I.
Пробуждаемый неведомыми силами естественного отбора мой интерес к мужскому полу зародился в дни беззаботного детства. Когда мне было одиннадцать, я облачилась в мамину прозрачную черную блузку (она была мне до колен), повязала поверх нее красный пояс, надела бабушкины туфли, хранимые ею как реликвия: замшевые на шпильках и с тонкими носами, загнутыми вверх; распустила волосы и вышла во двор. Незнакомый мальчик обозвал меня лахудрой, а бабушка, увидев свои туфли на моих тонких ножках, сказала, что у меня коленки переломятся.
Лет в четырнадцать я почувствовала себя достаточно зрелой и увязалась со взрослыми девушками на дискотеку. Я успела представить вселенский паралич от мерцания моих фиолетовых лосин, как вдруг молодой человек, которому я усиленно строила глазки, вытащил меня из круга за шкирку, расчищая место для своей подружки.
Когда мне исполнилось девятнадцать, мужское внимание наконец появилось в моей жизни, робко вползая в нее, как вползают солнечные лучи в комнату на северной стороне дома. Главным препятствием для завязывания каких-либо серьезных отношений с мужским полом стал переезд нашей семьи в сельскую местность. Моя мама, деловая и современная женщина, поддалась модному веянию строить особняки загородом, и в результате на просьбу оставить телефон я должна была объяснять, что ко мне можно дозвониться только через код, а добраться – только на машине или на рейсовом автобусе. Поэтому непокоренные мужские сердца, не успев вспыхнуть на горизонте моей скучной жизни немногочисленными звездочками, тут же гасли во всей своей немногочисленности.
Постоянный источник мужского внимания был лишь один – мамин водитель Борис. Он всегда встречал меня улыбкой, мило интересовался моей нелегкой студенческой жизнью, забирал меня после занятий, а если я задерживалась, терпеливо ждал летом в душной, а зимой в холодной машине.
Он мне не нравился. Во-первых, Борис был сомнительной привлекательности: тощ и пучеглаз – попробуй полюби такого. Во-вторых, он был простым водителем и не хотел поступать в университет даже на заочное отделение. В-третьих, и это самое главное, ему дали условно два года заключения за чью-то выдернутую ногу. И хотя Борису исполнилось уже двадцать семь лет, выглядел он по-мальчишески несолидно. Поэтому мимо него я ходила с гордо поднятым носом.
II.
Счастье подваливает, когда его совсем не ждешь. Подваливает в образе утонченном и изысканном. Оно даже сигаретами пахнет приятно. И имя у него приятное – Стас. Правда, когда я сказала, что меня зовут Аня, он возразил, что лучше бы меня звали Оксаной, Ксюхой. Но зато я узнала, что с моей внешностью только моделью работать, что у меня глаза зеленые, а не серые, как я всегда думала, и что, если еще чуть-чуть надо мной поработать, то я стану как Оксана (и что это за верх совершенства?).
Пригласив его к нам домой на воскресный пикник, я была уверена, что Стас произведет на маму неизгладимое впечатление. Мама была очень любезна с моим избранником, ее подруги-сослуживицы тоже, только Борис, который занимался шашлыками, глядел на мое счастье волком. Но за столом он был так внимателен к Стасу, подливая ему водки, потом вина, потом снова водки, что я успокоилась.
Стасик, набравшись спиртного, стал рассказывать маме о своих высокопоставленных родителях, потом о ветвистом генеалогическом древе, потом о своей героической службе в горячей точке и о том, как он однажды выпил ведро спирта... Когда его речь переключилась на вознесение похвал растреклятой Оксане, я попросила Бориса больше ему не наливать. Борис пропустил мои слова мимо ушей и продолжал потчевать водкой превратившегося вдруг в неприятного слизняка Стасика. Вращая красными от алкоголя глазами, мой воздыхатель ринулся искать туалет прямо по аккуратным грядкам в заросли малины. Потоптав все молодые побеги, Стасик вернулся к столу и потянулся за новой рюмкой. Жалобно глядя на него, сгорая от стыда перед мамой и ее подругами, я попросила:
– Не пей...
Мой пьяный хлюпик взял рюмку, нагнулся ко мне и сказал шепотом:
– Ты знаешь, я тебя полюбил!
И широким жестом выплеснул водку... в лицо маминой сослуживицы.
III.
Тянулись месяцы одиночества и раздумий. В конце концов, я слабая женщина и не отвечаю за острую мозговую недостаточность у некоторых особей мужского пола. Для себя я сделала важный вывод: чем меньше мужчина болтает, тем больше сходит за умного.
Так появился тихий, с вкрадчивым голосом и глазами питона Александр. По большей части он молчал, потому что, как он сам заявлял, с его сверхъестественными способностями достаточно на человека посмотреть...
В троллейбусах Александр гипнотизировал кондукторш, требующих оплатить проезд; на улицах - проходящих мимо девушек, а когда те одаривали его взглядами, он радостно говорил мне:
– Смотри, б... ь какая!
Самым трудным для Александра было загипнотизировать мою маму: всевидящим оком она наблюдала, как исчезают запасы из нашего холодильника. А Борис, привозя продукты, с серьезным лицом говорил мне, что мой Саша и меня скоро слопает.
Наконец сытый питон совсем обнаглел и, действительно, обратил свой взгляд на меня. Он стал приносить журналы эротического содержания, обвивать меня своими кольцами, но в самый кульминационный момент оказался мягкотелым дождевым червем.
– Ну чего ты хочешь? – сказал он. – Я не машина, и, вообще, ты меня плохо кормишь.
И когда у нашей калитки снова показалась знакомая треугольная голова (проголодался), а под ней туловище, как у пингвина (и куда только мои глаза смотрели?), я вдруг сделала для себя еще один вывод: прежде чем кормить мужчину, надо выяснить, а мужчина ли он.
IV.
Очень опасно, когда в душе человека образуется пустота. Этот вакуум когда-нибудь взрывается и, подобно смерчу, начинает засасывать всякий мусор.
Милиционеры с местного патрульного поста, охранники из университета, сварщики, выполнявшие заказ моей мамы в нашей усадьбе – среди моих знакомых не было разве что бомжей-алкоголиков.
На этом мрачном фоне ненавязчивые ухаживания Бориса приняли самый радужный вид. Когда он угощал меня конфетами, я краснела, потом бледнела и таяла. Глаза его были синими и огромными, а торс поджарым и загорелым. Эпитет «сомнительная» в отношении привлекательности Бориса незаметно растаял в воздухе. И даже уголовное прошлое добавляло бандитскую романтику в образ прекрасного принца на пыльном уазике.
В нежных чувствах Бориса я была уверена на девяносто девять процентов. Меня мучило, что он не делает признания. И если бы у меня был последний сотый процент уверенности, я бы сделала его сама.
Однажды я попросила Бориса забрать меня со дня рождения однокурсницы. Когда он приехал, я была уже очень пьяная и ни в какую не соглашалась садиться в машину. Я просила его подняться в квартиру и повеселиться с нами. Но Борис, не обращая внимания на мой невнятный лепет, силой усадил меня на заднее сиденье. В темноте последние проблески моего сознания погасли, и, уже подъезжая к дому, я стала осознавать, что целуюсь с каким-то мужчиной. Когда Борис вытащил меня на улицу, я решила его позлить и, вглядываясь в темное окно автомобиля, спросила:
– А кто этот твой приятель? Как его зовут?
– Это не мой приятель, - отвечал Борис сухо, подталкивая меня к дому, –это диспетчер Коля.
Я вспомнила толстого рыжего прыщавого детину лет тридцати, работающего диспетчером у мамы, и меня затошнило. Рвало меня шампанским и шоколадом, а Борис держал мои волосы, чтобы они не испачкались. Когда я разревелась, он обнял меня и сказал:
– Все... все... успокойся, моя хорошая...
Борис приехал в воскресенье в белой рубашке и отутюженных брюках. Увидев меня, он заулыбался и спросил, где мама.
«Наконец-то!» – подумала я.
Они разговаривали долго. Сначала до меня доносилось многократное мамино «Нет». Я боялась, что она никогда не согласится, чтобы мое счастье составил простой водитель, к тому же уголовник. А потом мама заплакала. «Сдалась», – подумала я.
V.
В день свадьбы наш уютный дом напоминал пчелиный улей.
– Все должно быть сногсшибательно! – говорила мама, порхая, как только что вылупившаяся бабочка. Представив на миг самое сногсшибательное –жениха – я напилась валерьянки и корвалола, чтобы не упасть.
Борис приехал с бледными желтыми розами и весь светился любовью. А когда из дома вышла невеста – сдержанная, холодно-красивая... МОЯ МАМА, я сделала для себя еще один вывод: у каждой женщины свой возраст для счастья.
2001-2002 г.г.