- Один на один. После уроков, козлина! Буду тебе рога отшибать.
Я взбешён, и с трудом сдерживаю мелкую, противную дрожь во всём теле.
Вовка Солопов выглядит гораздо более спокойным. Он стоит напротив меня в раздевалке спортзала в расслабленной позе и криво усмехается.
Вовка большой. Не взрослый, нет. Все мы ровесники, ученики 8-го класса обычной средней школы. Большой Вовка только по размеру и по весу. Он на голову выше меня, имеет круглый живот и квадратный подбородок…
Всего два месяца как Вовка появился в параллельном «А» классе, переехав с родителями в наш город из ближайшего посёлка железнодорожников.
- Хе! Сам-то хоть не зассы, глиста!
С этим словами Вовка медленно поворачивается и идёт к своей вешалке, стягивая через голову пропотевшую футболку.
До конца занятий остаётся ещё два урока.
-*-
Французский фильм «Смерть негодяя» я смотрел, наверное, раза три, не меньше.
И не потому, что мне очень-то уж нравилось, как красавчик Ален Делон расправляется с плохими парнями, а из-за музыки, с которой начиналось кино.
Это было соло на саксофоне.
На фоне силуэта музыканта шли титры, но я их не замечал. Я плыл по волнам тоски, ярости и надежды, стиснув зубы и сжав руками подлокотники сиденья.
Рядом со мной шушукались тётеньки, шелестели фольгой от шоколадки девчонки, негромко, по-жеребячьи взржёвывали пацаны.
Но все эти звуки текли мимо меня. Они поднимались к потолку полутёмного зала кинотеатра «Космос» и уже там таяли, растворялись.
А я слушал саксофон.
-*-
- Либерман, к доске! Покажи-ка им всем, как нужно решать задачи. Да только подробно не расписывай, не надо. Делай по-своему, как ты умеешь.
Гипотенуза Михайловна как всегда строга, но в её стальных глазах всё-же заметен проблеск тепла и предвкушаемого удовольствия. Гоша Либерман, мой сосед по парте – её любимчик.
Самые заковыристые математические примеры Гошка решает влёт. Гипотенуза уже голову сломала, чем бы занять его на своих уроках и постоянно подкидывает нам на парту листочки с какими-то сумасшедшими заданиями. По-моему, там есть что-то даже и из пособий для поступающих в ВУЗы.
Гоша низенький, щуплый, кудрявый и очкастый. Ходит он, слегка припадая на левый бок, потому что совсем ещё малышом перевернул на себя таз с кипящим вареньем, чуть не умер от ожогов и перенёс несколько операций по пересадке кожи.
И мы с ним не просто соседи по парте, мы – друзья.
-*-
После последнего, шестого урока, на улице уже заметно стемнело.
В нашей школе учатся в две смены, до шести часов вечера. Сейчас середина ноября, довольно холодно, хотя снега ещё нет.
Мы с Вовкой стоим друг напротив друга в середине кольца из одноклассников. Портфели лежат в сторонке, возле стены спортзала.
«Тренер узнает – выгонит из секции», - думаю я: - «Ведь он только вчера опять всех предупредил, чтоб на улице не дрались. Эх! Надо будет как-то поаккуратней...»
Я уже третий год занимаюсь боксом. Но Вовке сообщить об этом, похоже, ещё не успели. А может быть и говорили, да ему плевать?
Вон он какой здоровенный…
-*-
На серебряной табличке, прикрученной изнутри к бархатной крышке футляра, из всех иностранных слов я смог разобрать только «Адольф Сакс» и дату – 1898 год.
- Это дед после войны из Германии привёз, - говорит Гоша, ногой отправляя под диван пустой запылённый чемодан; – Я в кино понял, что ты любишь саксофон. Вот, попробуй. Дед никому не разрешает его показывать, но тебе-то можно. Да дед об этом ничего и не узнает…
Я вешаю тяжёлый, матово поблескивающий инструмент на шею и кладу пальцы на клавиши. Здорово! Удобно!
Облизываю мундштук и плотно обхватываю его разбитыми губами.
Нет! Сначала нужно набрать в лёгкие побольше воздуха.
Вот так. Готово!
Ну, поехали…
-*-
Я - на подаче.
Наша команда уже практически порвала на части этих хлюпиков из параллельного класса. Шансов у них нет ни малейших, тем более, что за нас играет Алик Шаров, лучший волейболист школы. Во всяком случае, наш класс единодушно считает его таковым.
Справа от меня, у стены, занимается физкультурой Гоша Либерман.
Вообще-то он три раза в неделю ходит на лечебные занятия в поликлинику, но и школьные уроки физры тоже не пропускает, несмотря на освобождение.
Характер!
Уже отведя назад руку для удара по мячу, я замечаю краем глаза, что рядом с Гошей стоит Вовка Солопов и что-то ему язвительно, со своей коронной усмешечкой, говорит.
Я слышу только: «...всех вас...», и вижу, как толстый указательный Вовкин палец с силой втыкается в грудь моего друга Гоши.
Подача забыта.
Я стою и пристально слежу за развитием событий. По краю сознания проскальзывает злобно-удивлённый крик Алика: «Семёнов! Ты чё там, заснул!?»
Но я не сплю. Я в мельчайших деталях, выпукло и чётко вижу, как Гоша хватает Вовку за руку и впивается в неё зубами.
Я вижу, как мой друг отлетает в сторону от мощного удара в ухо, как Вовка (кажется) медленно и (кажется) лениво подходит к нему и неторопливо бьёт носком кроссовки в бок.
В обожжённый, больной левый бок.
-*-
Нас растащили не без труда. Учитель пообещал влепить по двойке каждому - и Семёнову, и Солопову.
Гошу отвели в медпункт.
И вот теперь мы с Вовкой стоим друг напротив друга в тёмном школьном дворе в кольце одноклассников и собираемся драться.
Противник решает начать первым.
Прошипев сквозь зубы: «Ну всё, дохляк, хана тебе!», Вовка замахивается правой рукой.
Широко замахивается, от души. По-колхозному, как раньше говорили.
Я даже улыбаюсь нечаянно, поняв, насколько легко вычислить направление и траекторию движения Вовкиного кулака.
«И кто только тебя, дурака, драться-то учил?», - думаю я, делая полшага назад, слегка приседая и разворачивая плечи для ответного удара. – «Наверное, никто».
Короткого резкого тычка в незащищённое солнечное сплетение оказывается вполне достаточно, чтобы Вовка согнулся пополам.
Второй удар, снизу в челюсть, валит Вовку на мокрую грязную траву.
Вот и всё. И хотя Вовкин кулак слегка, вскользь, зацепил меня по зубам, я всё равно победил. Вот только радости от этого почему-то никакой нет.
Вовка корчится у моих ног, пачкая грязью новую светло-зелёную болоньевую куртку и хлюпая разбитыми в кровь губами.
И мне его жалко.
-*-
Из секции меня вышибли.
Гошка так никому никогда и не сказал, за какие такие слова он вцепился зубами в Вовкину руку, хотя нас долго таскали по педсоветам, комитетам и собраниям. Получалось, что хотя Вовка и виноват, понятное дело, но самый главный задира и садист, это, конечно, я.
-*-
После восьмого класса Вовка ушёл учиться в ПТУ на слесаря.
Гошка же часто и подолгу болел, а потом родители перевели его в другую школу, поближе к дому. Мы стали видеться всё реже и реже.
Когда я сдавал свою первую сессию в институте, Гошка умер от саркомы. Узнал я об этом уже на каникулах. На овальной эмалевой фотке он навсегда останется таким, как в восьмом классе – кудрявым щуплым очкариком с застенчивой улыбкой.
И только я один знаю, что улыбается он мне. Ведь это я его тогда сфотографировал…
Вовку после окончания школы я видел всего один раз, в середине 90-х. Он грузно вылезал из чёрного джипа, одёргивая малиновый пиджак. Говорят, он теперь стал большим человеком.
По-настоящему большим. Депутатом чего-то, да вроде бы ещё и гендиректором.
Наверное, ему повезло в жизни…
-*-
Играть на саксофоне я так и не научился.
Те жуткие звуки, которые мне удалось извлечь из трофейного серебряного чуда осенним вечером в квартире Гоши Либермана, были единственной музыкой, сыгранной мною в жизни.
А фильм «Смерть негодяя» иногда ещё показывают по телевизору.
Совсем недавно показывали.
И вот после того, как закончились титры и отзвучала последняя нота, я пошёл на кухню, открыл крышку ноутбука и отстучал по клавиатуре:
«Один на один. (Соло на саксофоне)».
***
10.03.2009г. СБ