Первая исповедь
ПЕРВАЯ ИСПОВЕДЬ
Исповедь – Истина Поведения; Исподоблюсь Ведущему; И Стану Послушна Отцу Ведущему Единому.
Наверно, можно продолжить этот ряд, который имеет глубину необозримую, сокрытую в каждом человеке. И когда он исповедуется, то приоткрывает по мере своего желания лишь часть этой глубины. К сожалению, только часть. Потому что мы даже не подозреваем, как много ждет от нас Бог, когда мы, наконец, решаемся поведать Ему о своих грехах. И как трусливо и жалко, по-нищенски, мы приоткрываем эту свою глубину, надеясь такой ничтожной ценой очистить ее! Но даже эта малость порой совершает переворот в жизни.
…Когда моя знакомая предложила поехать в Святогорский монастырь, в котором я не разу не была, хотя много лет отдыхала в этих местах, я сначала сказала: «Нет». Дело в том, что у меня на груди, почти на шее, уже две недели гноился какой-то странный фурункул. Он не поддавался никакому лечению, а только увеличивался и по-серьезному начинал меня пугать. Заклеенная лейкопластырем, который безрезультатно меняла несколько раз на день, я и из дому старалась не выходить, а тут надо ехать за 100 с лишним километров. Но когда Валентина сказала, что больше у нее не будет такой возможности (а она была для меня гидом), я все-таки согласилась.
В электричке к нам подсела ее знакомая, по внешнему виду явно верующая. Потому что хоть и не старая, но в платочке, длинной юбке, какой-то бесцветной кофте…Узнав, что мы едем в монастырь, она искренне обрадовалась:
-Какие вы молодцы! Там же завтра огромный праздник. Народу съедется со всего мира.
Я этого совершенно не ожидала, потому что в большей степени ехала на экскурсию, мечтая постоять в монастырской тиши, проникнуться настроением и подумать о вечном, отойдя от суеты. Поэтому сразу сказала:
-Все, поворачиваем электричку. Я не люблю много народу.
Но насколько много, я даже не могла представить! Когда мы подошли к монастырю (а перед этим мне пришлось переодеться, потому что в брюках туда не пускали, и я, конечно, была жутко раздосадована таким маскарадом), мы увидели вокруг него на свежескошенной траве, всякие одеялки, простынки, пальтушки, на которых собирались спать паломники. Оказалось, что в гостинице (на самом деле это была общая комната с деревянными лавками без постели), мест, конечно, не было.
-Я не паломница, я на такое не способна,- твердила я себе, пока моя растерявшаяся подруга решала, куда податься. Но страха я при этом почему-то не испытывала, хотя надвигался вечер, и конец августа был довольно холодным. Я предложила Валентине зайти в санаторий, который располагался на территории монастыря. Перед нами дежурная отказала нескольким человекам, объяснив, что даже кресла в холле уже заняты.
- А если в массажном кабинете?- робко предложила моя подруга. И дежурная с удивительной легкостью согласилась. Она выдала нам чистое белье, мы оставили сумки и пошли на службу.
…До этого я более получаса ни в одной церкви не выстаивала. Как правило, мой поход в храм заканчивался тем, что я писала записку в мамин день рождения и день смерти, ставила свечку и, постояв для приличия несколько минут, быстро заканчивала свой диалог с Богом.
Служба же в монастырском храме длилась более пяти часов! Как они пролетели, я не помню. Народу было столько, что с трудом удавалось поднять руку, чтобы перекреститься. После службы я успела только поменять повязку на ране и заснула.
Утром народу еще прибавилось, говорят, до семи тысяч съезжается. Приехали, наверно, более сотни священников со всей области и Украины. Это был праздник Иоанна Затворника Святогорского. Посмотрев на эту величественную процессию, я решила выйти из храма, в котором невозможно было даже поменять позу, так много было людей. К тому же в нескольких местах образовались очереди на исповедь и меня постоянно толкали. Подруга моя тоже где-то стала в очередь. Она, оказывается, готовилась к этому еще дома. А я пост не соблюдала, потому что на днях был день рождения дочери. И никаких соответствующих действий не предпринимала. Поэтому рассудила так: «Бог есть любовь. Любовь-это красота. Природа вокруг необыкновенная. Буду любоваться и благодарить Бога за такое чудо. Он меня поймет»
С этими мыслями я вышла на улицу. Над рекой поднимался туман, смешиваясь с дымком от мангалов. Солнце золотило верхушки куполов. И такая благодать разливалась в воздухе, что хотелось плакать и смеяться одновременно…Люди вокруг меня были какие-то тихие и светлые. И тут я заметила, что на улице тоже принимают исповедь. И очередь, кажется, небольшая.
Тогда я решила рискнуть. Почему рискнуть? Потому что перед этим в донецкой церкви у меня не приняли исповедь. Я так долго собиралась, так уговаривала себя, что это необходимо, что мне после этого станет лучше и спокойнее, что когда священник сказал: «не готова, приходите в следующий раз», я жутко обиделась. А ведь почему не готова? Потому что попросила: «Помогите мне, я не знаю, в чем каяться». Я же рассуждала, как большинство невежественных, далеких от церкви и от истинного покаяния людей. Не убила, не украла, а прелюбодействуют все. Так в чем же мне каяться?! Теперь-то я понимаю, что правильно меня тогда отослали. Я там же, в церкви, купила брошюрку, как готовиться к исповеди, и с ужасом призналась себе, что мне и жизни не хватит, чтобы во всех грехах покаяться, так много мы делаем не по воле Творца.
Поэтому тут, в монастыре, решила, что как только подойдет моя очередь, сразу признаюсь, что не постилась и молитв не читала, но очень хочу исповедаться и причаститься. Я стала в сторонке, написала на листочке все свои грехи. Пока писала, плакала, успокаивалась и снова заново переживала свое падение, и снова плакала. И в конце концов смирилась с тем, что исповедь у меня не примут, потому что я, конечно, недостойная, но слава Богу, я хоть теперь знаю, в чем недостойная…
Помните притчу, а точнее рассказ о Великом Антонии, который после долгих изнурительных молитв в пустыне сподобился увидеть Бога и спросил его, рассчитывая конечно, на похвалу: «Какой меры я достиг, Господи?» На что Бог ему ответил:
-Ты не достиг и меры сапожника.
Удивился Антоний, что это за мера такая у сапожника и пошел в город искать его. Нашел и спросил, как он живет.
-Обыкновенно,-ответил сапожник,.-как все: треть заработка отдаю церкви, треть жертвую нищим, а треть оставляю себе.
Еще больше удивился Великий Антоний, ведь он роздал все свое богатство, ни крохи себе не оставил, чем же сапожник лучше?
–Ну, а что ты еще делаешь?-спросил он.
Бедный сапожник растерялся, потому что о подвиге Великого Антония знали все, и он не понимал, что же хочет от него этот святой.
-Я просто работаю, смотрю на проходящих мимо людей и думаю, что все спасутся, один я погибну…
И тогда Великий Антоний понял, что такое мера сапожника!
И я абсолютно искренне считаю, что если вам хоть раз в жизни придет в голову такая мысль, что все спасутся, один я погибну, считайте, что вы не напрасно прожили эту жизнь.
…В очереди к священнику я простояла более трех часов! Уже и сам священник исповедался и причастился, а я все нет и нет. Наконец, когда передо мной осталась одна женщина, он не принял у нее исповедь, потому что она утром выпила таблетку. А как же я, которая и пила, и ела вчера?! И когда он спросил: постилась, молитвы читала, а знаешь ли их? И я на все отвечала: нет, а он меня после этого не прогнал, внимательно прочитал мой листок, поговорил, наложил молитвенное правило ( я в тот же день выучила «Богородице Дева, радуйся») и сказал, что теперь могу причаститься, я не поверила своим ушам.
-Мне мо-ж-но?- по слогам переспросила я.
-Да, конечно, только в следующий раз вы платье с рукавами надевайте.
Я готова была расцеловать его. Я не понимала, за что он так милостив ко мне, ведь я такая плохая дочь, плохая жена…Я была заплакана с ног до головы. Но я не припоминала, чтоб за последние годы была так счастлива.
…В электричке домой Валентина спросила, как моя рана. «Так же»,-ответила я. Но когда приехала и сняла повязку, охнула: на груди зияла огромная, глубокая, но чистая дыра. Я думала, она никогда не затянется, хотя уже наутро она была в два раза меньше, а через пару дней от нее остался еле заметный шрам.
Так мне было явлено чудо причастия. Ведь первой строчкой в моей исповеди стояло: «Не чту отца своего» Дело в том, что мой фурункул появился на следующий день после скандала с отцом, когда в гневе и обиде я сказала ему все, что думала и про его несносный характер, и про ежедневные выпивки, и про все, про все…Уехала от него непрощенная и непростившая. Обида камнем лежала на сердце, гнев-гноем на груди. И только после того, как покаялась, меня отпустило.
…После этой исповеди были другие. И в сделку с Богом вступала, когда памятуя как затянулась моя рана, я побежала в церковь, чтобы быстрее прошел ячмень. А не тут-то было, потому что душа, оказывается, не готова. И хоть исповедалась по форме и причастилась, но облегчения не наступило. А в следующий раз и готовилась, и хотела, а не приняли исповедь, потому что перед этим не о душе думала, а тело ублажала… И как они узнают обо всех наших тайниках?! Каждый раз удивляясь, обижаясь, а потом анализируя, я поняла, наконец, что не перед священником мы стоим, перед которым и слукавить можно, а перед самим Богом, который видит невидимое и слышит неслышимое, потому и знает меру моей готовности с точностью до микрона. И если Ему важно, чтоб я открыла свою глубину, Ему, который и так все знает, насколько же это должно быть важно мне...
2003г ноябрь