Борис Рябухин
Начало см. Отцовский след 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
Продолжение следует
ДОКУМЕНТЫ СУДЬБЫ
Борис – Володе
Без даты
Здравствуй, Володя!
Ответы на письма из бандероли.
Нужно ли тебе возвращать эти письма?
Обращался ли ты по данному тебе киевлянином Шарабаном адресу военкома батареи: Красноярск, 97, ул. Маркова, 88, Замотаеву Павлу Ивановичу?
Обращался ли ты к бывшему повару штабной батареи по адресу: Красноярск, 62, ул. Крупской, 28, Соломонову Александру Парфеновичу (попал в плен, вернулся слепым).
Из писем переписки с военкоматами явствует, что ты в сентябре 1977 года обратился в Красноярский краевой военный комиссариат с просьбой разыскать Африка. Тебе 14 сентября 1977 года послали копию запроса о твоем деле председателю Совета ветеранов 17 гвардейской стрелковой дивизии. Но какой их был ответ?
В октябре 1977 года ты обратился в Ленинский РВК Одессы с просьбой установить судьбу Африка. 10 октября 1977 года послали запрос из Одессы в ВК Красноярска и копию выслали тебе. Красноярский краевой ВК 27 октября 1977 года ответил Ленинскому РВК Одессы, что Африк по спискам призванных, погибших и пропавших без вести в военкоматах г. Красноярска за период 1941–1945 гг. не числится. Копию этого ответа тебе дал Ленинский РВК Одессы. Вот некоторые документы.
Запрос в Красноярский военкомат
Ленинский
районный Областному военному комиссару
военный комиссариат города Красноярска
г. Одессы копия: гр. Рябову В.В.
10 октября 1977 г. г. Одесса, Фонтанка,
№ 4/2481 ул. Набережная, 43
г. Одесса, Одесской обл.
Ко мне обратился гр. Рябов В.В. с просьбой установить судьбу своего отца гр. Сливкина Африкана Васильевича, 1913 года рождения, уроженца с. Колывань, Колыванского района, Новосибирской области, призванного в ряды Красной Армии в начале войны Красноярским горвоенкоматом.
До армии работал в Красноярском машзаводе в должности конструктора 1-го разряда.
После войны мать вторично вышла замуж, поэтому фамилия сына не Сливкин, а Рябов (по отчиму).
Прошу Вас при наличии извещения о гибели – выслать копию извещения в наш адрес, а при отсутствии извещения – выслать справку, подтверждающую призыв Сливкина А.В.
Ленинский райвоенком полковник (подпись) (КОТЕНКО)
Исп. Юрова.
Ответ Красноярского военкомата
Красноярский Копия
краевой военный Ленинскому районному военному комиссару
комиссариат г. Одесса
27 октября 1977 г. На Ваш № 4/2481 от 10.10.1977 года
г. Красноярск
Сообщаю, что гражданин Сливкин Африкан Васильевич, 1913 года рождения, по спискам призванных, погибших и пропавших без вести в военкоматах города Красноярска за период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. не числится.
П.п. Начальник 4 отдела Крайвоенкомата
Подполковник – Сипкин
Копия верна:
Ленинский райвоенком
Полковник (подпись) Котенко
Печать.
Это самый важный документ. Ты пишешь, что знакомый военный фронтовик сказал, мол, военкомат может не знать, не иметь архива военных лет. А не хранятся ли эти сведения в Новосибирском областном военкомате, ведь отец был уроженец Колыванского района Новосибирской области? И не отписались ли из Красноярска? И не скрывается ли за этим письмом тайна, которую нельзя говорить родственникам? Я же тебе говорил, что моей маме несколько раз отвечали с Колымы, что осужденный ее отец умер, а он был жив, тетка моя его там нашла, и мать похоронила его уже в Саратовской области в 70-е годы. Даже я успел его увидеть живым.
Давай разбираться.
В конце года 1977 ты запросил о судьбе отца Центральный архив МО СССР. 6 января 1978 года послали открытку из Подольска, что ответ на твой запрос послан в Одесский облвоенкомат. В ответе из архива отмечена ошибка, что Африкан Васильевич Сливкин, 1914 года (так в документах)… призван в СА Таджикским РВК, пропал без вести в августе 1941 г…. Учтен в 1947 году по материалу РВК г. Новосибирска…. Основание: донесение № 35202 с – 1947 г. Документов 17 стр. дивизии (ППС 493) за 1942 г. на хранении в ЦАМО не имеется». Причем, это «По документам учета персональных потерь сержантов и солдат» учтен рядовой Сливкин. Смотри сколько неясного, сколько путаных сведений.
Запрос и ответ из Центрального архива Минобороны
1.
ПОЧТОВАЯ КАРТОЧКА
Куда г. Одесса, Фонтанка, ул. Набережная, д. 43
Кому Рябову В.В.
Штамп
Министерство обороны СССР
142100 г. Подольск Моск. обл.
ЦЕНТРАЛЬНЫЙАРХИВ МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
142100, г. Подольск Московской области
№ 145739 6 января 1978 г.
Ответ на Ваше письмо направлен в Одесский облвоенкомат за вышеуказанным номером, куда и просим обратиться.
Зам. Начальника отдела (подпись) Алексеев
2.
Штамп.
Одесский Исп. Вх. КЖ.46
областной военный
комиссариат
Коминтерновскому военкому
23 января 1978 г.
№ 4/кж–46
г. Одесса
Копия: Гр-ну (ке) Рябову В.В.
г. Одесса
Коминтерновский р-н, с. Фонтанка,
ул. Набережная, 43
Направляется письмо гр. Рябова В.В.,
поступившее из Центрального Архива МО СССР
на Ваше рассмотрение по вопросу установления
судьбы СЛИВКИНА А.В.
Прошу рассмотреть его (ее) просьбу
установленным порядком и результаты рассмотрения
сообщить автору письма.
Приложение: по тексту на 2 листах,
н-Вх.КЖ 46, только первому адресату.
Начальник 4 отдела ОВК (подпись) Кошмитько
3.
Штамп Вх.КЖ № 46
17 янв. 1978 г.
Центральный
Архив Одесскому областному военному комиссару
Министерства обороны
СССР
6 января 1978 г.
№ 9 / 145739
142100, г. Подольск
Моск. обл.
Направляем письмо тов. РЯБОВА В.В.
По установлению судьбы СЛИВКИНА А.В.
По документам учета персональных потерь сержантов и солдат Советской Армии установлено, что рядовой Сливкин Африкан Васильевич, 1914 (так в документах) г. рождения, уроженец Новосибирской обл., с. Колывань, призван в СА Таджикским РВК, пропал без вести в августе 1941 г.
Сестра: Сливкина Ефр. Вас. Проживает: г. Новосибирск, Свободы, 33
Учтен в 1947 г. по материалу РВК, г. Новосибирска.
Основание: донесение № 35202 с - 1947 г.
Документов 17 ст. дивизии (ппс 493) за 1942 г. на хранении ЦАМО не имеется, поэтому удовлетворить просьбу заявителя не представилось возможным.
Основание ЦАМО, донесение 3 ……. 19…..г.
Если эти данные относятся к лицу, о котором запрашиваются сведения, просим сообщить их заявителю, в отрицательном случае – оформить материал для установления его судьбы в соответствии с директивой Генерального штаба ВС СССР от 03.01.77 № ДГШ-1. При необходимости оформления извещения – проверить, не выдавалось ли оно семье ранее, в положительном случае – выдать дубликат.
Приложение: наш вход. № 145739 на 1 лист, только адресату.
Зам. начальника отдела (подпись) Алексеев
Исп. Ситникова
Печать.
бо
Вот объяснение, что ППС 493 означает 17 стрелковую дивизию. Ты как-то писал, что считаешь, мол, отца перепутали с его братом. Кто тебе об этом сказал, и прав ли был он, ведь речь об Африкане Васильевиче? Именно в документах на отца могли перепутать год рождения. Далее. Отец (Африкан) поступал в школу, чтобы стать офицером; если он им стал, то может числиться по другим «документам учета» в том же ЦАМО. Может, подтвердиться мое предположение, что Африк числится в Новосибирском облвоенкомате. Видишь, тут пишут: «Учтен в 1947 году по материалу РВК г. Новосибирска». Не сделать ли туда запрос тебе? Далее: Таджикский РВК мог быть и в Красноярске (военкомат Таджикского района). И почему их учитывали в 1947 году?
(После репатриации?)
Все говорит за то, что в этом документе может быть настоящая правда о судьбе твоего отца. А пропал без вести – необязательно погиб. Одесский облвоенкомат 23 января 1978 года послал твое письмо в ЦАМО и ответ из ЦАМО (а копию письма послал тебе) в Коминтерновский РВК Одессы. Тебя вызывали и вручили ответ из ЦАМО? Что тебе сказали?
Фу, устал. 2 часа ночи!
Обнимаю, Борис.
ВОЛОДЯ – БОРИС
Володя – Борису
Без даты
Здравствуй, Боря!
Отвечаю на твои вопросы по документам.
У меня есть очень большой недостаток, когда я пишу, то могу, не замечая, написать так, как я тебе написал. Нужно было мне написать так: «Не помню, писал ли, напишу завтра им письма». Письма по этим адресам я написал и уже получил ответы, которые высылаю тебе в этом письме. И из этих писем я понял, что уже писал раньше. Письмо Шарабана мне очень понравилось, я как бы почувствовал дыхание военного времени. По адресам, которые он дал, я уже написал письма, написал и ему еще одно письмо. Книгу Аристова я постараюсь найти.
На днях напишу в Новосибирский военкомат.
Какую тайну не может говорить родственникам военкомат? Разве есть такие тайны у военкомата?
(Такие тайны у военкомата есть.)
Из средней Азии (Таджикского РВК) призывался брат Африка – Лев Васильевич Сливкин – об этом мне сказали его сестры, тетя Потя получала аттестат Льва, ведь он был не женат, и его документы оформлялись для той фотографии, на которой указана фамилия Сливкины (я тебе выслал ее). На ней изображено место в Новосибирске (не знаю, как оно называется), где хранят память о всех погибших на войне.
(Мемориал?)
Остального не знаю. Что может знать майор военкомата? Он мне вручил ответ и все – в этом была его задача.
И наконец, об отцах и детях хочу сказать, я с тобой не согласен (разговор будет при встрече). «Молчащие» отцы тоже разные бывают.
Пиши. Обнимаю, Вова.
Володя – Борису
26.05.83
Получил твое письмо от 19.05.83 г.
Пробью лбом стенку, а что делать дальше? Не в этом все дело. Наше государство создано Лениным! А то ли это государство сейчас? Нет, не то. Все ленинское – изуродовано, исковеркано, извращено, наконец, опоганено. Каков государственный аппарат власти, таково и государство, я не могу их друг от друга отделять. Коммунисты, где ты их сейчас найдешь, настоящих-то? Одни ездят в черных «Чайках», другие – в трамваях, с закрытым ртом, с пьяной физиономией.
(Володя заражался раздуваемой уже тогда демагогией подстрекателей–демократов, и не понимал, что зомбирован этим на тот момент, перед перестройкой. Так она готовилась в умах народа?)
В общем, не хочу я дальше писать ничего. Мне просто обидно за свою страну, за свой народ, хамский, бескультурный, тупой. Ведь насколько бы мы могли жить богаче и интереснее, не процветай у нас сейчас показуха, формализм, взяточничество, тунеядство, спекуляция и т.д. и т.п. Миллионы, миллиарды рублей тратятся впустую. Неужели все такие слепые? Нет. Все видят, но никого это не волнует, лишь бы свой карман все время пополнялся, все равно каким способом. И мы с тобой сейчас занимаемся делом, только выгодным для нас обоих. Не думаю, чтобы кого-то сильно волновало отцовство, его проблемы. Ведь в средней семье стало нормой иметь только одного ребенка, двое – это уже считается много. Люди хотят жить в свое удовольствие, дети – обуза для них. Куда делись в наш век Пушкины, Репины, Чайковские? Людям подавай больше мяса, машины, японскую радиоаппаратуру, чтобы балдеть, жиреть и подохнуть, так ничего и не узнав.
Твоя поездка к нам ни в коем случае не отпадает, жду тебя в августе, как ты сам надумал. Подтверди, что приедешь.
Очень рад твоему признанию – прошлое свое надо знать, в этом меня убедила жизнь. Как-то, год или два назад, Ольга мне написала: мать у нас обеспечена, была у нее и удивилась, она одевается лучше, чем я. А Ольга материально живет очень хорошо.
Благородство – великая сила, согласен, но нужно знать, где и когда быть благородным.
Мать сейчас живет одна в 3-х комнатной квартире под Ленинградом, меня считает предателем, мне ничего не пишет и запрещает писать о себе своей сестре тете Вере, которая живет в Ленинграде. Сестры мои к ней ездят в гости. Когда я приехал к ней с Зоей – выгнала. Мне горько и стыдно писать все это о своей родной матери.
О творчестве, любом, правильно ли я его понимаю? Я думаю так, если человек в любом деле делает все сам своими руками, думая при этом сам своей головой что-то – это и будет творчеством, плохим или хорошим, никому не нужным или очень важным. Не подумай только, что я пессимист по натуре, все хорошее я сразу чувствую и радуюсь ему. Просто от рождения несчастья преследуют меня по сей день: потерял родного отца, будь он жив, как бы по-иному сложилась бы моя судьба, это первое; второе – не получилось у меня по разным причинам образования, а как бы оно было нужно сейчас, как вода путнику в пустыне; третье – неудачные мои две женитьбы, я считаю – это было самое жестокое, чем меня наградила жизнь; четвертое – разлад с матерью – самое сложное, трудное в понятии и приносящее большую боль в душе – нет, это не «ведро молока», рассказать невозможно, нужно прожить и перечувствовать все это; и пятое – не повезло с домом, на который возлагал большие материальные надежды – мог продать за 25 тыс. руб., теперь не смогу, наверно, и за 5 тыс. руб. Улица, где стоит дом, объявлена «аварийной зоной». За этой бедой сразу вторая, приехала тетка на своих «Жигулях» и срочно требует долг 1300 руб. Я рассчитывал, продав дом, расплатиться со всеми долгами, а теперь не знаю, что будет. Я сам зарабатываю 40 р. аванс + 60–70 р. получка; Зоя – 50 р. аванс + 100–110 р. получка. Получается 270 руб. – на троих, а жизнь в Одессе вдвое–втрое дороже, чем в Москве или Ленинграде, – вот она простая арифметика.
(Отчим Володин так же рассуждал: первое, второе…)
Все, что было в бандероли, и письма дяди Саши вернешь, когда они тебе уже не понадобятся (через год – через 5 лет).
Володя – Борису
02.06.83
Боря, здравствуй!
Я написал тебе ответ на твое письмо. В случае задержки ответа, я просил открыткой подтверждать получение.
Поясняю тебе три письма моей сестры Августы – Гали № 1 и № 2 следуют друг за другом – лето 1981 года, когда я ездил в Новосибирск, одно получил до отъезда, другое – после приезда из Новосибирска. Это не были ответы на мои письма – простая переписка. Третье письмо я получил совсем недавно – ответ на мое письмо, в котором я просил ее сходить на Красмаш, где работал Африк. Может быть, там, в архиве сохранились какие–то документы, бумаги, чертежи отца, а также в военкомат – узнать о его призыве. И еще попросил кратко написать свою биографию, ведь я и сам ничего о ней не знал (из ее биографии).
Я надеюсь, в августе увидеть тебя.
Володя.
ГЛАВА IV
ПИСЬМА ДЯДИ САШИ
Дядя Саша – Володе
Белово, 12.05.83
Здравствуй, Володя, привет Зое и Сереже.
Получил ваше письмо. Вот что я знаю о розыске. Августа мне написала, что нашелся Володя, сын Африкана. Твое письмо получил Африкан Прокопьевич, наш родной брат и принес письмо Августе. И с этого началась переписка с тобой. Больше я никаких сведений не имею. Да я и не добивался подробностей. Главное, что ты нашелся, и был этим доволен.
Мы целиком и полностью на посевной на Мичуринске, все растет. Помидоры, плоды появились уже со сливу. Посадили морковь, чеснок, редис, лук и дыню. Завтра будем сажать картошку. Похолодание – нередкий гость, но это не страшно. Вот такие дела.
Про сестер не знаю. Война 1914 года с Германией была в полном разгаре. Народ и лошадей все время берут и берут на фронт. А войне конца не видно. Появились раненые. В глаза бросались: без руки, без ноги. Появилось в деревне горе. Ни песен, ни смеху. Мне казалось, что мы на этой мельнице жили долго. Мельница много усложнилась. У нас появился мастер. У него сын года на два меня старше. В воде он плавал очень хорошо, и нас выучил плавать. Он родился с заячьей губой, верхняя губа раздвоенная. Мы его дразнили «безгубый». Он на это не обижался, и мы жили дружно. Нас каждый год там всех затопляло. Но несильно. Когда Обь разливалась при ледоходе. Как где-нибудь ниже нас сделается затор изо льда, то вода быстро поднимается и заливает большие пространства, и доходит до нас.
Один раз так сильно поднялась, что нас совсем затопило: в комнате на одну четверть не дошла до потолка. И нам пришлось к дедушке Ивану перебраться на лодках. Много у нас тогда добра поиспортилось. Вот отец и решил, только из-за этого продать мельницу.
Там у нас родились Аркадий, Герман, который умер еще ребенком, за ним родился Африкан, твой отец. Жили мы там очень хорошо. Мы, ребятишки, были там предоставлены самим себе. Я был вожаком, и меня все слушались. Правда, Лев частенько задирался со мной, но я был гораздо сильнее его и быстро его утихомиривал. Но крики-то были. На них выбегала мама и всегда заставала меня, как я его отшлепывал. Ясно, она меня обвиняла, и за это мне попадало.
Отец к нам совсем не касался: хозяйство было большое, и ему было не до нас. Маме тоже хватало работы: только и знала встречать да провожать гостей. А потом ведь нужно для них все приготовить, да повкуснее.
Отец любил пошутить, другой раз и жестоко подтрунит над какой-нибудь женщиной. Маме это не нравилось. И после гулянки – частые ссоры. Я любил маму, и еще больше любил отца, и ненавидел эти ссоры. Кое-что я еще не понимал, и думал, что все это из-за вина. И взял себе слово: когда вырасту большой, никогда не буду пить вино. И я сдержал это слово.
А война идет. И дошла очередь – взяли отца. Он служил в Новониколаевске в 707-й дружине. Часть их считалась гарнизоном Новониколаевска, и никуда их оттуда не собирались отправлять. Так он там прослужил года два и вернулся домой.
Неожиданно он продал мельницу за шесть тысяч рублей. Стал ездить, собирался купить другую мельницу, целый месяц ездил. Нашел на станции Чик, деревня Прокушкино, за 30 тысяч рублей. Таких денег у него не было, и он нашел Якуниных, два брата и отец. У них был большой магазин в деревне Крохалевке. Они согласились и купили. Отец заплатил 10 тысяч, Якунины – 20 тысяч. Мельница была водяная и паровая, молола вальцами сеянку, крупчатку и простой размол. За сутки перерабатывала 1000 пудов. Отцу принадлежала третья часть. Локомобиль 10 л.с. топился углем, сжигал один вагон в месяц (16 тонн). И вот начали партнеры работать на новой мельнице. Отец работал по технической части, как мастер, а Якунины – на весах: принимали от населения пшеницу и выдавали муку, получали деньги, как купцы. Нужно отдать им должное: они были очень честными людьми. Прошло три месяца. Получили доход, оказалось, чуть-чуть не 30 тысяч. Они так удивились и обрадовались, устроили вечер, сильно хвалили отца и даже зацеловали его. Говорили, мы в магазине работали, и накопили двадцать тысяч рублей за десять лет, а здесь – тридцать тысяч за три месяца. Какие же мы были дураки!
И закрыли магазин.
Якунины Михаил и Федор жили здесь. Отец, как в Крохалевке, постепенно ликвидировал все хозяйство. У Михаила было столько же детей, сколько у нас, но другого пола с небольшой разницей в возрасте: Поте – Михаил, мне – Поля, Льву – Дуня, Аркадию – забыл, как звали, Африкану – Лиза. У нас был еще Серафим ребенок – у Якуниных никого не было. Мельница от деревни находилась в километре. Для нас это казалось далеко. У Федора была только одна дочь – Ксения. Дружила с Потей – почти одногодки. Михаил был громадного роста, больше своего отца, и очень сильный, меня свободно забрасывал на кузницу. На два года моложе Поти. Любил одиночество, неразговорчивый, ни с кем не дружил, читал много книг. Прожил он мало. Чем-то заболел и умер. Даже не успел жениться – точно не знаю. Потя с Ксенией – у них был свой круг знакомых, и к нам они не касались. И здесь я оказался вожаком.
Я был очень веселый парень, любил играть, веселиться, был большой затейник, много придумывал разных игр. Группа увеличилась вдвое, и притом много девушек. Мы были очень дружны. Я не любил ссоры, и, как старший, влиял на всю группу. Во всех играх мы были все равны. У нас не было принято называть, что мы все женихи и все невесты. Мы даже не разбирали, кто мальчик и кто девочка. А тогда не было ни трусов, ни плавок, купались совершенно голые. И считали это вполне нормальным. Даже взрослые это не замечали – считали нормальным. Даже Якунин Михаил подошел, когда мы купались, подозрительно посмотрел на меня, погрозил пальцем и ушел.
Зимой мы увлекались картами. Играли больше в 66. Да… веселая была пора.
Как только переехали мы на эту мельницу, я первым долгом побежал осматривать мельницу – все ее механизмы и сравнивать с Кошковской мельницей. Разница большая: на Кошковской мельнице все было сделано чисто и аккуратно, здесь – все грубо и наспех. Водяная часть была сделана на деревянных водяных колесах. Здание всей мельницы тесное – с разными надстройками, свету мало. Машинное отделение было деревянное и совсем без крыши, пол земляной, свету тоже мало. Вся эта примитивность мне бросилась в глаза. Мне она очень не нравилась. Но все механизмы я изучил, как свои пять пальцев, и локомобиль – тоже. Впоследствии мне это все пригодилось. Кроме хозяев, на ней работали и работники: плотник, двое австрияк пленных, машинист, а также кочегары, машинист – опытный, хорошо знал машину, слесарь и кузнец. Кузнец вручную в горне сваривал жаровую, от котла трубу, это – не мастерство, а, можно сказать, искусство, не каждый сможет сделать. Я от него многое что почерпнул по своему возрасту. У него был сын, звали Андреяшка, ровесник Льву, но полный, неподвижный и неразвитый. Иногда он тоже участвовал в нашем кружке, но у него все плохо получалось, и над ним все хохотали.
Я был в кружке вожаком, все мы были изолированы от других ребят и девчат деревни изрядным расстоянием. Я ведь тоже был их сверстник и не имел нужного опыта. Мы воспитывались стихийно. Благодаря мне. Я не любил драки и ссоры, и всеми силами старался, чтобы все были дружны. Иногда мне это не удавалось. Тогда вмешивались взрослые. Попадало всем, без разбора – виноватым и невиноватым. А мне – как старшему, и самому большому. Но я этим пользовался, мог пригрозить - смотрите, всем попадет! И это имело успех.
Был бы взрослый человек и опытный, было бы гораздо лучше. Ведь и литературы тогда никакой не было, из которой можно что-либо узнать.
Отец на этом месте все время находился в разъезде: запасные части, масло, особенно уголь достать было очень трудно. Военное время. Ничего не поделаешь. Было и так: никак не могли достать уголь, хоть мельницу закрывай. Решили котел топить дровами. Приедешь молоть – вези дрова, и повезли дрова. Навезли столько дров, что их некуда было девать. После уголь достали, и дровами была завалена целая площадь.
На этой мельнице не было больших гулянок, разве только небольшие вечера с Якуниными, и то редко. Мельница не давала. Отец даже похудел. И ссор с матерью не было.
Мельницу в компании с Якуниными купили у Кузнецовых. Их жило несколько братьев и отец. Мой отец с Федором Кузнецовым был хорошо знаком. Они куда-то уехали, и через год приехали обратно. Купили ниже нас, в Прокушкиной же, водяную мельницу, и стали там жить. В школе я познакомился с сыном Кузнецова – Федей. Он был со мной одногодок и учился в одном классе. Сделались друзьями, и сейчас дружим. Вот пока все.
Крепко обнимаю и целую, твой дядя Саша.
Привет Зое и Сереже. Большой привет от М.А.
Дядя Саша – Володе
Белово, 02.06.83
Здравствуй, Володя. Привет Зое и Сереже.
Письмо от вас получил не совсем радостное: насчет дома. У меня возникает вопрос. Раз решили его продать, так почему же такая медлительность? Нужно было давно продать. Пускай и не достроенный, все равно бы купили. А сейчас возникает новый вопрос. Берега отваливаются не первый год. Почему же их никто не укрепляет? И почему там разрешили селиться и нарезали места? Такие шутки не разрешаются и городским властям. Нужно потребовать от них, сообща всем, кому грозит эта опасность, закрепить берега, и добиться этого всеми средствами.
Теперь о себе. Да, у нас действительно весь май холодный, ничего не растет, редиска только всходит, а раньше редиски ничего не бывает. Занимаюсь ремонтами. Для передвижения собираю пока велосипед. Все ж на дорогу время сократится. Мария Александровна все прибаливает. Готовит помаленьку, я и то рад. Получил письмо от Евфросиньи. Она сильно болела печенью, и 1 апреля ее увезла «скорая» – и на операционный стол, вырезали горсть камней из желчного пузыря. Сейчас рана зарубцевалась, но боли еще есть. Написала мне письмо. Пишет: «Не знаем, что писать тебе, мы можем с тобой повторяться». Я ей написал: чтобы она писала о себе, все равно мы напишем об одном и том же по-разному – будет интересно. Августе тоже сказал, подробнее написать об Африкане – она его больше знает взрослого, а я – ребенком и юношей. Главное для меня – что они помирились.
Итак, продолжение.
Мы жили в Прокудково на мельнице в Колывани с Якуниными.
Однажды я услышал разговор отца с матерью. Отец говорил: я чувствую здесь себя, как будто я – работник у Якуниных, тяжело мне, измучился, всю работу на меня свалили, хватит.
Отец продал свою часть Якуниным уже за 80 тысяч рублей. Там мы прожили примерно два года.
И мы переехали в Колывань. Там отец купил двухэтажный дом на Московской улице. Денег у него было, примерно, 250 тысяч рублей. И он сказал: теперь я нигде не буду работать, отдохну с год, а там видно будет.
Время было неспокойное. На фронте дела были плохие, и в народе – брожение, слухи страшные.
Приезжает к нам как-то Крылиха – Матрена Алексеевна. Мы, ребятишки, почему-то звали ее Леля (крестная мать). Кого-то она из нас крестила, может, даже еще не одного (точно не знаю). Она жила богаче всех из родни, за третьим мужем, и тот – скоропостижно умер. Детей у нее не было ни от одного мужа. Мужья все были – богатые купцы. У Тархова была даже мельница в деревне Воробьевка. От Колывани у нее работал их компаньон Зайцев. Тархов жил в деревне Малая Ось. Я был там один раз ребенком, чуть помню. Вскоре Тархов умер. И вот Леля вышла замуж за Крылова. Он жил в деревне Дубровино, вниз по Оби, примерно 75 километров от Новосибирска, на левой стороне. Тогда там было домов тридцать. У Крылова были большая пасека и магазин. Человек он был культурный, аккуратный, любил порядок во всем, даже мед продавал в красивых банках, и на крышке написано красивыми буквами «Луговой сотовый мед пасеки Павла Максимовича Крылова». И вот он умер. Леля приехала вся в слезах. Говорила отцу: Василий Фомич, помоги! Нынче было большое половодье, и мельницу нашу в Воробьевке сильно размыло, и амбар снесло. Словом, мельницы там совсем нету, и нам с Зайцевым ее не восстановить. Средств нет.
Отец говорит: так продайте ее мне, она здесь под рукой, и я с удовольствием куплю ее.
Нет, говорит Крылиха, у меня покупать не нужно. Купи у Зайцева, и будешь моим компаньоном. Я, наверное, перееду жить к вам, с Александрой мы уже договорились. Я вам мешать не буду, мы будем жить одной семьей, так что покупать у меня нет смысла. Ты и так будешь полный хозяин этой мельницы.
Они говорили долго, и отец согласился. В этом он сделал большую ошибку. Ему нужно было бы купить всю мельницу и документы сделать на себя на всю мельницу. Денег у него в то время было на десять таких мельниц. Леля могла бы жить у нас не как компаньонка, а как родная сестра моей матери. Но дело сделано, начали жить.
Царя уже не было. Временное правительство во главе с Керенским управляло государством. На фронте сделалось затишье. Немец стал выдыхаться. В народе чувствовалась какая-то настороженность, и приходили разноречивые слухи.
Отец купил две коровы и рыжего коня. Мы звали его Рыжка. До чего был умный конь, большой, сильный, смирный и красавец. Чувствовалось, что он понимал человеческую речь. Вероятно, старый хозяин дрессировал его. Он даже с нами, ребятишками, играл. И вот на нем мы с отцом поехали смотреть воробьевскую мельницу. Половодье еще не прошло, но вода уже вошла в свое русло. Было хорошо видно, разрушения здания мельницы не было. Стоят два домика: один – маленький, вероятно, помолка, другой – побольше, пятистенный, здесь, по–видимому, жил хозяин или засыпка. Две крыши, у одной выбит столб – и крыша скривилась.Плотину размыло несильно. Все это было на другой стороне реки, и мы туда попасть не могли. Там никого не было. Мы насмотрелись, поговорили немного и уехали обратно домой в Колывань.
Я учился в школе в пятом классе, Лев – в четвертом, Аркадий – во втором, Африкан – в первом классе. Я не знал, как нужно учиться в школе. Я был очень способен, а в школе учился очень медленно, мне это не нравилось, и я скучал. А в перемену сильно баловался. За это мне часто попадало, и меня учителя недолюбливали, и выходило, учился я неважно, но такие предметы, как математика, геометрия, химия, история, география и физика, любил. Очень не любил русский язык. Его преподавала суровая женщина, с которой я поссорился, и сказал ей: « Я совсем не буду учить ваш предмет».
В этом была моя большая ошибка. Она сумела меня оставить на второй год. И мы со Львом оказались в одном классе. Отец не обращал на это внимания, а мать даже обрадовалась: вот и хорошо, не нужно лишних книг покупать.
Оно, может быть, и правда лучше для меня. Лев учился неважно, и мне приходилось его тянуть. От этого были две выгоды: Лев не отставал, а я хорошо все успевал. И дело пошло хорошо.
Когда переехали жить в Колывань, мы, ребятишки, стали знакомиться с соседями – сверстниками. У них была страсть – играть в бабки и городки. Мы тоже включились в эту игру. У нас было много бабок, раскрашенных в разные цвета, мы в них играли всегда дома. Вот мы со Львом набрали в карманы бабок, и пошли на улицу играть с соседями. И так быстро проиграли их все, что даже удивились, как мы плохо умеем играть. Почему? Я сам себе ответил: все дело в тренировке. И договорились со Львом – будем тренироваться каждый день. Бабок у нас не было, и мы нарезали чурочки, и в эти чурочки стали играть. Сперва у нас ничего не получалось, а потом начало получаться. И мы тренировались до самой зимы и привыкли к этому, и протренировались всю зиму. Стали делать прямо чудеса. Ни одного промаха и безо всякого напряжения.
Наступило лето. Смотрю, Лев тащит целый мешочек бабок. Смотри, говорит, сколько я выиграл.
А что если и мне попробовать? И случай представился. Как-то я шел не по нашей улице. Смотрю, большая группа ребят играет в бабки, кон стоит с метр длинной. У меня ни одной пары бабок нет. Смотрю, мальчишка знакомый. Я попросил у него одну пару бабок и поставил. У него же взял железку и пошел туда, откуда бьют. Все пробили, я последний ударил и сбил «кола», это значит, я забираю весь кон. Кто-то скала: случайно попал, повезло.
Снова начали ставить бабки. Мне сказали, что я должен две игры поставить. Я поставил две игры. И опять стал последний бить. Тут уже все стали смотреть на меня. Я ударил – и опять сбил кола.
Это уже не случайно, сказали. И не дали мне больше играть. Бабки все я отдал мальчишке – он рад радешенек.
Представь себе, Володя, я не стал играть в бабки, интереса не стало. И не стало интереса к цирковым номерам. Все эти трюки – плоды тренировки, а это так просто. Не нужно ни ума, ни знания.
Я был записан в детскую библиотеку. Я перечитал все сказки и детские рассказы. Перешел во взрослую библиотеку. Первый попался мне Майн Рид – читал запоем. Перешел на Конан Дойла, потом на Дюма (отца), Жюль Верна. Все это зря. Стал читать русскую литературу. Вот здесь я почерпнул много.
В разгаре лета отец взял меня на мельницу. Посмотришь, что мы там натворили, – сказал он.
Да, действительно. Крышу, которая свалилась, убрали совсем. Купили новый дом, в нем две длинные комнаты. В нем живет отец, в нем – и контора. Навезено много разного леса. Сделали через плотину мост. Строят здание для мельницы, больше старого, и забивают много свай. Дела идут вовсю. Я, конечно, ни в чем не мог разобраться.
Пока все. Крепко обнимаю и целую. Твоя дядя Саша.
Большой привет от Марии Александровны.
Дядя Саша – Володе
28.06.83
Здравствуй, Володя! Привет Зое и Сереже.
Письмо твое получил, но с ответом немного задержался: приехал мой сын Володя с новой женой. Здоровый детина, ему уже 36-й год, должно быть, на этом его рост закончится. Он мне кое-что помог на Мичуринске. Здоровый горбыль нужно было отесать на брус. Мне бы хватило его тесать на 4 часа, а он отесал за несколько минут и сказал: «Этот топор для меня легковат». Силы много – ума не надо? Это неправда. У Володи силы хватает и ум неплохой, в жизни ему не везет. Как-то все не ладится.
С ремонтом жилища вчера я закончил, теперь буду заниматься покраской.
Редиска у нас в полном ходу, огурцы еще не цветут. Помидор много выросло, скоро покраснеют. Земляника отцветает, скоро поспеет. Батун, лук перо давно едим. Лучше наших помидоров нет у нас на всем участке. Здоровье мое, как всегда, М.А. – неважно. Погода сейчас стоит жаркая, дождей мало.
Биография. Я несколько раз бывал на мельнице и даже подолгу жил (с неделю–две). Смотрел, как строится мельница, и даже участвовал кое в чем. Например: долбил дыры в большом деревянном колесе для кулачьев. Хорошо освоил это дело. Жернова мы нашли в воде, в омуте. Достали их оттуда, подремонтировали, один даже нарастили цементом. Всего 4 жернова, на две лопасти. При мне перехватывали плотину, интересное зрелище. Командовал отец: он мастер этого дела. На постройку этой мельницы у отца было достаточно средств, и он, как правило, всегда рассчитывался с людьми вечером – платил заработанные за день деньги. Поэтому народу было очень много, день поработать – и вечером получить деньги. Никогда у других этого не бывало. Мельницу он построил быстро. Плотники были постоянные, и они набирали каждый вечер деньги. Таким образом, сколотилась такая группа людей, очень дружная и веселая. Один из них был такой сказочник, на редкость. Такие интересные и длинные сказки он рассказывал, и очень много. Он их умел хорошо рассказывать. Народу всегда собиралось много. Эти сказки ни в какой литературе не были напечатаны, потому что все они были построены на нескромности, но не похабные, и много в них было и остроумия, и сатиры. Мне неизвестно, откуда он знал столько сказок, и грамотности у него было четыре класса. Если бы он имел высшее образование, он был бы великим писателем.
Я спросил у отца, зачем он сделал у мельницы двухэтажный амбар? Когда деньги есть, ответил он, нужно подумать и о будущем. Река здесь хорошая, помолу будет много, и мельницу можно сделать большую. Вот я и сделал двухэтажный амбар. Вся эта заваруха когда-нибудь кончится, настанет нормальная жизнь. Все можно будет достать. И вот только тогда мы можем построить хорошую мельницу. Амбар-то и пригодится.
Здесь он опять ошибся: нормальная жизнь так и не наступила для него. Колесами я тоже сильно заинтересовался. Откуда вы знаете, сколько нужно в колесе кулачьев и сколько в шестерке? – спросил я у отца.
Он сказал: шаг берется произвольно по опыту, диаметр колеса нужно сделать меньше водяного колеса, чтобы его не подмочило. А шестерку рассчитываешь по числу оборотов жернова. Дело все в чертеже, вернее, в части чертежа, начерченной в натуральную величину, он покажет все размеры.
Чертеж довольно оригинальный, я его хорошо запомнил, впоследствии это мне пригодилось. Вот таким образом мельницу быстро достроили, и она стала молоть, как все обычные мельницы.
В Колывани жизнь – с небольшими изменениями. Крылиха – Леля уже много перевезла своего имущества, и жила то в Колывани у нас, то в Дубровино, на мельнице, я не помню, Лелю мало интересовала техника. Она узнала, что мельница восстановлена и работает, больше ее ничего не интересовало.
Еще одно событие произошло: родилась Августа. Я уже писал, что отец купил крупного очень красивого коня Рыжку. Он любил с нами, ребятишками, играть, и нам это нравилось. Он был долго смирный и дисциплинированный: привязывать его не нужно, где оставишь – никогда с этого места не уйдет. В оглобли сам заходил. Выпрягаешь – сам в конюшню уйдет. Оправлялся в определенном углу, под ногами у него всегда было сухо. Хороший был конь, а куда он делся, я не помню.
Колывань славился уличными драками ребят. Сходились улица на улицу, край на край. Это мне очень не нравилось, хотя я еще не дорос до этого. Потя уже была взрослая девушка, и она была больше в своем кругу подруг, о которых я почти ничего не знаю. Скандалов отца с матерью совсем не стало, да и гулянок тоже. Приедут иногда гости, одна – две семьи, и все. Угостятся тихо, спокойно. Поделятся слухами – на арене появился какой-то Ленин, Керенского сбросили. Тут я впервые услыхал слово «коммунисты». Говорили о коммунистах со страхом, что только им не приписывали. Мама про них говорила: я их встречала в ссылке во Владивостоке, обычные люди, дружные, живут общиной, друг другу помогают, и все же жили они плохо, я им не завидовала.
Но вот и советская власть пришла. Спокойно, без шума. Администрация в Колывани сменилась – вот и все. Даже в школе преподавали попы, на уроках оставались только желающие. И добавился еще один преподаватель – комиссар: у него были обязаны присутствовать все. Его лекции были очень интересны, похожи на беседы. Мы как будто с ним разговаривали. Все это было для нас новое, необычное. Удивительно, комиссар-то этот был наш сосед, напротив наискосок, у него был сын, с которым мы играли, – Капустины. И рядом с нами сосед Клоков – тоже коммунист малограмотный, кустарь, токарь по дереву, точил деревянную посуду. У него большая семья, старший сын Виктор – на один год старше меня. Мы с ним были друзья и ничего не знали, что они партийные. Сразу у нас отобрали мельницу, и отца поставили заведующим и мастером. Весь доход он сдавал государству, и получал зарплату.
Так тянулось, пока не пришли белые. Так же бесшумно сменилась власть, Капустин сбежал, а Клоков никуда не скрывался, и его никто не трогал. В основном все осталось, как при Керенском. Так продолжалось года два, может, больше.
Августе сравнялся один год, когда случилось большое несчастье… Умерла наша родная мама. Кто-то уговорил ее сделать у деревенской бабки аборт. Бабка есть бабка, аборт сделала, и мать умерла от заражения крови. Врачи не могли ничего поделать. Так мы остались семеро сиротами. Отец загоревал: какая женщина пойдет на семерых!.. Что делать?.. Мука, а не жизнь. Леля его уговаривала: я знаю женщину, которая согласится на семерых.
Посмотрел на нее отец – страшилище, и вдобавок больная. Она зарится на богатство. «Не надо!» – сказал отец.
Леля, как будто обиделась. Нагрузка по хозяйству – все легло на Евфросинью. Она к этому не привыкла. Мы ей, как могли, помогали. Приходит как-то Федор Дмитриевич (племянник отца) и говорит: дядя Вася, я нашел тебе невесту, молодую, красивую, работящую вдовушку. У ней, правда, одна девочка есть, но это ничего. Лет на двадцать тебя моложе. Потеряла мужа на фронте. Живет у свекрови, всю работу на нее свалили. Она не знает, куда ей деваться. Домой – мать живет плохо, и семья большая, отца нет. Так что пойдем свататься. Я уверен, что она пойдет за тебя с радостью. Работы она не боится, крепкая, здоровая, веселая – песенница.
Пошли – и поженились. Вот так появилась у нас в доме хозяйка. Вот что, ребята, - сказал нам отец, - эта женщина пошла на семерых, это ваше счастье, она пошла на благородный поступок, за это ее нужно уважать, помогать ей во всем, слушаться во всем, и не обижать ее девочку, пусть она будет вам сестренкой.
А Потя сказала: будем звать ее мамаша.
Мы согласились с этим и зажили дружно. Мамаша оказалась на редкость хорошей женщиной и хорошей хозяйкой. Она с нами подружилась, и мы ее полюбили, а дочь ее никому не давали в обиду. Ее звали маленькая Шура, а меня Шурка большой. Мамаша никогда на нас не ругалась. Иногда, когда что-нибудь натворим, скажет мне: «Шурка…» – таким тоном, от которого дрожь пробежит по всему телу. А это слово слышат все, и сразу, как по команде, все затихнем и разойдемся, и чувствуем себя виноватыми перед ней. И все входит в свою колею. Отец в ней души не чаял, и жили они душа в душу. Только Леля одна была не довольна ею, и взяла свои вещи и уехала домой в Дубровино. Так мы прожили спокойно. Августу Леля взяла к себе, и она у нее жила, и вообще ребенком Гутя была капризная.
Раз как-то мы сидели на улице, на лавочке с Виктором Клоковым и говорили о «политике». Я говорю: красные грабят. А Виктор возражал: красные грабят, у кого кошелек во! – и показал рукой, какой большой кошелек. А белые – бедных… – и убежал домой.
Я удивился: как можно ограбить бедного, если у него ничего нет, и это для меня было большой загадкой, над которой я долго ломал голову. Впоследствии я узнал от взрослых – это недоплата за его труд.
Наконец, дожили до большого события: белые начали отступать. Как долго они отступали. Пошла эпидемия тифа, страшная болезнь, много смертей.
Пока все. Крепко обнимаю и целую. Дядя Саша.
Большой привет от М.А.
Продолжение следует