5
Окончательно опровергает версию о плагиате, воровстве или грабеже М. Шолохова «Поднятая целина», вернее – первая книга «Поднятой целины». Помимо «банальной серости» и «ученического чистописания» Вл. Максимов говорит о «резком снижении уровня в «Поднятой целине»». Но это как посмотреть. Масштабы – да, масштабы резко снижены, вернее – сужены, но что касается литературного уровня, то с ним надо еще разобраться. Пока несомненно одно: «Тихий Дон» и первая книга «Поднятой целины» написаны одной рукой, но «Поднятая целина» не могла быть написана до коллективизации, а «Тихий Дон» «украден» намного задолго до начала деятельности банд Давыдовых, Нагульновых, Разметновых. Все здесь очень просто. И грустно. Рапповские псы верно учуяли белого волка и, хотя и с опозданием, пресекли публикацию вражеской писанины. И не обязательно сам Сталин вынудил М. Шолохова «создавать» нечто апологетическое – М. Шолохов и Сталин встретились на квартире М. Горького летом 1931 года, а летом 1930 года М. Шолохов в разговоре с Е. Левицкой обещал написать повесть «листов на десять». Причем утверждал: «…я напишу лучше других». И написал! Появление верноподданнического произведения было неизбежным, и оно появилось в 1932 году вместе с окончанием третьей книги «Тихого Дона». В этом же году М. Шолохов вступил в партию, и теперь у врагов и недоброжелателей прыти поубавилось. В этот же знаменательный год случилось то, что предчувствовал автор «Тихого Дона», из-за чего он нервничал и торопился опубликовать свое великое творение, невзирая на угрозу разоблачения: в 1932 году умер безымянный гений, создатель, быть может, величайшей после «Библии» и «Дон Кихота» книги. Почему с большой долей вероятности можно говорить об этой дате? «В письме к П. Луговому (январь 1933) М. Шолохов с горечью сообщал, что «писать бросил, не до этого»» (А. Кулинич, «Михаил Шолохов»). Бросил писать человек, всего два года назад хваставший, что «напишет лучше других» (и что главное – с легкостью писавший!)? Но «писать» М. Шолохов не бросил: на руках у него оставалась четвертая книга «Тихого Дона» и расходовать ее на публикации надо было очень экономно. Лишь через пять лет в конце 1937-го в начале 1938-го годов была опубликована седьмая часть. Затем еще два года волынки (7 раз «переделывал» финал!) и опубликована заключительная восьмая часть. Неясно, как было жить дальше – спасала «кипучая» общественная деятельность, благовидная палочка-выручалочка, некогда, дескать, писать… Началась война, во время которой «погибла» вторая книга «Поднятой целины», «погибли» архивы. Впрочем, обвинения в плагиате возникли еще до гибели архивов, что стоило М. Шолохову показать их? Он этого не сделал, хотя архив подделать невозможно. Серафимович и редакция «Октября» видели плохую машинописную копию «Тихого Дона».
Во время войны (1943-44 г.г.) явились миру главы из романа «Они сражались за Родину», главами они и остались, через четверть века подвергшись новой редакции, на этот раз не такой опасной, как бредовое «редактирование» «Тихого Дона». Надо же имитировать писательскую активность! С 1944 года и аж по 1956 – двенадцатилетнее молчание. Но 1956-60 годы – урожайные: «Судьба человека» и вторая книга «Поднятой целины». «…резкое снижение уровня в «Поднятой целине»…» – это можно сказать, хотя это и не так, о первой книге, написанной под давлением обстоятельств, конъюнктурно, и, тем не менее, талантливой рукой. А если внимательно вглядеться, то сквозь дребедень соцреалистических декораций можно увидеть истинный, звериный оскал коллективизации. Но во второй книге никакого «резкого снижения уровня» нет, по той простой причине, что там вообще нет никакого уровня. Непонятно, на кого рассчитано заявление критика: «Если читатель не будет знать из комментариев, литературоведческих работ, что книги писались в разное время и фактически в разные исторические эпохи, он и не догадается об этом». Точь-в-точь, как у классика: «…большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: «Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал». Должно быть, Пушкина сочинение». Какого читателя, господин критик, вы имели в виду? Если Поприщина или того, который кроме «Молодой гвардии» ничего не читал, приходится с вами согласиться. Из всех литературоведческих «измов» ко второй книге подходит только один – «щукаризм». «Щукаризма» не миновал Островнов (штаны, борщ, сундук), влип в него Нагульнов (петухи), споткнулся Разметнов (расстрел станичных котов). Ну и конечно – САМ, Апостол «щукаризма» – дед Щукарь. Половина книги посвящена его дешевым и малоприличным хохмам, из которых коронная – пресловутый «отлуп», по блистательности равный лишь знаменитому «А я после первой не закусываю»! Замечательный лукаво-прелестный образ Лушки вдруг ломается до неузнаваемости: перед нами то несносная дура, то противная вздорная бабенка, то вдруг героиня какого-то эпоса (поклон вслед Нагульному, прощание с убитым любовником), а то еще чего похлеще – Лушка вдруг «перестраивает» свою беспутную жизнь и «исправляется». Кстати, в первой книге нигде не упоминается, что она гуляла направо налево и «обидела» множество баб. Оклеветать Лушку потребовалось для того, чтобы создать сусальный образ образцово-показательной, сельскохозяйственно-коммунистической любви Давыдова и Вари. Григорий и Аксинья, Наташа и князь Болконский, Ромео и Джульетта – брысь со сцены!
О «достоинствах» второй книги можно говорить до бесконечности, но ограничимся несколькими изюминами из нового репертуара сына проститутки, бывшего матроса, а потом путиловского рабочего, ныне большого специалиста по научению крестьян, как надо хлеб сеять – Давыдова. Стр. 25: «Давыдов сдержанно поклонился». Стр. 69: «сказал Давыдов и привстал, поклонился с самым серьезным видом». Стр. 89: «и немного церемонно раскланялся». Стр. 181: «и, раскланиваясь, звонко щелкнул каблуками…»
Убогое повествование зашло в безнадежный тупик: не выручал ни дед Щукарь, ни розовая свадьба Давыдова и Вари. Пришлось в лучших традициях Тургенева и Чехова шарахнуть по героям гранатой и очередью из пулемета. Аминь.
Простим М. Шолохову его слабость и невежество (с кем вздумал тягаться – с автором «Тихого Дона»!) – его заслуги перед русской литературой неизмеримы. Более полувека прикрывал он своим именем, партбилетом, званием академика, членством ЦК, лауреатством Сталинской, Ленинской, Нобелевской премий роман безымянного автора, не давая ему сгинуть с небосвода русской литературы. Это не преувеличение. Диссидентствующие бездари чрезвычайно оскорблялись, что М. Шолохов сказал «бяка» на Пастернака. Тот же Вл. Максимов честит его: «…погромные юродства с высоты трибун, демонстративный конформизм в общественной деятельности, скудость мысли и мелочность поступков». Все правда и… неправда. Задумывался ли кто-нибудь, что случилось бы с «Тихим Доном», встань М. Шолохов в ряды Сахарова, Солженицына и Ко? Лишение всех званий и премий и… изъятие из библиотек «Тихого Дона», спецхрановое аутодафе. Не исключено, что советские спецслужбы давным-давно вычислили истинного автора «Тихого Дона», но за семью печатями спрятали все материалы расследования, ибо для вящего престижа первого в мире государства рабочих и крестьян требовалось, чтоб величайшая эпопея века принадлежала перу писателя советского, писателя-коммуниста, да еще члена ЦК, да еще пламенного борца за светлое будущее человечества. Попробовал бы М. Шолохов пикнуть! Насколько «Тихий Дон» превосходит самиздатское беканье-меканье, настолько расплата М. Шолохова превзошла бы расплату авторов «Докторов Живаго» и «Иванов Чонкиных».
Вдумаемся: за спиной – недреманное око и узловатая дубина власти, вокруг – скрытая, а местами и явная, лютая ненависть «собратьев» по перу, до горизонта – тлеющий пожар слухов о воровстве, плагиате и т. п., в душе… А в душе? А не мечтал ли неведомый автор «Тихого Дона» и вместе с ним юноша Миша Шолохов невинной мистификацией с изданием романа вернуть его автору права гражданина великой России и забвение прошлого? А не давал ли уже не Миша, а Михаил Шолохов слова умирающему писателю сохранить его имя для будущих времен? Вспомним финал романа: бросивший оружие Григорий идет на верную смерть, идет к единственному оставшемуся на свете родному существу – сыну. А звали сына – Мишей. Миша Мелехов – Миша Шолохов!.. Нет ли здесь горькой и величавой скрытой символики: идет неведомый гений, не к сыну, понятно, но к человеку еще более близкому, чем родное дитя, ибо он несет ему в вытянутых руках бесценное сокровище – рукопись. Возьми! Защити! Не дай сгинуть!
Если и были мечты – они остались утопией. Пьет Михаил Александрович… и вообще… ай-яй-яй!.. Тут запьешь. Может, это обычный алкоголизм, но может подсознательное желание хоть так плюнуть в глаза железобетонному идолу. Да, Шолохову было чего бояться, но и власть уже остерегалась так просто задевать величайшего писателя века. Взаимно расшаркиваясь друг перед дружкой, они отлично понимали, кто есть кто и что есть что. Всякое действие объективно ценится по конечному результату, вот и давайте прикинем, кто больше конфузил власть – все диссиденты, вместе взятые, или один Шолохов своими «погромными юродствами» с высоких трибун. И он последний, кого следует за это винить.
Подлинная вторая книга «Поднятой целины» никогда не была написана. Не была написана до войны и подложная вторая книга, и М. Шолохов невольно в этом сознается: «…все пропало в годы войны… Рукопись второй книги «Поднятой целины» утрачена со всем архивом. Теперь я пишу вторую книгу романа заново и по-новому, так как то, что было написано до войны, мне не нравилось». Эти шолоховские строки – сущий Клондайк! Когда писалась вторая книга «Поднятой целины»? Естественно, либо до опубликования четвертой книги «Тихого Дона», либо параллельно с ней. А теперь сравним качество второй книги «Поднятой целины» и четвертой книги «Тихого Дона». Как говорится – ни в какие ворота. Но весь ужас-то в том, что вторая книга написана «заново и по-новому, так как то, что было написано до войны мне не нравилось»! Это что же получается – первый вариант, созданный практически одновременно с четвертой книгой «Тихого Дона», был еще хуже второго варианта, созданного в пятидесятых годах?! На кого рассчитана эта наивная басня? Очевидно, на Никиту Хрущева, который бдил за искусством, сидя в кабине бульдозера. М. Шолохову надо было как-то объяснить, почему двадцать лет тянется волынка с восстановлением «утраченной» книги.
И еще один убийственный для теории «утраченной» книги факт. Едва ли даже неведомый автор дожил до окончания публикации третьей книги «Тихого Дона» и первой книги «Поднятой целины». Если бы существовала подлинная вторая книга, то крайне глупо было бы держать под спудом книгу о коллективизации, когда коллективизация все далее и далее уходила в прошлое. Ее можно было очень прилично опубликовать в 1935 году, помимо всего прочего, это укрепляло его позицию апологета коллективизации и советской власти, а публикацию четвертой книги «Тихого Дона» отодвинуть на более позднее время – мы уже упоминали, что М. Шолохову приходилось «экономить» при публикациях. А уж в 1937 году М. Шолохову, у которого начала гореть земля под ногами, следовало опубликовать не седьмую часть «Тихого Дона», а именно вторую книгу «Поднятой целины», книгу сугубо просоветскую, может, и не пришлось бы сломя голову бежать в Москву, просить защиты у Сталина.
Публикация двух капитальных романов приносила огромные выгоды – можно было вообще «удалиться от дел» («я свой долг выполнил»!), но тянучка с опубликованием второй книги неизбежно вызывала недоумение и подозрения. Так что не существовало до 1954 года никакой второй книги «Поднятой целины».