ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. МАРИШКА
В тот день, когда я наблюдала макушку Саяны, явилась Маришкина мать, как всегда шумная и щедрая – уставила яствами весь подоконник. Сразу уловила, что в палате новый человек, пара реплик – и всё, их с Саяной притянуло друг к другу, как магнитом.
- Чего мы не перепробовали! - Маришкина мама даже поближе перебралась, уселась на кровать Валентины, - Вот, с врачами разговаривала, лекарства не помогают.
- Надо к бабке, - авторитетно вещала Саяна, - я дам адрес, и надо к ламе съездить, взять водку, кусочек сахара…
Маришкина мать слушала сверхвнимательно, полезла в сумку, достала ручку и бумагу, записала адрес, и вдруг обратилась ко мне:
- Надо же попробовать все средства, правильно?
Зачем я ей понадобилась? Из привычки вовлекать в общение всю аудиторию? Или ей действительно хотелось узнать мое мнение?
Я вздохнула, как перед обливанием ледяной водой.
- Я в свое время прошла и бабок, и экстрасенсов, - мой голос был ровен, - до сих пор из этой паутины выбираюсь. Нельзя к колдунам и ведьмам ходить! Вам в церковь надо, креститься, исповедаться, причащаться… Это Бог дает болезнь, Он один и может её снять, если душе полезно будет.
Маришкина мама сразу посерьёзнела, с нее как будто слетел задор и пыл. Помолчала, потом выговорила:
- Все равно надо всё-всё попробовать.
Голос её звучал чуть глуше обычного, а я почувствовала, как расслабилась, напрягшаяся было, Саяна. Она снова забубнила, как хорошо помогают целители, и я вышла из палаты. Оглянувшись напоследок, заметила, каким жалким и скорбным было личико Маришки. Все-таки скрывает горе за детской, беспечной маской, а с душой её – беда…
…Маришка исчезала на два дня, ездила с матерью к какой-то бабке, и вернулась смурная, мне с нею тягостно было находиться в палате. При Валентине и Саяне она шутила, рассказывала похабные анекдоты, жмурясь и растягивая слова, а когда оставались с нею наедине, сразу веселость её как рукой снимало. Потянулась вдруг к моей газете, что лежала на тумбочке. Почитала недолго, отложила со вздохом. Пыталась мне вручить пачку газет из киоска.
- Не, у меня интереснее есть, - я показала ей книгу, что купила в лавке.
Едва положила книжку на тумбочку, как Маришка завладела ею. Я сделала вид, что не заметила, отправилась к умывальнику. В зеркало наблюдала за незнакомо-осторожным, серьёзным Маришкиным лицом. Видно было, что она пытается вчитаться, и, обессилев, закрыла книгу:
- Скучно.
Я ничего не ответила, но почувствовала облегчение. Да, пища моей души такая, на первый взгляд непонятная и странная, сухая и скупая… Знаю, какими сладкими слезами покаяния омывается душа после этих книг, но, пока Господь не коснется сердца человека, невозможно объяснить...
- Знаешь, - бесцветным голосом сказала вдруг Маришка, - Я думаю иногда, что если болезнь не излечится, я что-нибудь сделаю с собой. Я знаю - как, я – медсестра. А как вы с Валентиной, не жить, а мучиться – не хочу.
- Ты думаешь, со смертью всё закончится? – я говорила тоже спокойно, обыденно, хотя что-то задрожало в душе, - Ничего не закончится, душа будет жить дальше, только в полной беспросветке. Кто тебя оттуда вытащит?! А насчет нас с Валентиной – что ты о нас знаешь?! Мы, может, только жить начинаем! Дети наши внучат нам родят, это радость-то какая! А тебе тоже родить надо. Выходи замуж.
- От того, с кем я сейчас живу, рожать не буду… - Маришка наклонила голову.
- У тебя есть любимый человек? – обрадовалась я.
- Любовник, - Маришка невесело усмехнулась, - богатенький один.
- А жена знает?
- Знает, прибегала ко мне ругаться. А, пошел он, козёл… Я из-за него уехать хочу оттуда.
- Уезжай! - с жаром подхватила я, - А то последние твои молодые силы выпьет, а с женой так и не разведётся.
Маришка выпрямилась, потянулась сладко:
- Ребеночка хочу. Вот подлечусь – и займусь своей личной жизнью. Найду себе молоденького… - игривые нотки снова зазвучали в ее голосе, - Правда, Валечка? – обратилась она к вошедшей. Та улыбнулась так, как только она умела это делать – до того светло и лучезарно, что на душе потеплело. И Маришка легко рассмеялась.