ЧАСТЬ 2
ДМИТРИЙ
О последних приключениях Ольги я узнал от самого Льва Борисовича. Испуганный, поминутно глотающий сердечные таблетки, директор умолял побеседовать с ней.
- Видите ли, Дмитрий Алексеевич, это, сами понимаете, чрезвычайное происшествие! И Ольга Васильевна могла очень серьезно пострадать. У неё есть все основания сердиться, и даже подать на интернат в суд. - Он замолчал не в силах совладать с трясущимися губами и лязгающими зубами.
- Что вы от меня-то хотите, - попытался я вернуть директора к жизни.
- Вы с Ольгой Васильевной в добрых отношениях. Пожалуйста, поговорите с ней по-дружески. – И вдруг подпрыгнув, замахал на меня руками, словно испугался, что я задам какой-то неприятный вопрос. - Нет, если она собирается подавать на нас в суд, не отговаривайте! Просто постарайтесь немного успокоить! Я её отправил в Комнату психологической разрядки. Она скоро освободиться! Боже мой, ведь мы могли её потерять! Идите, идите, голубчик! Я сам не могу - мне нужно выяснить, что же там сломалось! Господи, какой ужас!
Вид у него был на удивление жалкий. Что его так испугало? Неужели Ольга не выдержала? Не может быть! Хотя, психика человека - не камень. Может дать такую трещину - цементом не заделаешь! Я поспешил к Комнате психологической разгрузки.
Перед ней собралась целая толпа. Ну, да! Весь класс здесь. Лица - меловые! В глазах - слезы. Дети, увидав меня, отбежали от двери Комнаты психологической разгрузки. Ангелина наоборот в общей суматохе прилипла к двери. При моем приближении подняла несчастные глаза, и вдруг бросилась мне на шею. Вот теперь уже и я испугался. Неужели всё настолько плохо?!! Или Кнопка все еще не отошла после того, как Ольга пережила клиническую смерть?
Со всех сторон понеслись причитания:
- Дмитрий Алексеевич, это не мы!
- Мы ничего не делали!
- Мы не хотели!
- Она должна была проплыть мимо! Просто там что-то заглючило!
Выяснилось, что ребята готовили к празднику Нептуна биоробот акулы. По сценарию акула проплывает рядом с бортом корабля, когда пираты проводят капитана Блада по доске. Живую хищницу побоялись выпускать.
Испытание модели назначили на сегодняшний день. Ольга ничего этого не знала и спокойно плавала невдалеке. Толпа биомоделистов залезла в бассейн и приступила к демонстрации своего творения.
Почему-то акула изменила траекторию и выплыла прямо перед носом ничего не подозревающей Ольги. Хорошо, что в этот раз её сердце сбоя не дало. Вместо этого у нее включился инстинкт самосохранения, и она стрелой домчалась до бортика бассейна, взлетела на парапет и только подойдя к скамейке провалилась в обморок.
Дети все еще говорили, а в моем оторопелом сознании, наконец, стало проясняться. Какой это по счету "сбой в системе"? Раздевалка, которая выдает одежду не по вкусу - раз! Робокок, который кормит одним и тем же блюдом изо дня в день, - два. Акула-муляж, напавшая на Ольгу - три! Электроша - четыре! Автоответчики, которые стирали сообщения Константина Тихого - пять! И дальше... сколько же это всего? Что это? Неужели пресловутый "бунт машин"? Дождались!
Ручка двери Комнаты психологической разгрузки медленно повернулась. Многоголосый хор сразу стих.
- Вот что, дети, идите-ка, погуляйте! Не надо сейчас попадаться Ольге Васильевне на глаза. Геля, ты тоже погуляй. Все в сад!
Первыми из-за двери показались глаза. Оглядев меня и пустой коридор, они отдали необходимый приказ телу. Немного поколебавшись, оно вышло. Меня, видно, Ольга не боялась.
- Что тебе показали? - ехидно поинтересовался я. Не скажу, что мне было безразлично её состояние, но уж очень хотелось узнать к какому типу расстройства отнесли этот шок.
Ход был верным. Ольга хихикнула:
- Не поверишь! Полуголых девушек!
Я рассмеялся. Ничего страшного! Средняя степень сдвига по фазе. Немного свободного времени, день отдыха - и будет как новенькая.
- Ах, они негодяи! Как же ты вынесла такое издевательство? – с видимым сочувствием и негодованием продолжил я игру под названием «А нам все равно!».
- Знаешь, они прыгают, обнимаются и орут под идиотскую музыку:
Не плачь, не бойся, не дерись!
Ты лучше детям улыбнись
И успокойся! И успокойся!
Они поймут лет через пять,
Что так нечестно поступать!
Ты их не бойся! И успокойся!
А я смотрю и думаю: так я еще ничего! Есть же и совсем сдвинутые. Вот эти, например. Ну, что ты улыбаешься?
Наверное, моя идиотская улыбка стала еще шире, потому что Ольга слегка обиделась. Пришлось объяснить причину веселья.
- Я вспомнил свое первое посещение этой комнаты. Я тогда подрался с родителем.
- Что?!!
- Понимаешь, веду урок, вдруг открывается дверь и входит какой-то чудак. Мальчишке - 8 лет, отца почти не видел: просыпается - того уже нет, засыпает - папа еще не пришел. Конечно, явление папаши для него праздник. А этот идиот, оказывается, не нашел "счастливой линейки". Ну, знаешь, есть такие люди, которые верят в амулеты? Вот у этого чудака была святая вера в логарифмическую линейку, мол, она ему умные мысли навевает. Так вот, не нашел он свой фетиш, и ничего не придумал лучшего, как явиться в школу - узнать не забрал ли сын эту рухлядь на урок. Мальчишка расстроился. А я разозлился - линейка торчала за ухом у этого "мудреца". В общем, не выдержал.
- Как это подействовало на ребенка? – забеспокоилась Ольга. Хороший вопрос. Значит лечение пошло на пользу. Можно продолжать работу с детьми.
- Да никак! Я вывел папу в коридор и вытянул его меж лопаток любимой линейкой. Все это видел директор. Он и запихнул меня в комнату психологической разгрузки.
- А что было с родителем? – Ольге действительно было интересно. Ну да, после нашего с ней «похищения» детей с уик-энда другого я и не ожидал. Ох, уж эти родители! Сильно они ей тогда не понравились.
- Ничего. Он так обрадовался, что его амулет нашелся, что сразу же забыл об ударе. – Мне самому было неприятно вспоминать того сумасшедшего ученого, который за своими открытиями не заметил, что его сын – гений криптозоологии. Папа через десять лет был неприятно поражен, когда журналисты впервые прибыли в его дом, чтобы опросить его не как талантливого математика, а как отца великого криптозоолога. А мальчишке тогда было всего 18 лет. Я следил за его успехами, несмотря на то, что перешел работать в ГалОП.
- А... – прервала мои невеселые мысли Ольга.
- Эй, ты хочешь узнать, что я увидел в комнате?
- Да!
- Тогда не перебивай. Вдоль стен стояли маленькие-маленькие "папики" (по другому не назовешь) и протягивали мне линейки, а потом снимали штанишки и подставляли попки: "Мы больше не будем!" Куда бы я ни пошел, они шли за мной. Позже я узнал, что это был своеобразный тест. Если бы я стукнул хоть одного, меня бы выгнали. Я выдержал. Правда, чего мне это стоило. Сейчас смешно вспоминать как я был зол! Орал на них и топал ногами. А потом плюнул и сел возле двери. Только тогда меня выпустили. А тебя долго держали?
-Нет, я бы сказала, отпустили почти сразу. – Ольга снова хихикнула, видимо вспомнив орущих девиц.
- Так и должно было быть. Ты просто была в истерике и тебе необходима была пощечина. Девицы блестяще её заменили.
- Не понимаю, как одно связано с другим. – Веселья на её лице как не бывало. Скорее, удивленное раздражение. Ну, у неё и скорость смены настроения.
- Вспомни выражение "Пощечина общественному вкусу". А теперь сопоставь: полуголые девки, вопли, вызывающая музыка. Словом, это был удар по психике.
Беседуя, мы вышли на свежий воздух. Увидев нас в благодушном состоянии, со всех сторон набежали дети. Ангелина с разбега влетела в тетины объятия и притихла. Другие ребята окружили нас. Девчонки тянулись к Ольге. Мальчишки держались поближе ко мне. Ольга, оглядев наше сборище, улыбнулась и едко поинтересовалась:
- Ну, и кто же рассчитывал траекторию?
- Я! - оттеснив плечом Валентайру, вперед вышел Василиск Петухов.
- Ну что ж, сударь, я готова простить Вас, если Вы соизволите провести три часа в дополнительных занятиях по высшей математике с Львом Борисовичем. А потом объясните мне почему же акула изменила траекторию.
Мальчик вздохнул, но согласился. И тут произошло небольшое чудо: Светлана, Валентайра, Йовин, Элизабет, Ангелина, Антон, Стас и другие дети заявили о своем желании серьезно изучать математику.
- Я поняла, как важна математика. Любой просчет может стоить человеческой жизни, - серьезно и даже торжественно заявила Таисия.
Всем почему-то стало весело. Через минуту, отсмеявшись, мы вернулись в интернат.
Господи, что еще нас ждет. Ясно, что снова дети ни при чем. Кто это подстроил? Электроша или система управления бассейном? Ольга могла лишиться рассудка, детей ждал бы жуткий нервный срыв (слава богу, пока ограничились легким стрессом!). А, ведь, родители Петухова запросто могли попасть на «астероид героев». Не зря дядя Снегг говорил в прошлой передаче о приходе новичков. Кто-то еще стал жертвой нового закона.
Далее – большой перерыв. Этих событий я не увидела. Но дальшейшее происходит уже в конце книги.
ОЛЬГА
Несколько дней не включала стереовизор, и вот он – результат. Состав «героев» как-то резко поредел. Их осталось всего семь. Интересно, куда делись остальные? Малочисленное племя кто-то назвал «шакалами». Ну да, ну да! Конечно, как еще назвать тех, кто ест «падаль». А, надо сказать, после последних испытаний многих моих подельников можно было отнести к этой категории. Совсем пали духом и расклеились. Даже Гомада Логтаки скис, как вчерашнее молоко, которое забыли прогнать через стерилизатор.
Из семи «героев» - одна женщина. Моя любимая Анжела Дивайн из Орегоны. Её вряд ли можно отнести к красавицам. Просто миловидная или хорошенькая. Чем-то напоминает Скарлетт О;Хара. Такой, как показывают в старом-старом фильме. Чуть удлиненный разрез изумрудных глаз, копна рыжих волос. Полноватые губы, тонкий аристократический нос. Главная красота - не во внешности, а в выражении глаз. От Анжелы идет волна тепла и доброты. Глядя на нее испытываешь желание стать лучше и добрее. Вот только взгляд у нее всегда грустный, если не сказать больше. Трудно ей будет в такой компании. Одна женщина среди мужчин! И поплакаться некому. Не понимает сильный пол женских слабостей!
Конечно, остался любимец Кнопки – итальянец Рафаэлло Антониони. Мужчина красивый, сильный и добрый. Всегда шутит и травит байки. Прекрасно поет, аккомпанируя на чем угодно – от ложек до придорожных камней. Абсолютный музыкальный слух. Вокруг него люди собираются, чтобы немного отдохнуть. В древности таких, как он, наверное, выбирали вождями. Но на Астероиде Героев это не принято. Полная демократия.
Уф! Приплыли! Этот-то как уцелел при объединении племен? Всегда чем-то недоволен, всем читает нотации противным гнусавым голосом. А легкий немецкий акцент почему-то вызывает дрожь и отвращение. Ганс Кригер! Чтоб ему, «справедливому» провалиться! Рыжий, веснушчатый и длинный, как глиста. Неприятный тип.
Цирк уехал, а клоуны остались! И говорите после этого, что у нас уже нет чистокровных украинцев и евреев! Мол, все нации перемешались, все люди – братья! Посмотрите лучше на эту парочку! А послушать «содержа-а-тельные» разговоры двух придурков, так слезы умиления зальют ваше лицо! Изя Мендельсон (Одесса) и Петро Коваленко (Киев)! Сладкая парочка! Нет, Мендельсон не тот, который сочинил знаменитый вальс! И даже не потомок! Этому Мендельсону «русский медведь наступил на ухо, када проезжал через Одессу! Медведь, естественно! А што, вы таки подумали?» Я лично, глядя на Изю, всегда думала: «Шоб мне так жить, как тому медведю!» В смысле, тоже хотелось бы иметь право наступать на уши всем, кто их сует, куда не надо! Петр Коваленко (правильнее, Пэтро Ковалэнко) – «щирый украинец», хотя и без шаровар с лампасами. Почему-то у нас всех потомков хохлячей породы путают с запорожскими казаками. Сильно заблуждаются, однако! Никогда не замечала в себе такого пережитка прошлого, как национальный шовинизм, но эти представители «нацменьшинств» вызывали во мне преимущественно неприятные чувства. Тем более что в них сплелись все черты героев анекдотов древности. Стоило только послушать, как они выясняли, едят или не едят то, что они только что поймали!
Изя: Петр, оно движется, значит, существует и его можно есть!
Петро: Изя, роботы тоже двигаются, но, черт им в микросхемы, жрать их нельзя!
Изя: Кто видел роботов на астероиде? Таки нет, это можно есть! Оно без микросхем.
Петро: Откуда ты знаешь? Может, оно ядовитое? Давай на Кригере проверим!
Изя: Таки не получится! Зараза к заразе не пристает! Лучше – на Антониони!
Петро: Да, шоб я что-то дал итальянцу! Ридна ненька Украина не простит! Я это москалю скормлю, а макароннику не отдам!
При чем тут «ридна ненька Украина», и почему нельзя доверить дегустацию странного существа биомедам, не понятно! Да, это и не важно! Интересен сам процесс спора.
Справедливости ради следует сказать, у меня давно возникло подозрение, что передо мной пара великолепных цирковых коверных. Ребята попали в невероятные и абсурдные условия, поэтому решили позабавиться над собой и поднять настроение окружающим. И им это блестяще удалось. Вот, даже сейчас, когда другие герои отсеялись, они еще держатся и шутят. Изя: «Я таки понял, почему оставили столько «шакалов»! По числу смертных грехов!» Петро: «Тогда проще было оставить всего двоих. Мы того стоим!» (верное замечание!).
А вот и наш родной, российский Ванечка. Нет, зовут его вполне по-современному – Алексеем. Но по характеру он чем-то напоминает сказочного Иванушку-дурачка. Невероятное везение и непроходимая, если не сказать дремучая, доверчивость. Алексей Белоусов - собственной персоной! Идеальный объект для розыгрышей Изи и Пети. Несмотря на то, что он постоянно попадает в нелепые ситуации, среди героев за свою справедливость пользуется определенным авторитетом. Ни других, ни себя не жалеет. Может высказать всю правду в глаза. Уважают, но тихо ненавидят. Слишком уж правильный! Да еще и счастливчик, каких поискать. Если Алеша ловит что-то в пруду, то будьте уверены, что вытащит осетра, которого все «племя» будет есть неделю. Если скала, на которую влезла команда, не дай бог, рухнет, единственным целым человеком будет он. И как такого любить от всей души?
И седьмой, но не последний по степени важности «герой» гордится «французским» происхождением. Между прочим, иногда поговаривает, что в Предках имелись де Ла Феры! Слава мушкетеров снискала Франции любовь всего мира. Спасибо старику Дюма! Теперь любой француз может намекнуть на родство с Атосом, Портосом, Арамисом или Д;Артаньяном. Ничего, прокатывает! Мишель Арньяни смотрелся среди героев принцем крови. Как ему всегда удавалось оставаться чистым, опрятным и напомаженный – неизвестно. Впрочем, про помаду я приврала. Он не красился, а душился. Но вид был такой, словно собрался на бал к королю Людовику ХIII. Галантен, мил. Образец для подражания. Впрочем, есть и небольшой грешок – любвеобилен сверх меры. Как мартовский кот. Будут у Анжелы с ним проблемы!
О, господи! Как давно я не слышала жизнеутверждающего, слегка дебильного голоса дядюшки Снэгга! Правда, не сказала бы, что безумно скучала. Толку-то от него! Отвлекает от заданий почем зря.
- Внимание! «Шакалы», сегодняшняя задача не из легких! Через полтора часа вам предстоит принять участие в одной из великих битв прошлого. Вашей задачей станет защита Мамаева Кургана от немецких фашистов. Время высадки – октябрь 1942 года. Условия задания – продержаться в течение часа. Победителем станет тот из вас, кто за это время не получит ни одной царапины. Раненые, и те, у кого закончатся патроны, выбывают из игры. Прошу разобрать амуницию. Через час жду вас у крейсера. Отсчет времени пошел!
«Герои» бросились к столу, на котором были свалены в кучу 7 тючков с одеждой. Оружие – винтовки и автоматы - стояло в каких-то допотопных приспособлениях – стволами вверх. На втором столе лежали странные ребристые пузатые железяки с кольцами. Контроллер сообщил, что это гранаты. Страшное разрывное оружие прошлого. Радиус разноса осколков – свыше 200 метров. Попутно наш гид объяснил, как ими пользоваться. М-да! Лучше их вообще не трогать! Зубы сломаешь! Или пальцы оторвешь...
На долю Анжелы досталась кроме формы (кстати, очень неудобной) санитарная сумка. Контроллер объяснил, что только так одевались женщины на фронте. Страшное дело! Кирзовые сапоги по жесткости похожи на своих испанских Предков… Гимнастерка на два размера больше, поэтому прикрывает коленки. Прямо-таки мини-платьице получилось. Штаны… Ладно, проехали! На голову приспособили странный блинчик, правда, оказалось Анжела его неправильно надела. Этот элемент формы назывался странно - «пилотка». Как пояснил Контроллер, он должен быть надет так, чтобы между его углом и бровями оставалось два пальца. А ремень на поясе должен быть затянут так, чтобы больше чем два пальца за поясом не помещались. Дались им эти пальцы!
Почти все женщины на войне были санитарками или связистками. Но связистке было значительно тяжелее, чем санитарке, потому что пришлось бы тянуть какую-то тяжеленную катушку с проводом. Странно, неужели раненые были легче какой-то катушки? Ну, понятно, в окопах есть некогда, худели люди. Но чтобы до такой степени!
В санитарной сумке не было ничего кроме бинтов! А как же они тогда справлялись с тяжелыми ранами?
Анжела натянула на себя «гимнастерку», ватные штаны и «шинель», ноги втиснула в сапоги. Кстати, Контроллер настоял на том, чтобы она навертела сначала «портянки». Варварское изобретение Предков. Очень тяжело ходить в сапогах, в которых постоянно мешается грубая ткань. Она почему-то скатывается внутри и начинает тереть ноги на складках. Контроллер заявил, что портянки – необходимая вещь в жизни солдат восемнадцатого – двадцать первого веков. А если они трут, значит, Анжела их неправильно накрутила. Виновата сама! «Да, ладно!» - подбодрила её я. – «За час ноги сильно не сотрешь!» Хотя почему-то рисковать не хотелось. И так, судя по описаниям всяких битв древности и средневековья, велись они варварскими средствами, с большой долей риска для участников. Противники старались размолоть друг друга в порошок или раскатать в лепешку. Конечно, стертые пятки в таком случае – мелочь, но неприятная. Анжела прослушала еще раз советы по технологии наворачивания портянок. В результате у нее получились аккуратные коконы, которые без проблем поместились в сапоги.
Полчаса ушло на разборку-сборку автомата. Примериться к нему Анжеле не удалось. Почему-то автомат все время цеплялся за сумку и оттягивал руки. Оставалось надеяться, что настоящие враги нам не попадутся, потому что стрелять прицельно она не сможет.
В положенное время мы с Анжелой явились к крейсеру. Только тут я смогла оглядеться и рассмотреть других «героев». Ну, что сказать? Только Ганс Кригер хорошо чувствовал себя в военной форме. Видимо, сказывалась генетическая память завоевателя. Наш Алеша тоже выглядел неплохо, но пилотка сидела «не по уставу», потому что он сдвинул её на затылок, да еще каким-то немыслимым образом заломил набекрень. Про Изю с Петей и говорить не хочется. Клоуны и в Африке клоуны! Антониони был необычайно красив, но выглядел, как ряженный. Амуниция на нем смотрелась, как что-то чужеродное. Арньяни существовал отдельно от формы и оружия. То есть внутренне отвергал весь этот наряд, что проявлялось в преувеличенном рассматривании ногтей и опрыскивании гимнастерки одеколоном. Смотрелось и ощущалось такое сочетание внешнего вида и запаха нелепо.
Перемещение во времени прошло гладко. Хотя привыкнуть к полету в плотном тумане с отключенными чувствами невозможно! Каждый раз психика впадает в шоковое состояние. Поэтому первые мгновения появления в новом мире не запоминаются. Или, вернее, не запоминались до сегодняшнего дня. Забыть то, что ждало нас в октябре 1942 года, невозможно.
Говорят, клин вышибают клином. Не советую применять эту истину в психологии. Бороться со стрессом шоковой терапией, значит, загнать пациента в гроб. Только что вокруг клубился молочно-белый туман, но сейчас он окрасился в багровые и черные тона, а барабанные перепонки дрогнули от жуткого грохота. В лицо ударили комья грязи, пелена дыма забилась в рот и нос. Я, кажется, взвизгнула от неожиданности, но поперхнулась и закашлялась. Дышать было нечем. Видимость – нулевая. Судя по грохоту, который обрушился на нас с Анжелой, мы попали в самый разгар боя. Хотя... Через какое-то время до меня дошло, что звуки носят однообразный и цикличный характер – вой, свист и грохот, повторяемые многократно. Ощущение такое, как будто все это – единый процесс, выполняемый одним существом.
Поначалу мне было не до Анжелы. Я совершенно не чувствовала её присутствия. На меня навалился животный страх. Одна, неизвестно где, полузадохнувшаяся и растерянная.
- Анжела, успокойтесь, - дошел до меня бесстрастный голос Контроллера. – Вы не одна. У Вас есть зритель, у Вас есть я. Все хорошо.
И только тут я поняла, что ужас, который держит мою душу в напряжении – результат объединенных усилий. Моих и Анжелы. Не могу сказать, что от этого понимания мне стало легче. Нисколько. Просто такой уж у меня характер, что я не могу выносить чужой трусости. Своя как-то незаметна. Когда я поняла, что боюсь наравне с Анжелой, мне стало стыдно. И разобрало зло на неё – ну разве можно так трястись? Да, конечно, не по себе тут! Но, как говорится в старинной пословице: «не так страшен черт, как его малюют». Ну, война! Ну, взрывы! Ничего, жить можно. Это я и выложила Анжеле. Наверное, немного нервно, потому что Контроллер возмущенно зашикал на меня – нельзя расстраивать героев! Подумаешь, какая принцесса нашлась! Я продолжала тормошить её изнутри, переругиваясь с Контроллером. На Анжелу ничего не действовало! Её душа скукожилась, забилась куда-то в пятки и наотрез отказывалась выползать. Картинка еще та!
Не знаю, что было бы дальше, но в нашу с Контроллером перепалку вклинился чей-то спокойный ровный голос:
- Ничего, доченька! Не бойся. Это не страшно. Пусть свистит и гремит. Раз мы слышим, как поет снаряд, значит, летит не в нас. Мы с тобой еще поживем!
Рядом с Анжелой в огромной яме пристроился пожилой солдат. Во всяком случае, так мне показалось. Хотя из-за пыли и дыма лица его разобрать было нельзя. Оставался только голос. Такой бывает у старых мудрых людей. Мне лично сразу вспомнился пра-пра-прадед Сергей, с которым я любила беседовать в детстве, если приходила в Комнату Памяти. Тому было лет пятьдесят. И он хорошо помнил эту войну, которую видел еще ребенком.
Видимо, солдат хорошо понимал каково Анжеле сейчас, потому что обнял её и похлопал по спине:
- Соберись! Сейчас артобстрел закончится, и они на нас полезут. Ну, ты же красноармеец! Как не стыдно!
И, наконец, случилось чудо. Анжела очнулась. Нет, она не перестала бояться, просто ушел животный ужас и пришел страх перед той ответственностью, которая ляжет на её плечи, как только перестанут рваться снаряды. Наверняка, есть раненые, а в сумке – только бинты. Как помочь людям, если у тебя нет самого необходимого?
Тишина обрушилась на нас внезапно. Никогда не думала, что такое возможно. Уши заложило так, словно меня стукнули кувалдой по голове. Секунд пять мы с Анжелой приходили в себя. А потом также неожиданно хлынула лавина звуков: стоны и брань. Кто-то откашливался, кто-то натужно кряхтел, выбираясь из-под земли. Мы огляделись в поисках раненых. Увидали троих. К счастью, раны были легкие и их уже перевязывали товарищи. Вдруг кто-то вскрикнул, указывая вниз. Мы успели только повернуться, и сразу же упали назад в яму, из которой только что пытались выбраться. Над головой засвистели пули. Так объяснил Контроллер. Приятного мало. Тем более что мы успели разглядеть передвигающиеся в нашу сторону пыльные грязно-зеленые фигуры. Итак, атака началась. Выстоим ли?
Старый солдат прильнул к брустверу окопа (Контроллер, как заправский гид, давал мне необходимые объяснения. Могу поклясться, что Анжела внимательно прислушивалась к его словам) и выпустил очередь из автомата по наступающим. Практически никакого эффекта.
Краем глаза я отметила, что Изя с Петей, которые находились в ямке слева от нас (по-другому это углубление назвать было трудно) тоже стреляли по фашистам. И тоже без толку. Справа расположился Алеша. Вот у него был настоящий окоп – в полный рост. Наш с Анжелой. А ему – где-то по грудь приходилось. Других героев я не видела. А вскоре просто было некогда смотреть. Странно, но свист пуль и я, и Анжела воспринимали спокойно. Того страха, который навалился на нас при артобстреле, уже не было и в помине. Так, легкие мурашки бежали по коже, да волосы норовили встать дыбом. Но чем дальше, тем сложнее становилось сдерживать напряжение. Анжела прилегла рядом со старым солдатом и тоже попыталась стрелять. Ничего не получилось. Контроллер со смехом напомнил, что сначала автомат нужно снять с предохранителя. Неприятный тип нам попался в гиды. Самого бы сюда, да посмотреть, как он себя покажет. Хотя, он и так здесь. Спокойный и деловой. Профессионал!
Перед носом Анжелы взвился фонтанчик песка, и мы нырнули в укрытие. Чем ближе подходили фашисты, тем прицельнее они вели огонь. И тем страшнее становилось нам двоим.
Сколько еще мы с Анжелой отсиживались бы на дне нашей ямы, неизвестно. Возможно, до конца отведенного на выполнение задания часа. Мы в едином порыве стремились сохранить наши жизни и нервы. Я чувствовала Анжелу, как саму себя... до определенного момента. Потом, когда я вспоминала это приключение, поняла, как много значит жизненный опыт человека. Именно он объясняет разную реакцию людей в экстремальных условиях.
- Мама! – крик боли перекрыл свист пуль и мат, стоявший в воздухе, как топор в соленой воде. – Больно!
До меня не сразу дошло, что Анжела уже бежит на голос. Моя душа еще продолжала дрожать, а она уже неслась на помощь раненому. Словно слово «мама» включило в ней что-то недоступное моему пониманию. Это потом до меня дошло, что на всем Мамаевом Кургане в тот момент находилась только одна мама – Анжела. Заключенная внутри её сознания, я видела образы двух мальчишек-близняшек, безумно похожих на неё. Воспоминания мелькали одно за другим: Дэн порезал палец; Стенли сорвался с крыши; мальчишки провалились под лед... И во всех случаях Анжела вот так же летела на помощь, слыша волшебное слово «мама!»
Картинки-воспоминания дрогнули и исчезли. Перед нами лежал молодой солдатик. Лет на пять старше близняшек Анжелы. Совсем не похожий на них – русоволосый, голубоглазый. И все-таки похожий. Такой же беспомощный, зовущий на помощь маму.
На груди парня расплывалось кровавое пятно, губы заливала синева, глаза закатывались. Сил кричать уже не было. Он таял у нас на глазах. Пока я вела наблюдения, Анжела действовала. Со стороны я видела, что её страх перешел в новое качество. Она перестала бояться за себя и вспомнила, что в сумке – только бинты. А раненому нужна серьезная помощь. Судя по характеру ранения, у него прострелено легкое и задета артерия, – кровь хлещет фонтаном. Если не удастся остановить её, он умрет через десять – пятнадцать минут. У нас на руках. Анжела бинтовала грудь парня умелыми точными движениями. Вот только этого было мало. Она извела уже три упаковки бинтов, а кровь не унималась. Парень слабел, теряя сознание или уходя от нас в мир иной.
Я поняла, что Анжела впадает в ужас. И заорала мысленно: «Биомеда!» Её душа вздрогнула от неожиданности и облегченно вздохнула, присоединяясь к моей в беззвучном крике: «Биомеда! Срочно!» Голос Контроллера был бесстрастен, словно, он не видел, что происходит и не чувствовал жалости к умирающему парнишке: «По условиям игры биомед может прийти на помощь только к «героям». Сожалею, но мы не имеем права вмешиваться в ход истории. Ему суждено умереть, защищая Родину! Вечная Слава!» Профессионал до мозга костей! У Анжелы опустились руки. Она сидела над умирающим солдатом, раскачивалась и плакала, как над собственным сыном. Он слабел, и уже беззвучно, одними губами повторял «мама, мамочка, как больно!» Мне было безумно жаль обоих.
- Смиритесь! Его невозможно спасти! Анжела, вспомните, что вы – «герой»! Возьмите себя в руки. У вас сегодня в гостях зритель.
То, что ответила ему Анжела, приводить не буду. Суть её послания Контроллеру была предельно ясна: «иди ты, куда подальше вместе со своим зрителем!» Я разозлилась на своего гида всерьез – прикрывается мной, а сам «зажилил» биомеда.
- Как зритель, я требую, чтобы солдату оказали помощь. Биомеда! – рявкнула я. Анжела с надеждой посмотрела на меня. Если только можно так сказать о внутреннем взоре. Я почувствовала, что её душа тянется ко мне с надеждой, подбадривая, подбивая на бунт. Сейчас судьбу раненого, по её мнению, могла решить только я. И я бросилась вперед, добивать Контроллера, как на амбразуру дота:
- Я требую биомеда высшей квалификации. Немедленного вливания крови. Нужно обезболивающее и операция. У парня серьезные проблемы с...
Закончить мне не дали. Контроллер сухо, с каким-то брезгливым терпением, оборвал поток требований:
- Повторяю еще раз, так как вы, видимо не понимаете с первого раза: биомеды только для участников игры. Они придут на помощь «героям» или их зрителям. Вот, если лично Вам потребуется биомед, тогда...
- Тогда я требую биомеда! И отказываюсь от его услуг в пользу этого солдата!
Анжела радостно закивала, присоединяясь ко мне. Она тоже готова отказаться от помощи организаторов игры. Главное для нас было – спасти этого парня.
- Так не положено! – с недоумением в голосе, но несколько капризно ответил Контроллер. – Биомеды только для «героев»!
Солдат на руках Анжелы потерял сознание. И она окаменела. А на меня хлынула неконтролируемая злоба. Я не помню, что орала Контроллеру. Кажется, называла его моральным уродом, выродком и оборотнем в погонах, грозила взорвать ГалаДуму, Верховный Совет Земли, перевернуть верх дном все планеты, развернуть на 90° Галактику... В общем, это были неприкрытые угрозы террористических актов. Требование было одно – немедленное оказание помощи раненому. Последние фразы гневной речи мне запомнились:
- Этот парень и есть настоящий герой, а мы перед ним - сопливые щенки! Настоящие герои – те, кто знал, что к ним никто не придет на помощь, но шел защищать свою Родину! Они знали, что идут на смерть, но неужели мы бросим их умирать?!! Биомеда сюда, подонок!
От моей наглости Контроллер оторопел. А, может быть, у него проснулась совесть? Биомед возник из воздуха и захлопотал над раненым пареньком. Анжела облегченно вздохнула и поползла по склону Кургана туда, где слышались стоны. Помогать другим. Страха больше не было. Моя ярость передалась ей, а её сострадание – мне. И эти чувства вытеснили из души все. Мы не замечали ничего вокруг – только выбирали цели – раненых, которых нужно перевязать и оттащить немного выше по склону. Неожиданно что-то задело прядь волос Анжелы. И мы услышали немного печальный и укоризненный голос Контроллера:
- Игра окончена. Сожалею, Анжела, но Вы – ранены.
Только тогда мы почувствовали боль во лбу. Не сильную. Такую, какая бывает, если набьешь шишку.
Вокруг моей души снова заклубился туман – организаторы игры отключили меня от Анжелы. Попрощаться с ней я не успела. Хороший она человек – иначе не переживала бы так за людей. Все-таки они уже давно мертвы. И тот самый парнишка, которого спас биомед, ушел из жизни лет двести назад. Жалко, мы не увидели, кем он стал потом – после войны. Думать, что наш солдатик не дожил до Победы, не хотелось.
После жесткой земли и постоянного грохота мягкое кресло и относительная тишина нашего дома окутали меня райским наслаждением. Хотя тело ныло так, словно по мне прошлась танковая колонна. Около минуты я приходила в себя. Все-таки организаторы игры обошлись с моими подельниками несправедливо и жестоко. Не стоили проказы наших подопечных таких издевательств. Кстати, о детях! Кнопка сидела в соседнем кресле и скрипела зубами от ярости. Я не стала её трогать. Все равно скоро передача закончится и гелькин герой выйдет из боя. Вырывать её оттуда силовыми методами рискованно – может повлиять на психику. То есть повлиять еще сильнее, чем участие в таких передачах. Интересно, куда она прячет второй пульт? Ведь я уже весь дом перерыла, пытаясь его отобрать!
После очередной бесплодной попытки обнаружить «подпольный» пульт, я плюнула на все, махнула рукой и повернулась к стереовизору. Кнопка всегда была недовольна тем, что я не использую его возможности на полную мощность. Но мне больше нравилось смотреть передачи и фильмы в режиме «моно». Не знаю, кто придумал использовать голографические эффекты для такого дела, как домашний просмотр. Мне совершенно не хотелось, чтобы по дому разгуливали монстры или чиновники из различных министерств. Увидеть меня или то, что происходит у нас в доме, они, конечно, не могли. Но на нервы действовали. Я вздрагивала, когда кто-нибудь из них проходил рядом.
Бой заканчивался. На гипертексторе мелькали лица защитников Мамаева Кургана, обезображенные гримасами ужаса и ненависти. На моих глазах в упор расстреляли того солдата, который успокаивал нас с Анжелой во время артналета. Какой-то плечистый парень выбросил из окопа немецкую гранату, чем спас жизнь себе и своим товарищам. Осколком гранаты ему отсекло палец на руке. Перевязывать было некогда, и он стрелял по противнику, истекая кровью. Лавина грязных фигур хлынула в окопы наших, и началась рукопашная.
К этому моменту выбыли почти все «герои». Осталось всего двое – Рафаэлло Антониони и Ганс Кригер. Пока Антониони сошелся с фашистами в рукопашной, Кригер спокойно сидел в своем окопчике в стороне от основных событий, положив на колени автомат. В общей драке он не участвовал. Странно. Как его Контроллер не заел: «Ганс, вспомните, что вы – «герой»! Не разочаровывайте зрителей – они хотят развлечься!» Странное, однако, у организаторов шоу представление о желаниях зрителей.
Сигнал стереофильтра оторвал меня от размышлений об особенностях менталитета нашего общества. Я развернулась к аппарату связи вместе с креслом. Упс! Такого я не ожидала! На гипертексторе появился... дядюшка Снэгг. Собственной дебильно-радостной персоной. Чего ему от меня надо? Неужели Контроллер нажаловался? Могут навсегда отлучить от участия в шоу в реальном режиме. Наверное, это не так плохо, как кажется сейчас. Почему-то совсем не хотелось оставлять Анжелу в такой компании.
- Добрый вечер. Я хотел бы поговорить с Ольгой Тихой. Это – вы? – мило улыбнулась мне стереовизионная звезда.
- Да, это я. Чему обязана Вашим вниманием? – от неожиданности событий я заговорила на старомодный манер. Не люблю слушать выговоры. Хотя, по случаю угроз терактов это мог быть кто-нибудь и повыше. Например, член Верховного Совета или глава ГалаСпаса.
Раньше я думала, что дядюшка Снэгг страдает разжижением мозгов. Но его реакция на мой сухой и чопорный тон убедила, что с мозгами у него не все так запущено, как может показаться. Звезда обиделась на меня за недостаток почтения, и надулась. То есть заговорила серьезно и немного строго:
- Если Вы заметили, с некоторых пор наше шоу перестало быть просто развлекательным. Мы стремимся сделать из него обучающую программу. Поэтому сначала каждый желающий участвует в испытаниях, которые проводятся в реальных условиях. А по окончании состязаний идет обучающая часть. Сегодня мы хотели бы показать судьбу одного из защитников Мамаева Кургана. Пока шло испытание, мы тестировали участников боя и провели поиск по адресной системе. Так мы вышли на Вас. Мы хотели бы показать историю жизни Вашего пра-пра-пра-пра-дедушки – Михаила Тихого. Вы не возражаете?
Я была против. Очень даже против. Но прекрасно понимала, что материал уже подготовлен. И даже, если я сейчас буду кричать и топать ногами, дело сделано. Рано или поздно информация о Михаиле Тихом просочится в какую-нибудь другую учебную программу. Поэтому я устало махнула рукой – делайте, что хотите. Дядюшка Снэгг радостно взвизгнул и отключился, пожелав на прощание приятного просмотра шоу.
Да, ситуация не из приятных. Теперь любой из зрителей вправе использовать полученную информацию по своему усмотрению – например, написать роман из жизни солдата Великой Отечественной. Или синтезировать его образ для Комнаты Памяти в научных целях, чтобы изучить психологию человека, попавшего в экстремальные условия. Или создать новую гипервиртуальную игру, в которой несчастного Михаила неопытные игроки будут посылать на бетонированные стены, чтобы он беспрепятственно разбился в лепешку. Будь проклята цивилизация ученых и шаловливых игрунов, в которую мы превращаемся.
Я, было, снова повернулась к стереовизору, но остановилась, услышав жалобное мяуканье. Обернувшись на него, я увидела Рыську, сидящую на ручке кресла и с тревогой заглядывающую в лицо Гельке. В комнате стоял грохот боя на Мамаевом Кургане, поэтому я не слышала, что Кнопка стонала. Она хотела, но не могла выйти из транса, в который вошла в момент игры. Я позвала биомеда и начала хлестать Гельку по щекам. Бледная и вытянувшаяся, как мертвец, она пугала меня. Рыська кусала её за руку, пытаясь помочь мне, но её усилия были напрасными. Кнопка не реагировала ни на мои, ни на её действия. Мне стало по-настоящему страшно. Что будет, если мы не сможем ей помочь?
Биомед потеснил нас с кошкой и подступил к Ангелине всерьез. Ввел несколько обезболивающих инъекций, влил в рот какой-то раствор. Похоже, ему удалось предотвратить болевой шок. Но вывести из транса не мог даже он. Я повернулась к Рыське:
- Ищи пульт, – и я показала ей свой, чтобы она поняла, что нужно найти.
Когда было нужно, кошка понимала меня с полуслова. Она принюхалась к пульту, потом обнюхала Кнопку и ткнулась носом куда-то под неё. И как я не догадалась раньше! Пульт обнаружился под Гелькой. Трясущимися руками я отключила все функции подряд.
Щеки Кнопки порозовели, она зашевелилась. И на лице явно отразилось облегчение. Да, не сладко пришлось ей. Антониони-то, выходит, еще в игре?
Я посмотрела на гипертекстор. Итальянец был похож на ангела мести. Он рычал и молотил фашистов кулаками по зубам, головам, словом, по всему до чего дотягивался. Нога была прострелена выше колена, но почему-то Рафаэлло оставался в игре. Невероятно! Его, как и Кнопку, нужно было срочно вытягивать с Мамаева Кургана. Либо истечет кровью, либо сойдет с ума. Судя по гримасе ненависти и боли на лице, скорее, произойдет последнее. Но, мне было не до него. В первую очередь – Гелька.
Кнопка спокойно спала, сидя в кресле. Рыська, устроившись на коленях, лизала её руку. Переволновалась кошка.
Вот теперь можно спокойно досмотреть передачу.
Бой, наконец, закончился. Показывали наиболее интересные моменты состязания. На каждого «героя» отводилось несколько минут. Конечно, мне интереснее всего было посмотреть на Анжелу. Боже, как хороша она была, когда склонилась над солдатиком! Глаза светились божественным светом, а скорбь придавала лицу шарм древнерусской святой с икон. Она повернула голову и стала безумно похожей на Сикстинскую мадонну Рафаэля. Сюжет изменился. Изя Мендельсон хлестал пощечинами по морде здоровенному немцу и приговаривал: «Антисемит недоделанный! Маньяк национальный, недобитый!» От неожиданности фашист застыл на месте, с ужасом глядя на распоясавшегося сумасшедшего еврея, который в прыжке доставал ему по плечо. Комедию испортил Петя. Не долго думая он стукнул прикладом автомата по затылку окаменевшего гиганта, чем и спас Изю. Кто знает, во что превратил бы его фашист, придя в себя. Еврей и украинец – братья навек. Мишель Арньяни схватился с несколькими фашистами сразу, применив сложную смесь самбо, каратэ и дзюдо. Красиво смотрелось. Нет, все-таки он – молодец! Алеша в полный рост встал над бруствером окопа, взмахнул рукой и повел за собой в атаку красноармейцев с криком: «За Родину! За Сталина! Надерем им задницы, так и разэтак их мутер!» Заговорила генетическая память или Контроллер подсказал? Я бы и не вспомнила, что нужно кричать.
Победителя соревнования – Ганса Кригера показывали дольше всех. Смотреть было не на что. Почему-то в его сторону не было выпущено ни одной очереди из автомата, рядом не лег ни один снаряд. Словно немецкое командование заранее знало, что в этой точке находится соотечественник. По своим не стреляют. По всей видимости, Ганс это помнил твердо, потому что всю игру просидел на дне окопчика с автоматом на коленях. То ли молился, то ли страстно болел за своих. Вот только кто для него был «своими» - «герои» или фашисты. Непонятно. И неприятно, что трусость и невмешательство, по мнению организаторов игры, заслуживают уважения. Еще, ведь, гад, и приз получит за сегодняшнюю «победу»! Принципиально больше не буду участвовать в этой игре! Такая несправедливость по отношению к Анжеле, Рафаэлло, Мишелю и Алеше. Да, даже шуты гороховые – Изя с Петей – настоящие герои. Без кавычек и издевок. Не струсили, не отступили и не отсиделись в своих окопчиках. Плевать им было на игру! Люди – дороже!
Я вспомнила поведение «своего» Контроллера, и расстроилась еще больше. Что-то не в порядке с этими шоуменами. Мало того, что они расшатывают психику участников игры, еще и с моральной точки «взрывают» все устои общества. Испокон веков все народы презирали трусов. А здесь – произвели в ранг победителя. Всегда нас учили, что людям нужно помогать, а Контроллеров науськали на невмешательство.
Что-то, какая-то догадка крутилась у меня в мозгу, но никак не хотела оформляться. Нечеткое ощущение надвигающейся беды или серьезных неприятностей накатывало и отходило от моего сердца волнами. Казалось, еще чуть-чуть и я пойму, что меня тревожит... Но в это время дядюшка Снэгг объявил тему учебной части шоу: «Судьба человека во время Второй мировой войны». И пошла документальная информация о моем предке. Я никогда не встречалась с ним в Комнате Памяти. Вернее, видела издали, но не разговаривала.
Из передачи я узнала, что Михаил Иванович Тихий родился в крестьянской семье недалеко от Сталинграда. У родителей кроме него было еще шестеро детей: четыре сына (Петр, Иван, Борис и Николай) и две дочери (Октябрина и Елена). До войны Михаил окончил школу комбайнеров, собирался поступать в техникум. В армию призван в сентябре 1942 года. Откуда писал домой: «Воюем там, куда летом ездили к девчатам». Снэгг объяснил, что в Красной Армии действовала военная цензура, сотрудники которой просматривали письма, искали «врагов народа» и «диверсантов». Запрещено было указывать географические названия, имена собственные и многое другое. Если попадалось что-то «недозволенное», цензор «вымарывал» это место из письма. Поэтому часто использовали иносказание. В данном случае подразумевался Сталинград. Да, жить в тоталитарном государстве не хотелось. Пришлось бы долго объяснять, кому и куда отправляется сообщение. В результате могло получиться: «На деревню – дедушке».
После боя на Мамаевом Кургане (опять показали момент, когда Михаил выкинул из окопа гранату) мой предок попал в госпиталь. Ничего приятного там не было. Снэгг не поскупился на подробности, описывая состояние медицины того времени. Жутко. Спасали далеко не всех. Но Михаил выжил, несмотря на большую потерю крови. И вернулся в строй. Он погиб позже - в 1944 году на Курской дуге. Пока на экране показывали реконструкцию событий под Прохоровкой, на фоне грохота боя звучал голос моего Предка – строки из последнего письма: «...сидим в окопах. Над нами пролетают снаряды – свои и чужие. И никто не знает, какой попадет в нас. А жить хочется! Очень хочется!»
В последних фразах слышалось отчаяние. Он храбро сражался, и все-таки ему было страшно. Он боялся смерти. Я не сразу поняла, что плачу от жалости и обиды за Михаила. Ему было всего двадцать лет.
Под конец передачи дядюшка Снэгг преподнес мне сюрприз. И сразу не определишь – хороший или плохой. Он вкратце рассказал о семье Тихих. Обо всей семье! Слава богу, в роду у нас паршивых овец было немного. И знали о их недостатках только ближайшие родственники. Поэтому материал о моих Предках и ныне живущих родственниках напоминал оду. Словно авторы сообщения хотели сказать: «Вот так надо жить! Такой должна быть настоящая семья!» Мне бы гордиться, а я отчего-то сидела и плакала, как дура. Потому что за каждым подвигом своих Предков я видела то же самое отчаянное желание выжить, которое звучало в письме Михаила. Просто не всем и не всегда удавалось это сделать. Были ситуации, когда приходилось выбирать: или - или. Тихие всегда выбирали Честь, Дружбу, Любовь... Да, этим стоило гордиться. Для усиления эффекта дядюшка Снэгг устроил просмотр хроники, в которой фигурировали самые известные мои родственники, а также реконструкцию некоторых событий: спасение Николаем женщины из горящего цеха; донорская помощь Татьяны умирающей роженице; вынос Иваном с поля боя раненого товарища под огнем чеченских боевиков.
К моему плечу тихо прильнула Кнопка, а на колени запрыгнула Рыська. Милые мои, хорошие девчонки. Я обняла их, и конец программы мы смотрели вместе. Я плакала, Гелька гладила меня по руке, а кошка, встав на задние лапы, вылизывала мои мокрые щеки.
Мы долго сидели обнявшись. Плакать я перестала, хотя на душе было тяжко.
Когда Кнопка, наконец, уснула, я оставила её на Рыську. Кошка к ней никого не пустит, а если будет нужда, позовет биомеда, благо тот на кошачью речь натаскан.
Немного подумав, я открыла дверь в Комнату Памяти...
КОМНАТА ПАМЯТИ
Ольга впервые видела такой плотный туман в мире Предков. Он клубился по обе стороны дороги, словно отрезая пути к отступлению, как если бы она собиралась куда-то бежать. Но Ольга хотела дойти до конца. Ей нужно было с кем-то поговорить и вылить ту боль, которая поселилась в сердце после просмотра передачи. Она шла и шла вперед.
Туман принимал причудливые формы. Белая черепаха вытянула шею поперек дороги и повернула голову в сторону женщины, словно, спрашивая: «Кто ты? И куда идешь?» Полярный медведь встал по стойке «смирно», но тут же растворился. Дымный конь проплыл по обочине и скрылся за облаком. Через дорогу прошла бригантина. Прорвавшийся сквозь туман луч солнца окрасил её паруса в алый цвет. Ольга шла, автоматически отмечая происходящие вокруг неё перемены. Главное чудо, к которому стремилась её душа, ждало впереди – понимание и утешение от мудрого Предка.
Чем дальше уходила она от Двери, тем реже становился туман, и тем спокойнее на душе. Если бы Ольга сразу встретила кого-то на дороге, просто расплакалась бы. Сейчас она готова была говорить, задавать вопросы, слушать объяснения.
Умная машина – Комната Памяти – знала, как успокоить, и кого послать навстречу.
Когда на Ольгу навалилась усталость, дорога кончилась, и она оказалась на берегу красивого пруда.
Над водой склонились ивы. Их отражения разбивались о листья кувшинок и водяных лилий. На другом берегу росли камыши. А на этом был прогал среди деревьев. У воды на песке лежала огромная коряга, на которой спиной к Ольге сидел солдат Великой Отечественной. Он обернулся, и Ольга узнала Михаила.
- Здравствуй, Предок!
Он улыбнулся. Простое русское лицо – круглое и курносое. На носу – веснушки. Очень похож на Кнопку. Или, вернее, Ангелина похожа на Михаила, как две капли воды. Добрые и умные серые глаза. И седая прядка волос, упавшая на лоб из-под пилотки.
- Ну, здравствуй, Ольга! Долго же ты шла.
Михаил похлопал рукой по коряге, приглашая присесть рядом. Женщина с наслаждением опустилась на неудобное седалище. Ноги ныли от ходьбы. А ей-то казалось, что она привыкла к долгим переходам по городу в своем мире.
Некоторое время они молчали, глядя на водную гладь. Изредка по ней пробегала рябь – любопытные рыбы выглядывали наружу, пытаясь поймать низко пролетающую мошкару. Стрекоза присела на ближайший лист лилии.
Солнце клонилось за горизонт. Небо окрасилось в багровые тона, словно где-то там, вдалеке пролилась кровь. Туман вставал темной пеленой за спиной Ольги и Михаила, клубился розовым облаком. И от этого на душе становилось тревожно, как будто надвигалась неминуемая беда.
Ольга нервничала и никак не могла начать разговор. Она перебирала в памяти события последних месяцев, выбирая самое важное и нужное для объяснения. Но главная мысль ускользала.
- Ты расстроена и растеряна. Что случилось? – нарушил тишину Михаил.
Ольга вздохнула, набрала побольше воздуха в легкие и, едва ли не на одном дыхании, выложила ему все. Так, мол, и так – все идет наперекосяк.
- Осудили меня ни за что! Ну, взорвала Кнопка случайно интернат! Так его восстановили, погибших оживили, раненых вылечили. С нашей техникой и не такое возможно! Всерьез же никто не пострадал. Кроме меня! Я – аналитик по призванию, а меня отправили работать с детьми! Ну, какой из меня учитель? Я с Гелькой-то справиться не могу! Ведь она же врет на каждом шагу! Говорит, что ничего не взрывала, что они уже раз десять антиграв к гравитатору присоединяли и ничего не было. Но, ведь, все когда-то происходит впервые! И судьи, скотины, не могли полегче наказание придумать! Директор замучил разносами и придирками! Навалил работы – за год не разгребешь. Архив, который я разбираю, создавали больные люди. Роботы достали! Прости, это не про тебя! Раздевалка выдает не мою одежду – не по фигуре и цвет дурацкий! Вот посмотри на меня. Робококи пичкают одними салатами. Скоро начну блеять, как коза или овца! Электроша издевается, гад! То на крест запихнет, то – в канаву, то отправит на съедение к львам! Еще кошка все время под ногами путается!..
Чего угодно ожидала Ольга, когда шла на встречу. Всякое бывало с Предками. То её ругали, то утешали. Однажды в детстве отстегали прутиком пониже спины за непочтительное обращение со старшими. Но смех? Такого никогда не было. Ни на что не похоже!
Михаил хохотал, раскачиваясь и хлопая себя по коленям. Он веселился, как ребенок в цирке. Как будто слышал что-то глупое или забавное.
Ольга обиделась:
- Господи, с кем я разговариваю! Какой ты Предок! Ты же младше меня! Мальчишка!
Михаил резко оборвал смех. Вот теперь он был предельно серьезен и даже строг:
- А ты ничего не забыла? Я воевал. Там, в окопах, счет идет по-другому. Год – за три!
Ольга вспомнила удушающий дым, песок на зубах, грохот и вой снарядов, и слова из письма Михаила («А жить хочется! Очень хочется!»), и ей стало стыдно. Она посмотрела на руку своего молодого Предка, которая лежала рядом с ней – на коряге. Безымянного пальца на руке не было.
- Прости. Я немного видела, что там было – на Мамаевом Кургане. Это был ад.
- Тогда везде был ад. Не только на фронте. – Глаза солдата стали печальными. – Моего младшего братишку убило при бомбежке. На руках у тяти... прости, на руках у отца. Борьке всего пять лет было. Они – самые младшие – Борька и Колька. Двойняшки. Родители их «поделили». Борька был «тятькин», а Колька – мамкин сын. Колька был стеснительный и робкий. Мальчишки на улице его обижали. А Борька – хитрый и смелый. Они вдвоем такие номера откалывали! Борька Кольку в обиду не давал. Спрячется за домом и ждет, когда на того нападут. А потом выбегает, и тогда уже вдвоем они пол-улицы отлупить могли. Когда я ушел на фронт, они оставались с тятькой и мамкой. Потом совхоз, в котором мы жили, оказался на пути у немцев. Перед тем, как захватить, его долго бомбили. Тятька с Борькой в это время были в хлеву. Осколком Борьке оторвало руку – по плечо. Тятька зажал рану, чтобы остановить кровь. Второй осколок попал Борьке в живот, а третий – тятьке в ногу. Он так до смерти и оставался хромым. А Колька, слава богу, выжил. Иначе не было бы тебя и Гели. Вы – счастливые!
Он рассказывал, а перед глазами Ольги вставали сначала смутные, а потом ясные и четкие образы – старик с мертвым мальчиком на руках, идущий по сельской улице. Нога ранена, и дед хромает. Как наяву она разглядела на щеках старика слезы. Навстречу ему из дома выбежала старуха, и, в ужасе, закрыв лицо руками, молча опустилась на землю. Из двери робко выглянул второй мальчик.
Ольга почувствовала, как из глаз хлынул теплый ручеек.
- Не плачь. Я не хотел тебя обидеть или расстроить. Просто все твои беды кажутся смешными по сравнению с нашими. Говоришь, несправедливо и слишком строго осудили? Да ты только подумай, как это здорово, что у вас нет серьезных преступлений. Ведь, во время войны столько людей погибло! Их уже никто не оживит, никакая техника. А сколько осталось калек! Никто не смог их вылечить. А у вас – интернат взлетел на воздух, никто всерьез не пострадал, а это рассматривается, как тяжелейшее преступление! Это же хорошо! Значит, мы не зря жили, не зря старались!
Ольга посмотрела в глаза Михаилу. На землю опустились сумерки, но почему-то лицо Предка было освещено, словно бы у него внутри зажгли лампу. Глаза солдата сияли. Печаль женщины растворилась в свете глаз Михаила. Но осталась грусть.
- Вообще-то я не об этом хотела посоветоваться. Прости, я наболтала лишнего. Слишком много глупостей наговорила. Мне страшно и грустно. Сегодня в передаче показали историю нашей семьи. Я и не знала, что у нас в роду было столько героев.
Михаил ответил доброй и понимающей улыбкой, но промолчал, ожидая продолжения. Вместо этого он собрал сучья, лежавшие под деревьями и развел костер. Однажды он уже поспешил с расспросами, и теперь давал своему потомку собраться с мыслями.
Ольга задумалась, глядя на вспыхнувший огонь, а потом встряхнулась и задала главный вопрос:
- А я? Я смогла бы так? Все мои Предки были такими хорошими. А я – обыкновенная. Я не героиня. Даже вот, была осуждена.
Михаил подбросил еще сучьев в костер и снова сел на корягу.
- До войны мы ездили сюда рыбачить. Если бы ты знала, какие тут караси и окуньки ловятся! Мы всегда варили из них уху на таком же костре, пекли картошку, и слушали всякие истории. Тятька много рассказывал о гражданской войне. Он служил у Деникина. Недолго. Воевать ему не хотелось, и он дезертировал. До самой смерти считал, что это было единственное верное решение в его жизни. Потом мы уехали отсюда – в совхоз. Там был другой пруд, и другие люди. Дядя Петя рассказывал, как он служил в Красной Армии. А потом мы узнали, что наши потомки ценят участие в белом движении, и ненавидят дезертиров. Их всегда ненавидят. Я жил при Советской власти, при Сталине. А тятька увидел уже хрущевские времена. Колька прожил дольше. Он рассказал нам, что в вашем мире многое изменилось после нашей смерти. Все, во что мы верили, оказалось мифом. Нам было обидно.
Ольга слушала Михаила не перебивая, но ответа на свой вопрос не поняла, поэтому переспросила в недоумении:
- Но все-таки, вы прожили жизнь достойно. Вами можно гордиться. Даже дезертирство сейчас рассматривается, как поступок, достойный уважения – человек проявил свою волю. То есть не был зомбированным болванчиком в руках властей. А я? Почему ты рассказываешь это мне?
- Потому и рассказываю, что все мы тоже были обыкновенными людьми. И, если сделали что-то героическое или очень хорошее, то потому, что верили. Кто-то – в Бога, Царя и Отечество; кто-то – в светлое будущее; кто-то – во Вселенский Разум. А кто-то – просто в родственников, друзей, учителей... Если ты спрашиваешь меня о таком, значит ни во что не веришь!
Сказав это, Михаил разделся и с разбега нырнул в воду. Только глядя на лунную дорожку, которая задрожала при его погружении, Ольга поняла, что наступила ночь. В пруду отражались звезды, а на другом берегу заливались лягушки. Пора прощаться. Она махнула Михаилу рукой и повернулась к дороге.
Туман рассеялся. Дорога шла по степи. Обычно выжженная, сегодня она цвела. В свете луны Ольга видела кусты кашки, ромашки, полынь и ковыль. Пахло травами, пылью и ветром. На душе было спокойно, словно простые слова солдата вымыли всю горечь. Осталось блаженное спокойствие. Дышалось и шагалось легко. Душа на просторе разворачивалась, заполняя собой весь мир. Хотелось широко раскинуть руки и упасть в траву. Ольга так и сделала.
Она долго лежала на спине и смотрела в звездное небо. Да, она знала, что на дальних планетах живут разумные существа. Многих даже видела своими глазами. И все равно, было что-то первобытное в созерцании бездонной Вселенной. Мысли текли лениво, нехотя. Ольга вспоминала свою беседу с Предком и искала, искала ответ. Но, вот, хотела ли найти?
Что сказал Михаил? Они все во что-то верили, а она – нет. В Бога Ольга не верит – это точно! Царя давно нет! Отечество – вся Объединенная Галактика, другого она не знает. С Отечеством – накладка! Верит ли она в Светлое Будущее? Так куда уж светлее – Предки завидуют. Вселенский Разум ей представился в виде Вселенского Верховного Совета. Нет, в политиков она не верит! Что там осталось? Родственники, друзья и учителя. В родственников верить не приходится. Их принимают такими, какие есть, потому что все равно от них никуда не денешься. Друзья. Ольга не могла бы назвать ни одного человека, который подпадал бы под это определение. Сослуживцев – скольно угодно, одноклассников и однокурсников – хоть отбавляй! Но друзей – нет, как не бывало! Куда они подевались? Ведь, были же! Верить учителям предписано издавна. Но тут аналитический мозг Ольги напомнил, что из всего изученного в школе, интернате и университете, ей не пригодилось ничего. Все пришлось проверять и перепроверять. И в учителей она, получается, тоже не верит. Вот, если только в Дмитрия. А, что – он тоже учитель, и даже, может быть, друг!..
Незаметно она уснула.
Разбудило Ольгу пение жаворонка высоко в небе. Степь просыпалась. Слышались шорохи и шелест трав. Ветер приятно обдувал помятую со сна щеку. Домой возвращаться не хотелось. Но получать нагоняи от директора надоело, поэтому она снова вышла на дорогу и вскоре оказалась перед заветной дверью...
ДМИТРИЙ
Выбор Антониони был ошибкой. Я понял это с первой же минуты. Парню здорово повезет, если он не сойдет с ума. Здесь была вся тусовка. Явный перебор по числу зрителей. И дернул черт меня именно сегодня познакомиться с новой технологией стереовидения. Надо было это сделать немного раньше. Но кто знал, что весь интернат будет интересоваться именно моим отношением к проклятому шоу.
Его создателей надо бы привлечь к ответственности за нанесение морального ущерба зрителям. Все – на эмоциях. После боя с комарами и летучими мышами в интернате были отмечены акты агрессии, после похода на марсианскую свалку дети стали недоверчивыми, после марш-броска через джунгли учителя стали часто смотреть под ноги и размахивать руками. Что вообще происходит? Неужели создатели этого шоу не замечают, что они скоро сведут всех с ума?
В голове шумело. И явно не от прилива крови или выпитого коньяка. Шум имел искусственную природу. Похоже было на общение в чате или на радиоэфир в разгар сражения. Где-то вдали надрывался, пытаясь навести порядок, Контроллер. Каждый "зритель" старался переорать другого. И мало кто слушал, что ему кричат в ответ. Стало ясно, что дальше так продолжаться не может.
- Центр! Я - третий! Третий вызывает Центр! Центр! У меня перегрузка! Пришлите помощь! Они "порвут" парня! – в панике завопил Контроллер.
- Третий, я - Центр! Справляйтесь сами! Резерва нет! Сеть перегружена!
Ого! Похоже там что-то происходит. Голос центрального диспетчера периодически сходит на визг. Неужели у других героев творится то же самое? Бред! Что, у людей дел больше нет – участвуют во всей этой бодяге. Еще и детям разрешили смотреть передачу. Даже таймеры и ограничители для них не установили. Вот интернаты и бурлят. Скоро все воспитанники начнут бегать на астероиды. В соседнем интернате двое мальчишек уже сбежали. Конечно, их перехватили на космодроме. А если бы нет?
Ответ диспетчерской, словно, подстегнул толпу. Все бурно обсуждали ажиотаж вокруг "Героев вне правил". Никто при этом не пытался подбодрить Антониони. Просто "пришли" поорать. Из-за всей этой болтовни я даже не понял какое задание получил наш герой. Догадался только, что оно связано с историей, так как перед выходом на полигон Антониони облачился в форму сержанта Красной Армии. Еще без погон – значит нам придется что-то делать в 30 – 40-х годах ХХ века. До 1943 года. Вооружился итальянец автоматом, прихватив три диска патронов. Я попытался вспомнить что происходило в предполагаемый период, но не успел. Понял только, что ничего хорошего ожидать не приходится.
Переход во времени произошел быстро и незаметно. Первые разрывы снарядов привели в чувство самых ярых крикунов. Наконец до всех дошло, что сегодняшнее испытание - не увеселительная прогулка, а тяжелая и опасная работа. Люди подобрались и настроились на деловой лад. Теперь, наконец, проявилась забота об итальянце. От него во многом зависело наше психическое здоровье. Хочешь жить в ладу с разумом и совестью - поддержи своего "героя". Я же говорил – судить этих организаторов шоу нужно. Мало нервотрепки с передачей, на ней, ведь и физические повреждения получить можно. Ну и что, что собственное тело остается целым. Больно то так, как будто сам поранился. Мне-то не привыкать, как спецагент я и не с таким сталкивался. Дети – это серьезная угроза для жизни и здоровья. А вот мои «соседи» по Антониони сильно испугались. Я чувствовал как их всех накрыло волной страха. На какое-то время наступила тишина.
Когда началась мясорубка и на наш окоп толпами полезли неумытые и небритые мужики в немецкой форме, произошла катастрофа. Мнения разделились и снова начался базар:
- Мочи их, гадов!
- Как вы можете, это же люди! Их нельзя убивать!
- Рафаэлло, держись! Прикладом его, прикладом!
- А гранат нет? Эх, сюда бы гранатку!
- А бластер тебе не нужен? Может ещё боеголовку попросишь? Вот дурак!
- Сам дурак!
- Ну, кто так стреляет! Дай сюда! Уйди отсюда!
- Ребята, не мешайте ему! Он сам знает, что делать!
- Замолчите же, наконец!
- Какой он герой! Тюфяк!
- Я - пацифист! Нет войне! Миру - мир!
- Кто-нибудь! Замолчите! Он же сойдет с ума от ваших криков! - пытался перекричать всех Контроллер. По моему, никто его не слышал, так как увлечен был демонстрацией своих чувств.
- Гитлер капут! Германия - для немцев, Россия - для русских!
- Боже мой! Скинхедов тут не хватало!
- Дяденька, не умирай!
Господи, кто же пустил в этот хаос ребенка? Сегодняшнее зрелище - не для детских глаз. Кишки, разорванные мускулы, раздробленные кости, ошметки мозгов. И кровь, кровь, кровь... Противный сладкий трупный запах. Откуда я его знаю? Неужели заговорила генетическая память?
Бедняга Антониони озверел, выслушивая придурков-маньяков (откуда их столько набралось?). Каждый расписывал свой метод убийства: зубами рви! штыком коли! Да, дай ему в зубы, чтобы мозги разлетелись! Мочи! Мочи!
От нервного шока, который не мог снять перепуганный голос Контроллера, итальянец начал крушить всё на своем пути. Он рычал, как раненый зверь, и матерился, как пьяный матрос. Ничего не помогало - немцы лезли на бруствер окопа с наглостью и одержимостью тараканов. Глядя на эти грязные ненавистные фигуры, я сам заразился безумием толпы. Мой вопль перекрыл всё: разрывы снарядов, ругань Антониони, чушь "тусовки":
- Но паса ран! Скинхэдам - нет! Это - моя война! - и что-то ещё в том же роде - глупое и бесполезное.
Боль полоснула всех и каждого. Нога Рафаэлло была прострелена выше колена. И на какое-то время наступила тишина. Только постанывал ребенок, которого кто-то пытался успокоить: "Потерпи, малыш. Сейчас все закончится!" Да еще пацифист обещал передушить всех фашистов по одному. Контроллер уговаривал Антониони отступить:
- Рафаэлло, вы ранены! Игра закончена. Уходите. Спасайте людей. Им больно! Вам самому нужна медицинская помощь! Сейчас прибудет биомед, и мы вернемся на астероид. Ну, раз, два, три! Выходим!
Напрасно. То ли от боли, то ли от стресса, пережитого только что, итальянец "вошел в ступпорт". Он отказывался от помощи. Он жаждал убивать, мстить. И, словно в забытьи, повторял мои слова:
- Я не уйду! Это моя война! Они не пройдут! Скинхэдам - нет!
А сил становилось все меньше. Но, удивительное дело, никто из зрителей не пытался его остановить. Впервые за всю игру люди были согласны с ним. Только ребенок все повторял:
- Дяденька, не умирай! Дяденька!
Не помню, как все кончилось. Очнулся только утром. На пульте светилась кнопка "моно". С экрана монитора вещал папа римский. Шли новости...
Дальнейший текст находится в стадии написания...