Актовый зал ахнул, когда двери разлетелись и вошел Сам. Спереди и сзади бежала вереница черно-белых охранников, крючковатых щелкоперов, осветителей и прочей прислуги. Режиссер дал знак, актеры остановились.
Заняв спешно устланную бархатом ложу, Сам дал кивком сигнал продолжать. Лицедеи на дощатой сцене продолжили с полуслова и замерших положений.
Никто до последнего не знал, куда точно пойдет подзадержавшийся в кровавых банях президент, потому, по заранее данным указаниям, играть начали по расписанию. Ставили сегодня, по решению школьного худсовета, новомодную пьесу "no.che", адаптированный под абстракционизм пересказ новочеркасского расстрела. За пару минут до прихода Самого бурными овациями встретили второй акт. Публика, состоящая преимущественно из реабилитированных и амнистированных детей, неистовствовала, улюлюкая от счастья, топая ногами о гранит и требуя еще.
"Еще" давали теперь. Президент, пожевывая семечки, получал вводку в дело, как всегда, от Владилена – тот мог что угодно растолковать в двух словах.
Тем времем толпа рабочих подошла, исполняя зачем-то в белом трико акробатический вальс, со своими требованиями к директору завода, которого играла толстая как свинка девочка в костюме палки ливера. Она запищала в ответ песню: "Жрите ливер! Жрите ливер! Жрите ливер как вам угодно! Но о мясе, но о мясе забудьте вы!" При этих словах из-за ширмы слева высунулся мальчик-антрекот, с шикарными усами и трубкой, недвусмысленно пояснивший смысл спетого. Зал хохотал, улыбнулся и Сам.
Ливер рабочие заперли в чулан и отправились в город искать правды. В глубине сцены за ними наблюдал антрекот-грузин: он жевал семечки и сидел на обитом красной тканью кресле. Периодически Мясо махало рукой Самому, у которого, к слову сказать, начиналась мигрень. Подали все лекарства, но и они не помогали.
Следующий акт на пути к центральной площади был наполнен гессевщиной и прочим экзистенциальным уклонизмом. Ничего примечательного. Самому массировали виски, шею и затылок – тщетно.
Но вот и настал четвертый, последний акт, анонсированный в программке как самый короткий и насыщенный эмоциями. Дети-рабочие позвонили в дверь горисполкома и потребовали Мяса и свобод. Затем постучались. Ответа не было. Они повернулись и пошли в обратном направлении. Дверь распахнулась, из нее вылетели гастролеры из соседней образцовой школы имени Самого с автоматами в руках. Улыбаясь публике, они открыли огонь по рабочим. Боевыми, надо понимать, пулями. Кровь потекла со сцены, и через несколько мгновений все было кончено. Трупы остались, гастролеры ушли.
Сам не мог больше бороться с мигренью. Приказав свите сидеть, президент вылез на окровавленную сцену и достал пистолет.
- Дети, черт возьми. Будьте же свободны! Дерзайте – форца, форца! – сказал он и застрелился в больной висок.
***
"Мигрень замучала, ага", - сказал Владилен кому-то по телефону в ходе руководства процессом закопки трехсот двадцати трупиков.