Автобус, «Вязники - Мстера. ч. Налескино», нагретый солнцем, набит до самых дверей. Пассажиры, спрессованы в горячей духоте как шпроты в банке. Томные девчонки в узких джинсах и прилипших топиках, стараются поймать струи свежего воздуха из открытых настежь окон и люков. Крепкие парни в белых футболках жарко дышат в спину.
Всклокоченная, пышнотелая кондукторша, наклонившись под углом градусов в сорок, боком продавливается сквозь единое тело толпы, рукой придерживая постоянно расстегивающуюся на груди блузку.
- Станьте ёлочкой! Задняя площадка совсем пустая, - раздраженно командует хозяйка автобуса.
- Хоть как становись, всё равно дышать нечем, - отвечает с задней площадки какой-то острослов.
Я стою одной ногой между чьей-то сумкой и сиденьем автобуса. Другая нога по моим наблюдениям скоро должна вывернуться коленкой назад, потому что в неё острым углом упёрся мешок, наверное, с кирпичами, а пятку подпирает чей-то башмак. Сменить позу или повернуться нет никакой возможности - зажат среди потных тел, как хот-дог в булке. Да ещё вдобавок какой-то верзила надышал мне на шее мокрое пятно, что тоже не улучшило моего настроения.
Автобус тронулся, пассажиры синхронно качнулись, кондуктор опять застегнула блузку, мешок сильней надавил мне ногу, кому-то стало чуть просторнее.
- Так вот, я и говорю Мишке-то, поехали, тут недалеко… - громко, на всю переднюю площадку вдруг раздается сочный, жизнерадостный бас. Странно, что в этой духоте у кого-то есть ещё желание разговаривать.
С трудом, обернувшись, скосив глаза, почти через висок вижу здоровенного, краснолицего мужика, одетого, о Господи, в чёрный плотный пиджак и рубашку с длинными рукавами. Пиджак и рубашка тщательно застёгнуты на все пуговицы. Пассажир сидит на самом первом сиденье… Впрочем, « сидит» это громко сказано: сидят две женщины с девочкой на коленях, а мужик только зацепился самым краешком за чёрную кожу дивана. Но его это обстоятельство совсем не смущает, мужик даже не обращает внимания на неудобство. Повернувшись к своему приятелю, он продолжает:
- Так, вот, отправились мы с Мишкой на плоту. Перегнать надо было плот. Недалеко, к вечеру дома будем. Вот, значит, поплыли. Жара несусветная, жарче, чем сейчас.
Несколько пассажиров тотчас обернулись, недоверчиво посмотрев на говорившего.
- Да-а-а! Жарче было. На нас с Мишкой только трико и всё. Ни рубах, ни маек - босиком.
На плоту одна копна сена, что б полежать можно было и вся обстановка. Вот, значит, плывём мы с Мишкой, плывём….
Рассказчик говорит громко, от всей его фигуры дышит силой, здоровьем и, какой-то особенной сибирской свежестью. Видно, что это человек бывалый, сильный, много повидавший. Такое количество слушателей его совершенно не смущает. Он рассказывает, обращаясь уже не столько к товарищу, сколько ко всем.
-…уж недалеко осталось, скоро дома будем. Дело к вечеру близится. Жара спадать стала. Вдруг что-то нам навстречу над самой водой пролетело и в копну! Да-а-а! В копну как даст! Как снаряд! Чуть Мишку не сшибло. Мы сразу-то не поняли, что произошло, потом кинулись к сену, стали искать - сова! Маленькая такая, совёнок ещё.
Мужик, растопырив пальцы, разведя руками, показал, какого размера была сова.
Автобус входил в поворот, из окон потянуло лёгким ветерком. Пассажиры облегченно завздыхали, с наслаждением подставляли разгоряченные лица свежему воздуху. Рассказчик не обращая внимания на аудиторию, продолжал:
- Там их полно летает. Не разглядела, что ли, копну и врезалась… Чего с ней делать? Мишка говорит: «Ребятишкам отвезу, пусть посмотрят, а там отпущу!» А куда её деть-то? Ни сумки, ни пакета нет ничего. Клочка верёвки нет! А так оставить нельзя - улетит. Что делать, ума не приложим. Я Мишке-то говорю, просто так, на смех, сунь её в трусы.
Мужик искоса, метнул лукавый взгляд на девчонок. Те стояли к нему спиной и о чём-то шептались между собой, изредка хихикая. Их равнодушие придало говорившему смелости, и он заговорил чуть громче:
- А он и правда: трусы снял, ладно, никого рядом не было, трико надел прямо на голое тело, а сову трусами спеленал и под копну сунул. Ну, всё, проблема решена. Стали к дому подплывать, к поселку нашему. Уж близко, девки с берега руками машут. Мишка говорит:
- Пойдём ко мне, у Зойки, жены значит, бутылку вытянем.
У неё есть, спрятана, может даже не одна.
Ладно, говорю, пойдём. Кто ж от выпивки откажется!
Ну вот, значит, причалили, стали сову искать, а её нет. Нет и всё! Как в воду канула! Всю копну перерыли, каждую соломину перещупали - нет! Нет ни трусов, ни совы.
Невольные слушатели заулыбались. Парни стали тесниться ближе, молодые девчонки, делая вид, что им совсем неинтересно, демонстративно отворачивались.
Автобус тормозил на остановке, двери открылись и несколько человек облегченно спрыгнули с площадки навстречу свежему ветерку. На смену им, вошло немного новых ездоков.
Говоривший оглядел вошедших, и, обращаясь уже ко всем сразу, как-то особенно смело повторил:
- Да-а-а! Ни трусов, ни совы! Куда делась неведомо. Если улетела, то трусы-то, наверное, оставила бы. Да-а-а-а! Я так думаю, оставила бы. Непременно! Зачем они ей? Не утопилась же она в трусах.
Рассказчик так увлекся этими размышлениями, что потерял канву рассказа. Он только повторял: «Да-а-а. Зачем они ей?» Это «да-а-а» у него получалось очень сочно и как-то по особенному выразительно, он как будто перчил каждую фразу, прежде, чем её подать.
- Так вот, - спохватился он, - не нашли ни трусов, ни совы Я над Мишкой потешаюсь, что, мол Зойке-то скажешь, куда трусы дел. Она ведь спросит за трусы-то. Зойка - баба серьёзная, у неё всё на учёте, а тут целые трусы потерял! Мишка злится, молчи, говорит, громче, целее будешь.
Пассажир сам рассмеялся своему повествованию. И от этой улыбки его загорелое, обветренное лицо стало каким-то светлым и очень добрым. Даже по-детски наивным, словно он сам в первый раз слышал эту историю и, предвкушая её конец, нарочно оттягивал удовольствие. Чуть покачав, головой и ещё, продолжая посмеиваться, продолжал:
- Вот пришли к Мишке, умылись и за стол. Зойка, как положено, бутылку ставит. С устатку, сам Бог велел. Мы про сову ни слова, Мишка на всякий случай кулак кажет из-под стола. Ну и я молчу - уговор есть уговор. Так вот, мы бутылку проглотили - мало. Что нам бутылка, как лошади пряник. Да-а-а. Конечно! Одной-то мало. А у Зойки-то, помнится, Мишка говорил, ещё есть. Только как к Зойке подъехать, - просто так, за здорово живёшь, не даст. Не даст, как пить дать не даст! Вот я и говорю… Осторожно так, намекаю, а сам на Мишку поглядываю…
Пассажир откашлялся, попробовал подвинуться назад на сиденье, как будто уселся поудобней и, передавая ту интонацию как он обратился к Зойке, продолжал:
- Зойк, говорю, ты вот женщина серьезная, у тебя все на учёте… А тут такое дело…
Зойка почувствовала такое вступление и стала прислушиваться. Так вот, говорю…,
А тут Мишка снова свой кулачище кажет, а Зойка-то увидала, что он мне грозит, и ещё внимательней стала слушать. Я и говорю, Мишка, мужик , конечно, хороший, но ведь всякое может быть… На то он и мужик ….
Зойка тут совсем напряглась:
- Продолжай, - говорит. А я - ей:
- Что-то в горле пересохло, выпить бы чего-нибудь.
Зойка сразу сообразила,
- Рассказывай, - говорит, - будет тебе бутылка.
Ну, я обрадовался, Зойка не обманет, а с Мишкой как-нибудь поладим. Для общего же дела стараюсь.
Мишка снова свою кувалду показывает, да ещё шипит:
- Молчи!.
Зойка увидела и совсем озверела:
- Говори, что он натворил!
Рассказчик выдержал паузу, улыбнулся, предвкушая кульминацию, чуть хохотнул и продолжил:
- Вот, говорю, плывём, а с берега баба машет, зовет, значит. Мишка говорит:
- Давай причалим, может, случилось чего.
Ну, причалили, Мишка ушёл на берег, а я остался на плоту. Долго ждал, уж беспокоиться стал, не случилось ли чего. Наконец пришёл, уж чего они там делали, я про то не знаю, только…
Тут пассажир оглядел ещё раз всех слушателей, видя, как они тоже насторожились, предвкушая самое интересное. И хохотнув, но стараясь казаться серьезным, что у него плохо получалось, довершил:
-…пришёл Мишка без трусов! Хочешь - проверь.
Зойку как ошпарило, аж побагровела. Подходит к мужу: а ну, говорит, встань!
Тот глаза опустил, встаёт покорно, как ягненок. Зойка подошла к нему резинку на трико оттянула и внутрь заглянула. Потом как даст Мишке по уху. Аж звон пошёл. Говорит,
- Ах ты, кобель!
И ещё норовит врезать. Тут уж я перепугался: бутылку-то ещё не принесла, а Мишку уже колотит. Да и Мишке-то несладко, Зойка, баба крепкая, как врежет, мало не покажется. Говорю:
- Зойк, ты не забыла?
Она сходила, бутылку принесла и снова вроде бы за Мишку.
Тут уж мы давай ей объяснять про сову, что мол, пошутил я насчет бабы-то. Что, мол, никакой бабы не было, а только сову поймали, да она улетела.
Только Зойка и слушать не хочет.
- За дуру, - говорит, меня принимаете, чтоб я поверила, что вы сову трусами ловили.
Мы уж и так, и эдак, ничего слушать не хочет! Мишка меня клянет:
- Говорил тебе, не поверит она, так вот на тебе, сунулся с языком!
Я уж и сам чувствую, что скандал назревает, тут и про выпивку забыл, надо дело-то урегулировать. Уж еле-еле мы её убедили. Доказали все-таки про сову-то. Да-а-а-а…
Мужик снова посмотрел на слушателей.
- Но самое-то интересное потом было, - оживясь и, засветившись лицом, вдруг стал продолжать пассажир, - Зойка-то потом своим товаркам рассказала, те дальше понесли, и пошло-поехало. История вышла из-под контроля, скоро весь поселок узнал, как Мишка сову трусами ловил. И не стали Мишке проходу давать! Везде, где увидят, просят рассказать про сову. А уж если сову вечером кто увидит… Мишке кричат на всю улицу:
- Смотри не в твоих ли трусах сова летит!
Парни загоготали, кондуктор визгливо засмеялась тоже. Отвернувшиеся девчонки, пользуясь тем, что их лиц не видно, так же прыснули. Мужик, довольный произведённым эффектом, подвёл черту:
- Вот я и говорю, беречь трусы надо. Без трусов, сколько проблем наживёшь…
Сам рассказчик рассмеялся от всей души своей же шутке.
- Так, а куда же сова-то делась? - спросил кто-то из парней.
- А черт её знает! Улетела, наверное, как увидишь сову в трусах…
Договорить ему не дал дружный хохот.
Автобус подъезжал к моей остановке, и всё ещё смеясь, я спрыгнул с подножки. Таких автобусных историй я слышал много, при случае расскажу ещё.
Ноябрь 2005 год