ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ПРОГУЛКИ
Наступили теплые деньки, и Саяна стала часами пропадать на лавочке. Вокруг нее всегда кто-то толпился. В основном буряты, но и русский парень все кружил около, пытался завязать разговор. Она похвасталась, что ему очень понравилась одна из ее красавиц-дочерей.
Да и мы стали гулять вокруг корпусов втроем. Самой резвой из нас была Валентина, мы ковыляли с Маришкой следом.
Мы порой и не разговаривали почти. Просто шли и радовались запахам трав, солнышку, соснам и скупым цветам клевера, цветущим кустам шиповника… Тело просило движения, хотя дыхание перехватывало, и ноги уставали от наших походов.
Проходили мы мимо соседнего здания, где обитают роженицы с патологиями, где под окнами на асфальте есть надпись «Любимая, спасибо за сына!», и мимо морга, и мимо кухни, около которой живут полудикие кошки…
Мы все чаще стали общаться втроем, а в палате нашли новую тему для разговоров – диктовали друг другу рецепты испытанных вкусных блюд. И Саяна подключилась, напряжение между нами как будто спало.
Но едва я пришла в себя после «лекарственного гепатита», едва обрадовалась, что Валентина и Маришка поостыли к Саяне, как - новая напасть…
Последний укол в исколотую вену не пошел, и медсестра с каменным выражением лица распорядилась поставить его в мягкое место, что практикантка, неловкая, но исполнительная, и сделала. А я то, дурочка, куда смотрела! Знала же, что лекарство ставится внутривенно! Ну и получила, снова обезножела на два дня. Ладно, хоть заражения крови не заработала. Тяжелый укол медленно рассасывался. Валентина с Маришкой гуляли без меня.
…К Саяне пришли дочери, и, чтобы не слушать их разговоры, я потихоньку спустилась в холл. Сразу увидела на скамеечке Валентину с сыном - трогательно угловатым парнем, с материнскими глазами, с упрямым ртом, в котором чувствовался характер. Валентина сидела на себя не похожая, растерянная. Я не стала им мешать, вышла на крытую площадку на улице. Дул ветер, раскачивал шелестящие зеленью ветки тополей. Давно такого зеленого лета не было. Трава на обочинах – как в лесу.
Больных в сквере было немного. Холодный сырой ветер всех разогнал. Неподалеку на перила облокотился тот, кого Светлана Ивановна прозвала Рыжим Котярой – толстый, краснолицый мужичок. Он зыркнул на меня голубыми глазками в белых ресничках:
- Что, подышать воздухом вышли?
- Холодно, - отозвалась я, - а у нас в палате посетители, сил нет слушать чужие разговоры.
- А я привык, - отозвался мужичок, - из двенадцати месяцев в году девять провожу здесь.
- Ничего себе! – ахнула я, - Век бы эту больницу не видать, а Вам тут приходится жить…
- Человек ко всему привыкает, - изрек он, - я вон даже курить бросил, – он кивнул в сторону курящих больных.
Вышла Валентина, провожая сына, который был выше ее на две головы, и рядом с ним она казалась совсем маленькой. Прошли мимо, она меня не заметила, так была поглощена своими думами.
- Это же соседка Ваша, - послышался хрипловатый голосок Котяры, - приходите с нею ко мне чай пить вечером. Сосед у меня смирный, тихий, не обидит. А я уж тем более.
- Спасибо за приглашение, мы подумаем, - отозвалась я, и пошла навстречу возвращающейся Валентине.
- Представляешь, - сдавленно проговорила она, - жениться собрался! Завтра невесту приведет, показывать. Встречались, а мне ни слова! – и она расплакалась.
Мы прошли мимо Котяры, он молча посторонился.