НАЗАД ВПЕРЕД,
ИЛИ ПРИЕЗЖИЙ В МАРЦИЛОНЕ
Абсурдно-симулятивный гротеск (роман)
Продолжение. Начало см.:
Ученый принц и Орден Ноль-1 - http://proza.ru/2009/08/10/1055
Ученый принц и Орден Ноль-2 – http://proza.ru/2009/08/17/357
Ученый принц и Орден Ноль-3 – http://proza.ru/2009/08/22/856
7. ЕГО МУДРЕЙШЕСТВО УЧЕНЫЙ ПРИНЦ
Утром я был свеж и в чем-то даже юн. Милое радушие баронетки с лихвою возместило ущерб первичных встреч. Прекрасная половина постояла за достоинство нации. Без кавычек. Не в пример сильному полу Заборной державы.
Щадя сон утомленной женщины, я ткнул в изголовье ложа сплющенную фиалку из блокнота. Помимо услад постельных, я был благодарен баронетке за приобретения интеллектуального значения. И главное - за осознание высокого статуса, приданного моей особе некоторыми вещицами багажа. С этим можно смело стучать в ворота дворца.
Негромко скрипнула задвижка, и я на мостовой. Кучер мирно посапывает на облучке. Свежая струя студит лицо, неостывшее от ночных страстей. Я бросаю прощальный взгляд в окошко. Слабое движение. Кажется, на лице… Оно было? Или показалось? Подобие тени, скользнувшей по бледному овалу. Может быть, женщина просто моргнула во сне. Стало не по себе. Стыдно как-то. Однако у каждого свой путь. Я свой наметил. И миг спустя исчез в проулке.
Потом был получасовой топ-топ по хмурым лабиринтам спящего Марцилона. Повсюду одинаковые дома. Отсутствие многоэтажек, с одной стороны, выручало: куда б ты ни подался, над окрестными крышами маячила уже знакомая ратуша. С другой стороны, дублировалась вчерашняя ситуация с таможней: «близнецовые» строения заставляли меня петлять и вращаться по заколдованному кругу, дворец же был все так же далек, как и близок. Но, чтобы рассчитать и покрыть эту близь, недоставало… крыльев.
То и дело попадались плакаты, возвещавшие, что на улице осень. Правда, в одном закоулке столичные метеорологи дали промашку – с вывески темнела полуразмытая «ВЕСНА». Весна прикорнула на косеньком столбике с поперечной дощечкой. Видать, болезная, притомилась и заспала. Вертанув дощатую горизонталь, я поспешил, куда указало начальное «В». И указало, отдадим должное, верно – длинный проходной двор разросся в нечто непривычно просторное.
Площадь! Она. Наконец-то! И вон там над крышами громадится ратуша. Стало быть, вчера я тащился где-то с той вон стороны…
Медленно прокручиваясь на каблуках, я всюду наблюдал сыпь каменных близняшек. Как пить дать, историческая застройка, культурное ядро столицы.
Площадь, здесь мы берем учтивый слог, украшалась триадой архитектурных исполинов. Ближе всех - готическая худоба, что догоняюще вонзала в пьяное небо свой комариный шпиль. Над низким входом витиевато хромала азбука, в сплошном слиянии которой с трудом угадывалось: «АкОДемиЯ НаЩих нАуК». В середке распростерлось творение зодчего, видевшего идеал в лежащей бочке. Наконец, «третьим будешь» приткнулся конструктивный уродец в форме поставленной на попа домовины с кучей башенно-балконных нашлепин. Этот выглядел самым покинутым, из разбитых окон тянуло сырью и неуходом. Гробовую крышу пересекали иероглифические зигзаги: «З И». Мне хватило ума опознать начальные буквы. Спешу поздравить, Прескарен, перед тобой во всей своей нежилой мощи вздымается легендарный Заборный Институт. Чисто гипотетически средним гуинпленом должен быть дворец; решил я и взял курс на опрокинутую «бочку».
По дороге попался, кажется, монумент. Отдаленное сходство, кажется, с человеком, руки которого заняты, это тоже кажется, молотком и обалденной спичкой. Причем древки того и другой четко разбегались кверху и в разные стороны, а ноги под тем же углом циркулярно расходились к постаменту. Миновав памятник, я подобрался к коронным детищам марцилонского домостроительства.
Вблизи обозначились мелочи декора. И некоторые вполне одушевленные… Например, два спесивых часовых с жутковатыми алебардами, что торчали у подковы ворот. Их кирасы неприятно резали глаз – после вчерашней непогоды солнце милостиво посыпало Марцилон золотою стружкой. Над воротами, вдобавок, кривенько присобаченнные башенки, а из неровных зубцов сердито пялятся пушчонки. Не знаю, какие гномы скрытно обслуживали обе плевательницы, одно не вызывало сомнений: в башнях-скорлупках не поместятся ни самые орудия с ядрами ни, тем паче, пушкари.
О, Марцилон, страна декораций.
Ветряной порыв тотчас подтвердил догадку: оба жерла вытянулись влево и скривились в овальном оскале. Все ясно: артиллерия грубо намалевана на нетуго натянутой холстине.
Стража сосредоточенно похрапывала. Щадя их покой, я толкнул ворота. Излишняя самонадеянность – эти ворота были не картонные, а из настоящего дуба. При этом бревна ничем не соединялись, их просто вкопали в грунт. Бдительная охрана мигом слапала меня.
- Ага! Заговорш-шик! – взвизгнул один, которому, очевидно, передался «зубцовый» недуг липовых башенок.
- Подлый… - Шепотом закрепил напарник.
- Чего? Как смеете вы, дровосеки, обращаться так с приезжим, с профессором Оксфордского университета! – напыщенно рявкаю я и уточняю: персонально о каждом, - дэбил и крэтин!
Мудреватость ли подтекста, титула ли тут виноваты, но караул хватку ослабил. Причем обоюдно.
- А чего шш ворота ломаете? Они тут ушш лет двадцать как вколочшены, шштоб не упашть! Поелику не крепятся ничшем. – Беззубый оказался политически подкованней.
- Вот ужо да. - Вот и все, чем поддержал его напарник.
- А того ломаю, что я, как уже говорено, иностранец, а иностранцам неведомо, что ворота королевской резиденции положено захламлять дубьем.
- Ну, так, бошше шш мой, в чшем жагвождка? Да в том, шшто гвождей нет. Но мы ваш мигом доштавим. Вы, случшаем, не на турнир учшеных по замешшению вакансии в академию наук? – шепелявый проявлял все большую любезность и эрудицию.
- Нет, в данное время я занят субстативными проблемами иззаголярных особенностей правления монархов, исключительно одаренных субститурой. А примеры я черпаю из практики автократов этого типа. Ваш принц – субъект, аномально одаренный субститурой.
Караул тандемно разинул рот и сноровисто дернул за корабельный канат, провисший с выступа над воротами. Распахнулось потайное днище, и прямо из проема вниз рухнуло кресло. От креслокрушения спас другой конец каната, привязанный к спинке. Меня же от встречи с монолитными ножками упасла реакция: я вовремя посторонился метра на три. Бережно приподняв под локотки и коленки, молодцы водрузили меня на «трон» и крикнули «вира».
Канат рвануло кверху. Пара секунд, и вот я уже на невидимой снизу площадке. Люк захлопнулся. Темень и плесень. Сбоку тычут в ребра. Тычут настойчиво, и мне приходится чесать по затхлому коридору строго вперед. Право скажем, все это не шибко уютно.
Довыершивался! С этим малоутешительным самодиагнозом я стал готовиться к худшему, но в тот же миг глаза ослепило из раздавшихся дверей. А там…
Большой, идиотски размалеванный зал с угнетающей фальшью обойных узоров. В центре стены – портрет молодого человека. Писан в рост, над узким лбом – три прядки от гривки оплешивевшего мерина. Глаз разглядеть не успел – картина взвилась к потолку, и из импровизированного свода единым коллективным шагом выступила толпа аляповатых господ. Смутно, но догадываюсь: придворные. Их немногим больше дюжины. Слева все, как на подбор, багровые бородачи в фиолетовых буклях. Симметричное крыло – из дам в оранжевых париках. Левые заточёны в зеленые камзолы, правые – в лиловые кринолиновые платья со столь длинными шлейфами, что отстающие наступали на хвосты передним, а это вело к дружному, хотя и неритмичному спотыкачу.
Обступив меня полумесяцем, придворные остолбенели - ровно по Гоголю. Ни реверансов, ни кивков, ни жестов, ни даже зевков. Мне невольно пришлось соответствовать их позиции. В некий момент в оставленный ручеек между разнополыми крыльями просочился суетливый, низенький, пожилой лысик. Заняв центр цветистого полукружья, он выжидающе уставился на меня. Ничего не оставалось, как ответить тем же. Напряжение нарастало, но ни поклона, ни жеста, ни вдоха со стороны хозяев так и не последовало. Пауза затянулась так, что мне достало времени разглядеть - центровой коротышка вовсе не лыс, просто безвольные волосы так истончились, что напоминали прозрачные пучки паутинок.
Глянув на дам, я подавился от смеха и, дабы не прослыть неучтивцем, торопливо закашлялся. Все верно: ушки статс-дам и гофмейтерш оттягивались ржавыми тушками сушеных мышей.
Как ни странно, все придворные, начиная с предводителя, так же вразброд заусмехались и закашлялись. В голове мелькнуло выручальное: по всему видать, тутошний дворцовый штат запамятовал европейский церемониальный этикет. Это развязывало руки даже такому недотепе, как я. Как же, любая неуклюжая выходка, всякий экспромт а-ля «книксен-курбет» здесь сойдет за канон кавалергарда.
Эврика была проверена и подтверждена. Небрежно махнув кепи, я изобразил ногами крендель. Визави дружно и с тем же медвежьим разладом попытались скопировать экспромт. Теперь ясно: Синхрон и Грация здесь не ночевали лет тридцать! Поэтому мне ничего не оставалось, как молча наслаждаться комическими фортелями. В порыве гостеприимства два камергера содрали вместо шляп парики и облучили меня сиянием лысин.
Не выдержав, с прижатой к сердцу рукой, наклонив лоб и удивляясь собственной внушительности, я возглашаю:
- Счастлив засвидетельствовать, кхм, прославленному принцу… - последовала заминка: имя просвещенного монарха я так и не узнал, - сего прелестного государства. Спешу рекомендовать: оксфордский профессор субституции субстативной субституры, автор семи монографий по проявлению указанного дара среди великих мужей: Аттила, Перикл, Канишка и проч. и проч. В сие время завершаю опус за номером восемь. Объект изучения - современный носитель иззаголярных особенностей этого дара – принц данного… региона человеческой цивилизации.
- Ах, субституция, ну как же без нее! – промямлил человечек с жидехонькой копешкой на лбу.
Клюнув на поданный голос, я терпеливо ждал аттестаций. Кто вы, сударь? Не церемониймейстер, нет? А то как бы не сам канцлер! Фу, странствующий бакалавр, это уж вы дали лиху: всякой пипетке до канцлера, как… Не дождавшись, я акцентирую нажим:
- Вот именно, так не могу ли я рассчитывать на аудиенцию? В общем, принца бы мне, батюшку!
На что я шел? Ну не на плаху же?
- Так, это да то, вот он же я. Я он вот, в смысле, уже, – путаясь, человечек несмело ронял фразы, как слезы, и взгляды, как кляксы. Птичья его грудь под серо-зеленым балдахином медленно расправлялась, на тертой ткани щетинились лишаи… Лишаи? Ну-ка, ну-ка, сфокусировавшись, только сейчас я рассмотрел, что это и не лишаи вовсе, а тоже сыпь, но из глиняных орденов, значков, звезд, крестиков и медалек.
- Разве в Оксфорде нет моего изображения? – дыхание его высочества прерывалось. – Вы что, меня не признали, маэстро?
- Виноват, извиняйте, высочество… вашейшее. Ну, да… как вас, вот так и вижу, висите вы там… ваш портрет… между Гамлетом и Розенкрейцером. Сходство несомненное. Но, как бы это помягче? На портрете, не в обиду прообразу буде говорёно, мудрости недостает. А еще со мной в пути конфуз приключился: очки потерял. А близорук не в пример, но в аккурат. Впрочем, теперь вот вижу и отчетливо: это вы! И ничуть не постарели.
- А я понимаю. – Убежденно произнес принц, отнесясь к присутствующим. – Слабое зрение – оно такое. Я тоже из-за книг совершенно ослеп. Но очки не ношу – нос ломят. Страсти господни, что это у вас на плече?
Зыркнув книзу и малость вбок, я кое-как различил пятнышко – наследие стычки с призаборными бродягами.
- Каретой набрызгало, вашейшество.
Кривыми подскоками принц припрыгал, вытянулся и, дрожа стопами, черным ногтем сковырнул пятнышко. После чего там стало еще грязнее. Мне поплошало. Ну, и личико! Водянисто-слюнистые глазки то ли обижены, то ли свирепы. Волосы, будто клубочек бесцветных червей. Морщинистая, желтоватая кожа жирно приванивала. Сглотнув комок, я артистически выдаю:
- Польщен августейшим вниманием. Но стоит ли?
- Полноте, полноте! Человек, специализирующийся на суп… супституре, стоит даже больше того, чего стоит. Не поверите, сколько книг по супам и турам я осилил. Во, где сидят! Шучу, естественно.
- В таком случае, вы знакомы с моим творчеством, я единственный теоретик субституции субстативной субституры.
- Ах-ах, обожаю вашу даму, так вы и есть тот самый… этот который, ого! Простите, имя улетучилось. Но все равно, я вас заочноглазно и чрезвычайномерно уважаю. Но, право же, неудобно-то как. Конфузия с памятью и афронт. Но что-то типа Архимудуса? – воззрился он: не знай, что принц, подумал бы - заискивающе.
- Почти. Прескарен Пен-Юпишен. Рад служить пастырям и просвещать стада.
- Ну, точно. Препарен… тот который и это самый. Теперь не забуду. Только разрешите мне вас по имени отчему величать, любезный Тартарен? Разрешаете?
- Вам всего-то лишь пожелать покорному слуге на ниве просвещения – Пре-ска-рену.
- Это мило, славно и изящно! Ну, я вас теперь ни за что от себя не отпущу. И вам не отдам, - то ли грозный, то ли жеманный оборот к подданным, - и не просите, и не пытайтесь. Сейчас мы займемся вот чем: я вас по-принцевски угощу! Покушаем. Всем обществом.
- Премного бла… и про… и про... Только хотелось бы познакомиться с вашим ослепительным светом. Если нетрудно, конечно.
- Да чё их представлять? Трутни как один. Олухи и бестолочи. А уж подхалимы! Аналогов в анналах анализировать не дадено! – и он стал бегло перечислять, давая каждому царедворцу персоналку явно не энциклопедического формата. Я пропустил все. Мимо ушей.
- Но где ваш церемониймейстер, министры, стратеги?
- Сегодня все в отставке, де мол, в отпуску, - не смутился принц, - я замещаю всех. И так через день. Скажем более, все они не подлинные министры или там стратеги, а всего лишь исполняющие обязанности оных, мол де.
- И как же вы на себя столько взвалили, вашейшество? Беречься от перегрузок не пробовали?
- Натура така! Не подумайте, что из жалованья иль еще какого скалдыризма. Нет, я ничего не беру сюда, - указ на карман. – Все их выходные, ставки ИО и мои, де мол, добровольные перегрузки казну питают!
- И они рады?
- Кто?
- Ну, все эти ИО, министры и про? Коль они работают ИО, да при этом через день, то и получают за полгода, как неполноценные, пардон, полуценные.
- А мне плевать на их горести-печали. Вот так: тьфу-тьфу! У них в нерабочие дни харч казенный. – Парировал монарх.
- Не смею насиловать вас мыслями об оплеванных господах, - кротко сдаюсь я.
- О, суп с титуцией не исключает юморюции! Ха-ха! – Смех принца был воистину царственный: уверен, не только мои уши подвяли. А, нет - именно и только мои, слух придворных уберегали парики.
- Хи-хи, - мужественно подхватываю я. – Милейший каламбур.
- Даже так? Что же такого путанного вы нашли в моей шутке, мол де? – не на шутку разобиделся августейший.
- Ничего, – я слегка теряюсь, но тут осенило. - Вашейшеству слух изменил. Я произнес не «сумбур», что, в самом деле, означает путаницу, а – «каламбур», что означает: остроумная словесная выходка, то есть находка. Не обижайтесь: подростковый дефект дикции.
Принц затравленно рыскал глазами. Но порционно и до него доходило, что незнакомое нам слово «каламбур» – есть что-то отличное от слабо нами усвоенного слова «сумбур».
- Ну, да. Ну, да. – Высочество припоздало захихикал. – Я плохо услышал. Конечно, вы сказали «кулумбур». Это свидетельствует о развитии общей слабости нашего организма, коему, де мол, экстремально требуется подкрепление.
- Удачная… шутка, - я решаю быть более разборчивым в сравнениях.
Человечек заговорщицки махнул мне рукой. Проскользнув в проход, он начал красться по неопрятно выметенному и давным-давно полированному полу, изредка выструниваясь на выбоинах. Я и вся свита дублировали его маневры.
Красться пришлось недолго – до соседней залы.
- Вот они – чурбаны заржавшиеся, тьфу, зажравшиеся! – Взвизгнул принц, резко распинал обе створки и театрально вытянул руку в сторону бородатого общества, чинно оседлавшего скамейки вокруг длинного стола. Общество коллективно поперхнулось и стыдливо закраснелось. Мгновенье спустя бородатики вскочили, в холуйских поклонах искательно поглядывали на повелителя. Близорукость не позволила мне вникать в детали их лиц и нарядов. Поэтому я обратил себя в шлейф ученого принца, в этом тандеме мы и достигли монаршего кресла.
В сидячем виде его высочество упрятало под столешницей все тело, кроме маковки. Вертанув ею, принц рыкнул на соседа по правую руку. Это был откормленный господин в черном парике а-ля сфинкс, сиреневом камзоле и зеленых шароварах в серебряную звездочку. Вспугнутый париконосец поплелся налево.
- Канцлер-церемонмастер, точнее ИО обеих, - небрежно кивнув на изгнанника, грамотно представил принц, после чего зачавкал, уминая столовую снедь.
Подражая остальным едокам двора, я оледенел рядом: терпеливо, но без поклона. Принц, очевидно, порядком насытился, явленный им взор сиял как фосфор над могилой.
– Чего? А?! Садись уж, шатия! Фрикционеры! Никакой, де мол, самостоятельности, живут на понукалах, эдиктах и вердиктах. – Августейший дернул меня за полу и силком опрокинул на освободившееся место канцлера. – Сокращение персонала, кадровые рокировки, практика совмещения должностей – вещь уместная и неубыточная, мол де! – Лопотал он, облизывая пальцы, то бишь умудрясь всунуть в рот всю ладошку. – Поверьте опытному экспериментатору. – Принц постучался в свою грудь. Грудь подтвердительно отзвенела заволновавшимися черепками. Я тоже всем видом поверил, после чего впервые заглянул в керамическую архаику. Северный сектор миски занимал скупенький салатик. На юго-западе корчился беспризорный кругляшок - субстанция трудно определимого цвета и, тем более, состава.
С аппетитом наворачивая королевскую бурду, принц нес невоспроизводимую ахинею. Я, как все, не только не вникал в речи владыки, а даже не слушал. До того ли? Экстерном мне пришлось постигать застольный этикет. Жидкие лоскутки никак не хотели накалываться на тупую деревянную двузубку – тутошнюю вилку. Без сноровки куда? Со временем до рассудка стал доходить нарастающий рефрен: «Котлета, котлетка, котлеточка». Округлив глаза и нагнувшись, я с сомнением вщурился в тот самый неопознанный кулинарный объект, который уже расползся по капустному сочиву.
Скептически поиграв щеками, дерзнул отведать. Но для начала следовало поддеть его на зубец вилки. Не тут-то было. Ком рассыпчато обметался по шероховатой глине. Я шпионски скосился влево. Царственный сотрапезник уплетал капустную пирамиду, цепляя ее вилкой и страхуя всей пятернею снизу. Кинул взгляд на менее достославных застольников. Эти, вообще, обходились с приборами, вернее без них, точь-в-точь пещерные предки.
И это дворцовые манеры, и это столпы света? Куда там Париж…
Повозив по нёбу шершавый папирус кольраби, я с тоской вспомнил свое недавнее похождение в провинциальный ресторан. После чего так и не рискнул дегустировать «котлету». Пока же я колебался, принц перешел к мясному. Отложив вилку, я деликатно смотрел на залепленный салатом августейший рот. Лихо загребая отвратный студень, высочество слизывало с ладони, пардон, вилки, серую непонятицу. Я уловил лишь, что с одного боку «котлета» песочно крошилась, с другого липко зависла, а в центре затвердела угольной коркой. Царственный лик судорожно скривился, плечи дернулись, по телу прокатилась ежливая волна – сглотнул! С минуту зал безмолвствовал и даже не дышал.
- Здорово живешь! В котлетах не хватает хлеба, – вредным тоном мученика изрекла правящая особа. – Гранд-повара – вот сюда мне. Де мол!
- Дерзость имею, ваше мудрейшество, - густым проникновенным басом воззвал к владыке затянутый господин в блеклых эполетах, - но гранд-повар на учениях. Устроен марш-инструктором гвардии, на полставки.
- Это его оправдывает? – вяло спросил принц, в мутных глазках яро искрились осадки гнева.
- Его не оправдывает это. – Пробасил чин в эполетах. – Это он просто желал вам угодить.
- ???
- Именно угодить. – От вежливого грохота у соседей закладывало уши и першило в носу. - Намедни лично вы махали на него жупелом, плахой грозили, ежели не приструнит кухарей за то, что готовят котлеты в пропорции две трети хлеба против трети мяса. Вот и перестарался болезный по части мяса, я имею в виду связки и хрящи.
- А… - враз остыв, философски откликнулся принц. – Но он же мог как-нибудь там упредить меня, что, де мол, освоил новаторский рецепт, мол де… Глядишь, я б кого послал в булочную. А сейчас булочные, сто пудов, на обеде. Все! Беда с новшествами в этой стране.
- Ваша умность, у меня есть чуток хлеба… пшеничного, - к собственному неудовольствию я выдаю секрет.
- Пшеница? А мы пекём булки из силоса и отрубей. – Смело сознался самый образованный монарх. – Недурственно и обиходить вашу хлебцу в порядке переёму передовым опытом.
- Чего проще? - я выуживаю из кармана половинку черствой буханки.
Вперив алчный взор в горбушку, принц подавился и облизнулся:
- Зодчий вселенной, до чего аккуратно испекён! А мы тут лепим хлеб в ящик, понимаешь. Кусать не с руки и не по зубу. Оттого и решили, де мол, удобнее крошить его сразу в фарш, мол де. – Его опять понесло. Присутствующие понимающе трясли подбородками во всей их окружной растительности.
- Просите за домысел, но вы, верно, и про бутерброд не слыхали?
- М-м… - покровитель ученых замялся, а потом туманно загнусил, - слыхали вроде. Как же, как же…
Я давно заметил, принц ни разу не позволил себе сознаться в незнании. Как же: главарь академиков, президент энциклопедистов и верховный координатор сотен и тысяч ИО этой страны не имеет права даже на йоту невежества! Это как дважды два. Впрочем, вру: некий намек на сомнение великий эрудит все-таки допускал: «де мол» и «мол де». Таким путем безымянный принц постепенно обрел имя, для меня: Де Мол.
- Не сомневаюсь, - спешу загладить свой ляпсус, - но хочу всего лишь напомнить. В порядке обмена опытом. Мне бы нож, ваша мудрость?
«Де Мол» ударил в ладоши. Владелец гнетущих эполет продублировал его жест. Хлопки перетекали нисходящей цепочкой до тех пор, пока самый крайний, рыжий коротышка, не выскочил вон.
На обратном пути руки рыжика оттягивал тесак – как раз для расчленения носорогов. С трудом удерживая его в районе пупка, он приближался к нам… С затаенным злорадством придворные ждали.
Тормознув у моего плеча, рыжий стольник обеими руками занес ножище - целил как бы в горбушку. Под великанским мачете пшеничный гномик вызывал и смех, но больше слезы.
- Более во всем королевстве железного оружия нет, – в половину голоса, соразмерную паре полных голосов, информировал военный молодец.
- В курсе уже. - Благодарно шепчу я и, не смутясь, выхватываю свой универсальный ножик.
«У-УХ!!!» всеобщего восторга могуче вздыбил чубы, причесывая бородки книзу.
– Вот это расплавить, - отталкивая столовое чудище, с улыбкой учу я общество, - и наделать сотню таких вот невеличек, -
Принц следил. Неотрывно, с завистью. Громкий стук заставил вздрогнуть свет. То рыжий коротыш выронил тесак. Принц так на него зыркнул, что бедолага с кухонной саблей канул… В двери… Раз и навсегда!
Я же в ту пору развернул теоретическую лекцию о ножах, на практике демонстрируя лезвия маленького карманного дружка. Но в пароксизме подобострастия со мной случилось горе:
- Ваша мудрость, возношу дар нижайшего преклонения на алтарь ваших несметных заслуг перед мировой наукой. – Я протягиваю ножик.
- О, расточитель, о неразумник! – принц дважды окунул всю пятерню в глазную лужицу. – Я, право, не решусь… - слезы по-прежнему хлестали из одного, левого, глаза.
- Полноте. Нож ваш, – похоже, я настырно множу череду дури. - Вот только доделаю бутерброд. Если нетрудно, велите подать масла, сыра, ветчины и зелени. На крайний случай, порея.
К немалому изумлению, все это было доставлено к столу, и довольно споро. В пику скрипучей инерции горбушки, мною в считанные минуты была изготовлена дюжина бутербродов.
«Свет» завороженно внимал шаманским пассам. Царедворцам явно в диковину было наблюдать, как миниатюрная полоска стали управляется с грудой полуфабрикатов.
Вкусовые качества бутерброда вызвали фурор. Военный орел - стратег, генерал, главком и главный гурман Марцилона - гладил живот, цокал, прятал зрачки и красноречиво повторял: «О-о-о!!!». Из воякиной ноздри торчал трепещущий стебелек сельдерея. Принц с остатуевшим взором шептал: «Амбрэ»… Еще трое из удостоенных чести отведать деликатес, но, увы, не успевших воспользоваться ею, вторили обоим, подметая стол бородами. Свой бутерброд я пожертвовал «Де Молу». Не заставив себя упрашивать, он заорал:
- Писарь, немедля оформить патенты на изобретение: а) бутерброда, б) маленьких ножей, в) хлебушка в масштабе кирпичика…
Самый молодой из стольников шустро застрочил угольком на манжете, который, как пояснил стратег, был лишь куском папируса, вкруговую пришпиленным к рукаву.
- Внутреннюю валюту… наличкой… выдать… Немедля! Сто восемь шалопиков за патент. Вас устроит? – уходя от диктовки, заборный академик сосредоточенно скосился в мою сторону.
- Срамотой да не показните. – Разыгрываю возмущение. – Это лишь мой скромный дар на алтарь, научный. И не забудьте про рецепт пшеничного хлеба заместо отрубяного.
Здесь я счел уместным потупиться.
- Вы непростительно меценатны, Прескарен. – Аллилуйничал принц в то время, как его левая рука подсовывала бумагу с пером. – Не затруднитесь набросать чертежик формочки для вашего сортика хлебушка, вот туточки. Мерси. Выдумать только, а у нас пшеница шла по статье кормовых злаков для ослиных фуражей, – его так и распирало поразглагольствовать: нудно и пространно.
- Мы делали ставку на отруби из ячменя и проса, - скривился генерал. – Но я, дерзость имею, всегда сомневался в правомерности такой практики.
- Учту все ваши наработки, комментарии и замечания, - вежливо сулю я и углубляюсь в оформление патентов.
Если честно, будучи автором откровенного плагиата, я впервые не испытывал стыда за то, что отрывочные представления дилетанта и профана послужили основой для документов народнохозяйственного значения.
Компания рассасывалась прямо по ходу протокольных бдений. Принц откровенно заспал, и, судя по всему, именно его с присвистом храп послужил сигналом массовому исходу.
Когда я поставил точку, за столом пребывала тройка: спящее высочество, ваш покорный слуга и военный умище.
8. СТРАТЕГ-ФИЛОСОФ
- Скажите, стратег…
- Дерзость имею, можно просто генерал…
- Мерси за милость. Скажите, просто генерал, вы случаем не главком марцилонских вооруженных соединений?
- Вот именно. Забыть бы еще про ИО. – Дружелюбно басил воин.
«Забудешь, как же! У вас тут разве что осел не состоит ИО осла, трубя при этом об обратном». И вслух, жуя мнимую котлету:
- Понял. Но отчего вы не маршал или, на край, генерал-аншеф?
- А на кой? Оно куда б ни шло при армии с генеральским штабом. А в нашем сиротском отечестве я не просто, а всего лишь генерал, первый и окончательный. В смысле ИО генерала, - быстро поправился военный, реагируя на вздернувшуюся бровь принца.
- Ага, вот оно как сбылось! – я понимающе киваю. – Очень рад за вас.
- Чему радоваться? Сегодня – генерал, завтра – нахлебник принца. А по званию вообще ИО главкома. Оно бы и черт с ИО с этим. Давайте о вас. Вот если правду, вы, в самом деле, зафокусировали принца с портрета в Оксфорде, или дуру гоните?
Опасаясь подвоха, я покосился на дремлющую особу и… очень осторожно:
- В самом деле, сфокусничал, опознал то есть … На полотне он, правда, в короне. А тут непокрытый. Весь фокус.
- Ха... Байте байки на Байкале. – Он подался ближе, будто утес съехал. И шепотом. – Ухо сюда! Только вам, только на будущее и только из личного расположения, - приник на интимный зазор, - упаси вас кому-либо и, особливо, его мудрейшеству, - иронически обласкал лик властелина, - заикнуться о короне. При одном лишь упоминании этой туалетной принадлежности принц впадает в паранойю.
- Шуточка?
- Ага, с траурными последствиями. Увертки вон! Ухо дайте и внимайте. Итак-с. Надеюсь, от вашего внимания не ускользнуло, что наш умница возрастом далеко не отрок? Знаю, молчите... А ходит, не в пример иным, в принцах! Почему? Понимаю вашу настороженность. Поэтому говорю только я, а вы тихо молчите и молча, но решительно игнорируете мои крамолы - вовнутрь. Смущать гостя щекотливыми каверзами – не по-офицерски! Короче, как бы просто генерал всего лишь просто вещает якобы просто для себя…
- А он не проснется?
- Что вы? Сон в обед – апофеоз ритуалов. Так вот, я как бы сам себе... После смерти папаши наш гениёк получил по наследству эту прекрасную державу и тяжеленную, из чистого, заметьте, золота корону о семи рогах, трех изумрудах, большущем рубине на остреньком шпиле и с цепочкою под бороду. Выя у почившего монарха была кормная, корона держалась плотно. Наследничек в не-папу пошел. Вы, не исключу, и без пенсне его кадычок на просвет рассмотрели. Так вот, перед помазанием на престол принц дважды за раз лопухнулся. Имя лопухам: поспешность и оплошность. Нам, видите ли, шапочку примерить приспичило. В полпуда! И где? - в туалете, тайком то бишь, но перед зеркалом. И сила, увы, уступила умственности.
- Ну-ну, вы это уж лишка… - я протестующее туплюсь.
- Чего, чего?! – отважно скривился ИО генерала. – Мы вояки правдорубы! На том гремим и катимся. От лычки к шеврону. В общем, запершись в туалете, хлипенький престолонаследничек, чудом не надломив шейку, всю гордость предков возьми да упусти в… дыру. Пробив пласты органических шлаков, примета короля ушла на трехвековую глубину. Доставать ее, а тем паче водружать на мудрую свою головку принц побрезговал и, вообще, счел верным конфузию в секрете соблюсти. Так народу и объявили, что корона, де мол, похищена. Однако тайна великой туалетной интриги стала известна пажу. А тот по величайшему секрету осведомил подружку фрейлину. К вечеру тайна стала достоянием державы, но этот факт - тайна для принца. Так заборный наш Пифагор и остался некоронованным. Собирались на первых порах новую шапку отлить. Но тут как на грех посыпались ученые прожекты, заборная лихоманка, а там золотой запас возьми и тю-тю. В итоге, пятидесятитрехлетний дяденька трусит себе в принцах. – Пророкотал просто генерал.
Моя голова выразила почтение. Отчаянный же тип этот военачальник! Если, конечно, не чудит. Просто генерал опять открыл рот, но его опередили... С адским грохотом на стол рухнула циклопическая люстра. Местом приземления она избрала площадку между блюдом военкома и моею вилкой. Брызги стекла, ржави, фольги искаплили колени и рукава. Стратег и глазом не моргнул. Во выучка!
- Браво, - салютовал он потолку. - Прогнил стальной крюк. Он был последний, – и духоподъемно закончил. - Скоро все сгнием.
- Не сказал бы… Насчет гнили. Мебель у вас о-го-го, на столе ни трещинки.
- Ерунда. При покойном монархе вся утварь была не в пример. Это его питомец заботится разве что о качестве заборов.
Я усмешкою почтил удел первой из встреченных оград.
– А прежний, по знакомству, буян был и кутила!– продолжил отчаянный. - Крушил иной раз все, что под рукой и на ее длину. Что надо был. Было чему поучиться. Для примеру: когда во дворец поставляли новую мебель, стул, диван, кресло, он вызывал изготовителя и: «Ну-кась, милый, седлай свое изделие». В тот же миг спинку, за спиною седока, арканят веревкой и вздергивают на башню до уровня курантов - они тогда щелкали еще. В рекордные сроки качество мягкой мебели Марцилона шагнуло выше крыши!
- Обычай, достойный подражания. А как насчет пригодности, допустим, шкафов?
- То же самое, просто автора запирали внутри. Заодно комиссовали, брр, испытывали качество продукции канатной мануфактуры. Брак фактически исключался. Тот случай, когда горбатого то самое и исправляло, враз…
- Папаша принца был своеобразным… тоже… человеком! – я позволяю себе не афишируемое лукавство.
- Что вы? Ко-роль! А наследничек… Кусок дерюжки над злобным мозжечком. Тьфу…
Ба, а ведь при удобном раскладе наш стратег и заговором не погнушается! Это я про себя, а вслух:
- Один вопрос позвольте?
- Хоть бы и два. К вашим услугам, имейте дерзость. За двадцать лет беспорочной службы первая встреча с умным человеком.
- Вы льстите, но все равно спасибо. А вы всегда были военным?
- Вы меня обижаете. Генеральство – всего лишь гримаса, к сожалению, приросшая на годы, но только на людях. Эхма, доверюсь на «была» без «ни была». Я детством произрастал в саду, у схимника-аскета. Питался кореньями, травкой и церковными манускриптами. Когда это меню прискучило, а случилось это аккурат годкам к осьмнадцати, дал я дёру, научно выражаясь, стрекача. Стрекотать выпало долго, поскольку добрый подвижник редил лес адскими крючьями - теми, что для жарки грешников. Бежал я так, бежал, пока не выпал из чащобы да не куда-нибудь, а в живописное предместье одного города с чертовски завлекательным женским именем – Сорбонна. И как-то так вышло, что лет уже через десять я покинул стены тамошнего учебного, но не духовного, заведения с дипломом приват-доцента философии. Вам интересно? Мерси, тогда продолжим. Так вот, если до осьмнадцати годков я усиленно зубрил религиозные догматы своего схимника-анахорета и вкупе с травою перекушал-таки теологической стряпни, то в Сорбонне начал потихоньку почитывать всяких роттердамских пересмешников. А на десерт - натурфилософов, гностиков, метафизиков, нигилистов, социалистов… Социализм же, знаете ли - не знаю, к хорошему не приводит. Сперва я, как и принято, стажировался альтруистом. Всех в глубине души почитал за симпатюль и добрячков, поплакивал в порыве оптимизма, а бывало и сопли пускал от любви к ближнему. Заочно почитая седину и морщины, я верил в непогрешимость заслуженных дядечек и святость строгих тетечек. Вот только годика через два гляжу, на деле все совсем не так, как по идее, и морщинки людские все больше – не от ума, а от излишеств. Накатили сомнения. Я еще не совсем пессимист, но уже почти скептик. Где-нибудь еще через годик гляделки мои зырк да зырк во всю ширь. Ба, а народец-то кругом-в-округе и сплошь-да-рядом – халявщики-халтурщики да имитаторы-профанаторы. Каждый что-то такое там кропает, тюкает, де мол, творит… активно, рьяно, но в пустоту, в зеро, в ноль. Себе – почет и слава, людям – туфта и пакость. В общем, стал я с горя с горькою союзиться. И в пьяных уже миражах скроил свое мерило: будь внешне хоть забулдыгой с грязной рюмкой, но внутри оставайся собой, без ржавого стержня. Людей пока не презираю, хотя они уже какая-то серая жижа, не кончено-злая, но и не стоящая забот-интересов. Отношение к ним - между сострадательным и наплевательным. К концу учебы укореняюсь в мысли: люди в массе – малодушны, и в критический момент их наглухо кроет шкуроспасательный рефлекс. И даже великие авторитеты на поверку оказываются буржуа и филистерами, рабами бытового штампа и мещанского этикета. Вот тут-то я и решаю для себя: да кати-ся все к лешему сквозь кочки, колючки, канавы, меня все это не колышет. Так пришел черед эгоизма и индивидуализма, я со сладостью окунаюсь в критику гуманизма и коллективизма, да и в ней ничего нового не нахожу, но любви к общественному рою оно, знаете ли, не добавляет. Отныне вино – вот тот чудо-эликсир, что временно взбултыхивает со дна души любовь к ближнему. Ненависти к последнему, в целом, нет, но и от презрения уже никуда не деться. Я живу в своем аквариуме. И все чаще мне является мираж: де мол, сижу я на парапете большого корабля, свесив ноги к морю. Впереди – манящее чистое небо, ясная гладь моря и безбрежные дали. Это колдовски красиво, это тягуче тянет, это пекуче пьянит, это дарит шанс... И в то же время за спиною брань, суета, скука и команды, вечные команды, приказы… Конечно, иногда приходится и мне обернуться назад и даже бросить реплику толпе. Правда, ей, толпе, чаще всего не до меня, а еще чаще мои мысли ей непонятны, а значит, на ее взгляд, бестолковы! У меня же, чую, шея болит от частых прогибов и долгих изворотов. Мне однозначно милее любоваться небесной гармонией, морской стихией - идеалом, которого нет. Сидя нежиться, наблюдать и наслаждаться перспективой - удобней и приятней; чем торчать на корме, толкаться на палубе, натягивать снасти… Но я понимаю и то, что почва подо мной зыбка и что я держусь лишь на одной точке животной привязанности к жизни. И нет более хрупкой и шаткой позиции, чем моя. Ибо тебя может силой шторма швырнуть в пучину вод. А еще тебя могут умышленно подтолкнуть или же по приказу капитана скрутить и бросить в трюм, заставив махать веслами по свистку надсмотрщика. Там крысы, смрад, баланда и пинки, мат и команды, команды… Там не до лазури вод и неба, там забота о корочке хлеба и выкроенной минутке для сна. И выход оттуда один – петля. Есть, правда, еще один путь – самому прыгнуть в бездну, опередив команду, которая тебя скрутит и заточит в трюм. И я для себя постановил, что надо прожить так, чтобы увольнение по собственному желанию опережало перспективы всех прочих уходов. И это с тех пор мой фундамент, мое кредо. Одна есть беда. Я сентиментален, что сильно вредит стальной воле моего я, – стратег печально вздохнул.
- Вы философ по строю.
- И солдафон по форме, дерзость имею. Нет, я, само собой, имел дерзость формы разные опробовать. Даже писательскую. Схватился, было, за роман. Чтоб на все времена. Типа – Гомер, Рабле. Да рано смикитил, что самый сильный роман пошлее и фальшивее, чем история про красивую жизнь забавной и милой рыбки с прозаическим концом - на сковородке. А другой какой сюжет? Куда ни кинь: он и она, вот и вся история. Вот и все человечество. Вариации же мне неинтересны.
Шутя, он стукнул кулачищем по столу. Звякнула посуда, качнулся цветистый лопух на генеральской груди - под орденской планкой. Из свинцового лопуха, если приглядеться, высовывался то ли петух, то ли феникс.
- Хм, до разговора с вами я полагал, что нет вещей более непримиримых, чем независимость индивидуалиста и военная дисциплина, делающая каждого куклой бездумной субординации.
- Я тоже сперва сомневался, совместимо ли? Со временем дошло: зависимость гнетет низшие слои – подчиненных, но если отыскать синекуру такого типа, которая и кормила бы тебя, и не требовала никакой ответственности, кроме ложно почтительных поклонов ленивому хозяюшке, то можно и с моими принципами послужить, живя, равно как пожить, служа.
- И что, этот идеал прикрывается мундиром служаки?
- А вот представьте. Причем, самый беззаботный пост – верховное командование, точнее функции главкома в качестве ИО. Верховная ответственность – на принце, а за меня, за отсутствием штаба, все делают подчиненные. С другой стороны, я как бы первый и окончательный генерал. Вот вам беспримерная прелесть такого положения в этой стране, с которой никто никогда не станет воевать. Потому как не из-за чего.
- А-а-а!!! – взорвалось под сводами залы. – Итак, бой! Сорок пять миллионов напали на нас! – это резвился принц. Со сна он ничего не соображал, лишь попеременно передвигал голые веки.
- Во напасть! – мне кажется, что я струхнул.
- Ничего критического. Сны державного фанатика. – Генерал-аншеф зевнул.
- Ясно. Вы меня здорово просветили. Еще вопрос: вы думаете, чем кончите?
- Систематически. Скорее всего, тем же, чем мой первый наставник, страстотерпец из леса. Подавлюсь укропом.
- Вот теперь большое и сердечное мерси. Я просвещен и, кажется, на все сто.
- Типичное заблуждение чужанина. Гадости Марцилона учету не поддаются.
- И все-таки я полон счастием общенья. Вы, дерзость имею, тоже производите впечатление наиболее дельного из… - мои глаза и подбородок, срабатывая в унисон, производят некий солнцеворот, цепляющий скрюченную фигурку принца.
- Прошу вас, тсс. ИО главкома не должен быть умнее своего не ИО. На людях я тупарь, бурбон и обжора. Правда, теперь я ем меньше… Грандповар, из бывших, сбежал года три уж как. Но я настырно обжорствую. И впредь буду… дерзость иметь. Поешьте с мое травки и корешков, тогда и осуждайте.
- А кто осуждает? Я точу хвалы. Вам травка на пользу пошла, - в моих словах - ни капли лести: генерала отличала редкая стать. – А все прочее ничуть не испортило вашу фигуру.
- Не моя заслуга. Йога и бабы – два урока юности, натянутых на жизнь.
- Не могу похвастать тем же, меня однобоко занимало второе.
- У каждого свой опыт. У некоторых их целых два, а то и три… Однако, мне сдается, срок уже покинуть сей чертог. Властитель вот-вот начнет облегчаться посредством отверстий… Ну, не пугайтесь, отверстий в лице.
- Мамоньки! Еще ритуал?
- Сакралии! Священнодействие!
- Странные привычки у вашего света.
- Свет, высшее общество – тьфу! Слащавая, сопливая, подлая и шизоидная моделька толпы. Наш двор - пошлый змеекуток. Качество его организмов – невежество, глупость и гордыня, помноженные на подражательство, верхоглядство и начетничество. И все это возведено в куб ханжества, спеси и самости – самоублажения, самовозвеличивания, самоупоения.
- Спасибо. До свиданья. Кстати, а как и у кого бы мне… насчет жилья?
- Смотря, в каком вас ракурсе оное занимает. Если в ракурсе специалиста по субституции, тут одно. Ежели, как обыкновенного мирского человека, тут свой вариант.
- Вы ж догадливы. Зачем мне с вами юлить?
- Усёк. За дверьми спросите канцлера Булныдта. Так его кличут.
- Еще раз, если можно?
- Булныдт. Привыкайте. У нас имечки, как у вас вымечки. Что до меня, я предпочел остаться просто должностью. Старина Булныдт проведет вас в гостиницу для уставших духом…
- И телом, - вставил я.
- А об этом – ша! Иначе вас спровадят в мужской монастырь…
- Усёк и благодарствую.
Продолжение следует:
Начало см.:
Ученый принц и Орден Ноль-5 – http://proza.ru/2009/08/29/358