Приложение к Запискам о благоустроении русской жизни.
В кино и книгах.
Перемещения в пространствах земных с целью мир повидать и себя показать для обычных, среднестатистических граждан, не ведающих о сути когнитивного диссонанса, происходят обычно спокойно и предсказуемо и вызываеют у таковых, в конечном итоге, состояние, именуемое моральным и физическим удовлетворением. А зачем, спросите, путешествовать еще? Выехал человек с семьей на отдых, промчался безостановочно четыре тыщи верст и оказался на берегу славного озера Байкал. Там разгреб пластиковые пакеты и бутылки, оставшиеся от предыдущих отдыханцев, и угнездился со своими пакетами, бутылками, мангалами, тентами и палатками. И вот поплыли дымки, запахло жареным мясом, и стали откупориваться бутыли и банки, а из автомобильных динамиков понеслось слюноточивое "шашлычок под коньячок вкусно очень". Славно, ведь правда? Славно, и поэтому мое повествование о другом.
Иначе путешествовал в прошлом веке один будущий революционер из Западного полушария - Эрнесто Гевара. Передвигался он в сопровождении товарища своего, заединщика, Альберто Гранадо на мотоцикле по городам и весям южноамериканского материка, глядел на страдания простых тружеников нив и сделался через это революционером. Таков вкратце сюжет замечательного фильма "Че Гевара: Дневники мотоциклиста".
Незатейливая, в общем, история, и для русскоязычного зрителя в том фильме интересного не так чтобы уж и много: индейцы Перу и кое-какие панорамы древнего города инков. Парни проехали по Южной Америке в общей сложности 11 или около того тысяч километров и результатом, как прозрачно намекается в фильме, стал выбор революционного пути вышеобозначенным Эрнесто. Одиннадцать тысяч. Россию если измерить с запада на восток - выходит примерно столько же. И дела наши, и ужасы, смею думать, были не чета южноамериканским. А какие массы какого народа, если заглянуть в историю, хаживали по дорогам нашего Отечества! Пешком в кандалах, на крыше вагона, в санях и как только еще не путешествовали. А обратно, случалось, лесом, лесом... Три корочки хлеба за подкладкой, да ножик самодельный...
Долго я тяжкие цепи влачил,
Долго бродил я в горах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.
Шилка и Нерчинск не страшны теперь -
Горная стража меня не поймала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь,
Пуля стрелка миновала.
Шел я и в ночь, и средь белого дня,
Близ городов озирался я зорко,
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой...
Вся русская жизнь таким печальным мотивом пронизана. Тема про будущего революционера на мотоцикле на этом фоне звучит, как эстрадный шлягер в сравнении с симфонией.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется -
То бурлаки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля,-
Где народ, там и стон... Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил,-
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..
Индейцев из фильма, понятное дело, жаль, но своих жальчее потому, вероятно, что ближе и ужасней... Наших тоже ведь перебывало на грани когнитивного диссонанса немеренно. Странно только: одни, таким манером созерцающие действительность, революционерами через это делались, другие писателями, а четвертые почему-то зачинали безнадежно глушить горькую, тем и заканчивали. Таковых, вероятно, большинство. Таковой финал сегодня обсуждать не будем, а есть у меня потрясающие истории из жизни великого русского писателя Федора Максимовича Достоевского, могущие пролить свет как на тайну возникновения великих произведений русской литературы, так и на причины появления революционеров-народовольцев и прочих смущенных и возмущенных русской действительностью лиц.
"Грустная картина открылась взору десятилетнего Федора: обугленные столбы на месте изб кое-где торчат из серой, в пепле, земли; погорелые старые липы, сиротливо повизгивает верная Жучка... Понурые мужики виновато поглядывают из-под хмурых бровей; устало всхлипывают младенцы, безнадежно уставясь в почерневшие от горя лица матерей.
-- Отчего матери черные, отчего детки плачут? -- робко спрашивает Федя, прижавшись к маменькиной руке.
-- Голодны, -- слышит он маменькин голос.
-- Зачем детки страдают?
-- Погорели, -- не понимает его маменька...
На всю жизнь врезалась в его память та давняя, отвратительная, от которой и сейчас позорно на душе, картина. На одной из многочисленных почтовых станций по дороге из Москвы в Петербург -- не вспоминался ли ему тогда пушкинский "Станционный смотритель"? -- Достоевский увидел, как "молодой парень лет двадцати, держа на руке армяк, сам в красной рубахе, вскочил на облучок. Тотчас же сбежал со ступенек фельдъегерь и сел в тележку. Ямщик тронул, но не успел он и тронуть, как фельдъегерь приподнялся и молча, безо всяких каких-нибудь слов, поднял свой здоровенный правый кулак и сверху больно опустил его в самый затылок ямщика. Тот весь тряхнулся вперед, поднял кнут и изо всей силы охлестнул коренную. Лошади рванулись, но это вовсе не укротило фельдъегеря. Тут был метод, а не раздражение, нечто предвзятое и испытанное многолетним опытом, и страшный кулак взвился снова и снова ударил в затылок. Затем снова и снова, и так продолжалось, пока тройка не скрылась из виду. Разумеется, ямщик, едва державшийся от ударов, беспрерывно и каждую секунду хлестал лошадей, как бы выбитый из ума, и наконец нахлестал их до того, что они неслись как угорелые". ( Ю. Селезнев "Достоевский" )
Понимаю Федора Михайловича и революционеров тоже понимаю. Получив такие впечатления, обязательно зачнешь думать, что жить надо как-то иначе. А если бьется у тебя при сем в груди горячее сердце пассионария, то всенепременно восхочешь поскорее устроить вокруг себя что-то этакое, не такое как сейчас, а иное. Что б все счастливы, и вдоволь хлеба.. Ну а будучи созерцателем и поэтом решишь, скорее всего, что сразу осчастливить всех невозможно, а, быть может, и вовсе никогда, и станешь через это испытывать неприятное чувство, именуемое душевной болью, и понимаешь через время, что вызвано таковое случившимся в твоем мозгу когнитивным диссонансом. Ибо разум отказывается понимать всякое происходящее вокруг неразумие.
Кто смотрел фильму про славного Че Гевару, вероятно вспомнит эпизод, когда морщинистый, дубленый ярким солнцем и непогодой перуанский крестьянин жалуется на помещика-латифундиста, который погнал в один прекрасный день того крестьянина с земли, оставив тем самым безо всяких надежд на какое-либо будущее. Слезы накатываются. Я сразу вспомнил историю одного нестарого еще парня Коляныча, кой заработав немного деньжат вернулся в родную деревню к развалинам молочнотоварной фермы, собрал всех своих родственников, а их там вся деревня и была, и выдвинул идею выкупить или арендовать развалины фермы, где организовать разведение поросят, бычков или производство молока - того в общем, что лучше у них будет получаться. Председательствующий на развалинах глава хозяйства идею встретил благожелательно и высказался в том ключе,что-де, мол, любой каприз за ваши деньги, ферму и оставшуюся технику вам в бессрочную аренду отпишем на 99 лет и вообще, как здорово, что кто-то что-то еще хочет в их глуши производить... Народ вроде тоже загорелся, стал собираться в кружок, судить рядить о надоях-привесах, кто-то пообещал откуда-то сеялку достать, другой - молотилку, короче, пошло-поехало. На последнем собрании акционеров, когда встал вопрос о подписании документов на право владения и управления, выяснилось вдруг, что ферма и все окружающие постройки в наличии есть, а вот земли нету. Ни пашни, ни выпасов. То есть в наличии это все имеется и благополучно зарастает березняком и бурьяном, но по бумагам того нет как нет - таинственно и непостижимо. Жители сказали, что давно распродали свои паи, а председатель завел глаза в потолок и сказал "Эх-ма..." и более ничего. Коляныч в оконцовке плюнул на все и уехал обратно в город. А деревенские давно уже приспособились промышлять грибами и ягодами. С того и живут. Чем живет председатель и его родня нам неведомо, но сказывают, что живут они частью в городе, частью в деревне и в общем-то неплохо. А если будете в районе июля-августа пролетать на своем авто по трассе мимо города Камень-на-Оби в сторону Славгорода или Барнаула, обратите внимания, сколь много на обочинах припарковано "Жигулей" и пожилых "япошек" и какое количество согнутых в пояснице теток в придорожных кустах ползают, собирая природные дары. Мужик бывает помогает, а бывает на дороге курит, Жигули стережет. Сто километров, двести... Везде одно и то же - собирательство. Так выходит, что мы и есть нация собирателей.