Идти в школу не хотелось. Вчера, на контрольной по алгебре, меня ударил по лицу Сидоров. Я ему ответил. Обычно он у меня списывает. Но в этом году у нас новый преподаватель математики. Он быстро разобрался, что к чему и на контрольной дал мне карточку со специальным заданием. Я так увлёкся, что забыл о Сидоре. На алгебре он всегда садился за моей спиной и требовал, чтобы я дал ему списать. И в этот раз было также. Минут за десять до звонка он ткнул в спину, но я отмахнулся. Сидоров больно ударил по щеке, а я, не успев сообразить, ответил. На перемене он бы избил меня, но математик отвёл его к завучу.
Лучше бы всё произошло вчера. Получил бы от Сидора и всё. Но того все уроки продержали в учительской, а у меня через несколько часов страх прошел, стало стыдно, и я решил драться. Но это было вечером, а сегодня утром накатило безразличие, появилась вялость, и выход уже виделся в том, чтобы не пойти в школу. Но тогда все поймут, что я трус, а это хуже, чем быть битым. На первой же перемене Сидоров подошел и сказал, что жить мне осталось до конца уроков.
Никак не мог успокоиться. Пытался внушить себе, что и Сидоров не так страшен. Движения стали скованными, бросило в жар. Казалось, что все догадываются о моём состоянии, старался держаться уверенно, но выглядело наоборот. Вот и последний урок. Захотелось сбежать из класса. Нахамить учительнице, чтобы выгнала. Но все бы поняли, что это специально. Смирненько досидел до конца. Если я сейчас струшу, то жизни в школе не будет. Да и так ничего хорошего не ждёт. Сидор мне этого не забудет.
Я был сильней, но драться не умел. Сидор дрался каждый день. Не ответить, даже если он ударит по лицу, не считалось трусостью. К этому привыкли. В нашей элитной школе Сидор был эдаким инородным явлением. Воплощение грубой, тупой силы. С ним старались просто не связываться. Здоровье дороже. Так, что если бы я стерпел, в этом не было бы ничего особенного. А теперь, после того, как я вызвал Сидорова на драку, выхода не оставалось. Если я струшу, то никогда себе этого не прощу…
Он вел себя нагло, так, как будто заранее всё предрешено. Обняв за плечи, повёл меня на спортивную площадку за школой. Это было общепринятое место выяснения отношений. Здесь никто не помешает – ни учителя, ни прохожие. За нами шла вся мужская половина класса. Сидор резко развернул меня к себе лицом. Я знал, что он всегда нападает внезапно, и всё равно растерялся. Лицо осталось открытым. Он получил возможность обрушить на меня несколько ударов, но не успел. Я со страху, неожиданно для себя, ударил его кулаком наотмашь, попав, куда то в область темени. Мой враг даже присел, настолько сильным получился удар, и тут случилось уже совсем непредвиденное. Кто-то из пацанов сбил Сидора с ног и его начали пинать. Я сам редко дрался, да и вообще не любил смотреть, как дерутся, но сейчас мне показалось, что бьют Сидора с каким-то особым старанием, «по - киношному». Тем не менее, избили его сильно, но так, чтобы он мог встать.
За меня вступились трое из пацанов. Я знал о них, что они «аёхины». Входят в команду Аёхи, парня давно закончившего школу. И сам Аёха, и его команда не относились ни к гопникам, ни к неформалам. Никто не знал, чем они занимаются, их пробовали прессовать, но оказалось, что Аёха связан с кем – то из законников, и их не только оставили в покое, но даже побаивались. Я знал, что туда входят старшеклассники и из других школ.
На следующий день проснулся, и впервые не было тягостно оттого, что надо идти в школу. Сидор уж точно от меня сейчас отвяжется. Сегодня было особое утро, и я дал себе слово, что подойду к ней. Мне нравилась девчонка из параллельного класса. Впервые увидел её на школьной Олимпиаде, где мы оба вошли в число призёров. Это было в пятом классе.
Ждал, когда она выйдет, как всегда спрятавшись за детской горкой. Здесь было удобно. Меня никто не видел, а её подъезд был как на ладони. Ожидание почти всегда было невыносимо долгим. Но вот появилась она. Это мгновение всегда становилось для меня счастьем. Я готов был кричать, прыгать, петь, но, боясь быть замеченным, шел за ней до школы, а затем бежал в свой класс, чтобы не опоздать на уроки.
Сегодня её не было особенно долго. Я уже опаздывал в школу, когда она вышла. На этот раз не одна. С ней был один из пацанов, которые вчера избили Сидора. Они остановились у подъезда, и вдруг он показал рукой в мою сторону – она рассмеялась. Мне захотелось поглубже залезть под горку. Он крикнул: «Пашка выходи. Мы тебя видим» - мне ничего не оставалось, как вылезти и подойти к ним.
«Чудесно, что ты подвернулся! Есть дело».
«Говори».
« Мне нельзя школу прогуливать – мать в родительском комитете, а надо помочь в одном деле Элине. Сможешь?»
Я старался удержать поползшую дурацкую улыбку и буркнул, что смогу.
«Вот и прекрасно. Я побежал. Элина сама скажет, что делать». Он, пожелав почему–то ей успеха, ушел. Мы остались одни. Теперь, когда мы стояли рядом, оказалось, что мы одного роста. Высокая и красивая. Я чувствовал себя дураком. Она, видимо, всё это понимала. В эту минуту я был уверен, что она знает о том, как я почти каждое утро жду, спрятавшись за горку, когда она выйдет. Мы молчали. Первой заговорила она.
* * *
С Аёхой я познакомилась прошлым летом на пляже. Это лето для меня было насыщено событиями. Собралась дружная стайка девчонок из пяти человек, и мы каждый день бегали на пляж, ходили по клубам. Нам нравилось, что нас не принимают за школьниц, и мы старались, чтобы об этом никто и не догадывался. Часто знакомились с парнями, но серьёзных отношений не возникало. С Аёхой было по-другому. Мы сами с ним познакомились. Вернее я поспорила с девчонками, что подойду и познакомлюсь с самым красивым мужчиной на пляже.
Его я давно заметила. Он был действительно красив. Я чувствовала, что тоже ему нравлюсь, поэтому и смогла выдержать характер перед девчонками. Он сразу всё понял и с ходу мне подыграл, потом рассказывал, что я его удивила, а о девчонках и говорить нечего. Они от восторга так ёрзали по песку, что он испугался за них – как бы не выползли из купальников.
С Аёхой было интересно. С ним я почувствовала, что что-то значу. Мои родители могли многое, но всё, что они делали для меня, было далёким от того, что я хотела. Родители меня уже не понимали. Друзья, которые должны были меня понимать, сами были ещё детьми. Аёха понимал всё. Он предугадывал мои желания и удивлял меня своими возможностями. Его ребята взяли меня под «контроль», и я себя чувствовала настоящей королевой. Одно имя Аёхи служило самой лучшей защитой, а то, что я его подруга, делало меня поистине неприкасаемой.
Между мной и Аёхой постоянно возникали споры. Он мне доказывал, что надо быть всем, или ничем: «Есть люди, которые с пелёнок поняли, что «человеки» только они, а остальные и не должны ощущать себя людьми. А то, пожалуй, каждому понадобится то, что ему не принадлежит. И они правы. Каждый должен иметь то, что предназначено судьбой. Да ты и сама знаешь, что есть люди, у которых на роду написано жить на одну зарплату. Укради он даже стольник, его посадят, а другой крадёт миллионами, и ему всё сходит с рук».
«А я считаю, что за любое преступление последует кара. Пусть даже не законом, а судьбой-то, как раз он и будет наказан».
«А вот это придумали как раз те, кто никогда ни за что, даже за самое тяжкое преступление не отвечал перед законом. В устрашение, а может и в утешение тем, честным».
«Нет, ты не прав. Я знаю, что в жизни в большинстве случаев так и есть, как ты говоришь, но ты не прав. Есть ведь люди, которые верят. Живут честно, скромно, и им большего не надо».
«Да, конечно, есть. Но при первой же возможности приобщиться к недоступному многим, и доступному немногим, они меняются. И сильно».
«Я не знаю таких людей».
«Хорошо я докажу. Мои ребята, которые тебя опекают, сделали удивительное открытие. За тобой по пятам ходит один странный мальчик. Влюблён в тебя и боится подойти. Твой идеал. Уж он то и не помышляет о том, чтобы хватать, хапать не принадлежащее ему. А я берусь доказать, что даже такой изменится, если ему достанется то, что ему не должно принадлежать. Это будет очень интересная игра» - я, конечно не поняла, что это будет за игра, но Аёха мне объяснил: «Сделаешь вид, что любишь. Что он тот, от которого любая с ума сойдёт. Представь, что это будет для него означать, если такая, как ты способна его полюбить, то, значит, он действительно хорош. Это только первая ступень. Пусть он с этого начнёт. Поверит, что ему должно быть дано больше, чем другим, а потом мои следопыты что-нибудь придумают».
* * *
Интересно, конечно, было познакомиться с человеком, который каждый день ждёт тебя у подъезда, тем более, если он в тебя влюблён. В пятом классе мы, трое мальчиков, и две девчонки, часто бегали за город на болото. Нас тянула туда та опасность, о которой постоянно твердили взрослые, не ходи на болото, засосёт. Место это было безлюдное, но отнюдь, не опасное. Берег нашей городской речушки густо зарос камышом. Вот его-то и называли болотом. Здесь проектировалось разбить парк и создать красивую набережную, а сейчас на этом месте была стройка, завалы мусора, котлован и нетронутый островок камышей. Там мы и играли. Мальчики в войну, а мы у них были то медсёстрами, то пленницами. Нам это надоело и мы заявили, что или вообще не будем играть, или они будут играть так, как нравится нам. Так появилась игра в принцессу. Мы выбирали принца, он выбирал принцессу, и они уходили в камыши целоваться. Так получалось, что принцессой всегда выбирали меня. Моя подруга возмущалась, а мальчишки на это отвечали, что я красивее и они меня все любят.
А в седьмом классе наши отпетые хулиганы, которых в школе боялись все, тоже сделали своеобразное признание. На физкультуру мы должны были носить свои лыжи, поэтому утром, перед входом в школу, всегда образовывалась толпа. И в этой сумятице меня нечаянно ударил лыжей девятиклассник. Я его знала. Мы вместе участвовали в математических олимпиадах. Наши мальчишки это заметили и привели его после первого урока извиняться. Он смущённо поправил очки, не мог понять, что от него хотят, но извинился. А его потом всё-таки побили.
После седьмого класса меня перевели в математическую школу. Здесь ребята другие и такого рода признаний больше не было, но зато они приняли иные, более изысканные формы. Мальчишки мне помогали по предметам. Я пользовалась каким-то безосновательным авторитетом. Хотя на уроках, кроме математики, я соображала хуже других, я то знала, как родители выбивали элитную школу, но даже учителя делали для меня снисхождение, а ребята делали вид, что ничего не замечают.
Поэтому я не очень удивилась, что у меня появился новый «воздыхатель», но в то же время, не было ещё таких, чтобы тайно страдали, прятались во дворе, ради того лишь, чтобы меня увидеть. Я бы лопнула от любопытства, если бы отказалась участвовать в Аёхиной игре.
Своего « рыцаря» я представляла щуплым, этаким неоперившимся мальчиком, которого переросли его сверстники, и он от горя решил влюбиться.
Я с трудом дождалась пацана, который должен был нас познакомить. Долго не было лифта. Я не выдержала и спустилась по лестнице. Вышла из подъезда, и никого не увидела. Этого Аёхиного друга чуть не стукнула, но он показал мне на детскую горку. Я невольно рассмеялась. За горкой кто-то прятался. Пацан окликнул его и оттуда вылез мой влюблённый. Когда он подошел поближе, то оказалось, что это эдакий, смущённый увалень. Высокий, отлично сложён и чем-то даже похож на красавца Аёху, но фигура ещё угловатая, подростковая. Пацан, который нас познакомил, сбежал, и мне пришлось импровизировать, выдумывая какую-то сложную причину, чтобы объяснить, почему мне срочно понадобилась его помощь.
«Тебя Паша зовут?» - не лезет ничего более умного в голову.
«Паша» - он ответил и тоже замолчал. С таким разговаривать то трудно, а не то, что как-то разыграть. Но ничего не поделаешь, если взялась, то придётся с ним помучиться.
«Я хочу обратиться к тебе с просьбой» - медленно начала я, лихорадочно придумывая, что всё-таки может мне от него понадобиться. А Паша молчал, как истукан. Я тоже молчала, так и не сумев ничего придумать.
«Скажи что-нибудь».
«Ты меня хотела о чём-то попросить?»
«Да! Но я не знаю, как ты к этому отнесёшься. Ты добрый человек?»
«Не знаю».
«Ты способен сделать доброе дело для другого?»
«А что тебе надо?»
«Мне ничего не нужно!» - я психанула, но тут же взяла себя в руки: «Поцелуй меня».
Он покраснел, и не двинулся с места. Мне его захотелось ударить. Я подошла вплотную и замахнулась. Он словно очнулся и ткнулся мне в губы. Мне стало смешно. Он меня целовал, а я смеялась. Мы стукнулись зубами, и я его оттолкнула.
«Паша, мне нужно, чтобы ты сыграл роль влюблённого» - наконец-то осенило меня: «Мы сегодня пойдём к одному моему знакомому и разыграем сцену, что ты безумно любишь меня, а я к тебе отношусь холодно. Ты мучаешься, а я ноль внимания. Ты страдаешь, а мне это доставляет удовольствие» - я говорила и видела по его глазам, что говорю правду. Он был в меня влюблён! Мне стало ещё интересней. Я втягивалась в эту игру. Казалось, что так и должно быть. Паша должен быть в меня влюблён, а я его должна мучить. Мне было забавно наблюдать, как он сначала обожал меня, потом, привыкнув, стал относиться ко мне, как к должному. И постепенно пришел к тому, что стал вести себя так, будто я нуждаюсь в нём, а не он во мне. Сбывалось всё предсказанное Аёхой. Этот мальчишка быстро привык к тому, что не должно было ему принадлежать. Наивное существо даже и не догадывался, что его разыгрывают. Аё великолепно всё рассчитал. План начал сбываться. Следующим было ввести Пашу в наш круг. Ребята были подготовлены, и началась «игра».
Аё в ход событий не вмешивался. Он сам того не желая, по крайней мере, так казалось, подчинял своей воле окружающих. Вокруг него всегда было много хороших ребят, большинство из которых были сильными личностями, но Аё без видимых усилий заставлял их делать то, что было необходимо ему. Я думаю, что это происходило потому, что мы сами этого хотели. Не хватало в повседневной жизни необычного, тайны. А Аёха давал нам это, и мы верили ему. Когда я лучше узнала «внутреннюю» жизнь команды Аёхи, то поняла, что игра с Пашей, это всего лишь звено в цепочке бесконечных розыгрышей, приключений, таинственных «дел». Аёха находил людей, и мы придумывали, как создать для них такие условия, чтобы проявились их пороки.
Аёха со мной, последнее время, держался холодно. Я переспала с ним после первого вечера нашего знакомства с Пашей. Мы остались вдвоём с Аё в его квартире, и я сама, положив руки ему на плечи, начала его целовать… Он оказался искусным партнёром, и я ему за это благодарна, во всяком случае, не было пошлости, как я себе представляла, думая о том, как это будет в первый раз. Потом это стало привычным, и он пользовался неограниченной властью надо мной. Я научилась по глазам узнавать его желания и безропотно исполняла их. Жила, словно в бреду.
После того, как стала жить с Аёхой, игра с Пашей перестала меня интересовать, но я не могла этого бросить. Для Аё и команды игра была в самом разгаре. Они совместно решали, как мне вести себя с Пашей. Для Аё это было двойной игрой. Он знал, что я делаю всё по-своему. У него было одно мнение для них, другое для меня. Со мной он издевался над своими ребятами. Ему льстило, что всё подчинено его воле. Делал он это, надо отдать ему должное, умело, и пацаны считали своё повиновение добровольным.
Тем не менее, и они иногда выходили из-под контроля, и Аёхе приходилось проявлять власть. Он не разрешал им участвовать в драках. Говорил, что жестоким физически можно быть только в самых крайних случаях. Если тебе нужно отомстить, то делай это с улыбкой, но так, чтобы твой враг запомнил месть на всю жизнь. И не оставляй следов, за моральное увечье трудней засудить. А мне он проговорился, что из-за какого-то дела едва не сел, но отвертелся, помог отец, потом лечился в наркологии, и теперь предпочитает заниматься «детскими шалостями» со своей командой.
И всё-таки Аёхе пришлось продемонстрировать свою жестокость. Мы собрались на даче у одного из его пацанов. Сидели за столом. Незаметно общий разговор свёлся к тому, что все дерутся, а его команда никого не трогает. Их несколько раз уже задевали из других контор, а они никому не отомстили. Хотя «аёхиных» уважают и произошедшее случайность, но наказать обидчиков должны они сами, а не Аёха по своим каналам. Аёха стал злиться. Сказал, что они не могут опуститься до примитивного мордобоя. Тогда кто-то выкрикнул, что Аё сам не способен на поступок. Он побледнел. Встал, и на ходу бросив: «Пошли» - вышел из дома.
На крыльце сидела соседская кошка. Мы её накормили перед этим, и она доверчиво грелась на солнце. Аё что-то шепнул хозяину дачи. Тот принёс канистру с бензином. Кошка, почуяв недоброе, попыталась убежать. Но её поймали. Аё облил животное бензином и поджёг. Она заметалась, кричащим факелом по участку. Её поймали. Окатили водой. Обожженное существо, казалось бы, должно было спрятаться от своих мучителей, но кошка сидела в центре круга, стоящих людей, и на одном дыхании, без пауз, кричала.
Аё мрачно сказал: « Я так могу и с человеком, но ещё раз вам повторяю, что считаю большой глупостью сидеть в тюрьме». Его слова заглушил мой крик: «Да убейте же её, что вы смотрите». Кошка перестала кричать. Её ломало. Она, неестественно выгибаясь, билась о дощатый пол. Но убивать её Аёха не позволил. Когда мы утром уезжали, кошка зализывала раны. Она вся была сплошной раной. Не успели обгореть только мордочка, и лапки. Меня поразило то, что она опять не убежала, даже когда мы проходили мимо неё.
Моя игра с Пашей требовала развязки. То, что вначале меня увлекло, стало невыносимым после того, как я на самом деле влюбилась, но только в Аёху. Он согласился, что настало время развязки и пора показывать Паше, как нехорошо пользоваться тем, что тебе не принадлежит. Незаслуженное не ценят, но расстаются с ним болезненно.
Аёху я любила, но поняла, что боюсь его. Странно, но это ещё сильней привязало меня к нему. После случая с кошкой, что-то с ним происходило. Он вновь начал колоться, и мы часто ссорились. Постоянное напряжение в отношениях с Аёхой требовало выхода, и я с нетерпением ждала, когда представится возможность поиздеваться над другим.
Я решила довести Пашу до пика зазнайства. Он любил меня воспитывать, и стоило мне с ним стать поласковей, как он тут - же к чему-нибудь привязывался. Меня это мало трогало. Я представила его физиономию, узнай он, что я о нём думаю. Его излияния я выслушивала с молчаливой улыбкой, а это его ещё больше бесило. Моя покорность стала для него привычной. Он стал демонстрировать свою власть надо мной в присутствии Аё и его команды.
Во время одной из таких демонстраций я его и срезала. Пацаны хорошенько подогрели Пашу. С ним были все почтительно внимательны. Соглашались с любым его высказыванием. И вот, когда Паша взахлёб демонстрировал свою эрудицию, а парни слушали его «разинув рот», я подошла к Аёхе, и села на него верхом. Он меня обнял, вытащил кофту из юбки, засунул под неё руку и сталь меня целовать. Паша ничего не заметив, продолжал говорить. Тогда Аё его оборвал:
«Заткнись, философ-недоучка»
«Спиноза»
«Кант – Гегель» - посыпалось со всех сторон.
Паша ошарашено оглянулся, но быстро пришёл в себя и заорал: «Ты что делаешь, гад!» - он попытался броситься на Аёху, но пацаны его перехватили. Потом привязали к стулу, и ушли, оставив, нас втроём.
Мне никогда не было так приятно отдаваться Аё, как при Паше. Мы делали это с согласованным артистизмом, играя экстаз. Мне стало по – настоящему хорошо. Аё тоже был на подъёме, и мы повторили по второму кругу. Я забыла о Паше, а когда одевалась, случайно на него взглянула. Он смотрел на меня с ненавистью и что-то мычал. Аё ударил его, и мы ушли.
После этого отношение Аё ко мне изменилось. Стал злой, насмешливый. Вышучивал меня. Старался при своих пацанах задрать кофту, или юбку. Добивался от меня близости при них. Валил на кровать и раздевал. Пацаны первое время уходили, но потом Аё как-то заявил, что хочет всё увидеть со стороны. Меня повалили на кровать, раздели и по очереди оттрахали. Было пусто, словно душа умерла, но на следующий день я снова пришла. Всё повторилось…
Я понимала, что сама стала жертвой очередной игры Аёхи. Но меня к нему тянуло, и я ничего не могла поделать.
Пацаны, видимо, как и Аёха, быстро ко мне привыкли и стали приводить «гостей». Потом я узнала, что за меня берут деньги. Но я, как та обожженная кошка, тянулась к своим мучителям. Понимала, что меня презирают, но смешанное чувство несправедливой обиды, ожидание раскаяния Аёхи и ненависть к нему, да плюс появившееся предчувствие чего-то страшного вело меня туда…
* * *
Я бы ни за что на это не решился, если бы не встретил Сидора. Он уже успел побывать под следствием, отсидел полтора года и сейчас мотался с дружками по двору. Я после школы уехал учиться в другой город, и приезжал домой только на каникулы. Он рассказал мне об Элине. И я пошел туда, не зная, что буду делать. За вход брали сто евро. Моему приходу никто не удивился, по-видимому, знали. Только Аё бросил: «Давно ждём. Нехорошо забывать свою первую любовь».
«Сеанс» проводили в комнате с глухой чёрной драпировкой. Играла музыка, группа The Sisters of Mercy. На столе фрукты, несколько бутылок шампанского и огромный арбуз. В комнате стол, несколько стульев и два дивана. Всё это расставлено вдоль стен так, что середина осталась свободной. Всего «публики» человек десять – двенадцать. Несколько девчонок, остальные парни.
Аё, в каком то чёрном балахоне из чёрной кожи, встал и приглушил музыку: «Сегодня у нас особый день» - он махнул рукой. Из соседней комнаты двое парней, под руки, привели Элину. Мне показалось, что она сильно пьяна, или её чем-то накачали.
Зажгли чёрные свечи, расставленные по всей комнате. Аё погасил свет и объяснил, что каждый, если возникнет желание, может, заплатив, стать обладателем прекрасной дамы, а остальные побудут зрителями.
Первым никто быть не соглашался. Тогда он предложил это мне. Показалось даже, что Элина, услышав моё имя, вздрогнула.
Я уже знал, что сделаю. Подошел к столу. Налил себе фужер шампанского. Выпил и бутылкой ударил Аёху по голове. Удар был сильным. Аёха сразу обмяк, но бутылка не разбилась. Почему-то это меня взбесило. Я ударил ещё, и ещё раз. Послышался звон бьющегося стекла.
Раздался женский визг. Все почему-то забегали. Я не слышал, как подошла Элина. Халат на ней распахнулся, и её голое тело при таком освещении было фантастически красиво. Она взяла стоящий в арбузе нож. Удара я не почувствовал. Видел, как Элина замедленным движением, цепенея от сделанного, положила нож на арбуз. Последнее, что я помню, это удивление оттого, что у ножа нет лезвия. На арбузе лежала только рукоятка. Остальное было окрашено в один цвет…