БУРНЫЙ «ТИХИЙ ДОН»
«Одного благочестия недостаточно,
чтоб написать икону».
Забурлил «Тихий Дон» в тот момент, когда читающая публика, уяснив, что желторотый юнец не мог написать подобного романа, занялась сыском – у кого украл? Называли Ф. Крюкова, С. Голоушева, Р. Кумова, а вдова есаула Ивана Родионова так якобы даже судилась с М. Шолоховым по поводу плагиата. Правда, следов этой тяжбы пока в архивах не найдено. На бытовом уровне сплетничали, что был ограблен и убит в застенках ЧК некий белый офицер, а по другой версии М. Шолохов обобрал в чистом поле мертвое тело, опять-таки белого офицера, и в его сумке нашел бессмертную рукопись. Являлась даже, мягко выражаясь, экзотичная версия о сидящем в погребе «литературном негре», исправно штампующем страницу за страницей. Как просто писать гениальные романы!.. То, что не Михаил Александрович Шолохов написал «Тихий Дон», понятно всем (другое дело, что подавляющее большинство помалкивало, дабы не попасть в благословенные широты, где ярко светит полярное сияние), но вот украл ли? И возможно ли в принципе украсть чужую гигантскую работу? Ведь она создавалась не в вакууме, наверняка ближайшее окружение писателя знало о ней, неужели все погибли в мясорубке первой четверти двадцатого века? А если кто-нибудь уцелел, почему не раскрыл тайну? Ведь это можно было сделать, разослав сотню анонимок, даже не особо доказательных, они бы сделали свое дело. Но – молчание…
1
В сущности, М. Шолохов много раз сам проговаривался, что не он автор, а проговаривался потому, что… плохо разбирался в литературе. Вот что сообщает сам М. Шолохов: «В 1925 году осенью стал было писать (подчеркнуто нами) «Тихий Дон», …. написал 3 – 4 печатных листа (приблизительно 70 страниц), – бросил …. Через год взялся снова…» Чтоб сполна уяснить чудовищность подобного заявления, составим временну‘ю таблицу написания романа. Вот эта таблица:
1925 г.
сентябрь - декабрь
“В 1925 г. осенью стал было писать “Тихий Дон”, … написал 3 – 4 печатных листа, – бросил … Через год взялся снова…”
1926 г.
январь - август
Ничего не написано.
Через год, с сентября 1926 года по декабрь 1927 года:
За это время были написаны как минимум остальные 700 страниц (книгопечатных), отпечатаны на машинке, доставлены в редакцию журнала “Октябрь”, где их прочитали, приняли к печати, и сделали набор! И это за 16 месяцев!!!
1928 г.
Журнал "Октябрь"
январь - октябрь:
№ 1, № 2, № 3, № 4 (Первая книга "Тихого Дона"),
№ 5, № 6, № 7, № 8, № 9, № 10 (Вторая книга "Тихого Дона").
В несколько схожей ситуации Сервантес воскликнул: «Что вы скажете, ваша милость: легкое это дело – написать книгу?» Плёвое это дело, господин Сервантес! Ведь с первого номера (№№ 1 – 3) того же журнала за 1929 год пошла третья книга! И оборвалась публикация отнюдь не из-за того, что не был готов материал! Как вам нравится подобная работоспособность? Особенно если учесть, что на первое января 1928 года, когда пошла публикация, М. Шолохову исполнилось всего 22 года и семь с половиной месяцев! Правда, в таком приблизительно возрасте Гоголь написал «Вечера на хуторе близ Диканьки». Чехов написал рассказ «Толстый и тонкий». А Ершову вообще было 19 лет, когда создался бессмертный «Конек-Горбунок»! А если серьезно, то произведения, приближающиеся по масштабу к «Тихому Дону», в юношеском возрасте не создавались: «Война и мир» – Толстой начал роман в 35 лет, закончил в 41. «Евгений Онегин» Пушкина – 24 – 32 года. «Преступление и наказание» Достоевского – в 45 лет. «Божественную комедию» Данте писал 14 лет: с 42-х до 56. Сервантес приступил к «Дон Кихоту» в конце шестого десятка лет своей многотрудной жизни и вторую часть романа выпустил в свет через десять лет после первой. И совсем не к месту поминать Артюра Рембо, который «написал все свои стихи и поэмы до наступления 16-летия». (Юрий Буйда). «Пьяный корабль» – гениальное произведение, но можно ли его сравнивать с «Тихим Доном»? Кстати, «Пьяный корабль» он написал в 17 лет, а «Одно лето в аду» еще позже. Мимоходом заметим, что Артюр Рембо учился в колледже и писал стихи на латинском языке. А Пушкин владел французским языком не хуже, чем русским.
Что такое полторы-две тысячи (если не больше) страниц рукописного текста за 16 месяцев? Если бы работа над гениальным романом являлась всего лишь одномерной писарской вязью строки, куда ни шло, но как удержать в душе и сознании многомерный объем всего пространства и времени книги? Для этого надо иметь кибернетическую память, если пишешь первый роман, или написать предварительно двадцать романов, чтоб сразу набело откатать по наезженной колее двадцать первый. Чего стоит выраженьице М. Шолохова: «…стал было писать «Тихий Дон»»? Немудрено, что подобные несуразности вызывают зоологическую злобу. Вот уже хрестоматийное: «Мыслимое ли дело: русский писатель-классик с незаконченным четырехклассным образованием (ну еще два месяца – курсы для продинспекторов)?! Вся биография: не имел, не был, не участвовал… А потом садится, на голове папаха, и в сарае пишет роман века… Спрашивают его читатели: откуда, Миша, что берется, ну там, знание быта, войны, революции, гражданской войны, конного строя, общинного землепользования?.. А он стоит и пальцем в землю тычет… Молчит Миша, стесняется да щурится. Щурится да щерится. Надоели, сил нет». (Зеев Бар-Селла, «Даугава» № 12 1990 год, страница 94).
И вот ведь что: первые три книги написаны в возрасте 21 –23 лет, а публикация четвертой началась когда Шолохову было уже 32 года. Во-первых, непонятно это зияющее десятилетие, во-вторых, непонятно хвастовство «автора», что он закончит роман в 1931 году («Автобиография», помещенная в книге «Лазоревая степь») и его же заявление, что «…Я его за малостью не кончил…» (письмо М. Шолохова от 19 ноября 1931 года), в-третьих, – по языку и стилю не чувствуется, что между первыми тремя книгами и последней четвертой есть какая-либо разница. Мы еще коснемся причины, почему четвертая книга хронологически оторвалась от первых трех.
Выдал себя М. Шолохов и в 1958 году, когда предпринял «правку» «Тихого Дона». Надо совершенно не соображать в писательском ремесле, чтобы затеять подобную глупость. Автор статьи не располагает данными о правке эпохальных произведений через двадцать пять лет после их опубликования и мирового признания. Тем более, что «правка» скандально провалилась: М. Шолохов был вынужден вернуться к прежнему варианту.
Выдавал себя М. Шолохов и «…банальной серостью «Судьбы человека» и ученическим чистописанием «Они сражались за Родину»» (Вл. Максимов). В пресловутых главах из романа он ухитрился перелицевать Григория и Петра Мелеховых и передрать из «Тихого Дона» сцену рыбалки. О «щукариных» хохмочках и говорить не хочется. Неоднократно ставился вопрос: как же так – не будучи зрелым свидетелем первой мировой войны, революции, войны гражданской, М. Шолохов создает об этой эпохе роман века, а находясь в расцвете физических и творческих сил (в начале второй мировой войны ему было 35 лет) разражается главами и слезливой мелодрамой – «Судьбой человека»? «В нашей критике установлено писать, что Шолохов в своем бессмертном рассказе «Судьба человека» высказал «горькую правду» …Мы вынуждены отозваться, что в этом вообще очень слабом рассказе, где бледны и неубедительны (подчеркнуто автором статьи) военные страницы (автор видимо не знает последней войны), где стандартно-лубочно до анекдота описание немцев…» (А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть первая, глава шестая). Можно по-разному относиться к идейным позициям А. Солженицына, но обвинять его в плохом знании фактов истории – труд напрасный.
В мелодраме этой имеется убийственный эпизод: фашисты не выпускают пленного по всем известной нужде. Даже то, что подобный эпизод присутствует в «Тихом Доне», вызывает его неприятие в «Судьбе человека», но совершенно безнадежным становится он, когда обнаруживается в одном из «Донских рассказов». Богатая писательская фантазия, ничего не скажешь. Наступить три раза на одни грабли… После вершинного своего творения писатель может написать вещь слабее, как вторая часть «Дон Кихота» Сервантеса, может даже написать вещь откровенно плохую, вроде второго тома «Мертвых душ» Гоголя, но никак не ученическую. Понятия «плохая» и «ученическая» далеко не синонимы.
О «Поднятой целине» ниже, а сейчас разберем случай, который иначе, как анекдотичным, не назовешь. Представьте, прибегает некий критик к Пушкину и, задыхаясь от волнения, сообщает: «Александр Сергеевич! Оказывается, ваш «Евгений Онегин» писан особой строфой из четырнадцати строк! Но это не все! Посмотрите, какую систему рифм обнаружил я в этой строфе: АбАб, ВВгг, ДееД, жж!». Александр Сергеевич в изумлении вытаращивает глаза, плюхается в кресло и потрясенно шепчет: «Неужели?! Кто бы мог подумать!..» Несмешной анекдот? Ан не торопитесь. Вот данные о беседе с М. Шолоховым двух литературоведов, одного иностранного, другого нашего, советского. Гейра Хьетсо «обнаружил в «Тихом Доне», что писавший роман хорошо был знаком со стилистическими поисками русского авангарда 20-х годов – от Пильняка до Бабеля («рубленая проза», особая динамика языка и т.д.)». Наш К. Прийма начал спорить с Гейрой Хьетсо, ну а М. Шолохов «только и сказал, дымя сигаретой: «Ну, вам, литературоведам, виднее…»» Ясно, что встревать в спор двух литературоведов значило для М. Шолохова безнадежно себя выдать, показать свою некомпетентность.