Богема

" Я сильнее обстоятельств, и мне до всего есть дело»,- хотелось бы мне твердить  каждый день, а пришлось  расстаться с любимым, при всём притом, что чувства были разделёнными…
Когда ты ещё любишь, когда тебя ещё любят, когда трезвонит телефон, когда ты кусаешь губы или тыльную сторону ладони, и она опухает сантиметра на четыре; когда ты держишь в кармане фигу и твёрдо говоришь : «Нет!», а по лицу бегут слёзы, ты  понимаешь: алкашу легче бросить пить, и курильщику – курить, чем тебе бросить любить,- тогда начинается тоска.
Ты не замечаешь ни игры солнца на каждой зелёной травинке, ни светотеней на вечерней дороге, ты не смотришься в зеркало. Ты спишь двадцать минут в сутки, потому что тебя будит боль утраты.
Глаза у тебя становятся выплаканными и сухими, и ты понимаешь, что тебя боятся окружающие,- ты надеваешь  тёмные очки и становишься женщиной без взгляда.
Так я промучилась месяц, а потом стало легче: на смену тоски пришла скука.
Да, это так, с появлением безнадёжности любовь начинает медленно исчезать…
И теперь, что бы я ни делала, с какими бы интересными людьми ни говорила,
оцепенение сдавливало меня железными обручами…
И вот в такую сонливую минуту  звонит мне  поэт Сергей Петров.
Изредка он звонит мне уже десять лет.
И 10 лет без зазрения совести я ему лгу:
-  Посмотрю, где мама. Ой, а её дома, оказывается, нет…
- Ладно, Оля, я тебе прощаю эту мелкую ложь, -  говорит тяжёлый и тягучий баритон, и я быстро кладу трубку.
Никто не собирается просить прощения у Петрова.
В целом и в общем, Петров в моём вкусе: высокий и  худой тёмноволосый пушистик; и что для меня особый шик- кончики гривы лежат на плечах.
Петров пишет гениальные стихи, тяжёлые, нутряные, глубокие, уходящие корнями в русскую почву; рисует не хуже Лермонтова и поёт романсы на уровне Штокалова.
А что  в нём плохо?
Нереализованность.
В невостребованности всегда есть затравленность.
Петров женат. Вроде бы женатый мужчина должен быть табу. Не для меня.
Кто такие чиновники, чтобы регистрировать и штамповать мои  чувства?
Жена, не любящая мужа и терпящая его ради зарплаты, в моих глазах  не является святыней.
Следовательно, то, что Сергей Петров женат, для меня большого значения не имеет. А вот что имеет:
мне не нравятся глаза Петрова: две пронзительные колючки, два злые лезвия, две обоюдоострые бритвочки…
Я однажды краем уха слышала, как он говорил известному в нашем городе художнику:
- Ты дорасти до моего уровня, тогда я буду говорить с тобой на равных…
И вот звонит мне Петров:
- Олька, давай погуляем по витебским оврагам, стихи почитаем друг другу.
- А я …на конференции,- говорю я, листая альбом по искусству.
-  На какой конференции?
- Библиотекарей,- шепчу я (делаю вид, что топаю, открываю дверь ,  значит, выхожу).- Сейчас буду читать стихи. Перезвони мне через полчаса.

В данный момент я смотрю на репродукцию с картины Александра Иванова «Явление Христа народу». Потрясающая работа: каждая веточка- шедевр, не говоря о типажах иудеев.
И что же читаю я: работа не была оценена по достоинству, и художник умирает от холеры, умирает обиженный.
Опять звонит телефон:
- Знаешь, Сергей, я спать хочу, иду, как сомнамбула.
- Садись в трамвай и выходи на проспекте Строителей. Я тебя встречу на остановке…
Петров сидит, понурив голову.
Поднимается, читая мне мои стихи:
-Разгулялся ветер в поле.
Никто крыльев не связал.
- Не надо,- прошу я, и он протягивает мне руку, и я убираю свою.- Сегодня, Петров, будем говорить обо мне. Как я выгляжу?
- Хорошо украсила оболочку. Тебе нравится, как я говорю.
- Очень,- искренне говорю я.
- Куда ты меня поведёшь?
- Поведу тебя к дереву-ангелу. Ангел укроет нас зелёными крыльями, и ты будешь мне читать стихи.
Сергей достаёт из заднего кармана джинсов чёрный полиэтиленовый мешок и стелет его для меня, вернее, для моей белой юбки. Сам поэт садится на траву.
Не успевает Петров произнести :
-Всё возникало из дождя,
Шёл дождь зелёной пеленой,- как начинается дождь…
Однажды , когда он мне позвонил,  а я ехала на свой поэтический вечер и везла шампанское для фуршета: вино выскользнуло из сумки и разбилось…
Теперь дождь начался…
Сергей идёт , резко наклонившись ко мне и держит зонт над моей головой: мой правый бок затёк и с шёлковых розовых пелеринок течёт вода. По улицам бегут мутные потоки. Ветер выворачивает зонты редких прохожих.
- Давай спрячемся в арке,- предлагаю я. У меня от холода стучат зубы, и я спиной прижимаюсь к Сергею.
- Надо было дождю пойти, чтобы такому счастью случиться,- восторженно – не насмешливо, наоборот, проникновенно, тихо, интимно говорит Петров.- Я тебя всем телом чувствую.
- Ничего в этом необыкновенного нет!- парирую я.- Все мужчины так устроены. Кусочек тела реагирует на плоть,- в этом  абсолютно нет ничего нового или интересного.
- Но и женщины так же устроены?
- Так же,- соглашаюсь я.
И мы бежим по лужам вприпрыжку, мокрые и счастливые, и я не чувствую  с Петровым себя взрослой: будто и замужем я не была около  семи лет; будто и дочь  не вырастила 22 лет; и про любовь к Владу  забыла. Словно   я только что окончила 8 классов, вылетела из класса, Петров – за мной, и вот  мы бегаем под дождём и шлёпаем по лужам .
Сергею звонит его друг Андрей Букин, небольшой, но очень сильный художник.
- Так я не один! Пойдём к Букину?
-К Букину можно.
- Андрей любит тебя,- говорит мне Петров и обращается к Букину:
-  Приготовь краски,  карминные и зелёные…
Мы вошли в лифт, и Сергей, строго глядя мне в глаза, сказал:
- Я учусь тебя любить.
Я хмыкаю:
- Будто этому можно научиться …
И я не верю любви поэтов и художников: женщина- топливо для вдохновения, средство для написания стихов и картин…
Мы замолчали.
- Вот тебя никто и не ждёт,- забеспокоилась я.- Свет выключен.Двери закрыты.
- Это Букин меня не ждёт?- расхохотался Петров.- Да он пешком ко мне на дачу за 20 километров приходит.
Мы проходили по балкону 14-ого этажа витебского «небоскрёба»: и город, омытый дождём, уютный и зелёный, лежал, как на ладони, и сверкал электрическими огнями.
- Красиво!- ахнула я.- Небо приблизилось к нам, и теперь так классно наблюдать за чернильными тучами, распластавшимися на фиолетово- голубом небе. Если бы я здесь жила, каждый бы день писала стихи о космосе.
Петров первым прошёл к Букину и  дверью, и собой  заслонил меня от художника.
Лицо художника масляно светилось в предчувствии приключения, глазки искали «модель».
Увидев меня,  Букин растерялся. Даже сыграть для приличия не смог, изобразить радость или приветливость.
Нет же, лицо художника сморщилось, как у плачущего ребёнка;  губы некрасиво вытянулись вперёд, голос, падая в бездну недовольства, стал тусклым.
- Как…Вы уже на «ты»?- возмущается Букин.
-Петров перешёл на «ты», и я, ответив тем же, молча согласилась с таким общением,- только и всего!
-Сергей, а где вино?- зло спросил Андрей.
- Как я мог оставить даму под дождём или пригласить в винный отдел? Да ты приготовил кармин и изумруд, намочил бумагу,  так рисуй, только дай сначала Ольге во что-нибудь переодеться.
Петров сияет и светится, танцует шейк и твист, подавая мне офицерскую шинель.
Шинель не очень сходится у меня на груди, и мне всё время приходится запахиваться. Волосы намокли и растрепались, тушь с ресниц потекла.
Букин приготовился меня рисовать, Петров – идти в магазин.
- Поэт и художник,- говорю я,- если вы будете пить, я вынуждена буду уйти: вот мне интересно сидеть с пьяными: кофе или чай лучше способствуют беседе, чем алкоголь – пьяному бреду.
- Какие лёгкие ткани вы носите, - переводит разговор Петров, развешивая мою тунику, сверкающую всеми красками радуги, на балконную дверь.
- Не надо её так широко распространять: не хватит места для твоей рубашки.
- Я дождя не боюсь,- хвастается Сергей.- Часами под дождём шлёпаю по лужам.
Я внимательно посмотрела на Петрова: высокий, такой же загорелый и смуглый, как я,- с треугольным лицом и длинными волосами, он был сейчас похож на Христа, на постаревшего Христа: Сергею 55.
Букин взялся за мой портрет, и Петров, чтобы не мешать ушёл в магазин.
Букин рисовал меня с ожесточением, если я и читала ему стихи, мне кажется: он меня не слышал, думая о красках и композиции.
Увидев, что Букин нарисовал мне огромные глаза, я успокоилась- и больше не смотрела , как идёт работа.
Букин же входил всё больше в какой-то ажиотаж и с каким-то судорожным восторгом меня рисовал…
Вернулся Петров. Достал из сумки сыр, шоколадку,  две бутылки вина; а также помидоры с огурцами и два пучка укропа и петрушки.
- Ты пить не будешь, как обычные женщины: напьются и черти что вытворяют,- обращается поэт ко мне.
- Ничего себе заявочки!(заявочки мне нравятся!!)- А я и не собираюсь.
Сергей взглянул на мой портрет и одобрил:
-Андрюш, извини, я не прав. Ты чертовски талантлив. Ты многое можешь.
Взглянула я- и сердце моё зашлось от возмущения: с портрета на меня глядело растрёпанное существо с огромными чёрными глазами; острым, «рваным»,явно не моим носом; с губами, то ли страдальчески сморщенными, то ли недовольно оттопыренными.
-Букин, это не я!
-Если Вы хотите, чтобы была фотография, пожалуйста, на «Славянский базар».
-Это образ!- заступился за Букина Петров.
-Ну, и слава богу, что образ ,- в нём меня никто и никогда не узнает,- сказала с возмущением я,- с любовью кроша красные томаты, зелёные снаружи и салатовые внутри – огурцы,- бахрому укропа и резные листья петрушки.
-Вот абстрактное блюдо,- восхитилась я.- Сколько красок и оттенков! Букин,  я знаю, почему я на Вашем портрете такая скорбная: в нём отразилось Ваше настроение.
Я порезала красивыми треугольниками сыр, поделив по диагонали каждый прямоугольник; колбасу разложила наезжающими, словно недовольными, что их сейчас съедят, кружочками.
Букин в одно мгновение открыл штопором бутылку «Кадарки», расплескал по стаканам «колдовства»- каждому на донышке.
Петров рассказал, что работает сейчас над переводом «Слова о полку Игореве», не забыв покритиковать Лихачёва, Заболоцкого и Пастернака.
Сергей докапывался до самых глубин:
- Со  времён Мусина-Пушкина каждый переворачивал «Слово» на свой лад; непонятные слова выбрасывал, малопонятные заменял своими.
Я посмотрел, -продолжал Сергей,- все переводят как второй(Петров привёл цитату), а это имя князя.
В ту минуту Петров казался царём и Богом.
Зазвонил мобильный телефон: на Букина заявляла законные права его супруга.
- Ко мне в гости зашли два поэта: он и она,- с радостью выбухнул Букин; с радостью от того, что врать не надо,- не любовница и не муза.(Букин много раз мне предлагал эту роль, и столько же раз со смехом я эту роль отвергала)
- Какие два?- возразил Петров.- Один поэт… с женщиной…
- Петров,- обиделась я,- если ты такой великий поэт, где твои публикации, где твои сборники, где твои встречи с читателями?
- Ты- дурра!- сказал мне Петров.
-Я рада, что ты умный, смелый и великодушный,- примиряющее сказала я.
-Это всё от нереализованности, - для меня одной пробубнил Букин.
И я сразу захотела провести вечера поэзии Петрова. Но в ту минуту я была злой- презлой фурией.

- Неужели всё нужно назвать своими словами, неужели нельзя догадаться, что, если я – такой сильный мужчина, звоню, то звоню неспроста; а я – сильный. Я много раз начинал жизнь с нуля, и ещё раз начну, да, но куда девается моя сила, когда я выпью, начинаю звонить в сотый раз, неужели нельзя догадаться, почему я звоню, - возмущается Петров.
- Знаете, Вы оба мне надоели. В Витебске нет художников, достойных нарисовать мой портрет,- и понимая, что Букин обидится и скажет: «В Витебске нет и поэтов», я сама произношу эту фразу , хватаю тунику и широким гневным шагом направляюсь переодеваться, первым делом потому, что мне смертельно надоела неуклюжая шинель.

- Спасибо за вечер. Счастливо оставаться. Провожать меня не надо,- выпаливаю я.
-Ну, нет уж, - говорит Букин,- вместе пришли, вместе уйдёте.
- А давайте споём,- предлагает Букин и настраивает гитару.
Я ещё полчаса наслаждаюсь слушанием романсов: «Не уходи- постой»,»Хризантемами в саду» и «Тёмно-вишнёвой шалью».
У Букина- слабый, но  приятный голос, у Петрова- оперный , очень красивого тембра, баритон.
Наконец вечер заканчивается, мы с Петровым уходит, а Букин просит:
- Оставьте полбутылки вина: выпью за Ваше здоровье и подумаю благодарно о таком красивом вечере.
На улице звёзды нам смотрят в лицо, и Петров мне говорит:
- Хочу тебя поцеловать, но не стану этого делать: не люблю, когда победа достаётся легко.
- Ты не будешь меня целовать, потому что я этого тебе  не позволю- ты мне чужой.
-Спасибо за вечер,- благодарит меня и Петров, сажает в автобус, машет рукой и посылает воздушный поцелуй.
…Никогда не знаешь, откуда к тебе придёт спасение. Именно Петров вылечил меня от хандры.
Вылечил и замолчал. Замолчал и Букин, через неделю Букин мне позвонил  в половине третьего ночи.
Не думаю, что к нему пришла космическая мысль, которой ему позарез надо со мной поделиться. И я ему не ответила.
Андрей Букин в следующий раз позвонил мне ровно через неделю и сказал:
- Кто-то мне прислал письмо. Я подумал:
- Опять из ЖЭУ , опять об неоплате мастерской, а кто-то прислал мне вырезку из газеты с Вашими стихами. И прочитал мне мой»Натюрморт».
Я поблагодарила и пригласила Букина на вечер Петрова.
- А мы с поэтом не разговариваем ровно две недели, и виновата в этом дама, с которой я говорю по телефону. Я вызвал Поэта на дуэль, а он струсил.
- Приходите с цветами на вечер. Там Вы помиритесь.
Перед вечером Поэт загадочно молчал.
Я стала подумывать о том, что Петров на вечер не придёт: гордый и сильный, не позволит, чтобы я устраивала ему вечера.
Интуиция меня не подвела: за 10 минут до начала Петров, дьявольски смеясь, сказал, что он не придёт.
- У каждого своя мера неуважения,- ответила я, судорожно думая, что мне делать с 25-ю приглашёнными гостями.
-Никогда я не буду больше проводить вечера неблагодарным людям,- разозлилась я.- Это же надо, чем тоньше лирик в поэзии, тем большая сволочь в жизни.
Пришёл Букин с кисточкой и гравюрой. Уронив кисточку, полез под стол и поцеловал мою лодыжку. Какое дело было мне в тот момент до нечаянного поцелуя?
Я читала громогласно Маяковского, страстно- Цветаеву, нежно- Ахматову, замедляя и ускоряя голос, возвышая и утишая интонацию,- плясуньей на канате, эквилибристкой в цирке ощущала я себя, спасая вечер.
Мне кажется, что я его спасла: я видела несколько очень внимательных лиц.
Решила не отвечать на звонки Петрова никогда! Пусть только осмелится мне позвонить, и назавтра среди пропущенных звонков нахожу Петрова. Через три часа Петров перезвонил:
- Звоню, потому что ты мне приснилась, приснилась гораздо красивее, чем в жизни. Ещё красивее.
Я видел тебя во сне обнажённой.
- -А что я делала обнажённая?
- Как обычно.
-…А-а-а….
- А я рад, что ты есть в моей жизни, жизни очень трудной. Не дай Бог тебе таких испытаний. Не обращай внимания, что пью, пью, когда невмоготу. Ведь я на себе везу несколько человек. Выпил, чтобы ослабить узду. Отдохну – и завтра опять повезу.
- Я спать хочу,- услышала я приятный и благородный женский голос.- Меня не было дома четыре часа; за это время можно было прочесть все стихи  и договориться о любой встрече…а теперь я спать хочу.
Петров пытался мне читать стихи, не обращая внимания на жену, но я сказала, что во мне очень развито чувство женской солидарности: всё равно я больше не буду воспринимать  стихов.
-Ладно, я тебе прощаю; другому бы – не простил.
Назавтра, когда я учила стихи Ахматовой и дошла до строк:

Цветов и неживых вещей
Приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
Лежат, пестры, на чернозёме,-

позвонил Петров, и я ему процитировала:

- А мальчик мне сказал, боясь,
Совсем взволнованно и тихо,
Что в том пруду живёт карась
И с ним большая карасиха.

Петров засмеялся на этот раз не дьявольским, а простым и добрым смехом и спросил:
-Как поживает Карасиха?
- Хорошо. Карасиха любит свою реку и тину, похожую на парчу. А Карась?
Петров прочитал стихи о том, что за каждым словом скрывается жизнь, что никак не отвертишься и что слова вмурованы в столешницу.
В следующий раз он мне позвонил опять хмельной, опять нетрезвый и смурной.
-  Ты что пьёшь… один? Это…неблагородно…
- Пожалуйста, не разочаровывай меня,- простонал Петров.- Не говори банальных вещей, и я буду тебя любить.
Куда Петров девает жену хотя бы на время разговоров и какое место отводит мне, я не решилась спросить, чтобы не быть тривиальной.
Одним словом, богема…
Несмотря ни на что, я всё равно благодарна Петрову за то, что он избавил меня от оцепенения и невыносимой тоски по Владу.
Если честно, я не люблю страдать; я заметила, что любой стресс убивает память и интеллект, разрушает тебя изнутри. Если можно было бы самое мучительное испытание пережить минут за двадцать! Жизнь стоит того, чтобы радоваться и наслаждаться ею.
Я не люблю особенно задумываться, какой я буду в сорок, шестьдесят, восемьдесят или сто лет; как есть, так и есть,- пусть всё идёт своим черёдом.
Разумеется, я не ангел, забывший нимб и крылья на Земле.
Конечно, в моей игре совсем мало чувства и очень много кокетства, от которого не сгоришь и с ума не сойдёшь, но за это напишешь стихи, весёлые и непосредственные, живые и образные:

Дерево Ангел


Что с Вашею кожей змеиной,
Скажите мне, дерзкий влюблённый?
Возьмите же краски карминной,
Добавьте немного зелёной:

Я стану цветущей горою,
А Вас попрошу я : «Взойдите».
Я буду вечерней зарёю –
Найдите же красные нити,

Свяжите меня, как Арахну,
(Мороз пробегает по коже)
Пусть сердце пленённое ахнет.
Ну, что же Вы медлите, что же?

В поэзии высшие ранги –
Влюблённость, восторги с мечтами;
И примет нас дерево Ангел,
Укроет своими крылами.

ПостЕлите Вы мне газету,
Присядете сами на корни,
И будем читать до рассвета
И сумрак, и парк этот чёрный…

А если появится дождик,
По листьям резным барабаня,
То ясень- зелёный наш зонтик-
Ответит всем в парке: «Я занят.

Сегодня я ночью дежурю.
Сегодня я – маятник счастья.
А завтра останусь я в бурю
Без нежности и без участья?»

Спасибо Вам, дерево Ангел,
За нежность и трепет волненья,
За мыслей красивое танго,
За музыку и вдохновенье.