Шедевр рассвета

Деняченко Александр Георгиевич
               
Я художник. Да, я художник! Но я не какой-то там мазюкало.
 Я не могу и не хочу размениваться на мелочи.
Пусть за всю свою жизнь я напишу всего одну картину, но это будет шедевр, какого ещё не было на свете.
 Так, с пьяной настойчивостью, бормотал мне у пивного ларька ничем не примечательный мужичок, неопределённого возраста.
 Мне было скучно, так скучно, что не хотелось даже разговаривать, и я только время от времени кивал головой не столько для того, чтобы поощрять его продолжать монолог, сколько упреждая попытки дёргать меня за рукав для привлечения внимания.
 -Ты мне веришь?  Я кивнул,
 -Правильно, а вот другие не верят. Не верят мать их трах-тарарах, а я художник! Творец!
  Он всё больше распалялся и стал переходить на крик. Чтобы умерить его пыл я решил вступить в беседу:
-И сколько шедевров вы уже создали?
    -Ни одного, почти с гордостью заявил он и, перехватив мой иронический взгляд, добавил:
-Я, берегу себя.
Мой собеседник надолго замолчал, уставившись в кружку, и я уж было, подумал, что он, разрядившись, задремал, как вдруг, голова его резко дёрнулась, и он в упор посмотрел на меня. Я невольно вздрогнул, это был другой человек.
 Нет, человек был тот же, но взгляд! Я видел много разных глаз, но такие, увидел впервые.
 Они вдруг засветились какой-то мощной неведомой мне энергией. Не той, хорошо знакомой нам энергией пьяного фанатизма, но глубокой и в чём-то грустной мудростью. Он понял, что я это разглядел и совершенно трезвым голосом промолвил:
-Я тебе тоже верю. Ты знаком с творчеством Куинджи?
 Я кивнул.
-Знаешь, мне было двенадцать лет, когда я впервые увидел его картины. Они поразили меня, и я всё пытался заглянуть за них, чтобы посмотреть какие там лампочки подсвечивают. Лампочек я не обнаружил и тогда задал себе вопрос, а можно ли нарисовать ещё лучше?
С тех прошло сорок лет. За эти годы я стал, наверное, самым образованным теоретиком и специалистом по изобразительному искусству.
 Для меня нет секретов в приготовлении красок, компоновке цветовой палитры, в технике письма. Более того, я изучил оптику, квантовую физику, психологию, философию, но и этого оказалось мало, и я углубился в то, что мы называем оккультными науками.
 Теперь всё это позади и я чувствую, что готов к решению своей задачи. Я понял, что шедевр - это то, что отражает в себе основы Мироздания.
 Сегодня вечером я пойду в степь. Только ночная степь, в пору цветения, дарит нам тончайший эфир, который струится, почти невидимыми нитями и из них я сотку холст для своего творения.
 А потом я буду ждать рассвета, и когда край Солнца покажется над простором Мира, я приму, впитаю в себя всю созданную им симфонию цвета. Это необходимо сделать очень осторожно и нежно, так чтобы не пострадал ни один, даже самый тончайший оттенок небесной палитры.
 Ты спросишь, почему в себя, а не на холст? А я отвечу, потому что картину надо ещё проявить и защитить, напитав её потоком любви, который может дать только сердце художника.
 И только после этого, я пробужу в себе самые чудесные представления, и когда радость и счастье переполнят меня так, что я не в силах буду их удержать, я вручу им своё творение, и они перенесут его на мой чудесный холст и навеки запечатлятся на нём.
 Из самых красочных солнечных лучей я сплету затейливым, живым узором раму для своего шедевра и отнесу его на центральную площадь нашего города и подарю людям. И люди преклонят колени, не предо мной, но пред Ним, ибо он сотворён из трёх основ Мироздания: Веры, Надежды и Любви Человека.
Он опять уткнулся в кружку, помолчал, допил остатки пива, потом взглянул на меня. Взор его снова помутнел и он тихо, с видимым усилием спросил:
-Ты придёшь утром на площадь?
    -Приду, ответил я.