вежливо, - Здравствуйте.
Она часто видела отца в компании дяди Сергея и таких же, как он, пьяниц, на пустыре за домом.
– Вот ты чего здесь сидишь, когда уроки надо делать. А-а? – грозно начал дядя Сергей, но потом, пошатнувшись, сел рядом с Надей на скамейку.
– Вот вы не учитесь, а родителям потом за вас красней, – неразборчиво проговорил дядя Сергей, - в шко-о-лу к учительницам ходи, вызывают. Выслу-у-шивай их. Претензии у них, видите ли.
– Сыном я своим не занимаюсь, видите ли. Ты что ли им занимаешься, интеллигентка тухлая, - голос дяди Сергея наливался враждебностью, -  А-а?
– Вот ты чего здесь сидишь, когда уроки надо делать? – опять спросил он, - небось, двойки одни хватаешь?
– Я хорошо учусь, - сдерживая желание убежать, тихо сказала Надя.
– Во-о-на как, хорошо-о, – дядя Сергей помотал головой, - Эх, приду, так своего дебила поучить надо. Может, в отличники выбьется, -  пьяно расхохотался он.
Надя смотрела на него, прижав руки к щекам. Щеки горели, и очень хотелось убежать.
– Ты чё смотришь-то как?  А-а? Ну, выпил после работы человек. Чего смотреть-то? 
– А Вы… Вы и в школу к учительнице так ходили?
– Ты мне еще объяснять будешь, как к учительницам вашим ходить надо! – заорал дядя Сергей, протягивая к Наде руку, - Вот отцу-то расскажу, как со старшими разговариваешь. Небось, у учительниц своих, интеллигенток тухлых, выучилась. Ненормальная!

Надя очень испугалась. Вскочила со скамейки и отбежала за остановку. В это время подошел троллейбус, и Надя запрыгнула в заднюю дверь. Дядя Сергей тяжело поднялся вслед за ней и плюхнулся на заднее сидение. Кажется, он уже забыл про Надю. Последней на ступеньки троллейбуса легко вспрыгнула больная женщина. Она осмотрела салон прозрачными глазами и села напротив Сергея.

Женщина что-то бормотала тихонько. Ее тонкое лицо, пальцы с обломанными ногтями постоянно были в движении. Мягко улыбнулась, глядя на Сергея, и стала тщательно заправлять грязную прядь за ухо.
– Ну чё лыбишься-то, чё лыбишься, - взорвался Сергей, - грязь подзаборная, шалава немытая!
Женщина испуганно сжалась на сидении. Тревожный взгляд метался по лицам окружающих.
– Ты чего к ней пристал, мужик, не видишь – больная она, - сказал кто-то из толпы.
Женщина немного успокоилась и светло посмотрела на Сергея.
– Когда кричат, приходит ночь. Тьма, - вдруг произнесла она отчетливо и опять забормотала, - В эту ночь… в эту ночь мы сошли друг от друга с ума, и светила нам только бездонная тьма… Ей было страшно, Анне… Тьма… Она знала…
– Какая ночь?!  Какая ночь?! – пьяно прищурился Сергей, - Говорю же – шлюха ночная. И воровка. Она же воровка!
– Да, да, вы правы, барокко, - закивала женщина, - барокко… возвышение… я тоже считаю, что идея облагораживания естества …
– Нет, вы послушайте, что несет. Естества облагораживание, - заорал Сергей, - Уче-е-ная, интеллигентка тухлая.
Сергей уже не мог остановиться. Он орал ей в отместку за все, потому что - другая, даже вот такая, ненормальная - из другой жизни, где чистота и свет, и нет вечно орущей жены, нет пьяных друзей-недругов, и вся радость – бутылка.  Даже эта тихоня мелкая унижает…  учительница как смотрела презрительно… Стихи читает… Твари все, интеллигенция долбанная…

– Пошла вон отсюда, грязная тварь, интеллигентка ненормальная!

– Не смей! Не смей так говорить про нее! – неожиданно для себя закричала Надя и стала пробираться к ним через толпу, - Это ты ненормальный! Это вы, вы все ненормальные! Вы все грязные внутри. Пьяные! Злые!
Надя протиснулась между ними и закрывала женщину своим худеньким вздрагивающим телом. Слезы никак не переставали литься. Было стыдно. За себя. За дядьку. За всех.