Божественная Паранойя
(Выписки из несуществующего дневника)
Углич 2008 - Любимой
Раскаявшиеся и Обреченные!
Молитесь своим богам, не во зло и славу, но ради оберега своего светлого и чистого.
Не воздастся Вам, но обретете покой и умиротворение. Боги иногда нисходят и до
смертных, спускаясь на землю, и там где они прошли сегодня, завтра распустятся белые
лилии. В чьих сердцах посеяны семена любви, взрастят большое чувство. Но только в наших
силах холить и лелеять его или же отвернувшись от света обращать в ненависть и боль.
Храните любимых и помните – от каждого шага, помысла и действия многое зависит; все в
наших руках.
Автор
Ее сиянье факелы затмило.
Она, подобно яркому бериллу
В ушах арапки, чересчур бела
Для мира безобразия и зла.
Как голубя среди вороньей стаи,
Ее в толпе я сразу отличаю.
Я к ней пробьюсь и посмотрю в упор.
Любил ли я хоть раз до этих пор?
О, нет, то были ложные богини.
Я истинной красы не знал доныне
(У. Шекспир «Ромео и Джульетта»)
***
Светлое чувство. Непонятная тревога. Черным по белому, сливаясь, едва различимая, ползет строка недосказанного. Витиеватая нить посвященная ей одной. Слишком тонкая, чтобы ее услышали. Слишком неразборчивая, чтобы ее увидели. Слишком интимная, для того чтобы кто-то оставил на полях страницы свой комментарий. Сколько непонятого и утаенного несет в себе эта линия. Тоненьким пульсом, но всё же живая, она кричит своим немым умыслом. Так просто произносить слова, обесценивая их каждым слогом, и так трудно вкладывать веру в их смысл, размытый отголоском отчаянья.
Она здесь, она с тобою каждый день, покуда дышишь, и наверное даже в иной реальности не даст роздыха,
не попросит покоя. Ты начинаешь ловить себя на мысли, что уже давно не важно, кто ты в ее сущности: случайный эпизод или же отправная точка. Главное, что ты присутствуешь и связан с ней узами логического продолжения, оно как раз и составляет бытие.
Когда-то было не так. Хотелось сказать, что вот мол я… Беспринципная глупость бунтовщика, безнадежная серость растратчика времени. Однажды оно пришло и все стало на свои места. Ты даже не понял, откуда появилось, из каких щелей выползло… Единственное, что тебя тяготит – страх. Когда-нибудь оно может оборваться и – finita la comedia, ты труп.
Эти строки должны что-то изменить, помочь сохранить память о светлом.
Был ноябрь. Избранная зажгла первую свечу и тоненький луч разрезал сумрак моего отчуждения. Ни словом, ни действием – одним лишь теплом своих помыслов. Время словно остановилось, и впервые за вечность осознал, что вот оно то, чего очень сильно боялся и с непреодолимым упрямством отрицал. Ты назвал его голосом второго рождения, которое по какой-то случайности совпало с хронологическим подлинным. А может и не случайно – древним богам виднее. Для тебя в один миг перестало иметь значение и твое рождение, и чья-то нелепая смерть. Только она одна со своей непринужденной улыбкой, невымученными словами и подлинной красотой.
***
День прошел – непобедимый Хронос настоял все же на своем. С новым днем пришло отчаянье.
Она не свободна, не твоя. Ты не можешь нарушить ее чистоту, не должен развеять спокойствие, не вправе касаться счастья, посягая на чужую свободу. Вот оно, запретное:
В муках Каина и наивности блаженного одновременно. Одна из величайших добродетелей христианства – смирение открылась тебе. И время снова потекло размеренно, но уже иначе.
Случайная улыбка, касание руки, брошенное, иногда невпопад слово обрели иной, почти мистический смысл. Ты поверил в эту тонкую линию, неосязаемую нить, тщетно пытаясь отогнать не завуалированное желание изменить что-то в своей жизни: махнуть рукой, упразднив всё и вся, спустить на самотек, осознать свою болезнь и напичкать себя лекарством. Но это всего лишь очередное заблуждение – панацеи нет. Оно конечно удобно, и до поры до времени веришь в этот бред, пока…
***
Акварельное небо. Чья-то случайно оброненная фраза. Кой черт акварельное, лазурно-знойное, его бы маслом писать! Доза алкоголя и наступает рецидив. Всё то, что хотел утаить, скрыть, спрятать в уголках подсознания в минуту сконцентрировалось и выплеснулось пульсаром в пространство. Ни страха, ни угрызений совести. Одни только чувства, эмоции в словах попеременно сбивающихся в невнятные стада, что-то там блеющие о возможном конце моего света.
Взгляд искусственно направленный на нее, и почему-то дырявящий мои же ботинки, упорно игнорировал остальных присутствующих (в целом им было уже всё равно: они говорили и слушали только себя). Это всего лишь декорации, а настоящее чудо было. Она терпеливо выслушала, не смущаясь и не пытаясь перевести разговор в иное русло, сразу простив тебе всю бестактность, принимая тот факт, что ты неволен молчать и поступать иначе. Зачем ей все это? Видимо она действительно святая.
Наступил вечер. Тень коснулась глади воды. Тихо и спокойно за бортом лодки растеклись приволжские берега. Я наблюдал за своими сотоварищами. Неожиданно мне открылась истина: жара спала, ”акварельное” небо скоро сменится угольным, пробитым далекими размытыми звездами, а на виски начинает потихоньку давить надвигающееся похмелье.
В лодке не считая меня еще трое: пока не муж, но уже и не юноша, юркий, суетливый; мужчина средних лет, хорошо сложенный, так и не успевший к своему возрасту обзавестись брюшком; Она, необъяснимо желанная, манящая и милосердная. Я смотрел на них сквозь призму уходящего заката, интуитивно догадываясь о том, как уже почти неразличимые фигуры постепенно окутывал сумрак. Куда плывем мы все и к чему эта непонятная спешка? Раздается звонок мобильного телефона, и снова, а за ним другой. Еще минута и я слышу не пресловутый ринг-тон, а звон погребальных колоколов. И вот уже не
казанка, а утлый челн Харона разрезает своим носом бездонную толщу воды Стикса – Волги. Бормочу под нос бредовые полупьяные песни и слышу же в них поминальные молитвы.
- Кто ты, как твое имя? – обращаюсь я к первому силуэту, пытаясь отогнать от себя наваждение.
- Теперь я тень, ты тень, всё, что мы чувствуем, к чему прикасаемся – одни призраки на задворках ушедшего дня. Имя мне - Хозяин, ибо сейчас ты мой гость – ответил он, поправляя весло в уключине, чтобы через секунду разбить им черное зеркало реки.
- Ну а ты, кто же ты? – вопрошал я второго персонажа, надеясь получить менее уклончивый ответ.
- Хранитель, Заступник - его лицо на мгновение осветила сигарета – кому как угодно и зависит от случая… а порой и Ожидание, – сигарета для чего-то начертила перед моим лицом двойное кольцо, а затем щелчком, по дуге, отправилась за борт – впрочем, это сейчас неважно.
Согласно кивнул и отвернулся от первых двух.
Она сидела почти на самом носу лодки и с тревогой смотрела на приближающиеся огни города. Вот они становятся ближе и ещё ближе, с каждым ударом весел о воду. Я давно уже знаю, кто Она, но так хочется освободить ее от власти этих гипнотических светляков, услышать вновь этот чарующий голос. И словно внемля моим молитвам, она поворачивает голову в мою сторону.
Почти не слышу звуков, но читаю по её губам:
- Зови меня, если хочешь, Евой (на то ее правда – она первая из жен), зови меня Зоей (и в этом правда – в ней моя жизнь), и новым бытием, но имя твоё - Безнадежность, которую я прочла в твоих глазах; имя тебе – Неуверенность, которую я замечаю в твоём взгляде и жестах…
Какими спокойными и жестокими показались тогда эти слова, но в последствии я с ними был вынужден согласиться. Ничто так не уничтожает надежду, как казалось, постановка факта перед непреодолимым препятствием. Но как, как тогда я посмел бы возразить ей? Что я могу предложить кроме своего больного чувства, неуверенности и неопределенности? Вот выложил на ладони сердце, протянул – для чего оно нужно?
Раскрыл бумажник и вытащил из него слово… большое, доброе и чистое. Пусть согревает ее холодными зимними вечерами.
Наверное, прав тот классик, который успел заметить: одно слово, одна лишь мысль способна разжечь тысячи свечей. Мне осталось одно – наблюдать всю нелепость своего положения и тешить свое самолюбие тем, что жизнь могла сложиться иначе, а всё тепло души, расходуемое впустую, мог отдать одной, единственной. Целовать руки, гладить волосы, слышать её дыхание; отдавая без остатка всю нежность и любовь. Следом за этими мыслями пришла другая, более правильная, справедливая:
Неважно обладать ответным чувством, не правильно добиваться желаемого и стремиться к этому вожделенному событию, не честно обрести ее таким путем. Истинная любовь руководствуется иным, менее эгоистичным правилом: радоваться чужому счастью, оберегая его от беспринципных посягательств. Созерцать это чудо, не касаясь руками, дабы самому случайно, ненароком, не разрушить его. И смиренно ждать того знамения, когда другая чистая и непорочная душа одарит тебя такой же любовью.
***
Настал новый час иного дня и Фобос поведал о том, что безликое счастье не долговечно. Когда-нибудь оно может, растаяв, уйти в небытие, забрав с собой часть тебя самого.
Случай наградил однажды невинным поцелуем в щеку, но за день до того горячие слезы обжигали асфальт пыльного города. Твоя сущность сгорала от стыда и полного согласия со своей беспомощностью. О проклятый месяц Май! Каждый год он приносит с собой навигацию и десятки голодных ртов бегут к заветной кормушке, на заповедной тропе. Так нильские крокодилы ждут великую засуху, когда, единожды в год, они до отказа наполнят свои ненасытные утробы.
Неприкаянный я жду своей, казалось бы, неминуемой гибели. Но прежде, чем угаснет свеча и оборвётся тонкая, сюрреальная нить, я брошу к её ногам своё слово, литании алтарю, молитвы небу:
не покидай меня, не принимай как заклание, я верю в чудо.
Да не коснётся души клеймо клятвоотступника и не оставит меня божественная паранойя.
Мир Вам!